Легенда о Белой башне появилась в народе столетий пять тому назад, а может и больше. Никто не знал, кто и зачем построил её, кто первым побывал внутри её каменного тела и поднялся на самую вершину. Много воды утекло с тех пор, много сменилось поколений. Вырастали и разрушались города, расцветали и погибали в огне войн и эпидемий племена и народы, и несчётно много раз осыпались жёлтые листья на реку времени. Но всегда находились те, кто решался совершить путешествие, из которого не было возврата к прежней жизни, оставить всё за незримой чертой, что навсегда могла отрезать от прошлого. Перед самым закатом алые лучи солнца рисовали на каменной кладке потайные двери, и кто входил в них - не возвращался. Или возвращался, но был уже не тем, кем знали его прежде. Правда случалось так, что, побывав в Белой башне, человек не слишком-то менялся, но об этом не рассказывали поздним вечером у живого огня, и не слагали песен.
Множество дорог вело к Башне, но выходили на них лишь те, кто согласен был рискнуть всем, те, кому в этой жизни терять было нечего. Или те, кто попросту не знал, как своей жизнью распорядиться дальше и доверял судьбу случаю. Легенда о Белой башне обещала им новую судьбу и ответы на самые сокровенные вопросы, но тот, кто внимательней прислушивался к рассказам мудрых людей и печальным песням менестрелей, тот понимал, что роковая дорога может привести лишь к последней, хрупкой, призрачной надежде, не больше. Но и не меньше.
* * *
Свечные огни трепетали, отбрасывая на тяжёлый прикроватный полог тревожные блики. Если бы кто-нибудь вздумал заглянуть в спальню - увидел бы лишь складки багровой ткани, скрывающей ложе молодожёнов, и не заметил бы, что с одной стороны ткань припалена, а новоиспечённый муж лежит на мягкой постели неподвижный, широко раскинув мощные руки. Красивое лицо бледно, на лбу - свежая рана, и кровь течёт ручейками, пачкая золотисто-каштановые волосы, расплываясь на белоснежной простыни алым пятном.
Закутанная в покрывало девушка осторожно поправила полог и, путаясь босыми ногами в складках измятой нижней юбки, осторожно села на облучок кровати, положила тонкую ладошку на запястье мужчины. Её волосы, уложенные в сложную причёску, растрепались, шпильки повыпадали, а низка мелких жемчужных бус свешивалась на плечо.
Мужчина по-прежнему не шевелился.
Тьма за окном казалась чернильной, но в саду, под широкими навесами, продолжались гуляния: музыка, песни, смех. Пьяные крики. Кто-то забыл, что молодые уже ушли в опочивальню, и кричал: "Горько! Горько!"
В углу комнаты - огромный чёрный сундук. Девушка прошла босыми ногами по лежащему на ковре подвенечному платью, откинула тяжёлую крышку. Старенькая рубашка, юбка из дешёвой ткани, башмаки, тёмно-серая накидка... Быстро оделась и опустилась на колени.
Платье невесты - белоснежное, в рюшах и кружевах, щедро расшитое жемчугом... Пальцы ухватили жемчужную нить, потянули, но порвать не смогли - только на коже остался розовый след. Искать, чем разрезать слишком прочную нить, не пришлось - среди одежды жениха, ворохом валявшейся рядом, лежали ножны с богато украшенным кинжалом. Его-то девушка и взяла. Срезала жемчуг с платья, сложила в мешочек, который закрепила на поясе. Подумала - и опоясалась ножнами, скрыв их под накидкой.
Снова глянула на неподвижного человека на кровати, потом подошла к двери, прислушалась.
"Горько! Горько!"
И осторожно толкнула дверь.
* * *
Дорога шла вдоль широкого распаханного поля, отгораживая его от леса. Молодой парнишка - невысокий и довольно плотный, на вид лет пятнадцати - уверенно шагал по утоптанной земле. Видно, места эти были ему знакомы. Хотя на благородство случайных встречных паренёк не рассчитывал, и потому, едва заслышав шорох в придорожном кустарнике, вздрагивал и принимался встревоженно оглядываться, одновременно ускоряя шаг.
- Помогите! - крик заставил путника подпрыгнуть на месте.
Натянув поглубже на уши серую крестьянскую шляпу с узкими полями, паренёк ссутулился и испуганно, словно загнанный волчонок, уставился на сочную зелень у дороги.
- Помогите! Помогите кто-ни-буль... буль...
И снова стало тихо. Парнишка постоял немного, простонал досадливо:
- Да что ж такое!..
И нырнул в лес.
Болото - цветущее и нарядное - пряталось неподалёку от дороги. Свои про него знали и ходили с опаской, а вот чужие изредка забредали и попадались на обманчивую красоту цветов или соблазнялись яблоневой рощей, что виднелась сразу за болотцем.
Так оказалось и в этот раз.
- Помогите! - голос прозвучал слабо и затих, захлебнувшись усталостью.
Посреди нарядных жёлтых свечей и белых зонтиков цветущей травы барахталась фигура в заляпанной грязью когда-то светлой одежде. Это был человек совсем уже пожилой - с белыми от прожитых лет волосами и того же благородного цвета растрепавшейся бородой. Дедок из последних сил цеплялся клюкой за хрупкий куст, растущий от него в нескольких шагах, но ветки с хрустом ломались, и человек уже погрузился по пояс.
Мальчишка не стал долго думать - огляделся, увидел недалеко от берега длинную крепкую палку в следах засохшей грязи - видно, не в первый раз пригождалась, - и, подтащив её ближе, протянул старику.
- Хватайтесь! Хватайтесь за палку!
Повторять дважды не пришлось - старик очень хотел жить. Взялся за деревяшку, вцепился крепко. Сперва ногами перебирать пробовал, но упал и позволил выволочь себя на берег.
Паренёк тут же наклонился над ним.
- С вами всё в порядке, дедушка?
Старик что-то хотел ответить - да закашлялся. И, тяжело дыша, упираясь в землю костлявыми руками, сел.
- В порядке, - ответил он наконец. Поглядел на своего спасителя, поморщился, словно прокисших щей попробовал. - Спасибо, внучек.
- Я вам не внучек, - ехидца в голосе спасённого обидела мальчика, но бросить вот так в лесу пожилого беспомощного человека он не мог, поэтому предложил: - Может, вам помочь? На дорогу вывести? Или...
Старик нахмурил кустистые белые брови, провёл рукавом по лицу, вытирая капельки грязи и пота, не заметив, что пачкается ещё больше.
- Сумку подай. Я её вон там, под деревом бросил.
Всё ещё обижаясь, мальчик выполнил просьбу. Сумка оказалась квадратной торбой с линялой вышивкой и широкой наплечной лямкой. Дедок заглянул внутрь, словно проверял - цела ли поклажа.
- Не обижайся, парень, - пробормотал он вдруг. - Это я так... роль репетирую.
- Так вы артист, дедушка? - мальчик недоверчиво насупился из-под шапки. - Какую такую роль?
- Роль гадкого старикашки.
- А... зачем?
Дед вынул из сумки свёрнутую одёжку из хорошего полотна, только безбожно мятую.
- Что зачем?
- Зачем гадкого?
- А! - старик махнул рукой. - Гадкие живут дольше.
На стене - старое зеркало с отбитым углом. За ним - такая же комната. Серая. И человек - седой, как лунь. Смотрит на собственное лицо, отражённое в исцарапанной временем поверхности, смотрит и не верит: как же? Как могло так случиться, что жизнь прошла, пролетела ласточкой, а ты и не заметил?.. И всё, что задумано да не сделано - уже не сбудется. Никогда. Не будет ни любящей жены, ни детишек, которыми можно гордиться. Только мысли останутся, только воспоминания, от которых больно. И то... память слабеет, и с каждым днём воспоминания будут тускнеть, редеть, и станет от этого так тоскливо, что цепляться будешь за каждое, даже за то самое, которое больнее всего царапает душу...
Идти вдвоём было всё же веселей. И хотя старик оказался неразговорчивым спутником, мальчик надеялся, что он расщедрится на сытный обед для своего спасителя.
Дорога влилась в деревенскую улицу, которую с двух сторон обнимали пышные сады за невысокими заборами, а выше, на склоне пологого холма, белело здание небольшой церквушки.
- Поесть тут где - знаешь? - спросил дед.
- Сейчас спрошу!
Предвкушая скорый обед, парнишка резво подбежал к незнакомым мужикам, вежливо расспросил, и с готовностью повёл своего спутника в указанном направлении вдоль узкой улочки к приземистому деревянному дому у самой дороги.
Там было шумно, хоть ещё и не думало темнеть, а местные пьянчужки едва начали просыпаться после вечерней попойки. Кто-то играл на гуслях, кто-то пел на незнакомом наречии, кто-то громко разговаривал. Старик взял себе и "внучку" хлеба с молоком, и путники устроились в уголке, подальше от завсегдатаев. Парнишка рассчитывал на большую щедрость, но перебирать не приходилось. Похоже, у спутника тоже нет лишней монетки...
- А куда вы идёте, дедушка? - спросил он, дожевав последний кусок хлеба. Не только из любопытства - вдруг им по дороге? Как-то спокойней вдвоём.
Старик выпил молоко, заглянул в пустую кружку, словно собирался гадать на последней капле. Вздохнул.
- В Белую башню.
Весёлый шум вокруг мгновенно превратился в настороженную тишину. Её паренёк испугался больше, чем странных слов, втянул голову в плечи. Но люди быстро отвернулись, пряча злорадное любопытство. Снова возобновили разговор, и опять кто-то громко смеялся, вот только веселье казалось нарочным, ненастоящим.
- Зря вы это сказали, - пробормотал мальчик. - Теперь нас в этой деревне ни в один дом на ночлег не пустят.
Старик озадаченно потеребил белую, как снег, бороду, огляделся.
Люди старательно прятали глаза, отворачивались, кто-то уже успел уйти, кто-то спешно откланивался, а хозяин нервно тарабанил пальцами по стойке и недовольно хмурился.
- Ну, это мы посмотрим, - дедок поднялся, распрямился, захрустев костями, и, опираясь на клюку, пошёл к двери. Его спутник, не желая оставаться в одиночестве, поспешил следом.
Приятная прохлада вечера ощущалась в воздухе. Солнце разливало золото заката, и в его мягком свете всё казалось тёплым, уютным. Добрым. Окутанные этим золотом путники - старый и молодой - вместе пошли вдоль дороги, свернули на соседнюю улицу. Там-то старик и постучался в калитку.
В первый раз им отказали, во второй тоже. Третий дом оказался куда более приветливым - гостей завели в горницу, отвели места на широких лавках, и даже за стол пригласили. Старик, видно, успел пожалеть, что потратил денежку в харчевне - здесь ведь накормят бесплатно и куда сытнее...
В сенях послышался негромкий шум: кто-то пришёл и говорил с хозяйкой, а вскоре перепуганная женщина появилась на пороге.
- Простите, гости дорогие, - она виновато развела руками. - Уезжаем мы. Дело срочное, уж не обессудьте...
Когда снова оказались на улице, старик только пробормотал удивлённо:
- Ишь ты!
Больше нигде их даже не пустили на порог.
- Что ж, не в первый раз в лесу под небом ночевать, - усмехнулся дед. Поёжился зябко: хоть и лето, а старым костям любая сырость - мука.
- Давайте в церковь пойдём, к батюшке попросимся, - предложил мальчик.
Дорога поднималась в гору. На фоне тёмного холма белые стены церкви служили хорошим ориентиром. Ночь окутала землю, влажный туман собирался в низинах, мягко касаясь своими прозрачными лапками бредущих вдоль засыпающих домиков людей. Теперь мёрз не только старик. Чтобы согреться, мальчишка то подпрыгивал на одной ножке, то принимался бегать вокруг своего медленно бредущего спутника.
До церкви оставалось немного, когда старик остановился - передохнуть.
- Слушай, мальчик... как тебя?
- Мих. Михаэль.
- Михаэль? - дед усмехнулся. - Тёзки значит. Ну-ну... Скажи, Михаэль, чего это люди испугались, как про Белую башню услышали?
- А как же не испугаться? - мальчик пожал плечами. - Ведь в Белую башню ходят только те, кто в своей жизни уже всё потерял. А это и есть самые страшные люди.
Старик призадумался на секунду и неожиданно рассмеялся, словно закаркал. И тут же закашлялся.
- Ой, дедушка, ну что же вы... - Мих заботливо поддержал старика под острый локоть.
- Страшные, надо же! - дед с трудом перевёл дыхание. - Это я-то со своей клюкой страшный? Ох и боягузы...
Мальчик, всё так же придерживая его за локоть, медленно повёл дальше. К белеющей впереди церкви.
- Не скажите, дедушка. А вдруг вы - колдун? Проклятье нашлёте или ещё чего...
На это у старика ответа не было.
- А зачем вы идёте в Белую башню, дедушка?
- А почему бы мне не идти туда, внучек? - как и раньше, в слове "внучек" Миху почудилась издёвка.
- Про Белую башню говорят у нас мало, - парнишка слегка запыхался, но зато успел согреться. Даже жарко стало. - Раньше люди чаще ходили к ней, и кто-то даже возвращался. Нянюшка рассказывала, что певец Филимон был когда-то простым рыбаком. Однажды в его деревне мор случился, мало кто выжил. Филимон потерял всю семью, и потому отправился в башню. А когда вернулся, он был уже не Филимон-рыбак, а Филимон-певец.
- Значит, он не зря сходил, - прокряхтел дед.
- Он - не зря, - Мих остановился ненадолго, перевёл дыхание. Видно, за сегодня старичок уже прошёл немало дорог, и теперь едва-едва переставлял ноги, даже опираясь на корявую клюку и сильное мальчишеское плечо. - А вот Витек из Вышеградской стражи как из башни вернулся - запил пуще прежнего, да так и умер под забором придорожного трактира.
- А он рассказал, что видел в башне? - заинтересовался дед.
- Нет, - мальчик вздохнул. - Вернее, он жаловался друзьям, что не нашёл там вообще ничего.
Дальше долго шли молча. Старик обдумывал слова молодого спутника, и уже перед воротами церкви сказал вдруг:
- Ты много знаешь, Михаэль.
- Слухом земля полнится, - ответил мальчик. - Что же вы, дедушка, не разузнали, как следует, о башне перед тем, как в путь отправиться?
- А зачем? - усмехнулся тот.
Мих подумал и согласился:
- Да как бы и незачем.
Прощаться - трудно всегда. Даже когда знаешь, что остаться - больнее. Никто не провожает - им отчего-то страшно. А может стыдно? Только отчего? Он сам распорядился собственной жизнью и не жалел об этом ни капли, вот только... хоть немного бы теплоты напоследок. А так - дом смотрит слепыми окнами. И те, кто прячется там, внутри, наверняка отошли, занавески задёрнули. Неловко им...
Нет, старику на дверь никто не указывал, но всегда чувствуешь, когда тебе не рады, когда ты в тягость. Когда отворачиваются, не смотрят в глаза, боятся заговорить.
Асен - местный знахарь - ждёт у калитки.
- Решил? - спрашивает. - Ну что ж, может, оно и к лучшему.
- Может... Сколько мне осталось?
- На этот вопрос тебе вряд ли кто ответит.
Ощущение взгляда в спину. Обернуться?.. Нет, показалось. Дверь закрыта, на крыльце пусто. И печёт в груди от этой пустоты.
- Что ж, - сумка оттягивает плечо, несглаженные сучки на клюке впиваются в ладонь. - Авось не рассыплюсь по дороге.
- К Белой башне ведёт множество дорог. Выбери лучшую.
- Я выберу короткую.
Калитка отворяется со скрипом. Знахарь выходит следом, но остаётся там, за чертой прошлого и настоящего. Того настоящего, которого не должно было быть.
- Счастливой дороги тебе, Михаэль.
На высоких дверях деревенской церкви висел большой амбарный замок. Зато окошко небольшого дома, примостившегося рядом, тепло светилось. На стук открыл батюшка в серо-коричневой рясе и без лишних расспросов пригласил путников войти.
Священник оказался довольно молод - немногим больше тридцати, хотя из-за полноты выглядел старше. С доброжелательной улыбкой он смотрел, как путники поглощают поданный старенькой прислужницей скудный ужин снова из хлеба и сквашенного молока. А после сам провёл их в небольшую комнатушку. На деревянных кушетках - по паре шерстяных одеял, местами штопанных, на оконце - цветастая занавеска. Ветер едва колышет её, шевелит тени на белёных стенах.
- Я и сам скромно живу, так что не обессудьте...
- Спасибо, батюшка, - Мих благодарно поклонился. - У вас тепло и уютно, и большего нам не надо.
Старик оглядел коморку и запоздало пробормотал:
- Спасибо.
На жёсткой постели старым костям было неуютно, и как-то холодно, даже под одеялом.
- Старость - не радость, - проворчал дед Михаэль, переворачиваясь на другой бок. Но сон не шёл. И мыслей-то не было таких, чтобы отвлечься. Разве что... придумать бы, как мальчишку возле себя задержать. Он, похоже, без гроша, а в торбе у Михаэля-старшего монет, пожалуй, и на двоих хватит.
Раньше старик ни за что не согласился бы на такую компанию, но пробыл в пути достаточно, чтобы устать от одиночества.
Тихий стон заставил его настороженно прислушаться. А потом приподняться.
Мальчишка только плотнее завернулся в одеяло, не отрывая глаз от лица своего спутника. Потом облегчённо прошептал:
- Сон...
- Вот-вот, сон, - старик вернулся на кушетку, улёгся. Тепло успело улетучиться из-под одеяла, пришлось греться снова.
* * *
В доме священника их накормили завтраком - заправленной маслом кашей. Да ещё хлеба дали с собой. А батюшка, прощаясь, посоветовал деду:
- Не ходил бы ты в башню. Недоброе это дело.
Тот только вздохнул и покачал седой головой.
- Мальчонку-то хоть с собой не тащи, - попросил тогда священник. - Оставь его, может. Будет мне помогать по хозяйству да прибираться. Хелина-то уж совсем стара, не справляется. Помощничек будет.
- Ну что, Мих, останешься? - спросил дед.
Мальчишка покачал головой.
- Спасибо, батюшка, да только я к родне иду.
- Ну, тогда другое дело, - священник улыбнулся и, благословив путешественников, пожелал доброго пути.
Полдень застал тёзок на узкой лесной тропке. С дороги свернули и шли через лес - так короче.
- Ты и правда к родне идёшь или обманул? - спросил старик.
- Не обманул, - парнишка, щурясь, смотрел, как пляшут солнечные зайчики в густой листве. - Тётка у меня в Коморцах.
- Что ж, значит, нам по пути, - Михаэль-старший усмехнулся в бороду и зашагал бодрее.
Близился вечер. Оставаться на ночь в лесу не хотелось, и, заслышав вдалеке мычанье коров и собачий лай, двое путешественников облегчённо вздохнули.
- Ну вот, мёрзнуть не придётся, - пробормотал дед.
- Может и не придётся, - послышался чужой голос из-за кустов.
Тёмные фигуры вышли на тропинку. В сумерках они казались зловещими, хотя это и были всего-навсего местные хулиганы. Мих испуганно прижался к старику, а парни, сами не намного старше его, обступили путников, хотя вряд ли кто предполагал, что дедок с клюкой попытается убежать.
- Деньги есть? - спросил упитанный верзила лет семнадцати.
- Да откуда? - удивился Михаэль-старший.
- А если проверим, а?
- И не постесняешься? - дед грустно улыбнулся.
- Ты что, старик, совестить меня вздумал? - здоровяк надул щёки. - А-ну давай торбу!
Дед нехотя снял с плеча широкую лямку и бросил сумку на землю. Беловолосый паренёк наклонился, поднял её и угодливо протянул верзиле. А в это время ещё двое подскочили к Миху, намереваясь пощупать его карманы. Михаэль-младший вскрикнул, вокруг засмеялись.
- Вот трусливый заяц! - крикнул кто-то. - Ану-ка ребята, может его пощекотать? Ножичком по рёбрышкам!
Новый взрыв смеха оборвался неожиданно. Дедок, ловко перехватив клюку, стукнул одного из хулиганов прямо в солнечное сплетение. Второму съездил по уху. Третьего - по ногам.
Оставив Миха, парни бросились к старику. Ещё двоих он свалил на землю, а потом рука предательски дрогнула, клюка не нашла цели. Упасть ему тут же помогли.
- Ничего, - светловолосый зло ухмыльнулся. - Он всё равно скоро умрёт, старик этот...
- Не надо! - закричал Мих, пытаясь вырваться. - Не надо, не трогайте его! Что же вы за люди такие, что со стариками и калеками дерётесь!
- Ну, ты-то небось не старик и не калека. Пока, - верзила засмеялся, и остальные его поддержали. Пнул ногой опустошённую торбу, из которой повыкидывал вещи в поисках денег. На землю выкатился замотанный в тряпицу хлеб. - Ну, нашли у этого что-нибудь?
- Сейчас...
Мих извивался, стараясь высвободиться, но двое парней всё же попытались его обыскать. Один удивлённо присвистнул:
- О, чего это...
И тут же упал на землю, зажимая ладонью порез на плече.
Неизвестно, как и откуда Мих успел достать кинжал. Длинное лезвие блеснуло в сумерках отсветом белого пламени. Послышался вой, кучерявый коротышка, державший пленника за руку, схватился за лицо: со щеки на подбородок и грудь стекала кровь. Михаэль ощетинился, зашипел, словно дикий кот.
- Смелые, да! - глаза паренька казались чёрными, лицо - уродливым от исказившей его ярости. - Ну-ка, подходите, смелые! Можно по одному, а можно и вместе! Да только смотрите - не порежьтесь! Ну, кто первый! А?
Хулиганы стояли в замешательстве, словно зачарованные отблесками серебра на клинке. Потом попятились.
- Ты, ненормальный! - крикнул верзила, в голосе его скользнула неуверенность. - Сабельку-то спрячь!
- Сабельку? - Мих засмеялся. - Сабельку! Ты ещё сабельки не видел, придурок! Подходи, подходи! Я тебя и без сабельки выпотрошу! Ну?
Только подойти никто не посмел. Оружие в руках мальчишки было длинновато для обычного ножа, двое уже успели с ним познакомиться, и другие, глядя на них, не хотели испытывать судьбу.
- Сам придурок, - буркнул здоровяк и отвернулся к своим. - Деньги забрали? Идём. Ну его...
Треск шагов, шелест ветвей - и вновь стало тихо. Несмело чирикнула какая-то птица прямо над головой. Мих вздрогнул и опустил руку.
- Ушли?
- Кажется, - прокряхтел старик. Попытался подняться. Мальчишка тут же присел рядом, помог встать.
- Сильно вас побили, дедушка?
- Да как... - Михаэль старший пощупал руку, которой досталось больше всего. И облегчённо выдохнул: надо же, выдержали кости, обошлось без перелома. Усмехнулся: - Весёлый ты человек, Мих: то шипишь, как оборотень, то пищишь, как девчонка... Спасибо.
- Не за что, - мальчик спрятал оружие в укрытые под широкими штанинами ножны, поправил рубашку. Нашёл шапку, нахлобучил на голову. - Идёмте лучше, а-то ещё вернутся.
- Непременно вернутся, - дед поднял с земли хлеб, сдул пыль и спрятал. Собрал вещи, так и не простиранные после приключения на болоте. - Поймут, что ты драться, как следует, не умеешь, и решат игрушку отобрать.
Мих растерянно моргнул.
- А видно, что не умею?
- Мне видно.
В этой деревне ночлег для путников нашёлся быстро - благо, они держали язык за зубами и про башню помалкивали. На сене в сарае летом было жарковато и душно от запаха высушенной травы. Мих долго ворочался, устраиваясь поудобней, и всё никак не мог заснуть.
- Михаэль, - позвал его старик. - Покажи-ка мне кинжал.
Мальчик вынул оружие и протянул деду рукоятью вперёд.
- Ого! - восхитился тот. - Знатная работа.
Потрогал лезвие пальцем, ногтем щёлкнул. Поднёс к глазам поближе, разглядывая рукоять, на которой свились кольцами две позолоченные змейки. У одной глаза были из красных камней, у другой - из зелёных, и знаток узнал бы и карбункулы, и смарагды.
- Это оружие не бедного человека, - заключил старик, возвращая кинжал мальчишке. - Где взял?
Мих помолчал немного и пробормотал нехотя:
- Спёр.
Через два дня путешественники пришли в Коморцы, где жила тётушка Миха. Город этот был небольшим, но шумным и грязным. Немощенные улицы развезло после ночного дождя, из-под копыт лошадей и колёс повозок и экипажей летели комья чёрной грязи. Но мальчишка уверенно шёл прямо через всё это безобразие, не слишком беспокоясь о том, что запачкается одежда и долго придётся чистить обувь.
"Верно, останется здесь, у тётки", - вздыхал дед. Мих вёл его к центральным улицам, дома вокруг казались небедными, и Михаэль-старший утешал себя тем, что взамен компании получит несколько монет да еды в дорогу - не оставит же вежливый мальчик своего спутника с пустыми руками?
- Вот здесь она живёт, - Мих остановился у каменного забора, за которым видно было небольшой, но изящный и ухоженный особняк. Одну стену дома полностью укрывал ковёр дикого винограда, из распахнутых окон доносилась приятная музыка - кто-то играл на клавесине.
Михаэль-старший не слишком удивился, хотя по одежде паренька сказать, что он родом не из крестьян, было сложно. Только вот Мих встречаться с тётушкой явно не торопился. Небо темнело - не от приближающейся ночи, от туч, а два усталых путника стояли у ворот на ведущей к особняку дорожке. Пожилой привратник не обращал внимания на бедняков, видимо, не узнавая хозяйского родственничка. Что немудрено - Михаэль-младший надвинул шапку на глаза и втянул шею.
- Эх ты, трусливый заяц, - посмеялся дед. - Неужели так и будем под воротами стоять? Не знаю, как ты, а я устал уже.
Он потёр ноющую поясницу, в который раз вздохнул:
- Эх, старость - не радость...
Отвернувшись к забору, мальчишка запустил руку в ворот рубашки, сосредоточенно что-то поискал под одеждой, и старику показалось, что его спутник, несмотря на летнюю жару, облачён в десяток одёжек, словно кочан капусты.
Наконец Мих вынул из-за пазухи небольшой кожаный мешочек.
- Возьми, дедушка, - мешочек лёг на ладонь растерявшегося старика. - Я побоялся их продать, а тебе, может, и пригодятся. В любом случае, - он вздохнул, - мне они теперь без надобности.
Глядя в несчастное лицо спутника, дед покачал головой: Мих более походил не на племянника, который пусть и не спросясь, пришёл в гости к родной тёте, а на ожидающего приговора преступника.
"Может, тётушка ему не слишком обрадуется, - подумал Михаэль. - Предложить, что ли, с ним вместе зайти? При чужих людях ругать его ещё и не станут..."
Додумать не успел - громкое лошадиное ржание заставило его отскочить назад. И вовремя - кнут просвистел над головой. Огромный вороной конь встал на дыбы прямо перед воротами.
- Пшли вон отсюда! - сердито крикнул всадник и снова щёлкнул кнутом, на этот раз не пытаясь ударить, а лишь для устрашения. - Брысь!
Дед торопливо отошёл, едва не наступая на ноги спрятавшемуся за его спиной Миху. Слуга бросился открывать ворота, бормоча извинения, в ответ всадник лишь ругнулся, хотя ждать его заставили не более нескольких секунд. Мужчина, восседающий на вороном, был без сомнения красив и богат, крупная квадратная челюсть выдавала упрямый характер. Возле левого виска, не скрытый каштановыми прядями, багровел свежий шрам полукругом. На широком плаще, складками льющемся с плеч, изящным узором переплетались две золотистые змеи: одна с зелёными глазами, другая - с рубиновыми.
Ворота открылись, всадник пришпорил скакуна. Громко зашуршал гравий под тяжёлыми ударами копыт. А дед Михаэль вдруг почувствовал, что его тянут за руку, рискуя уронить.
- Что, передумал к тётке стучаться? - старик сердился, что его протащили через весь город, грязный и такой тщеславный, что проситься на ночлег здесь будет не к кому. И что едва не высек кнутом незнакомый вельможа, что было бы уж совсем унизительно. - А-ну, признавайся, паршивец, ты у этого господина кинжальчик украл?
Мальчишка моргнул испуганно, но не ответил, а только молча продолжал тянуть деда за руку прочь от злополучных ворот.
Дрожащий свечной огонёк не мог разогнать чёрные тени, и в комнате царила полутьма. На узкой кровати, укрытая пёстрым одеялом, лежала молодая девушка: красивое, тонкое лицо было бледным, волосы чернилами стекали по подушке. Знахарь Асен - плечистый, с кудлатой тёмной бородой - склонился над кроватью, в который раз потрогал чуткими пальцами голубоватую жилку на тонкой девичьей шее. Заглянул под веки. И тяжело выпрямился.
- Она умрёт до рассвета.
Отец девушки сидел за столом. Он ждал этих слов, знал, давно знал, что они будут произнесены рано или поздно, и потому лишь закрыл ладонями лицо.
- Анхелика... Моя Анхелика...
Темноволосый юноша, сидевший в изножье кровати, поднял голову.
- Неужели нельзя ничего сделать? - его глаза блеснули отчаяньем. - Асен, ведь люди говорят, что ты - колдун...
- Асен, прошу тебя! Скажи, что тебе нужно для колдовства. Я найду, я достану. Цену назови любую - ты ведь знаешь, я сдержу слово, я заплачу!
Отец девушки отнял широкие ладони от лица и повторил эхом:
- Асен, я заплачу. Сколько потребуешь. Всё до последней монетки отдам!
- Дураки вы, что старый, что малый! Да разве ж в деньгах дело?
Знахарь вздохнул, поглядел в окно: утро неумолимо приближалось. Отец Анхелики, старый Богумил, и её жених Михаэль настороженно ждали. И Асен сдался их немой мольбе.
- Жертва нужна, - тихо проговорил он.
- Какая? - встрепенулся Богумил. Наткнулся на тяжёлый взгляд бородатого знахаря, понял. - Забери мою жизнь, друг. Мне ведь недолго осталось. Только бы она, моя Анхелика, жила!..
- Нет, Богумил, - покачал головой тот. - Ты уже, прости, староват, и твоей жизни для неё не хватит.
И тихо. Вот только знахарь знал, что это не всё. И потому не удивился, когда Михаэль, всё ещё державший невесту за руку, окликнул его негромко. Синие глаза юноши смотрели решительно, и не стоило спрашивать, но Асен всё-таки спросил:
- Ты уверен, Михаэль?
Тот кивнул и поднялся:
- Не будем терять времени.
Михаэль считал, что ему везёт в жизни. Вспомнить хотя бы, как он - не нищий, но и не из тех, кого можно назвать зажиточным - уговорил старого Богумила отдать за себя Анхелику. Непросто было, но отец девушки отчего-то поверил, что этот синеглазый юноша лучше кого-либо другого позаботится о его дочери.
И теперь, похоже, снова повезло...
Не случилось бы его рядом, Асен не смог бы спасти любимую.
Они зашли в комнату, где когда-то жила старенькая тётка Анхелики. Асен велел лечь на кровать и снова спросил зачем-то:
- Ты уверен, Михаэль?
- Уверен.
- Ты согласен отдать ей свою жизнь?
- Да, согласен, - Михаэль кивнул и подтвердил. - Всю. Без остатка.
Знахарь присел рядом, внимательно заглянул в глаза.
- Ты так сильно её любишь?
Михаэль задумался лишь на мгновение. Он любил Анхелику, без сомнения, но решился не из любви. Нет. Ведь назвал девушку своей невестой, обещал заботиться, защищать, а значит...
- Кто бы на моём месте поступил иначе?
Этой ночью им спать не довелось: никто не захотел впустить двух грязных бродяг, которым нечем было заплатить за гостеприимство. Мих чувствовал себя виноватым, но его спутник молчал: не спрашивал ни о чём больше и не укорял - шёл из последних сил, опираясь на корявую палку. Торба, в которой осталось лишь несколько бесполезных тряпок, болталась у его бедра. В конце концов старик понял, что ещё немного - и просто свалится в грязь, а потому остановился, положил сумку на сырое бревно вышивкой вверх, уселся на неё. Что-то мешало под одеждой - оказалось, вручённый Михом мешочек, о котором оба успели забыть. Михаэль-старший достал его, тряхнул - и не услышал звона, лишь какой-то негромкий перестук. И тогда развязал тесьму.
- Что это? - на ладонь из мешочка высыпалось несколько белых шариков, но подслеповатые глаза в сумерках видели совсем плохо, и старик не мог понять, что же это такое. - Бусины?
- Жемчуг, - едва слышно ответил мальчик.
Подумать только... сколько всего вкусного можно было купить! Да что там еда -оплатить лучшие комнаты и сидеть в уюте, грея кости перед очагом!