- Что стряслось? - грубый голос Жораха Арны вывел Дора из оцепенения.
В скудно обставленной хижине даже шаркающие шаги образовывали гулкое эхо, многократно усиливающее эффект любого звука. Что же касается взрывоподобного баса самого Жораха Арны, то он подействовал на Дора отрезвляюще, выводя из гипнотического состояния.
- Что стряслось? - повторил Жорах Арна, но уже заметно тише. - Неужто ты так и не можешь выкинуть из головы этих чертовых Пустоголовых и глупые мечты относительно армии?
Дор безвольно опустился на деревянный табурет, обтянутый кожей.
- Да дело не в армии:
- Хвала Небожителям! - к удивлению Дора его наставник искренне обрадовался. - Наконец-то у моего ученика появились какие-то другие проблемы, затмившие навязчивую страсть к черным военным плащам! Что ж, я внимательно слушаю.
- Не понял, - вытаращил глаза Дор.
- Что ж тут понимать? - Жорах Арна уселся напротив, не забыв положить себе на колени булькающий мех. - Ты пришел на занятия в мрачном расположение духа. Я, как твой учитель, должен знать причину перемены настроения, дабы знать, как построить наши занятия! Если все дело в чьей-то агрессии по отношению к тебе, то самое время заняться фехтованием; если это признаки скуки, то ее развеет география. Говори, я жду!
Дору было как-то неловко делиться со своим наставником мыслями о Ингрид. Он, конечно, понимал, что Жорах Арна не только его учитель, но и друг, однако все переживания, связанные с дочерью харчевника, Дор считал своей собственностью. С другой стороны, пастушок устал томиться со своими чувствами в одиночестве, которое с каждым днем становилось все в тягость. Кроме того, Жорах Арна мог бы дать верный совет как завоевать сердце Ингрид. А данный случай весьма для этого подходит.
- Только вам скажу, учитель, - для пущей смелости Дор резко выдохнул ртом воздух. - Это все из-за Ингрид, наипрекраснейшей девушке:
- Стоп! - неожиданно прервал пастуха Жорах Арна и на его лице появилось выражение не то злобы, не то зависти.
Дор даже смутился: он внезапно ощутил как в сад его нежных чувств угодил камень грубости.
- Но, учитель, ведь я даже:
- Довольно! - вскочил наставник, отчего толстенный мех рухнул к его стопам, чудом не выплюнув пробку от соприкосновением с дощатым полом. Но Жорах Арна не придал этому абсолютно никакого значения. - Мне все понятно! Иногда я забываю, что имею дело с юношами, у которых мозги переполнены дурью, называемой красивым словом - 'любовь'!
Дор побагровел. Никто не смеет издеваться над его чувствами! Даже Жорах Арна.
- Учитель! - Дор последовал примеру наставника и также встал во весь рост. - Вы говорите о моих сокровенных чувствах!
- Да что ты знаешь о чувствах, юнец?
Жорах Арна переступил через валявшийся на полу мех, и, подойдя вплотную к пастуху, уставился немигающим взором в его глаза. Эхо не успевало громогласно отражать все слова, слетающие с языка ученого, и превратилось в сплошной вой.
- Хватит! - будто чувствуя, что в руках не хватает какого-то предмета, Жорах Арна осмотрелся по сторонам. Обнаружив мех, ученый бережно поднял его и положил на стул. - Иди-ка, принеси из другой комнаты тренировочный меч. Да побыстрее!
Посчитав инцидент исчерпанный, Дор поспешил за деревянным мечом.
Будучи уверенным в том, что сегодня Жорах Арна преподаст очередные уроки фехтования, Дор протянул наставнику меч.
Жорах вытянул руку, сжимающее тренировочное орудие. Прищурив глаз, он оценил прямолинейность деревянного клинка, будто это был настоящий боевой меч, и как-то загадочно посмотрел на своего ученика.
- Подойди ближе, - попросил Жорах Арна.
Дор молча повиновался.
И тут Жорах Арна нанес пастушку сокрушительный удар мечом по голове. Дор не успел увернуться и рухнул как подкошенный. И хотя удар наносился не ребром клинка, а плашмя, - юноше показалось, что на какое-то мгновение он даже потерял сознание. В некоторой степени пострадал и сам Жорах Арна. От вибрации его правую руку сковало онемение, и он поспешил отбросить меч в сторону, который во время непродолжительного полета к стене, сбил со стола несколько книг.
- Ну что вылетела? - Жорах Арна обратился к лежащему на полу Дору, почесывающему лоб.
- Что должно вылететь? - совсем запутался Дор, всерьез озабоченный: все ли нормально с его мыслительными способностями после такого удара.
- Дурь! - ученый назидательно поднял указательный палец. - Я намеревался выбить из тебя дурь, мой мальчик.
- Я вас не понимаю, учитель! - обидчиво произнес Дор. - Вы меня спросили, я вам ответил: Если вам чуждо такое светлое чувство как любовь, то не стоит пытаться его выкорчевывать из сердца других!
Но Жорах Арна казалось, не слушал пастуха. Он отрешенно уставился в черный проем окна и чему-то своему улыбался.
- Любовь: - с непривычной для себя нежностью промолвил Жорах Арна, выдавая тем самым, что какой-то промежуток его жизни был связан с этим чувством. - Любовь! Сила способная заставить поверить в себя, так и разочароваться в себе. Известно ли тебе, мой мальчик, почему у твоего учителя второе имя женское? - не дожидаясь ответа, Жорах Арна печально усмехнулся и продолжил: - На то есть свои причины. И причины эти неразрывно связаны с этим странным явлением - любовью.
Жорах Арна и его ученик заняли прежние места. Дор уже почти вычеркнул из памяти неожиданную атаку со стороны учителя и приготовился слушать.
А бывший магистр все не отрывал взгляда от оконца и, питая в этом невзыскательном созерцании вдохновение, начал рассказ:
- Вечный Университет всегда окутывали тайны и самые разнообразные слухи. Впрочем, для тех, кто денно и нощно трудился в его стенах, никаких секретов не существовало. Судьбе было угодно, чтобы я родился в семье двух потомственных магистров, работающих в университете. Согласно строгим правилам этого древнего заведения все студенты после основной учебы продолжали жить и трудиться на благо Игаравии. Более того, ученые Университета имели право вступать в брак исключительно с коллегами, что обеспечивало недюжинными врожденными способностями их будущих детей. Считалось, что каждое последующее поколение превосходило своих родителей, по крайней мере, вдвое.
Мои родители, как я уже говорил, были магистрами, и все свое время тратили на воплощение в жизнь свои изобретения и громоздкие проекты. С детских лет я привык к одиночеству, о чем в принципе не жалею. В то время как по всей Игаравии ребятишки играли с тряпичными куклами и мячами, мы, дети Университета, были лишены даже возможности потрепать за хвост кошку или пошлепать босиком по лужам. Нашими игрушками, за неимением лучшего, были расчетные доски, тучные тома энциклопедий, всевозможные колбы и ступки, принадлежащие родителям. Это имело и свою положительную сторону: с детских лет в нас впитывались науки, год от году приумножая наши знания. Пройдя начальную гимназию при Университете, каждый из нас еще больше развил в себе неуемную любознательность, попутно обогащая запас знаний. Когда мне исполнилось всего пятнадцать весен, я твердо знал, что по интеллекту превосхожу любого мудреца Элькродо, не имевшему счастья родиться на территории Университета. А ведь моя основная учеба еще и не начиналась! Уже на первом курсе я привлек к себе пристальное внимание со стороны декана и всей профессуры. На меня возлагали большущие надежды, и я, не желая разочаровывать своих преподавателей, проявлял все большое усердие.
Так продолжалось до тех пор, пока я не повстречал ее, - Жорах Арна сделал небольшую паузу, наслаждаясь приятным воспоминанием и одновременно потягивая вино. - В Университете была создана группа наиболее одаренных инженеров для проектирования моста. Нас было семеро: шесть мужчин и одна женщина. Но что эта была за женщина! Богиня! Так я познакомился со своей первой и единственной любовью. Всячески пытаясь вызвать в сердце девушке ответные чувства, я и не заметил, как напрочь забыл о проекте, да и вообще об учебе. Но я все еще был на заметке профессуры как очень талантливый и способный юноша, поэтому меня вскоре зачислили в 'рыцари знаний' - наиболее элитную группу в Университете, с которой занимается непосредственно сам ректор! Моему ликованию не было предела, поскольку объект моей любви также прошел посвящение! Но меня не переставало терзать чувство досады, поддерживаемое явным безразличием со стороны моей возлюбленной. Все мои стремления разбивались о жестокую девичью улыбку, почитаемою мною прекраснейшей в мире. Вскоре я стал понимать, что все безнадежно и мне никогда не вызвать симпатии с ее стороны. Однако это не ослабило мой пыл, и я как безумный все больше влюблялся в эту красавицу. Когда к нам вышел знакомиться ректор, каждый из нас должен был поочередно представиться. Я же стоял с угрюмым видом и как полоумный мнил только о своей несчастной любви. Пока я лелеял в своих думах любовные сцены, остальные студенты громко выкрикивали свои имена: Краус, Магнед, Рунк: Когда же очередь дошла до меня, то я, так и не выпутавшись из плена собственных раздумий, выпалил то что было у меня на уме - имя своей возлюбленной. Арна! Да, мой мальчик, ее звали Арна. Именно поэтому твой учитель носит два имени: мужское и женское. Не смотря на присутствие ректора, в аудитории поднялся такой смех, что мне казалось, задрожали даже стены! А я с улыбкой идиота озирался по сторонам, моля богов о низвержении под землю. А самое плачевное заключалось в том, что громче всех смеялась именно она, Арна! Первый раз в жизни я не восторгался трелью ее смеха, да и он уже не казался мне таким завораживающим и волшебным. С тех самых пор ко мне, словно пиявка, приклеилось прозвище 'Арна', ставшее неотъемлемой частью моего имени.
Тогда я решил избавиться от любовного наваждения. Это оказалось не так трудно, поскольку я с головой окунулся в учебу. Прошло немного времени, и я не только вернул себе утраченную славу, но и стал лучшим в Университете! С моим мнением считались великие умы Игаравии, для юных школяров я стал чем-то вроде ожившей легенды, а кое-кто даже прочил мне карьеру будущего ректора! Изменилось ли что-то в отношениях Арны? Безусловно! Она сама была талантливым ученым и мужской ум ценила выше телесной красоты. Поэтому мои научные достижения заставили Арну взглянуть на меня по новому. И я знал, что таки добился любви со стороны этой неприступной девы!
Но было поздно. Она уже не вызывала во мне того трепета, изнурявшего мое сердце при мимолетном взгляде на ее лицо. Нет, любовь к Арне не выветрилась из моего сознания. Какая-то ее часть навсегда осела в моей душе. Но со временем все изнашивается, даже чувства. Исчезла та острота, толкавшая меня на подвиги, куда-то пропало мое романтическое настроение, как не бывало юношеского задора. Осталась одна привычка:
Я так и не женился на Арне, хотя она не единожды намекала на брак. Я остался холостяком. По законам Вечного Университета каждый студент должен всю оставшуюся жизнь трудиться под его сводами, а ежели кто надумает уйти, то обратной дороги нет. Забросив не доведенные до конца труды, не осуществив и половины задуманных проектов, я принял решение покинуть Университет и влиться в мирскую жизнь. День, когда я прощался с коллегами и студентами, никогда не угаснет в моей памяти. Удивленные и грустные лица моих ученых товарищей долго были обращены в мою спину. Каждый раз, оглядываясь назад, я думал, что совершаю самый безрассудный поступок в своей жизни. И вдруг из-за высоких колон выбежала Арна! Видимо, осознав незыблемость моего решения оставить Университет, она безвольно рухнула на колени и, громко рыдая, звала меня по имени. В тот момент в Арне не оставалось ни капли гордости, так свойственной ей. Не знаю как бы я поступил, повторись эта ситуация снова. Но в тот далекий день я внимательно посмотрел на Арну, стараясь как можно лучше запечатлеть ее в своей памяти, и отправился прочь от моего единственного в этом мире пристанища. Сейчас старость наверняка изменила Арну до неузнаваемости, и ее былая красота осталась только в моем сердце...
За все время повествования Жорах Арна так и не отводил своего взгляда от окна. Теперь же он с немалым удивлением перевел взгляд на полупустой мех: он и не заметил как за время изложения своей биографии прикладывался к нему.
Дор сидел с раскрытым ртом. За этот вечер он узнал о своем учителе больше чем за все годы их знакомства. Более того, в рассказе Жораха Арны Дор улавливал отдельные моменты, очень похожие на его взаимоотношения с Ингрид. Из биографии наставника можно было извлечь немало полезного.
- Проще говоря, вы предпочли сбежать от своей любви, - то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес пастух.
Жорах Арна задумчиво сморщил лоб. Видимо мысль о бегстве от возвышенных чувств никогда не приходила ему в голову.
- Не думаю, - ответил он. - Решение покинуть Вечный Университет у меня возникло еще на первых курсах. Все дело в том, что идея этого заведения шла в разрез с моими личными убеждениями, и с годами я в этом убеждался все больше. Занимаясь философией, я отважился создать формулу 'всеобщего счастья'. Каким же я был глупцом! Будучи практически заточенный в стенах Университета, я не мог знать истинного положения вещей в остальном мире, а значит, все мои попытки по усовершенствованию человечества были обречены. Более того, я не мог не замечать всю тщетность наших попыток улучшить благосостояние хотя бы одного государства - Игаравии. Мы разрабатывали аппараты для подводного плавания, а в соседней с Университетом деревне умирал молодой ловец жемчужин. Я видел этого человека. От частого пребывания на большой глубине его суставы утратили подвижность, а конечности скрючились и напоминали застывшие щупальца. Какое значение для этого несчастного имел наш треклятый Университет? А наши мудрецы выводили новые породы плодов, устойчивые к холодной погоде Игаравии. Но где произрастали эти гибриды, как не на королевских полях? Простые крестьяне и слыхом не слыхивали о подобных чудесах. Это и удручало меня, а позже подтолкнуло к уходу. Мне вменяли, что до конца жизни я буду обеспеченным за счет Вечного Университета и проживу счастливую жизнь. К сожалению ни один мудрец Университета так и не понял, что мое личное счастье немыслимо при несчастье миллионов других людей. Осознав эту банальную истину, я возложил на себя миссию - ходить по деревням и делиться с простыми людьми всеми знаниями, полученными мною в Университете. Так однажды я оказался в Луговом Перевале. И я рад, что одним из моих здешних учеников являешься ты, мой мальчик.
Дор невольно улыбнулся, проникнувшись еще большей симпатией к учителю.
Жорах Арна заострил свой взгляд на ученике. Дор мельком отметил, что в этом взоре было нечто отцовское. Глаза Жораха хоть и были затуманены хмелем, но источали доброту, мудрость, и строгость одновременно.
- Возможно теперь ты меня поймешь, - подытожил ученый. - И тебе станет ясен смысл моего поведения по отношению к тебе, мой мальчик.
Лицо Дора сделалось чрезвычайно серьезным.
- Я понял, учитель. Я избавлюсь от мальчишеской дури, но, завоевав любовь, я не отступлю от этой блаженной святости!
- Что ж, из сегодняшней лекции ты, как я вижу, извлек значимый урок. Быть может важнейший в своей жизни.
Крошечный оконный проем осветился появлением звезд. Где-то под половицами распинался сверчок, точно желая принять участие в беседе двух людей.
- А теперь, - Жорах Арна низко нагнулся, рассматривая валяющиеся на полу книги. - Самое время познакомиться с любовными балладами Киркса Малдрада. Надеюсь, там ты отыщешь массу примеров, как завоевать благосклонность дамы! Ночь впереди длинная, а томик поэта почти такой же толстый как твой учитель. Так что начнем с первой баллады несравненного балагура Киркса Малдрада. 'Роза у сердца'! Мм-м, вполне романтично, не так ли, мой мальчик?
- Король совсем плох, - сокрушенно произнес придворный лекарь Мейрек.
Последние двое суток врачеватель так и не сомкнул глаз. Днем он дежурил подле Трорхарда, а ночами корпел над лечебными справочниками и трактатами великих лекарей прошлого. Но все старания Мейрека оставались безрезультатными. Собственное бессилие задевало его самолюбие и профессиональную гордость, заставляя пускаться на новые поиски чудо-лекарства от загадочного недуга.
Королева Мэрилин понимающе кивнула. Она сама всю ночь просидела у постели супруга, посему слова лекаря не стали для нее неожиданностью. Тем не менее, Мэрилин задумалась и, отвернувшись от стоящих перед ней чародея, маршала, казначея и лекаря, обратила свой взгляд в глубину пламени, резвившегося в массивном камине.
Горесть королевы в связи с болезнью мужа была очевидной, но на внешности Мэрилин это не сказалось. Горделивая осанка этой высокой женщины была такой же прямой и царственной, как в тот далекий день, когда Трорхард вел ее под венец. Ее строгое, слегка овальное лицо, излучало ту же красоту, что и много лет назад. Лишь вблизи замечались легкие редкие морщинки в уголках глаз, что впрочем, прекрасно сочеталось с красой ее лица.
И хотя эта спокойная, а в чем-то даже мягкосердечная женщина никогда не отличалась твердостью характера и волевыми качествами, едва узнав о недомогании мужа, она, принялась действовать. Перво-наперво она приказала поварам готовить для Трорхарда его любимые блюда, причем пища, подаваемая королю должна иметь высокие вкусовые качества. Затем Мэрилин написала письмо ректору Вечного Университета с просьбой отрядить ко дворцу лучших своих лекарей. И, наконец, с первым судном, отправляющимся к материку, послала гонца к царю Гулунии. Придворный курьер должен был передать Эгету Гулунскому предложение о возобновлении переговоров, заодно выразить сожаление по поводу неприемлемости некоторых пунктов договора, представленного Гулунией, и не одобренных Королевским Советом Игаравии. Но первостепенным заданием нарочного должно была стать обсуждение возможной встречи двух монархов в столице Брандесте. Мэрилин была уверена в том, что правитель Гулунии не отважится нанести визит в столицу государства, находящегося с его страной в состоянии войны, но она и не преследовала этой цели. Таким замысловатым образом Мэрилин пыталась донести до царя вражеской державы лже-весть о якобы прекрасном самочувствии Трорхарда, который наверняка жив-здоров, раз предлагает встречу двух монархов. Быть может, это на какое-то время приглушит слухи о необыкновенной хворобе Трорхарда, которые, уже вполне возможно, перебрались через море.
Королева резко повернулась к присутствующим.
Какие у них соображения? - подумала она, глядя на сгорбленный в застывшем поклоне силуэт Фарука. Мэрилин никогда не считала махадца политической фигурой. Применение его магических способностей исчерпывалось отведением туч от дворцовых сводов и изготовлением всевозможных талисманов и оберегов для королевской семьи. Оттого-то Мэрилин и удивилась, узнав о новом назначении чародея. Но нестандартные ходы мужа были ей не в диковинку. Мэрилин не раз вспоминала как Трорхард в обход Совета почти в два раза поднял экспортную цену на игаравийское оружие. Для всех царедворцев это казалось полным безумием: повышать стоимость товара, который-то и при минимальной цене с трудом сбывался континентальным государствам. Но вместо ожидаемого банкротства военного комплекса, оружие Игаравии стало пользоваться большим спросом. Кто мог подумать, что поднятие цены возведет игаравийские мечи и секиры в ранг элитных?
Вполне возможно, что и на этот раз Трорхард проявил дальновидность, смысл которой был скрыт для его окружения.
- Как обстоят дела с приезжими лекарями? - взгляд Мэрилин остановился на казначее Рорэне.
Тот, насупив брови, недовольно оглянулся на Мейрека. Казначей уже стал втайне недолюбливать старика, полагая, что все бедствия обрушились на Игаравию по вине лекаря. Вылечил бы он короля - и дело с концом. А нынешняя неопределенность уже стала для всех царедворцев причиной страха. Большинство советников опасались мятежа. Игаравия страна не маленькая, а в свете последних событий, с каждым днем становится все туманным соображение о том, кто же возглавляет сие государство.
- Лекари трудятся во всю, - тихо и медленно отозвался Рорэн, посчитавший данные слова подходящим вступлением к своему ответу. - За последние семь дней двадцать два знатных медика и врачевателя пытались уничтожить недуг, сковавший Его Величество. Правда следует признать, что пока ни одному из них не удалось добиться этой цели. Плачевно, но, по мнению светил медицины, королевскую болезнь действительно нельзя определить. Первые четырнадцать человек пытавшихся излечить Его Величество, вынуждены были признать, что прежде никогда не сталкивались ни с чем подобным. Шесть последующих врачевателей, получивших разрешение на лечение, узнав о фиаско идущих впереди, решили объединить свои усилия. Но и их методы оказались напрасными: В настоящий момент с неизвестным доселе заболеванием борется пара лекарей, широко известных на юге страны. И пока, насколько знаю, особого улучшения не наблюдается. Единственный вывод, к которому пришли все лекари - это тот факт, что, не смотря на то, что болезнь неизвестна, но она не развивается, не грозит осложнениями. Одним словом не прогрессирует:
- Есть ли хоть какая-то польза от этих врачевателей, кроме их маловразумительных выводов? - уточнила королева, и Рорэн почувствовал в ее голосе признаки раздражительности.
- Если говорить о состоянии здоровья короля, то пока старания медиков оказались малополезными. А ежели изъясняться: - казначей не знал, как бы правильней подобрать слова, понимая, что затронул деликатную тему. - А ежели говорить о пополнении казны, то согласно правилу о пятидесятипроцентном штрафе собственности в случаи неудачи, наши запасы стали стремительно возрастать. Только благодаря: то есть, я хотел сказать, из-за провала этих двадцати двух медиков в казну поступило такое количество золота, что хватило бы окупить непродолжительную военную компанию.
Мэрилин смерила взглядом Рорэна. Худощавый, тщедушный человечек, привыкший к уютной дворцовой жизни, а все туда же куда и все мужчины: любую ценность будь то размер королевского налога, число винных бочек в дворцовых подвалах и даже золотые украшения своей жены исчисляет в военных походах.
- Да, - кивнула королева, и Рорэн даже искренне удивился, что Мэрилин удовлетворилось его ответом.
- А что слышно на фронте, маршал? - Мэрилин повернулась к Криттену.
Военачальник неспешно поднял глаза и посмотрел в лицо королевы.
- На фронте слышно лязг мечей, Ваше Величество, - слегка поклонившись, ответил он.
- И чьи мечи звучат громче? - спросила королева, даже не удостоив вниманием сарказм в словах Криттена. Она знала, что маршал не любит обсуждать военные действия в присутствии женщин, даже если в жилах этих женщин течет королевская кровь.
Криттен слегка потеребил рукоять своего остро наточенного ятагана. Военачальник никогда не носил церемониальное облегченное оружие, которое болтается на поясе дворцовых военных. Он чистосердечно считал, что маршал должен обладать самым лучшим оружием в стране. И амуниция Криттена полностью соответствовала этому утверждению.
- На один игаравийский клинок приходится полдюжины гулунских акинаков, - отвечал маршал. - Мы не проигрываем и не отступаем. Но мы и не выигрываем! Армия несет огромные потери. Участились случаи дезертирства, разбоя, беспорядков. А все почему? Потому что на войну, то есть на верную смерть, мы уже посылаем новобранцев. Некоторые члены совета чаяли, что известие о болезни короля придаст нашим ребятам злости, и мы переломим ход военных действий. Но эта новость вдохновила лишь неприятеля. Наши войска вообще приуныли. В некоторых отрядах прошли слухи о смерти короля, и они вообще отказываются участвовать в сражениях.
- В таком случае, - Мэрилин перешла на тон выше. - Вы как главнокомандующий должны приложить усилие и добиться того, чтобы преимущество оказалось на нашей стороне. В противном случае, боюсь, мне придется предлагать на рассмотрении Совета новую кандидатуру в должность маршала.
Казначей и лекарь, услышав столь резкое предупреждение в отношении Криттена, нервно переглянулись. Царедворцы опасались навлечь на себя гнев королевы, понимая, что в состоянии ярости Мэрилин может лишить их головы. История правления Игаравии насчитывала немало случаев, когда советников казнили, а только потом оставшиеся в живых члены Совета рассматривали это дело: правомочна ли была их казнь или нет. И, как правило, монархов одобряли, справедливо полагая, что в противном случае остальных советников ждала участь их горемычных коллег.
От последних слов королевы даже Фарук вздрогнул.
Но лицо маршала оставалось бесстрастным.
- Разрешите идти выполнять приказ? - Криттен вновь наклонил голову.
- Я вас не задерживаю.
Когда звуки тяжелых шагов Криттена потонули в дворцовых коридорах, королева обратилась, наконец, к Фаруку:
- Преподобный волшебник, ответьте на такой вопрос: почему, зная о неудаче своих предшественников, лекари все одно толпятся в очереди, желая попытаться исцелить короля. Что это? Чрезмерная уверенность в себе или в нашем королевстве лекари настолько богаты, что потеря половины своего имущества для них несущественна?
Фарук предварительно откашлялся. От долгого молчания он охрип, к тому же он собирался с думами. Когда контролируешь чужие мысли, то бывает, что напрочь забываешь о своих.
- Каждый врачеватель, как и всякий житель нашей страны, любит нашего короля, и готов прийти ему на помощь в любой час, - Это было далеко не правдой, но Фарук умело извлек опыт из пессимистического ответа маршала и не собирался повторять его ошибок. - Более того, десять тысяч крон - весьма солидная премия для лучшего из лучших. Лекари спешат, опасаясь, что идущие впереди врачи освободят короля от недуга и тем самым лишат их от возможности разбогатеть. Недостаток в лекарях мы не испытываем. И рано или поздно найдется тот, кто развеет болезненное состояние его величества. А что касается штрафов в размере половины стоимости, то многие лекари пустились на уловки: свои дома и усадьбы они переписывают на родственников, скрывают доходы, в тайне распродают ценные предметы. Но, наши мытари внимательно блюдут, чтобы все было честь по чести, ваше величество.
Королева внимательно взирала на смуглое лицо говорившего. Что таят в себе мысли чародея? Зачем чужеземному кудеснику высокий пост в Совете Игаравии? Как вообще он видит свою карьеру в этой стране? Но спрашивать об этом Мэрилин не намеревалась.
- Хорошо. Пусть лекари продолжают свои попытки. Ученые из Вечного Университета не появлялись?
- Мы ожидаем их со дня на день, ваше величество, - ответил Фарук.
- Я требую, чтобы на них не распространялось правило штрафа в случае неудачи.
- Как изволит моя королева, - поклонился махадец.
Оставшись в одиночестве, Мэрилин подошла к зеркалу. Она знала, что, не смотря на зрелость, выглядит очень соблазнительно. И даже в тяжелое время смут, сковавшее Игаравию, она чувствовала восторженные, если не сказать похотливые взгляды мужчин. И, как любой женщине, ей это льстило.
Поправив непослушный локон, ниспадающий на прекрасное лицо, Мэрилин вдруг подмигнула своему отражению и сказала:
- Похоже, только я знаю, как излечить короля. И первая процедура начнется сегодня же ночью!
ГЛАВА 7
Пасмурное и прохладное утро никак не повлияло на празднование Дня Урожая. Еще задолго до того как солнечный диск начал свое триумфальное восхождение к зениту, жители Лугового Перевала принялись готовиться к празднеству. Лубяные дома селяне украшали гирляндами цветущих по осени цветов, а перед порогом обязательно устанавливали сноп пшеницы - символический дар богу Эрдреду - покровителю урожая. Новая религия, пришедшая сто с лишним лет назад из Нагирра, оказалась бессильной перед ставшей уже языческой традицией - подношения богам. Целые армии миссионеров, приплывающие с материка и воспевающие деяния Небожителей, не могли заставить игаравийских простолюдинов отказаться от родной веры.
Дор, как и большинство его односельчан, находился на площади, в центре деревни. Для вытоптанного, не занятого домами куска земли, где пробивались одинокие стебли бурьяна, название 'площадь' звучало чересчур громогласно, но, тем не менее, именно здесь ежемесячно собирался совет селения, на котором обсуждались важные для деревни вопросы.
Но сегодня площадь преобразилась. Теперь это просторное место не служило игрищем для свиней и купанием в лужах детворы. В День Урожая на площади устанавливались лотки, где ремесленники Лугового Перевала предлагали свои изделия. Кузнец Страктон расхваливал собственные подковы и ножи, рыбак Прот угощал земляков вареными раками, отец Кэт потчевал односельчан сдобными булками. Веселье разгоралось. В День Урожая строго-настрого запрещалось требовать за свои товары какие-либо монеты. Единственной формой оплаты в этот день считался обмен. Поэтому пивовары предлагали лучшее пиво, надеясь, что смогут удачно обменять пару бочонков на огромные зеркала, выставленные мастеровыми из стеклодельни. Кожевники меняли перчатки на рубахи портных, гончары заключали обменные сделки с плотниками, причем и те и другие считали, что провернули выгодное дельце. Вездесущие близнецы Григ и Вернер как всегда напоминали о себе звуками сопилок.
Дор, пересек площадь, отмахнувшись попутно от винодела Аргроида, предлагавшего осушить с ним бочонок молодого вина, и подошел к огороженному флажками прямоугольнику. Здесь собрались почти все юноши селения: Эрик, Аскольд, Карно, Барвент, Лерк, Строн, Тергер и десятки других парней. Даже Тиро-дурачок прискакал на своей палочке. В участке, обведенном веревкой с цветными флажками, новобранцы состязались в стрельбе из лука. Дюжина парней поочередно посылали стрелы в соломенные чучела, находящиеся в шагах пятидесяти от них. Лучники из них были не важные, поскольку большинство их выстрелов не приносило видимых уронов мишени, а один из них - тучный кучерявый парень настойчиво просил разрешения стрелять с более близкого расстояния. Один лишь бритоголовый юноша умело посылал точно в цель одну стрелу за другой. Когда колчаны новобранцев пустели, лучники отправлялись подбирать свои стрелы. Одни ругали собственную неточность, поскольку чтобы подобрать свои стрелы им требовалось больше времени, чем тем, кто извлекал наконечники своих стрел из мешков с соломой. Наиболее суеверные из новобранцев старательно помечали те стрелы, что угодили в цель и даже целовали их.
Дор понял, что это только тренировочные выстрелы, но, тем не менее, заворожено следил за каждым полетом стрелы. Его сердце в который раз сжала зависть: этим ребятам придется жить, слушая свист летящих стрел, а ему отводилось лишь коровье мычание: Жорах Арна обучал Дора стрельбе из лука, опираясь на законы физики и вероятности, и пастушок считал себя неплохим стрелком, но, как показывала действительность: этот талант оказался невостребованным.
Но вот показался путеводный рекрут Сорл Лорк и громко объявил о начале состязания. Первым по жребию стрелять выпало низкому юноше с убранными в хвост волосами. Он выпустил поочередно три стрелы по центральной мишени, над которой какой-то умник прикрепил табличку 'Эгет Гулунский'. По правилам подобных соревнований каждый участник имеет право ни три попытки, а по их завершении в мишени оставляют лишь одну стрелу - результат лучшего выстрела. Поскольку низкорослый юноша сумел лишь раз угодить в цель, и то не в чучело, а в столб, к которому мишень привязывалась, то выбирать не приходилось. Вторым стрелял толстяк, предлагавший ранее переместиться поближе. Первый его выстрел едва не задел путеводного рекрута, наблюдавшего за состязанием чуть ли не в противоположной от мишени стороне. Извинившись, толстяк вытянул другую стрелу. В тот момент, когда стрела уже была готова рассечь прохладный воздух, пальцы лучника не выдержали напряжения, и оперенное древко просто свалилось на землю. Осечка. Однако по правилам турнира это считалось использованной попыткой. Из рядов зрителей послышался дружный смех. Эрик даже шуточно посоветовал толстяку поменяться с чучелом местами. Но неудачник лишь злобно плюнул на опозорившую его стрелу и вновь сунул руку в колчан. Что-то пробубнив под нос, толстяк отпустил тетиву. К всеобщему удивлению стрела жадно впилась в соломенное чучело чуть ниже обозначенного мелом круга. Такой выстрел не всегда удается самым лучшим лучникам. По рядам новобранцев пробежал испуганный и в то же время торжественный ропот. Дор знал, что бывают случаи, когда самые никудышные стрелки утирают носы лучшим из лучших. Наверняка воинская поговорка: 'Оперенная стрела что птица - куда хочет, туда и летит' зародилась при подобных обстоятельствах. Остальные участники турнира один за другим выбывали из состязания, поскольку так и не смогли улучшить последний выстрел толстяка. Но вот к позиции подошел бритоголовый. Первые два выстрела он сделал весьма неплохо: оба раза он попадал в чучело, но стрела толстяка находилась ближе к цели. Однако у лысого стрелка еще оставался один шанс. На сей раз, он уделил больше времени на прицеливание, прищурился, затаил дыхание и выстрелил. Выпущенная им стрела гордо воткнулась в нескольких дюймах от обрисованной мелом цели. Тем не менее, это был более удачный выстрел, чем шальной полет стрелы толстяка. Деревенские ребята наградили юношу рукоплесканиями. А бритоголовый победоносно воздел к небесам свой лук.
- Уважаемые, воины! - важно принялся распевать Сорл Лорк. - Есть ли среди вас желающие бросить вызов славному лучнику Тенду и попытаться улучшить его выстрел?
Новобранцы отрицательно завертели головами. Похоже, что Тенд считался первым стрелком в отряде Пустоголовых, и мало кто отваживался соперничать с ним.
- А ну-ка подайте мне эту штуковину, которую вы называете луком, - Эрик перешагнул через огораживающую веревку. - Еще не сказал своего слова Эрик Силач!
Бритоголовый отказался предоставить сыну старейшины свой лук, сославшись на слабость натяжки тетивы, и Эрик вынужден был обратиться к невысокому южанину, стрелявшему первым.
Дор с напряжением следил за развитием событий. Он знал, что Эрик ежедневно уделял стрельбе из лука несколько часов и ревностно следил за манипуляциями своего соперника на любовном фронте. Пастуха немного успокаивало лишь то, что выстрел бритоголового Тенда был почти безупречен.
С первой попытки Эрику удалось лишь слегка задеть чучело. Нервно улыбнувшись, рыжебородый гигант громко попросил у бога войны Белласта направить его руку.
Дор сжал кулаками веревку. Дзинькнула тетива и через миг стрела Эрика уткнулась аккуратненько в самый центр мишени! Односельчане одобрительным гулом встретили успех своего земляка. Дор, не в силах вытерпеть очередного удара судьбы, беспомощно закрыл глаза. Некоторым лучникам такой выстрел не удается до конца жизни.
Улыбаясь своей радости, Эрик вновь зарядил лук. Но поскольку, он и так абсолютно точно украсил мишень своим выстрелом, то на этот раз Эрик играючи вогнал стрелу в табличку, где красовалась надпись 'Эгет Гулунский'.
Сорл Лорк улыбнулся и захлопал в ладоши.
- Похоже, что главный приз - кожаный колчан придется как раз по вкусу этому юноше! - заметил он, с укором взглянув на остальных участников состязания.
Дор все это видел словно сквозь пелену. Как молния, его вдруг поразила внезапная мысль о подвигах, которыми так увлеклась его любимая Ингрид. И в тот же миг он перестал осознавать свои последующие действия.
- Прошу прощения, - Даже собственный голос показался Дору посторонним. - Я хотел бы попытать свои силы в турнире:
Покуда хромой юноша переставлял ноги через веревку с флажками, путеводный рекрут с удивлением рассматривал наглого на его взгляд молодого человека. Сорл Лорк помнил как этот хромоногий юнец упрашивал о приеме в армию, и сейчас, быть может, надеется получить последний шанс. Сорл Лорк усмехнулся про себя: это дерзкий парнишка, похоже, не знает, что отставной харг свои решения не меняет.
- Неужели молодой человек всерьез рассчитывает улучшить выстрел Эрика? - поинтересовался Сорл Лорк у подошедшего Дора.
Дор пожал плечами.
Неожиданно вперед вышел бритоголовый Тенд.
- По правилам турнира, господин рекрут, каждый желающий имеет право на оспаривание главного приза, - сказал новобранец и с надеждой посмотрел на Дора. Парень наверняка невзлюбил Эрика за то, что тот похитил у него победу и теперь желал то же самое рыжебородому селянину.
- Смотри не уколись, - огрызнулся сын старейшины, глядя как Дор принимает у толстяка лук с тремя стрелами.
Хромой пастушок проигнорировал реплику Эрика и сосредоточился на цели. Жорах Арна учил, что при стрельбе из лука острота зрения ничего не стоит, если не учитывать законы природы: скорость ветра, вес лука, угол выстрела, удаленность мишени. Опытные стрелки вовсе не те, кто хвастаются дальнозоркостью. Быть отличным лучником - значит лучше приспособиться к условиям стрельбы. К сожалению Дор не имел права на пробные выстрелы как основные участники соревнования. Все чем располагал юноша - это три попытки.
От возрастающего волнения Дор задышал чаще, что грозило негативно сказаться на качестве выстрела. Глубоко вздохнув, юноша задержал воздух в груди. Лук был достаточно тяжелым, и Дор понимал: чем дольше он будет целиться, то все больше возрастет напряжение. Наблюдая за предыдущими стрелками, Дор, учел, что большинство соревнующих не учитывало притяжение земли: не случайно же большинство выпущенных стрел угодило ниже цели. Наставник пастуха утверждал: более точный выстрел выходит именно тогда когда лучник фокусирует свой взгляд не на самой обведенной мелом цели, а мысленно рисует в центре мишени еще меньшую точку. Но в данном случае такой необходимости не было: стрела Эрика торчала именно в самом идеальном месте и служила прекрасным ориентиром.
Дор еще раз проанализировал предполагаемый полет стрелы и отвел правую руку назад, основательно проверив крепления лука. Оперение стрелы приятно защекотало щеку, и спустя миг Дор спустил тетиву.
Стрела ушла намного выше цели, да еще так неимоверно отклонившись, что ужалила фронтон купеческого дома, выходящего своими крутобокими стенами на площадь.
Кто-то позволил себе прыснуть в кулак, кто-то разочарованно вздохнул. Остальные же продолжали лениво наблюдать за происходящим, считая потуги Дора только пустой тратой времени.
- Совсем неплохо, - новая насмешка Эрика не заставила себя долго ждать. - Особенно если учесть, что это парень чаще держит в руках кнут нежели:
- Довольно! - резко остановил издевательские шутки Эрика Сорл Лорк. - По правилам турнира остальные соискатели на главный приз должны молчать и никак не мешать сопернику. Вы получаете предупреждение! Еще одна реплика и ваши попытки будут не засчитаны!
Путеводный рекрут хоть и не ожидал от хромого юноши чуда, но поведение сына старейшины шло вразрез с армейским понятиями Сорла Лорка о единстве и солдатском братстве.
А Дор вовсе и не надеялся на точный выстрел. Ему необходимо было ознакомиться с техническими свойствами стрелы. Теперь он выяснил, что ветер, дующий с запада - носит периодическую порывистость, да и сами стрелы легче, чем он ожидал. Расправив перья на конце стрелы, Дор натянул тетиву. Щелк! Вторая стрела легко вошла в уже порядком продырявленный мешок, выбив из него клочья соломы. Но юноша вновь взял слишком высоко: на этот раз он поразил ту часть чучела, которая соответствовала человеческой голове.
Толпа дружно ахнула, почуяв интригу, которой уже казалось и не пахло. Даже Эрик Силач, по прежнему уверенный в окончательности своего успеха, удивленно приподнял бровь.
А меж тем Дор приготовился к последнему шансу вырвать первый приз. На этот раз он решил долго не целиться, считая что вдосталь извлек ошибки из двух предыдущих попыток, и, уловив паузу меж двух сердечных толчков, выстрелил!
То, что произошло потом новобранцы еще долго будут пересказывать своим товарищам по вечерам. В настоящий момент они воздавали благодарность богам за то, что те удостоили их счастьем лицезреть доселе невиданное зрелище!
Что же произошло на самом деле? Оказывается стрела, пущенная Дором, алчно устремилась к цели и, уверенно вонзившись в древко стрелы Эрика, раскроило ее на четвертины! Проще говоря - нагло заняла ее место! Те, кто в разговоре с приятелями пропустил этот выстрел, никак не могли понять: почему лицо Эрика Силача вдруг так резко побледнело? Казалось, его стрела по-прежнему торчит в самом центре мишени. Но в действительности блестящая попытка Эрика была обращена в щепки. А вместе с ней и надежды на первый приз.
Лишь Сорл Лорк выражал абсолютное бесстрастие. Пошептавшись с кем-то из толпы, очевидно выясняя имя победителя, он высоко поднял кожаный колчан, являющийся главным призом турнира.
- Награждается победитель соревнований, житель селения Луговой Перевал Дор, сын Гарта!- громко объявил путеводный рекрут.
Односельчане приправили эти сладкие для пастушка слова свистами и аплодисментами.
Дор бегло осмотрел зрителей, надеясь увидеть среди них карие глаза Ингрид. Чем не подвиг во имя любви? Победа в турнире может и есть тем самым поступком, о котором мечтала дочь харчевника? Дор встретился с радостными взглядами Кэт, Ринги, Изольды, но красавицы Ингрид здесь не было: Наверняка она сейчас крутится подле лотков с благоуханиями и знать не знает о славной победе Дора:
- Вы, должно быть, надеетесь что заслужили себе место в отряде? - осведомился Сорл Лорк, приблизившись к юноше.
- Я думаю, что заслужил главный приз, - отрезал Дор, уставший от всякого рода издевательств.
Путеводный рекрут вручил кожаный колчан и еще раз объявил Дора победителем.
- Эй, старина Сорл! - послышался хмельной голос Жораха Арны и сердце Дора забилось чаще: оказывается его учитель все это время тайно наблюдал за состязанием. - Не пора ли королю раскошелиться и взять этого парня на должность наставника по стрельбе из лука, а?
Путеводный рекрут то ли не расслышал слов бывшего магистра, то ли просто не придал значения.
- Позвольте последний вопрос, юноша, - обратился он к Дору. - Что вы будете делать с этим колчаном здесь, в селении?
- Буду в нем носить кнут, - бросил Дор и закинув за спину главный приз, направился к оградительным флажкам.
Его приятели во главе с Аскольдом уже скидывались медяками, собираясь отпраздновать победу Дора в харчевне. Победитель не возражал. Он надеялся, что в заведении Перриса встретит его дочь Ингрид.
Уже по пути в таверну, Дор вспомнил об Эрике. Оглянувшись в поисках сына старейшины, он так и не приметил его. Кто знает, может Силач также спешит в таверну. В конце концов, вино символ не только победы, но постоянный спутник поражений.
На площади начались забавы: ребятишки, разодетые в нарядные костюмы старались перещеголять друг друга в танцах, Григ демонстрировал виртуозность, умудряясь играть на сопилке носом, а его брат-близнец радовал односельчан ходьбой на руках. Посреди площади возвышалась высоченная деревянная горка, смастеренная плотником Эдом. Молодые люди толпились в очереди, желая как можно быстрее взобраться на ее вершину, и плавно спуститься по наклонной доске. Эта традиционная потеха символизировала сев и жатву: сначала стоило потрудиться, чтобы потом спокойно зимовать и дожидаться весны. Поздно вечером этой конструкции предстоит превратиться в огромный костер. По верованиям игаравийцев огнище должны заприметить боги и даровать на следующий год еще более щедрый урожай. Не зря День Урожая издревле почитался наиглавнейшим праздником Игарваии.
Дор с товарищами поспешили присоединиться к столпившимся на площади селянам.
Два всадника с эмблемой первоцвета на груди, свидетельствовавшей о принадлежности к личной гвардии короля, выехали на середину площади. Было видно, что воины провели в седле достаточно долгое время и нуждались в отдыхе. Селяне с неподдельным любопытством следили как один из всадников, тот, что выглядел постарше, подъехал к столбу, на котором обычно вывешивались решения старейшины. Привычным движением, вытянув из притороченной к луке седла сумы свиток и ловко развернув его, глашатай принялся зычным голосом читать:
- Его Королевское Величество Светлейший Князь Всея Игаравии И Правитель Всех Прилегающих Островов Трорхард Златоусый, находясь в состоянии неизвестного ныне заболевания, повелевает: всяк, располагающий знаниями целитель и простолюдин может попытаться излечить Его Королевское Величество от недуга, за что будет вознагражден десятью тысячами золотых крон! В противном же случае, в пользу престола на неудачника будет наложен штраф размером половины его имущества, дабы тот знал впредь границы своих возможностей и цену королевского времени!
- Король болен! - пробежал волнительный крик, сменившийся чьим-то удивленным возгласом: 'Десять тысяч крон!'
Справившись со своей обязанностью, герольд выдернул из связки стальную спицу и пригвоздил свиток к столбу.
- А теперь, милые люди, - обратился он к жителям Лугового Перевала. - Проводите нас в харчевню. А не то мы скоро своих лошадей сожрем!
Чародей проснулся ближе к полудню и сразу почувствовал неладное. Последние дни забрали много сил: как физических, так и умственных. Поэтому Фарук решил дать себе отдых, опасаясь, что если и дальше будет продолжать насиловать свой организм, то в один прекрасный момент утратит контроль над собой, а одновременно и над королем.
Стоп! - спохватился махадец. А не потерян ли контроль над сознанием Трорхарда уже сейчас? Нырнув в глубины своего мозга, Фарук почувствовал, что с этим все в полном порядке.
Тогда почему он не спокоен? В чем причина тревоги, заставившей чародея лихорадочно теребить колокольчик, вызывая прислугу с платьем?
Недоброе предчувствие все усиливалось. Интуитивно Фарук ощущал, что это как-то касается его самого и может статься, что далеко идущие планы развеяться в одночасье.
Но это просто невозможно! - уверял сам себя преподобный Фарук. Он был абсолютно уверен в том, что не родился еще человек, способный разрушить 'заклинание ментальной покорности'. Разорвать эту колдовскую цепь, сковавшую два ума, могла только смерть одного из них. Насчет этого Фарук не сомневался. Но отчего же тогда сердцем махадца не властвует покой?
Прибежавший на зов слуга к удивлению Фарука был облачен в белую ливрею, украшенную цветными галунами - праздничная форма одежда для челяди.
'Что-то определенно не так!' - подумал Фарук, а вслух произнес:
- Разве сегодня какой-то праздник?
Юноша, в обязанности которого входило следить за платьями чародея, неожиданно улыбнулся:
- Как, преподобный мастер, вы не знаете? - на мгновение парень даже позабыл о своей прямой обязанности - одевать господина.
- По-моему я только что задал вопрос! - строго прохрипел махадец. Теперь уже становилось очевидным, что колдун и в самом деле проспал нечто грандиозное.
- Простите, господин, - юноша потупил взор. - Просто нас всех переполняет радость:
- Какая еще радость? - нетерпеливо выкрикнул Фарук.
- Великая радость, господин. Его Величество благополучно исцелился!
Фарук так и замер от услышанной новости. Одна рука его уже удачно миновала туннель рукава дворцового сюртука, а вторая застыла в воздухе.
'Что еще за чертовщина?' - вопрошал он про себя. Но дабы не вызвать подозрений со стороны слуги, натянуто улыбнулся и резким движением накинул сюртук.
- Вот как? И что за кудесник освободил его величество от недуга?
Фарук понимал, что расспрашивать о таких серьезных вещах прислугу, не подобает его статусу, но сейчас даже эта информация была весьма дорогой и важной.
- Точно не знаю, - пожал плечами юноша, поднося к Фаруку зеркало. - Но когда я был на кухне, то слышал от девчат, что его величеству помог как раз не лекарь и не ведун...
- А кто же? - при других обстоятельствах Фарук уже давно бы приказал отстегать этого глупого слугу розгами за его недоумие, но сейчас слова юноши могли спасти жизнь чародею.
- Говорят: Сам-то я точно не знаю, - юноша явно боялся произносить имя спасителя короля.
- Кто?! - рявкнул колдун, и перепуганный паренек едва не выронил из рук зеркало.
- Его супруга, ее величество королева Мэрилин:
Фарук как ужаленный выбежал из коридора.
Мэрилин! Король! Праздничное одеяние! Что вообще произошло?
Вот и, пожалуйста - поспал, - корил себя махадец. Чародею на миг показалось, что он начинает сходить с ума. Да уж, не легкая оказывается эта доля - хранить в своей голове мысли двух людей.
Следуя по коридору, Фарук еще раз мысленно ощупал сознание Трорхарда. Все под контролем. Никаких перемен. Может, изменился сам внешний вид короля, что и послужило основаниям для столь быстро распространяющихся слухов? Тогда причем здесь Мэрилин? Фарук порылся в памяти Трорхарда, ища ответ на этот вопрос. И тут чародей остановился. Оказывается, всю ночь королева не отходила, а вернее не вылизала из постели государя! И то, что она вытворяла с королем не смог бы заменить ни один лекарь. Завороженный чужими воспоминаниями, чародей остановился посреди коридора и почувствовал как в нем просыпается вожделение. Это ж надо! Даже потеряв контроль над разумом, Трорхард не перестал быть мужчиной! Более того, страсть по отношению к супруге могла оказаться сильнее, нежели невидимые оковы, опутавшие мозг короля! Сила и воля, пробужденная Мэрилин и с каждым мгновением все крепнущая в сердце Трорхарда, оказывается, может пересилить одно из самых неуязвимых заклинаний.
Ужас, словно просторный плащ, окутал невысокую фигуру махадца. Еще пару таких ночей, и мощные чувства короля, взращенные страстной супругой, легко разорвут любую 'ментальную покорность'. Однако сам факт, что никто из придворных не пытался арестовать или убить его, свидетельствовал о том, что король еще не достаточно окреп для того чтобы вырваться из под контроля Фарука. Громогласные слова слуги оказались всего-навсего преувеличением, свойственным челяди. Фарук попытался успокоиться и взять себя в руки.
Не желая довольствоваться слухами, чародей свернул влево, направляясь к опочивальне государя. Полукружные окна, скрытые наполовину парчовыми партерами глядели на обеспокоенного махадца взором самого рока.
Фаруку срочно требовалось увидеть Трорхарда собственными глазами. От этого сейчас зависела вся дальнейшая жизнь верховного советника. Чародей всегда считал похоть человеческой слабостью, но сегодня он понял, как ошибался на этот счет. Оказывается то, что, по мнению махадца разоружало мужчину, на самом деле представляло собой куда более совершенное оружие чем мечи, катапульты и даже магия. Мысли о скорой развязке беспросветно метались в голове мага.
- Преподобный Фарук! - окликнул кто-то бредущего в задумчивости чародея.
Фарук обернулся. Из своей рабочей комнаты вышел министр Чирро и сотрясая все свое тучное тело, спешил настигнуть махадца.
- Надеюсь, вы слышали новость? - от короткой пробежки тучный советник Чирро тяжело сопел, что сказывалось на его произношении.
- О выздоровлении короля? - вопросом на вопрос ответил чародей.
Чирро презрительно отмахнулся пухлой рукой.
- Ой, - он презрительно скривился. - Эти прислуги только и годятся для того чтобы сплетничать о королевской семьи. Конечно же, король заметно поправился, но как сказал лейб-медик Мейрек - 'о выздоровлении думать рано'.
- Тогда что за новость? - остановился чародей и задал себе вопрос: почему этот врожденно настроенный к нему человек так непринужденно беседует с ним.
- Интересная новость, - казалось, Чирро доставляло удовольствие держать в неведении чародея. - Я думаю, это должно стать причиной немедленного созыва Совета. Намечается интересная ситуация относительно действующего законодательства.
Фарук немигающе следил за лоснящимся от жира лицом Чирро.
- После проведенного времени с супругой, - продолжал министр. - Наш государь своим решением отменил все аудиенции, назначенные приехавшим лекарям. Буквально час назад был выставлен из дворца известный врачеватель Керк, собирающийся лечить короля хлебной плесенью. А что делать с сотнями лекарями, обосновавшимися в постоялых дворах?
Чирро тяжело вздохнул. Он, как и другие советники, высоко оценили идею о лечении короля, поскольку казна от этого стремительно наполнялась. Беда была только в том, что пользы от этого королю как не было, так и нет.
- Я конечно вовсе не желаю, чтобы его величество продолжал находиться в опасных объятиях болезни, - добавил Чирро, внезапно осознавая, что общается сейчас с человеком, выполняющим по сути обязанности короля. - Но если определенный человек не в силах помочь королю, то пусть хотя бы это компенсируется прибавкой в казне:
Фарук кивнул, немного радуясь тому что, не смотря на разницу во взглядах, министр был таким же алчным и жадным до богатств человеком, как и сам махадец. В Совете многие шептались: 'пусть король еще немного поболеет, а потом может сам и излечиться (не отдавать же в самом деле кому-то десять тысяч крон)'.
- Надо бы созвать Совет, - гнул свое министр. - Мы все-таки уважаем мнение короля, но в свою очередь и советники надеются на уважение со стороны его величества:
- Никакого совещания не будет, - резко отрезал Фарук. - Король сам отдал распоряжение о награде тому, кто сумеет побороть королевский недуг. Совет также поддержал этот указ. Теперь у этого документа двойная сила! Кто его в силах отменить?
Министра брови поползли от удивления вверх.
- Тем более, - голос чародея стал немного громче. - Мейрек утверждает, что король по-прежнему болен? Что ж, тогда следует продолжить лечение. Пусть приезжие лекари продолжают свои попытки.
Судя по угрюмому выражению лица, Чирро задумался. Он не скрывал свою неприязнь к махадцу, но сейчас впервые мысли чужеземца гармонировали с рассуждениями министра. Пусть казна и дальше обогащается. Ведь тогда благодаря этому можно будет обогатиться и самому министру. Но Чирро боялся всевозможных юридических проволочек, и вовсе не желал идти против закона.
- Вы полагаете, - осторожно произнес он. - Мы вправе решать это здесь, вдвоем? Не посоветовавшись с коллегами?
Фарук с трудом подавил желание перейти на крик.
- Наша обязанность блюсти порядок и содействовать королю? - уточнил чародей и сам же ответил на поставленный вопрос. - Так вот это мы и делаем! Как же иначе можно назвать всю заботу, которой мы окружили его величество?
- Не думаю, что королева Мэрилин разделяет ваши мысли, - не унимался министр.
- Достаточно того, что их разделяет король! Не он ли подписал соответствующий указ о привлечении лекарей?
Чирро вынуждено кивнул головой, и, сославшись на неотложные дела, поспешил отлучиться: министр хоть, и одобрил идеи Верховного Советника, но одновременно понимал: общество махадца далеко не самое безопасное в свете дворцовой карьеры.
Одолев последний поворот, Фарук приблизился к массивным дверям, преграждающим вход в королевскую опочивальню. Охранявшие покои государя два стражника выглядели как восковые статуи, втиснутые в булатные доспехи.
Здесь же за высоким одноместным столом восседал придворный летописец Сван, старательно черкающий гусиным пером по странице толстенного тома.
- Я на аудиенцию к Его Величеству, - нехотя бросил Фарук, постепенно привыкающий к тому, что Верховному советнику дозволено больше чем остальным царедворцам.
Однако стражники даже не шелохнулись и перекрещенные ими алебарды по-прежнему преграждали вход в опочивальню.
- Сожалею, преподобный, - лениво отозвался Сван. - Но Его Величество уже назначил аудиенцию другому посетителю: И в настоящий момент наш государь чрезвычайно занят:
Одни из стражников неожиданно прыснул, второй наградил своего напарника строгим осуждающим взглядом, но и сам не сдержал улыбки.
Фарук остолбенел. Что здесь все-таки происходит?
- И позвольте спросить, кто этот посетитель? - уточнил чародей, но, нырнув на мгновение в мысли короля, уже знал ответ.
- Королева Мэрилин, - Сван небрежно поковырял пером в ухе и, оторвавшись от работы, уставился на Фарука.
Так и не обнаружив на лице махадца выражения удивления, краснолицый летописец вернулся к своему занятию.
- Что ж, зайду позже, - пробубнил Фарук.
Сван безразлично пожал плечами, но чародей этого жеста уже не заметил: махадец спешил вернуться в свои покои.
Закрыв дверь, и трижды прокрутив в замочной скважине ключ, Фарук присел на край огромной кровати, где еще час назад нежился в объятьях сна. Ситуация грозила выйти из-под контроля. Дальнейшее промедление могло только усугубить и без того шаткое положение чародея.
Фарук знал: отстранить королеву от Трорхарда мог только сам Трорхард. Всего то и надо - внедриться в его мысли и в нужный момент отключить сознание. А потом, спустя денек-другой, попросить царственную супругу временно воздержаться от близости. Махадец широко ухмыльнулся, осознавая собственную мощь и власть над чужими желаниями.
Испуганные видом незнакомца куры, громко кудахча, метались по птичьему двору, стараясь оказаться как можно дальше от низенького человека с мохнатыми бакенбардами. Браун-писарь, присланный старейшиной описывать имущество, то и дело сбивался со счета, отпуская в адрес пернатых далеко не лестные отзывы.
- Послушай, Дор! - взмолился Браун, после того как одна из наиболее проворных куриц оказалась на его голове. - Скажи лучше сам. Только честно. Сколько у тебя этих дрянных кур?
Писарь сделал соответствующие записи в своих бумагах.
- Это вместе с петухами? - высказал свое сомнение он.
Дор утвердительно кивнул.
Поверенный старейшины поспешил покинуть курятник.
- Теперь пойдем-ка измерять твой земельный надел.
После основательной и подробной описи всего имущества Дора, Браун еще раз перечитал документ, проверяя: ничего ли не упустил из виду, и, поставив под перечнем собственности пастуха размашистую подпись, протянул бумаги Дору.
- Ознакомься и распишись.
Дор бегло пробежался глазами по колонкам цифр и чиркнул пером.
- И еще одна к тебе просьба, - опускаясь на расположенную у крыльца скамью, произнес Браун. - Будь добр, принеси водицы.
- С удовольствием.
Покуда юноша поднимался из погреба с бадьей холодной родниковой воды, Браун гадал: зачем это вдруг пастуху понадобилась опись имущества?
Утром, когда, старейшина Каркрен отдавал деревенскому писарю распоряжение о составлении перечня нехитрого скарба Дора, Браун решил, что пастух, доведенный до нищенства, отважился заложить свое имущество одному из ростовщиков и открыть свое дело. Однако сейчас, Браун отлично знал, что Дор хоть жил и небогато, но и довольно далеко от грани нищеты. Этот трудолюбивый юноша, как и многие крестьяне, постоянно борющиеся с бедностью, заметно преуспел. В таком случае просьба о переписи выглядела еще более странной.
- Интересно, - хриплым голосом произнес Браун, когда бадья с ледяной жидкостью оказалась в его ладонях. - Для чего бы пареньку вроде тебя понадобилось получить на руки грамоту с оценкой имущества?