Конец ноября. Дождь и пронизывающий, пробирающий до сердца ветер. Я пытаюсь завернуться в куртку, натянуть ее до самых глаз, чтобы хоть как-то укрыться, спрятаться от непогоды. Я иду по московским дворам. Уже вечер. Темнеет. И вдруг мое внимание привлекает какое-то движение, уловленное периферийным зрением - слева от меня на лавочке сидит, кутаясь в старенькое пальто, старушка. Ее трясет от холода, но она сидит, не уходит. Я невольно останавливаюсь. Ну что может держать человека на улице в такую погоду? Может, ждет кого-то? Или случилось что, а помочь некому?
Я подхожу, не очень понимая, как задать вопрос, но не спросить не могу.
- Извините, у вас что-то случилось, я могу помочь? - Боже, какая корявая фраза... ну ничего, смысл вроде передан верно...
Бабушка посмотрела на меня и попыталась улыбнуться. От ветра у нее слезились глаза.
- Да нет, милая, чем ты мне поможешь? Тут вообще вряд ли кто-то помочь сможет....
- Что-то случилось? - сажусь на лавочку рядом с ней. - Почему вы тут сидите, ведь холодно же?
- А куда мне идти? - вопросом на вопрос отвечает старушка.
Я уже открываю рот, чтобы сказать несусветно глупое в такой ситуации слово "домой", но тут мое внимание привлекает мужчина, быстрым шагом идущий через двор к подъезду. Старушка приподнимается на лавочке, кричит: "Костя!". Но мужчина даже не оборачивается.
- Кто это? - может, это его она ждет под пронизывающим ноябрьским ветром...
- Костя, сынок мой, - с непонятной нежностью отвечает бабушка.
- Так вы его ждали?
Она долго смотрит на меня, потом, с каким-то очень тяжелым вздохом отвечает:
- Его.
Вроде бы и спросить нечего, и разговор окончен, а я не могу уйти, оставить ее тут, на лавочке, одну... Да и что спрашивать, почему не остановился, не обернулся, не подошел. Почему она все еще сидит здесь, а не идет домой, ведь Костя явно уже не вернется.... Что у нее случилось? Поссорилась с сыном?
- Может, вас до дома проводить? - неуверенно спрашиваю я. - А то скоро совсем стемнеет...
- А чего провожать? - пожимает плечами бабушка. - Дом - вот он, - она машет рукой в сторону подъезда, где скрылся Костя. - А живу я здесь.
- Как здесь? - мое сознание отказывается воспринимать смысл этого утверждения.
- А так... - вздыхает старушка и начинает рассказывать.
- После смерти Костиного отца, моего мужа, мы с сыном остались вдвоем в двухкомнатной квартире. Поначалу все хорошо было, он помогал мне, отдавал часть зарплаты, а я за домом следила, по магазинам бегала, да готовила. Хорошо жили. А весной он встретил эту... - старушка замялась, словно не зная, как назвать ту, кто повстречалась на пути ее сына. - Машу. Странная она была, да только мне то что, лишь бы Косте хорошо было. Не мне ж с ней жить. Вскорости и она к нам перебралась. Пока Костя с работы не возвращался, из комнаты не выходила, так что я ее и не видела почти - только по утрам мелькнет в коридоре, пробежит в ванную, и все. Но вот Костя с каждым днем все мрачнее становился. Раньше-то он разговорчивый был, а теперь из него и слова не вытянешь. Придет с работы, быстро поужинает и в комнате закроется.
А в июле Костя начал про подруг моих расспрашивать. Потом завел разговор, а не скучно ли мне без сверстников. Говорил, что не может мне много внимания уделять, все время рядом быть, а вдруг, мол, что случится, а рядом никого не окажется... Словом, захотел меня в дом престарелых сдать. Да только не хотелось мне из родного дома к чужим людям. Вот и дождалась. В конце концов, поссорились мы как-то с Костей. Сильно поссорились. Он говорил, Маша меня боится, все время из комнаты не выходит, да и я разозлилась, сказала, что неужели это я в своем доме должна взаперти в комнате сидеть? Что, мол, раз живешь у других людей, то их уважать надо... В общем, скандал жуткий был. Маша убежала, Костя за ней...
А на следующий день Костя сказал, что я ему жить мешаю. Что из-за меня у него вся судьба коту под хвост. "В общем, как хочешь, мать, но чтоб когда я с работы вернусь, тебя здесь не было". И ушел. А куда мне идти? Собрала, что могла, там документы, что от пенсии осталось, да на улицу и вышла. А что дальше делать - не знаю. Родных у меня, кроме Кости, не осталось, подруги, кто живы, так далеко живут, а в дом престарелых я не хочу - не жизнь это, доживание. Так и живу с тех пор на лавочке, соседка меня подкармливает. Я, признаться, все ждала, что он придет, извинится, обратно меня позовет... Не позвал. Даже не подошел ни разу. Ну да ничего, наверное, еще придет. Сейчас зима начнется, так неужто он родную мать зимой на улице оставит? - старушка старается улыбнуться.
Я смотрю по сторонам. Оставит. Если его совесть такая погода не разбудила, то и зима не потревожит. Но говорить этого не хочется.
- Да, меня Марина Петровна зовут - представляется старушка.
- Меня Оля - машинально отвечаю я. - Так вы ведь в этой квартире прописаны?
- Прописана. - Подтверждает Марина Петровна. - Только Костя - собственник, да и неужто я на родного сына в милицию заявлять буду?
Последнюю фразу она произноси даже с каким-то негодованием, а мне этого "родного сына" все больше хочется пристрелить без суда и следствия - такие размножаться не должны.
- Марина Петровна, холодно уже и поздно, не придет он сегодня, пойдемте пока ко мне, хоть отогреетесь да поспите нормально... - я уже совсем не знаю, что делать.
- Нет, спасибо, милая, но не пойду. О родителях дети должны заботится, а уж если я родному сыну не нужна, то, видать, человек я плохой... Но может он еще и сегодня придет... Я подожду.
Попытки уговорить Марину Петровну ни к чему не привели. Она действительно верила, что вот-вот откроется дверь подъезда и сын придет, извинится и заберет ее домой. И все у них будет по-прежнему.
Не пришел. Не извинился. Не забрал. Марина Петровна умерла в начале декабря все на той же лавочке, просто замерзла, все также надеясь на приход сына.