Клетка, надо признать, была сделана на совесть. Люк не так давно просидел неделю в камере предварительного заключения в полицейском участке, и тот бетонный подвал по всем статьям уступал конструкции хилоттов. Одна из стен была полупрозрачной, три остальные неторопливо переливались оттенками темно-зеленого. Свет, казалось, был рассеян в воздухе, никаких конкретных источников Люк не смог заметить. Мебели не предусматривалось, все шесть граней кубического помещения состояли из мягкого, чуть пружинящего материала.
С другой стороны широкого коридора виднелся силуэт мужчины, нервно расхаживающего по своей камере. Люк подумал, что предпочел бы увидеть там симпатичную девушку, раз уж хилотты полностью избавляли людей от одежды и волос перед тем, как засунуть их сюда. Впрочем, это было не так важно в свете того, что эти угольно-черные твари собирались делать со своими пленниками.
Люк видел своими глазами продукты опытов инопланетян. Моды, как их обычно называли, иногда становились совершенно не похожими на людей. Земные врачи констатировали, что над ними производили немыслимое количество операций на всех важных органах, мозг был изрезан и по большей части ампутирован. Жертв объединяли лишь синий оттенок кожи и печать невыносимого страдания в глазах. Ходили слухи, что видавшие виды патологоанатомы отказывались изучать истерзанные тела модов, и Люк понимал, почему. Моды не были людьми, хотя хилотты минимально использовали собственные биоматериалы или имплантанты. В редких случаях с модами удавалось общаться, но кроме ужаса исследователей, других последствий такого общения не было.
Пытаясь успокоиться, Люк решил для себя, что его оставили здесь с какими-то иными целями. В конце концов, первые пленники хилоттов возвращались невредимыми. Впрочем, это было еще в те времена, когда энтузиасты пытались наладить контакт с инопланетянами, которые тогда достаточно часто появлялись в оживленных местах. С тех пор хилотты не покидали своих кораблей на орбите, с помощью специальных летающих устройств регулярно вытаскивая землян поодиночке и изредка возвращая их в виде модов.
Он попытался крикнуть, но звук глох в этом помещении, сливаясь с постоянным низким монотонным шумом. Воздух на корабле был ощутимо плотнее обычного, ходить стало легче, чем на Земле, хотя ноги немного вязли в студенистом покрытии. В камере не было ни туалета, ни умывальника, ни даже какого-либо подобия кровати. Люк подумал, что это хороший признак: видимо, скоро его переведут в другое место.
Но ни через час, ни через четыре часа никто так и не пришел. Человек в противоположной камере мирно спал, а Люк мучительно боролся с собственным мочевым пузырем. Некоторое время он пытался докричаться до хилоттов, но не смог даже разбудить соседа; вполне возможно, что камеры были звукоизолированы.
Вообще, Люк не отличался стеснительностью, но ему не очень хотелось превращать свою камеру в зловонную клоаку. Тем не менее, пришлось все-таки использовать один из углов комнаты в качестве писсуара. Зеленое покрытие слегка прогнулось, а потом бесшумно втянуло в себя всю жидкость. Не осталось и запаха - Люк был уверен, что воздух в камере стал даже свежее.
Это не могло не радовать. Оставалось лишь выяснить, где здесь вода и питье. Люк попробовал откусить кусочек от стены, вдруг хилотты предусмотрели все в конструкции самой камеры. Стена не поддавалась. От любых ударов на необычном материале оставались лишь небольшие вмятины, исчезавшие со временем. Его невозможно было поцарапать ногтями, несмотря на кажущуюся мягкость. При этом лежать на зеленом полу было исключительно удобно, а стоять - достаточно устойчиво.
Камера была пуста и, если так можно выразиться, однородна. Стены были лишены рельефа, не было заметно проводов, труб или вентиляционных отверстий. Когда-то Люк читал о тренировках космонавтов, которых держали в комнате в одиночестве и без связи с внешним миром. Некоторые не выдерживали даже нескольких дней; при этом, надо думать, условия у них были менее гнетущими, чем на корабле хилоттов.
Он попытался как-нибудь занять себя - подумать о какой-нибудь задаче, составить в уме кроссворд или просто пересчитать всех своих девушек. Память почти не слушалась, это зеленое место никак не способствовало размышлениям. Более того, воспоминания о Земле приводили к одной неутешительной мысли - за последние три года никто из похищенных не возвращался назад человеком.
Люк уже задремал, когда вдруг по коридору разнесся громкий крик. Возможно, камеры не пропускали звук только в одном направлении. Через несколько секунд вопль повторился и на этот раз не смолкал в течение целой минуты: похоже, кому-то было очень больно или очень чего-то не хотелось. Крики повторялись еще некоторое время; мужчина напротив приник к прозрачной стенке, тщетно пытаясь увидеть, что же такое происходило в коридоре. Люку стало не по себе, сковывающий холод прошел по спине. Сосед погрозил кулаком куда-то в пространство, явно напрашиваясь на какую-нибудь форму общения. Он не вызвал симпатии у Люка, который предпочел перевернуться на другой бок, чтобы не видеть обнаженное тело этого типа с пивным животом и тонкими ножками.
Однако уже через несколько минут внимание его привлекли другие звуки - тяжелый неуклюжий топот ног, приближавшихся к камере. Затем показался их обладатель, и тогда Люку стало действительно страшно.
Мод, которого он мельком видел на Земле, напоминал жертву давней тяжелой аварии. Этот же был, по-видимому, свежим изделием. Хилотты всласть поиздевались над телом, будто стремясь превзойти авторов дешевых фильмов ужасов. Шрамы и открытые разрезы покрывали все тело, невозможно было определить даже пол этого существа. На лице почти не осталось живого места, оно скорее напоминало рисунки из книг по анатомии. Мод, по-видимому, слепой, толкал перед собой тележку с глубокими тарелками. Остановившись перед камерой, он с кажущейся легкостью просунул руку-клешню сквозь прозрачную стенку и оставил на полу тарелку с черной жидкостью.
Люку было дурно от увиденного. Он подождал, пока мод скроется из виду, и осмотрел подачку хилоттов. Жидкость не имела запаха, будучи при этом абсолютно непрозрачной. Люк аккуратно лизнул край тарелки и не почувствовал вкуса. Отпив глоток, он убедился, что жидкость отличалась от воды только цветом и плотностью. Тарелка была изготовлена из того же вещества, что и стены камеры, и, очевидно, была несъедобна.
Он быстро выпил все содержимое и почувствовал, что голод и жажда куда-то исчезли, уступив место ощущению приятной тяжести в животе. Стоило оставить тарелку на полу, как она мгновенно втянулась в покрытие, не оставив Люку возможности как-либо развлекаться с единственным предметом в камере.
Состояние Люка, впрочем, улучшилось, когда он увидел, как плохо человеку в противоположной камере. Тот, скорее всего, раньше не видел ничего подобного, тогда как Люк несколько лет назад работал охранником в центральном морге. Соседа, видимо, только что рвало, хотя услужливое покрытие уже успело очистить пол. Он прислонился к передней стенке, так что Люк мог различить черты его лица. Первобытный ужас исказил глуповатую физиономию, превратив ее в белую театральную маску. Это ощущение частично передалось Люку, он отступил назад и отвернулся.
Питание, по подсчетам Люка, приносили примерно раз в двенадцать часов. Каждый раз это были разные моды, один страшнее другого. Сосед напротив отказывался от еды, выплескивая черную жидкость на пол, и забивался в угол, только заслышав шаги по коридору. Дикие крики раздавались теперь все чаще, пару раз можно было разобрать отдельные слова. Люк теперь не оставлял тарелки на полу, а развлекался жонглированием, правда, во время сна они все равно куда-то исчезали. У него было ощущение, что во время сна что-то происходило и с его собственным телом, по крайней мере, Люк постоянно ощущал себя идеально чистым, а волосы на теле не отрастали.
Ему понравилось наблюдать за человеком из противоположной клетки, это стало одним из немногочисленных развлечений в этих космических казематах. Тот явно деградировал все дальше и дальше, его лицо быстро иссохло и приобрело мученический вид, ярко-желтые глаза светились гневом и непониманием. Он часто кидался на стены, пытаясь в порывах ярости хоть что-нибудь сделать с зеленой поверхностью, но та мягко принимала на себя его удары и оставалась столь же безупречно ровной. Люк понимал, что и он сам мог бы вести себя точно так же, но собрат по несчастью словно принял на себя его отчаяние.
Следующий день -- Люк измерял время периодами своего бодрствования -- человек из противоположной камеры провел сидя, обхватив руками колени, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Жажда, правда, взяла верх, и он попробовал жидкость, которой хилотты кормили своих пленников.
Затем его поведение существенно изменилось. Мужчина начал бегать по камере, совершая какие-то нелепые прыжки и пытаясь оттолкнуться от стен двумя ногами. Люк с интересом смотрел за этими кульбитами, а затем неожиданно понял их смысл. Его сосед старательно пытался сломать себе шею, прыгая вниз головой. Пару раз он отскакивал от пола, но после очередной попытки его голова неестественно вывернулась, и тело осталось лежать неподвижно. А через мгновение Люк увидел удивительную вещь.
Воздух в камере напротив резко загустел, став наподобие того вещества, из которого состояла прозрачная передняя стена, и подхватил тело самоубийцы. Люк увидел, что тот бешено вращает глазами, но руки и ноги не слушались. В этом состоянии пленник провел немного времени: по коридору бесшумно прошли несколько хилоттов, которые так же легко, как моды-разносчики, проникли внутрь плотного вещества камеры и вынесли с собой тело человека, окутанное все тем же неземным материалом. Люк подумал, что именно в таких случаях должны были раздаваться те жуткие звуки, которые периодически слышались из коридора. Впрочем, тут явно произошло что-то непредвиденное, пленник, возможно, был парализован и кричать не мог. Люк внимательно смотрел на процессию хилоттов, думая, что рано или поздно они придут за ним и он точно так же не сможет им сопротивляться.
Новый обитатель камеры напротив появился там, пока Люк спал, и опять оказался вовсе не молоденькой девушкой. Это был пожилой чернокожий мужчина с ритуальными шрамами на левой щеке. Он даже не пытался как-то общаться. Изучив комнату, старик уселся в позу для молитвы и принялся что-то бормотать. Люк задумался над тем, как правоверный мусульманин может определить в космическом корабле, с какой стороны находится Мекка.
Впрочем, у негра по этому вопросу сомнений не было, он упивался молитвой, так что Люк даже позавидовал ему. За свою не очень долгую жизнь Люк так и не смог обзавестись верой или какими-либо еще важными идеями. Он даже не был уверен, что очень хочет жить.
Когда через некоторое время заслышались шаги, Люк обрадовался. Во-первых, он уже привык к черной воде хилоттов, теперь он пил ее маленькими глотками, чтобы прочувствовать необычную фактуру этой жидкости. Во-вторых, он хотел посмотреть, как старик отреагирует на мода. Не то чтобы сам Люк мог к ним привыкнуть, нет, ему хотелось забиться в угол не меньше, чем человеку, который сломал себе шею, но он надеялся, что негр будет поражен значительно сильнее.
Его расчет оказался неправильным. То, что Люк увидел, подавило его до глубины души. Он узнал мода, несмотря на то, что черты лица его были практически стерты. Со времени операции прошло никак не больше двенадцати часов; почти синяя кожа соседствовала с обширными ранами, но глаза оттенка жидкого чая было невозможно не узнать. Это был тот самый человек, который недавно сидел в клетке напротив, поэтому шея мода была скреплена торчащими наружу металлическими штырями. А самым жутким в этом облике было сквозное отверстие во лбу, никак не менее трех дюймов в диаметре. В глазах запечатлелось дикое страдание, и Люку даже показалось на момент, что мод узнал его, когда ставил внутрь тарелку с питательной жидкостью.
На этот раз Люк действительно почувствовал дыхание ада. Смерть показалась бы сейчас чудесным избавлением от того кошмара, который мог с ним случиться в самое ближайшее время. Негр напротив лихорадочно молился, судорожно ударяясь головой об пол, и Люк еще раз пожалел, что не знает даже "Отче наш". В этот раз он не притронулся к тарелке, сон пришел быстро, но не принес облегчения - лицо мода всплывало вновь и вновь, и сквозь невообразимую дыру в голове были видны костры инквизиции и концлагеря, дикие китайские казни и пожарища Хиросимы. Он несколько раз просыпался в поту, надеясь, что заключение на корабле инопланетян было лишь одним из кошмаров, но серебристый свет все так же освещал переливающуюся зелень стен этого преддверия преисподней.
Проснувшись, Люк понял, что твердо намерен умереть, не дожидаясь того момента, как хилоттские доктора Моро превратят его в очередное чудовище. По крайней мере, не было никаких оснований предполагать, что он может спастись с корабля, находящегося на высокой орбите над Землей. К тому же воздушные силы земных держав уже доказали свою полную несостоятельность в борьбе с инопланетными кораблями.
Однако новый чернокожий сосед опередил его. Дождавшись очередного кормления, старик улегся на спину и принялся заливать жидкость себе в нос, надеясь, видимо, попасть себе не в то горло. Люк убедился, что у хилоттов каким-то образом хорошо налажено наблюдение, потому что очередной отряд инопланетян явился почти сразу, забрав старика, пребывавшего к тому времени в зажелированном состоянии.
Необходимо было действовать надежнее, осознал Люк. Самоубийство должно было быть мгновенным и надежным, потому что любое промедление позволяло хилоттам начать процесс модифицирования человека вне очереди. При этом единственными подручными средствами могли выступать мягкие тарелки и черная тяжелая вода. С этими условиями задача суицида становилась невообразимо сложной, но Люк был уверен, что сможет найти выход.
Словно услышав его мысли, хилотты поместили в опустевшую камеру миловидную девушку, которую не портило даже полное отсутствие волос. Люк не дал бы ей на вид больше семнадцати. Она ужасно стеснялась, чему способствовала его манера прижиматься к прозрачной стенке, чтобы разглядеть девушку как можно лучше.
Впрочем, Люк был не настолько жесток, чтобы мучить ее своим вниманием постоянно, поэтому проводил достаточно времени, отвернувшись к стенке и изображая сон. Он надеялся, что это позволит несчастной хотя бы сходить в туалет.
Девушка постоянно плакала, а появление очередного разносчика вызвало у нее истерический приступ. Люк искренне пытался ей помочь, но все его попытки пообщаться пропали впустую.
Он кричал во весь голос, когда понял, что и она пытается покончить с собой, причем совершенно варварским образом. Он орал и в бессилии пинал стены, смотря на то, как девушка перегрызает себе вены на руках, обливаясь кровью.
Конечно же, хилотты не дали ей времени, чтобы погибнуть от потери крови, они утащили ее в свои лаборатории, а она кричала точно так же, как кричали десятки до нее. Еще несколько дней Люк старался не смотреть на модов, боясь увидеть, что инопланетяне сотворили с этой девушкой. Ее камера опустела - возможно, у хилоттов возникли свои соображения по поводу того, что все обитатели этой клетки более или менее удачно пытались совершить самоубийство.
Теперь одиночество Люка усилилось. Его мучила бессонница, все мысленные игры успели наскучить, а воспоминания почти угасли. Камера напротив оставалась пустой, стали закрадываться мысли, что так хилотты пытаются довести его до безумия.
Он обдумал более десятка способов самоубийства, но так и не смог выбрать из них ничего надежнее, чем сломать себе основание черепа в результате неудачного прыжка. Решиться претворить эту идею в жизнь Люк не мог - слишком четко в голове отпечатался вид того, во что превратился его первый сосед из противоположного помещения.
Возможно, стоило попытаться бежать или каким-то образом напасть на хилоттов, чтобы те убили его при сопротивлении. Но у него не было возможности даже увидеть инопланетян, не говоря уже о том, что стены представлялись непреодолимым препятствием.
Тем не менее, он решил попробовать изучить все, что было доступно взгляду. В частности, Люк не верил, что хилотты вовсе не используют электричества. Он осмотрел потолок, пользуясь пружинящими свойствами покрытия, затем принялся внимательно разглядывать стены.
Ему пришло в голову, что материал, из которого была сделана камера, обладает поистине удивительными особенностями. Он напоминал резину при резком ударе, но мягко проминалось при медленном воздействии. Люк прижался обеими руками к стене, плавно вдавливая их в глубь зеленой массы. Неожиданно он ощутил слабый отклик: казалось, это вещество ощущало его прикосновение. Тепло пробежало по телу, а пальцы восприняли тактильное наслаждение, будто он касался груди любимой девушки. Удивленный, он продолжил давить, но ощутил сопротивление, словно ему подсказывали, что грубая сила тут неуместна.
Отпустив через некоторое время руки, Люк увидел их точные рельефные отпечатки, удивительные даже не соответствием форме, а тем, что более глубокие вмятины были более светлого оттенка, и рисунок получался удивительно красивым. В первый раз за дни пребывания в этом месте он улыбнулся.
Оставлять следы на стене оказалось не особенно сложно - требовалось лишь терпение и, как представлялось Люку, доброе отношение к материалу, такое же, как у настоящего плотника к дереву или у кузнеца к железу. Он нарисовал улыбающуюся рожицу на полстены, и настроение его немедленно улучшилось. Рельефные узоры не пропадали, хотя достаточно было побить по ним кулаком, чтобы стена затянулась изначальным темно-зеленым.
С этих пор он каждый день совершенствовал свое искусство рисунка. Даже простые детали требовали сосредоточенности и терпения, к тому же в последний раз Люк рисовал еще в начальной школе. Сейчас он учился заново самым простым вещам и испытывал от этого детский восторг. Тем обиднее было, что камера напротив пустовала, когда он наконец-то придумал простой способ общения.
Постепенно его интальо становились более сложными, у человеческих лиц появились естественные выражения, и вскоре он смог даже нарисовать фигуру девушки в позе лотоса. Люку казалось, что моды, несмотря на свою античеловечность, иногда бросали взгляд на его картины.
За неделю Люк овладел несколькими техниками изображения и захотел создать настоящую панораму на все три стены. Он долго не мог придумать, что было бы достойно такого подвига, и в конце концов решил изобразить трех погибших собратьев по заключению, радостных и красивых. Первого он изобразил в кресле перед телевизором, с упаковкой пива. Пожилой чернокожий мусульманин оказался в роскошном восточном дворце, окруженный многочисленным потомством. Дольше всего он думал над несчастной девушкой, в итоге решив рисовать ее с распущенными волосами на фоне заката над морем. В процессе создания картины Люк понял, что выразительных средств у него пока недостаточно, но результат ему нравился все больше и больше.
Он перерисовывал отдельные части каждый день, добавлял мелкие детали, так что картина становилась все более и более правдоподобной. Ни одно занятие за всю жизнь не захватывало Люка так, как этот рельеф. Он ощущал себя Микеланджело в Сикстинской капелле, втайне надеясь, что хилотты не преминут заметить его достижения и наконец-то поймут, что земляне вовсе не безнадежны.
Возможно, ему и удалось бы убедиться в справедливости своих предположений, если бы усилия вооруженных сил крупнейших держав не увенчались безоговорочной победой. В один прекрасный день инопланетные корабли на орбите Земли подверглись массированной ядерной атаке, после чего на всей территории планеты еще долго шли радиоактивные дожди.