Ой ты, гой еси, красно солнышко! Свет и тепло даруешь безвозмездно всем тварям, малым и великим, взращиваешь ты пшеницу на полях, наливая силой тугой золотой колос, да окрашиваешь в спелые тона яблоки медовые... Тьфу, а яблоки-то - кислятина! Эх, не поспели еще, видать, поздноспелочки... Так, о чем это я? Ах, да. Даруешь ты нам свет дневной, да тепло... Хотя, с теплом в этом году, пожалуй, перебор. Ухх, жарища-то какая! А ведь, чай, всего немного от полудня прошло.
Утерев со лба пот, я выбросила в кусты недоеденное кислое яблоко. Чай, не мусор, сгниет мякоть-то, а семечки в землю пойдут. Авось прорастут, и будет годочков через шесть стоять-колыхаться тут яблоневая роща. И плодоносить кислятиной.
Чтой-то разворчалась я сегодня, старая. Уйти бы в тенечек, напиться кваску из дубовой бочки, деревянным ковшиком зачерпнувши, да соснуть часок-другой в сенях, на куче лисьих шкур, в прохладе, да благости... Оно-то дело хорошее, так ведь и другое дело у меня, неспроста тут стою, промежь березок, да на тропку лесную все поглядываю - глаз востер, даром, что третью сотенку годочков позавчерась сменяла.
А все князь! Знавала я его отца - вот где никому спуску не было! Строгой, ох, строгой мужик был, и сам - косая сажень в плечах, мог кулаком коня свалить замертво. И двор свой содержал в ежовых рукавицах. Но не дурил, зря рукам свободы не давал, что похвально. Зато скряга - ой, мати моя... Зимою снежка не допросишься. Так вот, сынок-то евойный в него пошел, и богатырской статью, и нравом суровым. Но ко мне, старой, благоволит. Помнит, голуба, кто его от медведя спас, а не то быть ему задранному диким зверем...
Было сие так. Князюшка-то наш, тогда еще князев сын, осьмнадцати лет от роду, отправился в леса здешние поохотиться со дружиною, да заблудился и от сотоварищей отстал. Токмо, не заметил этого, увлекшись погонею за оленем. А что - олень? Животная быстрая, ловкая и умная, задурила голову отроку, хвостиком махнула в сторону, а сама - ать, и в другую. И налетел наш князюшка на князя лесного, что в малиннике кусты ломал. И как встретились они - ажно дух у обоих перехватило, у одного от страха, у другого от гнева. Но надо отдать князюшке должное - испуг свой отогнал быстро и тетиву натянул уже не дрожащей рукой. Да токмо что хозяину лесному стрела? Так, щепочка. Увязла она в бурой мохнатой шубе, но разозлила медведя еще более. Вскинулся он на дыбки, что твоя кобыла, когда ее овод под хвост ужалит, и быть нам сейчас без князя, как бы не я.
Прямо близехонько проходила, тоже на малинку соблазнившись. А что? Чайку с вареньем душистым попить зимой - самое благое дело! Уж больно я охотлива на сладость всякую. Услыхала рев звериный, нырнула в кусты - а там медведь паренька широкоплечего охаживает, приголубил его когтистой пятерней по лицу, так с тех пор князюшка без одного уха и ходит.
Ну, а я нешто отрока в беде оставлю? Вступилась за него перед хозяином леса, долго уговаривала, уж шибко осерчал он на князя. Ходит, де, без спросу по бору, да зверье пугает. Насилу уговорила его отпустить парнишку живым. Стрелку каленую из плеча его вынула. Поломал медведь стрелку, да ушел восвояси с миром, получив от меня посул, что де медком его с собственной пасеки побалую. Ох, и кланялся мне, старой, молодой князев сын, ох и сулил богатств всяческих, да токмо не взяла я ничего - на кой мне? - да и отвела его тропкой неприметной к лесной опушке. Лишь одного спросила с него, лобзанье сочное, уж больно люблю я с молодцами целоваться. Не отказал князюшка, засмеялся звонко, даром, что лик евойный в крови весь, расцеловал в ланиты, и пошел с добром, да благословеньем моим.
Вот с тех самых пор наша с ним дружба повелась, и не забыл о ней добрый молодец, даже когда батюшка его к пращурам отправился, дух испустив, а сам он князем стал. Я же и жонку его, когда та на повесях была, повитушничала. Народила она сынка здорового, красивого - век любоваться будешь, не налюбуешься! Одарил тогда князь меня, старую, дорогой кацавейкой расшитой, да мехом зверя заморского подбитой, какову токмо княгини носят. Хороша кацавейка!
Знал, князюшка, кто я есть, а потому шутил иногда, когда в евойную дружину новые молодцы нанимались. Посылал их ко мне на побывку, а потом расспрашивал с интересом живейшим, как де дружинник его себя показал, да готов ли службу несть. Ну, я ему все, как есть, и отвечала, налюбовавшись на молодца-удальца.
Вот и намедни прислал князюшка гонца с письмом. Грамоту я уж, почитай, века два как разумею, частенько весточки рассылаю знакомым в град стольный. Просил князь еще одного молодца посмотреть, да токмо предупредил, что де блажен немного отрок и упрям. Ну что ж, поглядим, что за богатырь к нам прибыть должен.
А, вот и он - кусты трещат, копыта цокают, и чей-то голос басом песню горланит. Ну, никакого воспитания, тьфу! Обернулась я девицей красной, русая коса до пояса, очи васильковые, ланита румяные, сарафан алый. В руках кузовок ивовый, а в кузовке яблоки, наливные, спелые. Ажно у самой слюнки потекли опосля кислых тех. Ну, в мороках я издавна мастерица.
И только когда подъехал уже добрый молодец, скумекала я, что яблонь-то поблизости нету, одни сосны, да березы. Эх, надо было шишек в корзинку покласть, ну да, авось, не заметит ничего. Улыбаясь смущенно, подняла я ресницы длинные, ресницы черные на богатыря ... И обомлела.
Сидит на дохлой кляче крестьянский сын, рубаха-парень. В плечах не то, что косая сажень - полторы будет, а грудина широкая, аки поле, и колосится на ней из-под грязной рубахи золотистый волос. А на голове целая копна сена, и лицо веснушчатое, детское, да в чем-то черном измазанное. Потянула я воздух ноздрями, и нюх мой нечеловичий подсказал - сажа то. Удивилась не на шутку, а парень с "коня" спрыгнул, да кузовок мой поднимать кинулся, яблоки собирать, мною уроненные. Сама и не заметила, очень уж загляделась на чудо сие дивное. А дружинник-то собирать собирает, а сам на меня поглядывает и краснеет. Ну, еще бы, стою столбом немым, да вылупилась на него, аки кот на сметану.
Пора бы уже и сказать чего, право слово.
- Ой, ты, гой-еси, добрый молодец, - начала я певуче, глазки прикрыла в притворном смущении, да в поклоне низком согнулась. Ой, хрустнуло что-то, кажись, в спине... - Благодарствую тебе за доброту твою.
А разгибаясь, глазки открываю, дабы стрельнуть ими по чумазому лицу отрока, и привесть в еще большее смущение. Да токмо не лицо, а, так сказать, самый тыл молодецкий пред собою узрела, благо помощник мой уже и на коленях ерзал, яблоки мороковые собирая, и от меня отвернулся.
Я деловито покашляла в кулачок.
- Ась? - богатырь обернулся на меня и ойкнул. Видать, дошло до него, что негоже к деве юной задом стоять. Вскочил на ноги, одновременно поворачиваясь и вскидывая руки с полным кузовком...
А через мгновение я удивленно понимаю, что лечу белой лебедью в кусты бузинные. И треск такой, словно не я, а медведь в них упал. Зато в пояснице что-то снова щелкнуло и на место встало.
С воплем подраненного зверя, на меня, закрыв свет солнечный, летит, в ужасе от содеянного, сам молодец, вызволять деву юную из кустов. Ой, подумалось мне, сейчас как спотыкнется он об корень, как рухнет на меня эта туша - никакая ворожьба не поможет... Косточек не собрать будет. Да токмо я, возопив не хуже него, поспешно выбралась из бузины сама, и дала деру за ближайшую осинку, где и схоронилась, тяжело дыша.
- Чегой-та? - от изумления дружинник чуть не сел на землю. - Я ж тебя, девица милая, пригожая, спасти хотел...
- От чего спасать-то? - угрюмо буркнула я, выглядывая из-за дерева. - Чай, не нападает никто...
Окромя перемазанного сажей бугая, конечно. Сих слов вслух сказано не было, но лицо мое, похоже, было и без того весьма красноречиво, потому как погрустнел добрый молодец и на землю уселся.
Посидел, покряхтел, копну соломы свою поскреб широкой пятерней.
- Как-то неудобно получилось, - сокрушенно развел он ручищами. - Помочь хотел. Ведь туточки, грят, ведьма лесная бродит, Ягой-бабою кличут.
- Так-то уж и ведьма, - деланно усомнилась я, но из укрытия вышла, и кузовок свой морочный забрала.
- Ага, - активно закивал могучей головой дружинник. - Князь сказывал - злющая, людей ест, и страхолюдина такая, что на нее посмотришь - и ослепнешь. Зубищи - во! Глаза - один маленький и слепой, а второй большой, кровью налитый, все видит! Все знает! И ежели ей в глаза энти поглядеть, то лягушкою, али жабою обернешься вмиг. Ухх!
Да уж, горазд князюшка по-писаному глаголить, фантазии через край. Хватил лишку, от души попужал дружинника свого. Вон как сидит, оглядывается с опаскою - а ну, как слышит ведьма, за кустом притаившись?
Смех, да и только.
Приосанилась я, подбоченилась, косу через плечо откинула - на, гляди, какова из себя! Храбра, по лесу гулять-то. И ведьмы нам не страшны, и волки нас не пужают.
Оценил. Даром, что не присвистнул.
- Вставай, - говорю. - С земли сырой. Чай, не степь тебе, солнцем пригреваемая, да теплыми ветрами обдуваемая. Лесная земля холод в себе хранит, с зимы самой. Посидишь эдак с часок, и о детушках своих нерожденных позабыть навеки можешь...
Подскочил так резво, что головушкой ветку сломал. С треском таким, характерным. Стою, смотрю на него, как он с себя хвою и шелуху стряхивает, и думаю - ветка то хрустнула, али череп его?
Но, чтобы там ни было, ему это, похоже, не повредило ни капельки. Стоит, улыбается мне ртом чумазым.
- Ты где это, - спрашиваю. - Изгваздаться-то умудрился? Да не вертись, не про штаны тебе говорю.
- А! - просиял богатырь и принялся утирать губы рукавом рубахи, и без того не первой свежести. - Так, то я редьку пек, когда на привале отдыхал.
- Молодец, - похвалила я его. - К бабе Яге придешь сытый, хороший, и не надо будет ей тебя фаршировать ничем. Так вот, прямо в печку и полезешь.
- Типун тебе! - выругался добрый молодец, и стал оглядываться еще сильнее. - Ишь, выискалась, на язык вострая! Откуда ж ты такая взялась-то?
- Да, воооон из того дола, - перстом указала я ему на лесную чащу. - Оттудова я.
Обомлел парень, то ли не поверил, то ли решил, что я, когда в кусты летела, ушиблась малость. Смотрит на меня, глазами невинными хлопает.
- А звать-то тебя как, девица красная?
- Ягинюшкою матушка звала, - уперла я руки в боки, и улыбаюсь так гаденько-гаденько, примерно зная, что потом последует. - А люди по-разному кличут. Кто ведуньей, кто хозяйкой лесною, а кто и просто - Яга-баба.
Нет, все-таки князюшка прав был, когда говорил, что молодец сей блаженен слегонца. Так быстро я по деревьям не лазала никогда. Да тут любой, почитай, взберется, аки белка, по совершенно гладкому стволу, когда в тебя рогатиною, с которой на медведя ходят, тыкать вздумают! Ни один из прежних дружинников, князем присылаемых, так себя не вел. Кто в ступор впадал, и стоял столбом, кто сбежать пытался, до ближайшего оврага, а один так вообще без чувств о землю сырую хлопнулся. А тут - на тебе! Выхватил из-за спины широкой и понесся на меня с молодецким гаком!
Сижу я на ветке, а под ногами моими бугай носится, и кричит:
- А ну, слезай! Я-то, дурень, думаю все - откель в бору сосновом девица, да с яблоками?
Заметил-таки, чтоб тебе пусто было. Швырнула в него шишкой. Попала прямо в темечко. Ойкнул, за голову схватился.
- Уймись, добрый молодец, а то в лягушку превращу, а может и в кого похуже! - пригрозила я ему кулачком. - Будешь век тварью поганою в лесу куковать!
Постоял, призадумался. Рогатина оно, конечно, верное оружие, да токмо от ворожьбы им не прикроешься. Опустил он руки, и такой тяжелый вздох раздался из его могучей груди, словно сам лес застонал.
Спустилась я кое-как с сосны - взбираться на нее как-то проще было. Отряхнулась, смолу с ладоней постирала, да приняла облик свой обычный - пред кем ж теперь рядиться. Нахмурился парень, кажись, не до конца верил, что встретил ту, к кому послан был. Разгладила я длинную юбку, передник, подсолнухами расшитый поправила, косу, теперь уж черную, словно вороново крыло, за плечо закинула, да и к нему опять обратилась:
- Чего смотришь-то? Чай, глаза-то у меня, сам говорил - один мал, да слеп, а второй кровью налит. Опасно-де вглядываться.
- Опять голову морочишь, - обиделся дружинник. - Была девица красная, а теперь в бабу простую обратилася? Пошто прячешь облик истинный свой?
- Так, то я настоящая и есть, - пожала я плечами. - Не все то старуха, что баба.
Смотрит, внимательно так рассматривает. Не верит.
- Так тебе ж, почитай, годков то должно быть больше, чем семян в подсолнухе, а ты вон какая - больше сорока-то и не дашь!
Я обиделась. Сказал тоже, сорок. Мало ты баб, что за тридцать, видал, родненький.
- Так я ж не человек, милок. Ворожея я лесная, ведьма по-твоему, мне ли на мои законных три века с хвостиком выглядеть?
Призадумался снова добрый молодец. Похоже, привычка у него такая. Философ, что ли?
- А на три века с хвостиком - енто как?
- Ась? - не поняла я.
Дружинник поспешил объяснить.
- Ну, как это - выглядеть на столько годков-то?
- А это ты в Кощею в гости сходи, он тебе и расскажет, и покажет. Ой, и любит он дух человечий...
Как-то не нравится мое предложение молодцу. Стоит, с лаптя на лапоть переминается. Иде ж его облачение дружинное? Али князюшка совсем скуп стал?
- Как имя-то твое, непутевый? - уже ласково говорю ему. - Уж не Иваном ли кличут?
Засопел носом обиженно, бровки нахмурил. Догадался, почему именно Иваном.
- Не непутевый я! А первый силач на деревне! И звать меня Никитой Мстиславичем...
- Никитушка, стало быть. Ну, свет мой, Никитушка, пошли за мной.
- Куда это? - снова не понравилось что-то богатырю. Руки на груди скрестил, губки поджал упрямо.
- Как куда? - удивилась я. - Тебя ж князь послал?
- Князь.
- Наказ какой тебе дал?
- Сказал, сердце у тебя каменное есть. И что если сердце это в воду покласть, вода та целебною будет.
Ох, и велика фантазия у князя! Он чепуху придумывает, а мне ее потом доставать - не за просто так же дружинники послужить ко мне едут. Интересно мне, где хранит князюшка все те вещи, за которыми в прошлые разы присылал их - сито, в котором можно воду носить, скатерть-самобранку, да клубок, что к самому Царь-граду привесть может, коли пустить его пред собою. Добры молодцы так рады от меня избавиться спустя недельку, что даже не задумываются проверить волшебные свойства получаемых предметов. Но я им так быстро коней в галоп пустить не даю - ишь, чего! Веников не вяжем, за качество отвечаем, а посему не даю уехать, покуда они вещички на пригодность не проверят. А то пойдет потом слава обо мне, как лихоимке какой, да обманщице. Ну, а проверив, отпускаю на все четыре стороны - милости просим к нам в гости, ежели соберетесь. Да что-то пока ни один не собрался.
- Ну, так чего стоим? Чай, без сердца-то тебе возврату нет.
- А чего сделать-то, чтоб его заполучить?
Усмехнулась я, коварно так, нехорошо.
- А ты сперва до дому меня проводи, а там ужо и посмотрим...