Аннотация: Еще один исторический рассказ. На этот раз он затрагивает историю интереснейшего народа - гуннов...
Луна Аттилы
Горизонт медленно поглощал огненный шар солнца. На лагерь Великого Гунна опускались сумерки. Выполнив свою дневную задачу, солнце неумолимо скрывалось за пределами огромной равнины, унося с собой безжалостный зной. Хан Аттила невольно залюбовался этим привычным, но вечно прекрасным зрелищем. Совсем скоро, - подумал он, - Римская империя закатится за горизонт точно также как это солнце. А на небосводе будет сверкать иное светило - Луна. Именно ей предстоит освещать долгие годы правления короля королей... И тогда все земли от бескрайнего океана до Великих гор Востока окажутся в плену вечной, столь любимой гуннами, ночи. Владыка Земли задумался над своими словами. Если бы он обладал талантом поэта, то сочинил не одну балладу о красавице Луне, ставшей символом его власти.
Аттиле вспомнились слова отца, мудрого Тарды: "Что толку в полуденном Солнце, заставляющего тебя и твоего коня рыскать весь день в поисках воды? Солнце делает человека ленивым, ибо согревая его своими теплыми лучами, отвлекает от насущных проблем. Гунны больше уважают Луну, так как она светит, ничего при этом не освещая. А тьма, как известно, воспитывает в мужчине смелость. Ночной мрак заставляет воина быть всегда осторожным, а осторожные люди живут дольше остальных. И значит, у них больше времени осуществить все свои мечты. Например, завоевать мир..."
Аттила отошел от оконного проема и сел за стол.
Вскоре его бесчисленным армиям предстоит серьезный поход в Дакию. Аттила еще не отдал приказ о сборе, но понимал - это только дело времени. Он по-прежнему считал будущий поход весьма рискованным мероприятием. Двигаться придется по суровым горным дорогам и если переход затянется, то не исключено, что голод заставит отдельные отряды вступить в бой друг с другом. Это будет только на руку их общему врагу - римской армии, ведомой ненавистным Аэцием. Но с другой стороны, прокормить многочисленное войско без наступательных действий - и вовсе невыполнимая задача.
Когда-то первый помощник Властителя Мироздания Онегезий спросил своего короля:
- Ваше государство наибольшее в мире, мой повелитель. Надобно ли нам воевать с Римом, принося в жертву богам войны своих славных воинов? На наших землях лучшие кони и прекраснейшие из женщин. Не пора ли убрать меч в ножны?
Аттила и сам задумывался об этом. Втайне он даже мечтал прекратить войну и заняться обустройством созданной им империи. Но Онегезию он ответил так:
- Понимаешь, мой друг... Король, ступивший однажды в бой - выходит из войны либо победителем, либо мертвым. Посуди сам, Онегезий, под моим началом сотни тысяч воинов, пришедших в мою армию из разных уголков света. Что случится с ними, если я пожелаю распустить их? Они вернутся в свои народы и поведут новые армии навстречу друг другу. Какой тогда прок в священной войне гуннов против Рима, длившейся не одно десятилетие?
- В любом случае через тысячу лет нас забудут, и война с римлянами ничего не будет значить для новых поколений...
- Верно. Но нас-то через тысячу лет уже не будет, не так ли? - Аттила подмигнул своему верному слуге и другу. - Поэтому завладеть миром мы должны сегодня!
- Неужели в этом и заключается смысл нашей жизни?
- Не знаю как насчет жизни, но смерти - уж точно!..
Военный совет затянулся до глубокой ночи. Слуги несколько раз меняли масляные лампады, а полководцы величайшей армии в мире не прерывали горячих споров по поводу того или иного вопроса. Обсуждая военные планы, Аттила переставал быть недосягаемым ханом и превращался в обыкновенного человека. Он дозволял своим людям доказывать собственную правоту и указывать на ошибки других. Поэтому военный совет Великого Танджо не имел ничего общего с совещаниями европейских монархов, где пропасть, разделяющая короля и его вассалов не позволяла последним высказывать свое мнение по поводу целесообразности решений своего господина. Даже если эти решения были абсурдными. Обсуждение дальнейшего планирования войны у гуннов проходило в тесной мужской компании. Нередко на таких советах звучали бранные слова, а иногда доходило и до потасовок. Аттила, тем не менее, считал лучше допустить драку на совете, чем гибель тысяч его воинов в грядущей битве. Да, сегодня ночью здесь звучали проклятия и непристойные шутки, взаимные оскорбления и насмешки, однако только подобная форма общения позволяла найти самое верное решение...
В конечном итоге, Великий Хан пришел к выводу, что его армия через несколько дней должна перейти в наступление. И чем скорее - тем лучше. По сообщениям лазутчиков, римские наместники в Македонии всерьез намериваются разрушить подвластные им города, лишь бы не отдать их в руки гуннов. Аттила понимал: медлить нельзя. Если римляне и впрямь уничтожат македонские города, то его армия не сумеет укрепиться на этой территории. Ведь такому многочисленному полчищу необходима провизия и фураж для тысяч лошадей. А в развалинах не больно-то сыщешь того и другого.
- На этом совет окончен! - властным голосом произнес Великий Гунн, вновь превращаясь в короля. Его строгое, немного грубоватое лицо напоминало в тусклом свете лампад лик самого бога войны. - Сдается мне, мои славные воины проголодались? Что ж, друзья мои, настало время перекусить и промочить глотки! Какой смысл обладать целым миром и лишать себя лучших его яств?
Тут же в обеденный зал внесли огромные деревянные блюда с теплой дымящейся бараниной, запеченной рыбой, телячьими потрохами, изюмом и козьим сыром. Аттила предпочитал принимать пищу только из деревянной посуды, пренебрегая серебряными подносами и золотыми кубками, считая что те оставляют неприятный привкус.
Но по-настоящему глаза его соратников зажглись в тот момент, когда на столе появились пузатые глиняные кувшины. Великий Хан уважал всех своих военачальников независимо от возраста и народа, к которому принадлежал тот или иной полководец. Поэтому на таких пирах можно было отведать и густой кумыс, так ценившийся гуннами, и иллирийское вино, доставляемое с далекой Греции и пенистый эль, к которому питали слабость воины покоренных народов.
Полководцы подняли над головой кубки к высокому потолку, и Аттила произнес традиционный тост:
- За тех, чья смерть дарует нам жизнь!
Два десятка его бравых полководцев дружно взревели и припали губами к кубкам.
Когда-то много лет назад юный Аттила, присутствующий на военном совете своего дяди Ругилы, поинтересовался: что означает сей странный тост? Тогда ему пришлось довольствоваться довольно пространным ответом: "Вскоре сам поймешь, мой мальчик..." И действительно, спустя несколько месяцев Аттила понял истинный смысл первой здравицы гуннов. Случилось это в скифской земле, где войско под командованием Ругилы осадило крепость, занятую римлянами. Когда к крепостной стене были приставлены первые лестницы, Аттила заметил выражение глубокой скорби на лице своего дяди. Как оказалось, он горевал по тем воинам, отважившихся забраться на вражескую стену первыми. Эти смельчаки всегда погибают, поскольку обороняющиеся с легкостью поражают одиноких воинов, поднимающихся на стену. Но после гибели первого, второго, десятого, оборона начинает трещать по швам и со вторым-третьим приступом, вражеская крепость заполняется ликующими гуннами. А после, сидя у костра во время очередного похода, выжившие воины вспоминают своих павших товарищей ставшей обязательной здравицей - "За тех, чья смерть дарует нам жизнь"!
Однажды Аттила попытался узнать: какова мотивация этих воинов? Что заставляет рядового солдата врываться на вражеские укрепления в числе первых, зная, что наверху зубчатых стен его поджидает сама смерть? Один из пехотинцев, чудом уцелевший после одного из штурмов, но потерявший в сражении руку, ответил лаконично и честно: "Должен же кто-то сделать это. А чем я хуже других?" Но Аттила счел такой ответ скорее эмоциональным нежели искренним, и во время штурма Виминациума, не слушая отговоры своих воинов, поднялся на вражескую стену первым. Легионер, отвечавший за эту часть стены, увидев перед собой легендарного предводителя гуннов, настолько переволновался, что даже не сдвинулся с места, когда Бич Божий, как именовали Аттилу в Риме, взобрался на стену. Аттила с легкостью пронзил его мечом, а вскоре весь город стал частью Великой Империи гуннов...
С тех самых пор, Аттила всегда находится в авангарде войска, осознавая какой ужас внушает врагам, ни разу не видевших своего собственного императора, скрытого высокими стенами дворца. Наиболее опытные римские воины, конечно, не поддавались панике, и старались добыть голову первого врага Рима, желая получить высокую награду. Но, увлекшись охотой за восточным ханом, легионеры вскоре постигали горькую правду: в то время как лучшие из них мечутся в поисках неуловимого Аттилы, передовые отряды гуннов уже взяли легион в окружение.
...Аттила осматривал своих людей, со многими из которых знался не один год.
- А не послушать ли нам притчи старого Микки Медеского? - предложил здоровенный Ивар, уроженец далеких британских островов, силой и ловкостью заслуживший должность личного телохранителя Грозы Народов.
- И то, правда! - поддержал его охмелевший порядком Онегезий. - Этот плут, объехал сотни стран со своим караваном, и наверняка, кроме золота с пряностями, привез с собой уйму забавных историй!
Аттила приказал послать за купцом, и спрятал улыбку в черных щетинистых усах, переходящих в аккуратную бородку. Старый торговец, более известный как незаменимый рассказчик веселых баек, точно не обрадуется столь позднему приглашению, но поскольку в чревоугодии достиг таких же успехов как и в торговле, то не преминет воспользоваться случаем вкусно откушать.
Вскоре за длинным дубовым столом нашлось место для тучного мужчины с гладким смуглым лицом и холодными глазами. Микка Медеский был не только удачным купцом, умевшим извлекать выгоду в мрачные годы войны, но и верным соглядатаем Аттилы в западных землях. Но об этом кроме Великого Хана знал лишь Эллак - старший сын Аттилы, сидевший в настоящий момент рядом с иллирийцем Николаном, лучшим из советников хана.
- Дело было в древнем Вавилоне, - начал Микка, предварительно наполнив брюхо жареным мясом и холодным вином. Разговоры моментально смолкли, и смуглолицый купец оказался в центре внимания. - Один крестьянин ежедневно обрабатывал небольшое поле, а поздно вечером возвращался домой, где играл со своими детишками, а потом, наскоро поужинав нехитрой пищей, которую состряпала его жена, заваливался спать. На следующее утро, когда солнце еще дремало в глубоких водах океана, крестьянин уже вовсю трудился на своем наделе. Так продолжалось из года в год, но когда старший из его сыновей поступил к одному преуспевающему гончару в подмастерья, крестьянину пришлось трудиться в два раза больше, дабы оплатить уроки гончарного дела своего первенца. В этот самый год правитель Вавилона вел несколько войн со своими соседями, и поскольку его военные кампании выдались не совсем удачными, правитель поднял налог. Тогда крестьянин был вынужден еще больше времени уделять работе в поле. Благо ему вызвались помогать жена и дети... Но как-то, прячась от изнурительного солнца в тени персиковых деревьев, крестьянин поднял голову к небесам и взмолился: "Великие боги! Почему я должен быть игрушкой в руках царей? Почему наши владыки сидят во дворцах и за кубок вина платят больше, чем я трачу на всю семью за целый месяц? Ответьте же мне, почему я должен лишаться человеческого счастья? Отчего вы, боги, так много даете одному, обирая до нитки тысячи других?" Вдруг небеса разверзлись, и испуганному крестьянину явилось лицо самого Бога. "Что ты желаешь, человече?" - участливо спросил Бог, полный решимости помочь несчастному. "Я прошу только одного, Всевышний, сделай мою жизнь счастливой!" - произнес крестьянин. Бог ничего не ответил. Его лик потускнел и исчез, словно и не бывало. Крестьянин постоял немного, но, вспомнив, что сегодня в его дом придут королевские мытари, продолжил работу. Так и прожил он остаток своих дней, постоянно работая и переживая за свою семью. А когда его душа отправилась на суд Божий, то крестьянин осмелился напомнить Богу об их давнишнем свидании. "Почему ты не внял моим молитвам, Всевышний"? Бог искренне удивился: "Разве я не выполнил твою просьбу, человече? У тебя прекрасная жена, красивые дети, вы не испытывали голода и смертоносные болезни обходили твой дом стороной. Ты чувствовал любовь, когда твоя дочурка обнимала тебя, стоя на цыпочках в своей колыбели, тобой гордилась жена, а старший сын открыл лавку в центре самого Вавилона, и когда ты состарился, взял тебя с матерью в свой огромный дом. Ну скажи мне, человече, неужели ты так и не понял, что прожил счастливую жизнь"? Крестьянин опустил голову и молча отправился в рай. Его снедали мысли, что он так и не насладился своей единственной жизнью, в которой не сумел разглядеть простое человеческое счастье...
Микка закончил рассказ и основательно приложился к кубку с вином.
- Выходит, бог изначально дарит нам счастье? - спросил черноглазый Николан.
- Выходит, что так, - кивнул Микка и потянулся за куском баранины.
- Странный какой-то бог у этих вавилонян, - поделился свом мнением сын Аттилы Эллак.
- Это почему же? - вкинул брови Великий Хан. - Разве он оказался не прав?
- Не знаю, - пожал плечами Эллак. - Но бог, как мне кажется, мог бы поступить и более великодушно по отношению к бедному крестьянину.
- Вот как? - Аттила решил вызнать ход мыслей своего наследника. - И как бы ты поступил на месте Всевышнего?
- Я подарил бы крестьянину острый меч и наказал бы добыть свое счастье самому!
Аттила громко засмеялся.
- Из этого следует, что наши боги более остроумные, сын мой! Ведь мы как раз и отстаиваем свое счастье с оружием в руках!
- За смелых богов, покровительствующих смелым воинам! - заорал Онегезий, вставая со своего места.
Воины еще раз выпили.
Аттила заметил, что на этот раз лишь один из его советников не притронулся к кубку. Улдин Булгарский опустил голову, пряча взор, покуда остальные молодцы славили богов.
Много лет назад по договору с Восточной Римской Империей булгарский вождь обменялся заложниками: к себе на воспитание он взял одну из дальних родственниц императора, а в Константинополь отправил двух своих сыновей. Случилось так, что его воевода обесчестил иноземную девчушку, а чтобы скрыть эту подлость - перерезал несчастной горло. Однако правда все же просочилась, и вскоре Улдин Булгарский получил головы своих юных сыновей. В небольшом клочке пергамента, изъятом из обезображенного рта старшего сына, значилась надпись, сделанная самим императором: "С твоими любимыми сынами мы поступили так же, как твой волк поступил с нашей богиней. Но месть наша страшна! Знай же, степной шакал, что перед смертью эти прекрасные отроки ублажили страсть самых отъявленных преступников, осужденных на долгие годы одиночества в подземных казематах!.."
Когда булгарский хан явился ко Дворцу Аттилы, Великий Гунн уже знал от своих шпионов о горе, постигшем Улдина.
- Позволь служить тебе, на Рим идущий! - произнес в тот далекий вечер булгарин, преклоняя пред Аттилой колено.
- Позволь сперва узнать, мудрый Улдин, - промолвил Аттила, - Что заставляет такого славного воина оставить свою любимую степь и влиться со своим непобедимым войском в армию гуннов?
Улдин молча встал.
- Я слышал, ты хочешь завоевать весь мир? - не смотря на громкие слова, голос булгарского хана оставался угрюмым. - Если так, то я должен быть рядом с тобой.
- Но мне противостоят сотни наций и миллионы мечей.
- Если рядом с тобой буду я, то силы окажутся равными.
Аттила испытал восхищение силой воли этого могучего мужчины, и в тот же день представил Улдина Булгарского остальным полководцам. Он гордился этим храбрым человеком. И хотя булгарин пытался скрыть свое истинное намерение служить Аттиле, Великий Хан понимал: воин просто не желает навязывать кому-либо свои проблемы и дожидаться сочувственных слов. Он всей душой желал отомстить за своих сыновей. А месть как раз одно из слагаемых победы!
Меж тем сладкоголосый Микки приступил к изложению очередной истории. В эту ночь вождям Аттилы предстоит услышать еще не один десяток занимательных рассказов. Причем по мере опьянения, истории, излагаемые купцом, будут становиться все более грубыми и непристойными.
- Как-то один из древних королей решил узнать у своего палача, что тот ощущает, когда ему приходится отбирать жизнь у тех, кого этот самый король осуждает на казнь...
Аттила, уже не раз слышавший эту притчу, отправился в свои покои, оставив своих воинов и дальше предаваться прелестям мужской жизни.
О сне Аттила и не думал. В своей опочивальне, он склонился над картами, сотворенными лучшими рисовальщиками. Великому хану предстояло скоординировать действия всех его армий от Добруджи, где в настоящий момент находились его основные силы до Рейна, куда продвинулись передовые части воинства.
- Могу ли я поговорить с тобой, Великий Танджо? - раздался за спиной знакомый голос.
Аттила обернулся. На пороге стоял его сын Эллак.
- Ты не остался с остальными воинами? - Аттила отошел от лакированного столика с разложенными на нем цветными рулонами.
- Нет, отец. Ты всегда говорил мне, что все в жизни должно быть в меру. В том числе и количество выпитого вина. Мужчина, не имеющий власти над вином - не будет иметь власть и над чем-то другим.
- Я рад, что ты это понимаешь, сын, - согласно кивнул Аттила. - Вино - приятно, но оно способно превратить могучего воина в шута, если вовремя не остановиться.
Какое-то время отец с сыном молчали, слушая легкое потрескивание восковых свечей.
- Ты хотел со мной поговорить, - напомнил Аттила.
- Да.
- Я тебя слушаю.
- Когда прекратится война? - неожиданно произнес Эллак.
Аттила не спешил с ответом. Он внимательно оглядел своего наследника. Высокий хорошо сложенный юноша с короткими темными волосами уже не напоминал того юнца, вокруг которого постоянно сновали лекари, - Эллак был в детстве чрезвычайно болезненным ребенком. Теперь перед Аттилой стоял уверенный и сильный мужчина. И остальные соратники Великого Хана уже не кривили душой, называя Эллака "достойным сыном своего отца".
- Так когда же закончится война? - повторил Эллак.
- Когда-то я с таким же вопросом обратился к свому отцу, - задумчиво произнес Аттила.
- И что же он тебе ответил?
Аттила начал вышагивать по периметру помещения, сложив руки за спиной.
- Веришь ли ты в судьбу, сын?
- Да, если судьбу творит сам человек.
- А для чего же тогда нужны боги? - Аттила на мгновение остановился.
- Боги создали человека. Расписывать его судьбу - это было бы слишком. У богов есть занятия и поважнее. Поэтому всякий человек уподобляется кузнецу, поскольку сам кует свою долю.
- А если судьбы нескольких людей пересекутся? Как быть тогда?
- Так и начинаются войны, отец. Вот мы и вернулись к моему вопросу: когда прекратится лязг мечей и звуки труб, сигналящиеся о наступлении? Когда мы вернемся к нормальной жизни и вновь станем крестьянами.
"Должно быть, мой сын все еще находится под впечатлением истории Микки Медеского", - подумал Аттила, а вслух сказал:
- Да, когда-то давным-давно, мы были крестьянами-кочевниками. Но однажды кровожадные римляне вторглись в наши земли и обратили мужчин в рабство, женщин - в своих наложниц, а детей и стариков - просто сожгли заживо... Тем самым они убили в нас крестьян и сами же превратили нас в воинов! Стоит ли теперь удивляться, что эти самые воины подступают к стенам презренного Рима?
- Мы по-прежнему крестьяне, как бы не называли себя, - продолжал отстаивать свою точку зрения Эллак. - Мы можем льстить себе сколько угодно, но посмотри сам, отец: каждый солдат больше заботится о лошади чем о себе, останавливаясь на зиму, твои люди заводят небольшое хозяйство, а затем с печалью оставляют его, когда твой горн зовет их в путь. А с какой завистью они смотрят на тех, кто остается со своими семьями! Пусть мы завоевали полмира, но воинами от этого не стали!
- Ты ошибаешься, сын мой, - тихо сказал Аттила. - Но я тебя не виню, так как в молодости ошибался не меньше твоего. Что же касается воинов, то именно крестьяне и являются настоящими солдатами. Наемник сражается за звонкую монету, крестьянин за свои поля, свою семью, а порой и за свое право на жизнь. И запомни, Эллак, настоящий мужчина должен владеть как оружием войны, так и оружием мира. И в нужное время он безропотно сменит орало на двуручный меч.
- А наемники... - начал было Эллак.
- В том-то все и дело! - перебил его Аттила. - В этом и есть преимущество крестьян! Льва можно назвать большой кошкой, но на кошку, какой бы огромной она ни была, никто не скажет "лев".
- Римские легионеры сейчас также защищают свои семьи и поля. Они прекрасно вооружены и отлично обучены. Немало еще прольется кровушки, прежде чем твой штандарт будет реять на башнях Вечного Города.
- Я бывал в Риме и видел этих легионеров, - несколько громче произнес Аттила. - Поверь мне, сын, без блестящих доспехов - это хилые и дряхлые мужи...
- Не сочти меня трусом, Великий Танждо, но просто мне показалось, что выигрывая войну, мы проигрываем мир.
Аттила остановился напротив сына.
- Поэтому в жизни смертных такое сыновья имеют особое значение. После моей смерти ты волен распоряжаться империей как вздумается. А пока помогай мне расширять эту империю, Эллак.
- Ты говорил, что когда-то спрашивал моего деда Тандру о прекращении войны, - вспомнил Эллак. - Так что же он тебе ответил, отец?
Ничего не говоря, Аттила обнял своего наследника за плечи и провел на веранду.
- Он сказал, чтобы я посмотрел на Луну, - произнес Великий Гунн. - Какой рисунок я увижу на ее лице - так тому и бывать. Твой прадед Манзак видел колыбельку, быть может гунна, который завоюет весь мир. Мой отец признал в пятнах Луны разбитую кибитку и прекратил кочевническую жизнь...
- А что видел ты? - нетерпеливо выпалил Эллак.
- Мне показалось, что я вижу человека, размахивающего бичом.
- И что это значит?
- Не знаю, - пожал плечами Аттила. - Но рабы Рима, молящие о скором моем вторжении, прозвали меня не иначе как Божьим Бичом, наказывающим их господ, погрязших в распутстве и разбое.
Они вновь немного помолчали, и затем Аттила внимательно посмотрел на сына.
- Я думаю, пришла и твоя пора найти свое будущее в рисунках Луны.
Поскольку тростниковый навес препятствовал полному обзору неба, мужчины ловко перепрыгнули через деревянные перила и очутились на земле. Вдалеке слышалась популярная походная песнь, исполнявшаяся хмельными голосами советников Великого Хана.
- Какое будущее покажет тебе Луна? - Аттила хлопнул сына по спине.
Тот пожал плечами и задрал голову кверху.
Но то ли боги в ту ночь озорничали как малые дети, то ли природа игнорировала людские предрассудки, но взгляд Эллака уперся в молодой рожок месяца.
- Какие уж тут знаки? - улыбнулся юноша. - Луна сегодня заново родилась.
Аттила не отводя глаз от ночного светила, с волнением теребил бороду.
- И все-таки, что тебе напоминает этот месяц?
- А что он может напоминать? - удивился юноша. - Месяц и есть месяц...
- Не кажется ли тебе, что он похож на изогнутый меч или серп, которым убирают пшеницу крестьяне? - по серьезному тону отца Эллак понимал, что тот очень большое значение придает Луне - покровительнице ночи.
- Нет, - твердо ответил Эллак. - Что бы я ни сказал, Луна останется Луной. А все остальное - игра воображения, отец.
- Верно, - с хрипотцой в голосе сказал немного расстроенный Аттила. - Но на свете нет ничего важнее воображения. Деревенский парень воображает, что какая-то девушка - первая красавица деревни и связывает с ней всю свою жизнь. Другой воображает, что на все воля Божья и посвящает себя служению богам. Третий воображает, что он лучше других и идет на чужие земли с войной. Даже мысли о смерти у нас пропитаны воображением! Мы придумали, мол, после жизни нас ждет вечный пир с девами-воительницами, а на самом деле наш удел - сырая земля да слизкие черви!
- Тогда воображению нет места в моем сердце, - бросил на прощание Эллак и побрел прочь.
На следующий день Эллак отправился на поиски Актама-хана, первого шамана Владыки гуннов. Старик, как обычно, вел занятия с дюжиной наиболее одаренных юношей, которым в ближайшем будущем придется гадать по полетам птиц и кидании камешков в воду. Кроме того, они научатся облегчать страдания раненных и повелевать злыми псами...
- Рад видеть тебя, сын дракона! - поздоровался Актама-хан, оставив на время своих учеников. - Что привело тебя ко мне?
- Ты стар и серебро твоих волос говорит о твоей мудрости, - проявил вежливость Эллак и пересказал старику весь разговор с отцом, состоявшийся минувшей ночью.
- Может ли Луна говорить о будущем? - подытоживая свое повествование, спросил Эллак.
- Сама Луна - бесспорно нет, - Астака-хан насупил брови, - Но, то что ты разглядишь в ней, может и повлияет на завтрашний день... А ты, что же, так ничего не углядел в столь прекрасном месяце?
- Я не суеверный, мудрец. На Земле людей - не счесть, и кому-то месяц может напомнить коровьи рога, кому-то девичью улыбку...
- Если бы мы знали, то в нашей жизни не нашлось бы место войнам, голоду и болезням...
- Тогда не стоит ли признать, что истины не существует?
- Однажды меня позвали к умирающему, - Астака-хан направил свой взгляд в бескрайний городище. - Я ничем не мог помочь ему. Его внутренности разъедала невидимая болезнь, и он то и дело сплевывал кровь... Но родные просили спасти этого, еще не старого мужчину. Но что я мог поделать? Я знал, дня через три он точно умрет. Тогда я сказал: "Пусть он выучит названия всех городов, захваченных твоим Великим отцом, тогда быть может, боги смилостивятся над ним и подарят исцеление.
- Ты лгал!
- Нисколько, ибо сам Великий Танджо не в силах запомнить названий сотен городов своей империи!
- И чем же тогда примечательна твоя история? - не понял Эллак.
- Вышло так, что этот человек оказался не так прост. Он, таки, выучил список из более чем двух сотен городов и болезнь отступила.
- Это просто случайность! - ответил пораженный юноша.
- Да, как и вся наша жизнь.
Это была решающая битва, и гунны ее проиграли. После смерти непобедимого Аттилы, его сыновья поделили Величайшую по размерам из когда-либо существовавших на Земле империй, но это было началом краха. Все теперь приходилось начинать сызнова, поскольку подвластные племена восстали, преисполненные желанием обрести свободу.
Оставшиеся в живых гунны бежали подальше от кроваво-красных вод реки Недао, где были наголову разбиты. Их боевой дух был сломлен не поражением, а известием о тяжелейшем ранении Эллака, последнего из властителей Великой Империи.
К лежащему на медвежьих шкурах молодому хану подошел дряхлый старик с седыми, заплетенными в тонкие косы, волосами.
- Это ты, Астака-хан? - прошептал Эллак.
- Тебе нельзя разговаривать, мой повелитель, - шаман бережно сжал все еще сильную руку мужчины. - Стрела пробила легкое...
- Что толку молчать перед смертью? Я хотел бы поклониться в ноги моему народу за то, что не сохранил наследие своего великого отца... - струйка алой крови спустилась с губ Эллака.
- Храни силы, мой хан, - умолял шаман, с трудом сдерживая слезу. Ему казалось, он сам не переживет смерть сына Аттилы, так почитаемым миллионами гуннов. - Помнишь историю об умирающем и моем совете выучить города?
- Помню, - лицо мужчины перекосилось от боли. - Но мне и учить-то нечего!.. Все мое королевство теперь помещается в этом шатре!..
- Нет, мой хан. Твои братья пробиваются к нам, и обязательно сокрушат мятежников. А вспоминая раненного, избежавшего объятий смерти, я имел в виду силу воли. Держись, молодой хан.
- Вынесите меня наружу, - приказал вдруг Эллак.
- Я бы не советовал...
- Вынесите меня наружу!
Двое дюжих воинов осторожно переложили своего господина в носилки: обычные деревянные шесты с конской кожей, и положили на остывающую землю.
В ночном небе зажигались звезды. Но Эллак вперился предсмертным взглядом в Луну. Так случилось, что в эту ночь на черном полотне неба сверкал такой же молодой месяц, как много лет назад.
Эллак теперь понял, что показывали ему боги. Новый месяц символизировал рождение новых наций, спешащих на смену гуннам и римлянам...
- Жаль, - простонал Эллак.
- Вы что-то сказали, повелитель? - склонился к нему Астака-хан.
- Жаль, - повторил умирающий хан, - Очень жаль, что десять лет назад я так ничего и не увидел в этой проклятой Луне. Как знать, может тогда все обернулось бы по-другому... А теперь оставьте меня, друзья. Я хочу умереть в одиночестве.