Ты говоришь про больное прошлое и обращаешься к старому палачу. А я, ожидая ответной боли, прижимаю сильнее тебя к плечу и смотрю, как свеча на столе постепенно теряет воск, и понимаю, что ты стала самой бездонной из самых глубоких тоск.
По небу невидимый мальчик катает шарик из края в край, палач достаёт заточенные ножи и говорит тебе: выбирай. Ты поднимаешь самый большой к свече и вносишь его в огонь, и я узнаю́ этот взгляд и улыбку. Значит, show must go on. Значит, мне тоже пора в огонь, и мои нервы - живая сталь, и я буду тоже гореть, как остров сухих подожжённых пальм. Ты уже по ту сторону от меня. Между нами едва различима нить. Мы молчим. Палач не торопится, он знает: не следует торопить.
Десять..
Почти не слышно.
Девять.
Громче.
Ведёшь отсчёт.
Часы над столом, тишину разрезав, скривили ужасный рот. И вот сама Смерть, подпевая часам, заносит дамоклов меч, и я понимаю, что ты была самой смертельной из всех ядовитых встреч.
Меч падает, и, закрывая глаза, я вижу последний сон:
меж нами всё та же нить, но дом в огне, и мир поглощён огнём,
всё в копоти. И ты становишься дьяволом, выходя из того огня.