У Александра Первого, прочитавшего из всего Евангелия один Апокалипсис накануне 1812 года - было стойкое чувство самодержавной пустоты, зияющей и светлой, спрятанное глубоко внутри; и никакие мистицизмы, никакое "внутреннее христианство" его не могли развеять. То он казался себе чуть ли не Всадником с тремя диадимами на голове, на бедре коего написано "Слово Божие" - повергающим в бездну севера Зверя-Наполейона со всем его европейским воинством; то оказывался он покровителем и закадычным другом "зверя Рысь", как метко прозвал Фотий князя Голицына, министра "сугубого затмения"... "И если свет, который в тебе - тьма, то что же тьма?" - этот вопрос Александр старался не задавать себе, но он упорно пробивался "сверху и одновременно изнутри". Император сам для себя стал "умирающим сфинксом", и здесь не при чём ни масоны, ни Филарет, ни Лабзин. Он хотел умереть - и не мог умереть; хотел спасти мир - и вроде бы спас... Обманувшийся спаситель сам нуждался в спасении... Эдипом, разгадавшим Александра, оказался не Пушкин, а Аракчеев: "Э, да это просто измаявшийся человек, больше всего на свете нуждающийся в простом и верном друге..." Таким другом для царя в последний год жизни стала его жена Елизавета Алексеевна: она одна могла ему помочь уйти так, чтобы загадать всему миру неразрешимую загадку...