Скрипнула калитка и я, махнул рукой охраннику, выглянувшему из будки. Оставляя за спиной тихий дворик дурки с её многоликими обитателями, вышел вон. Оказавшись на улице, первое что увидел, прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца стоящего на тротуаре братишку.
- Здорово! - окликнул он и, бросив окурок в водосток, направился ко мне.
- Привет, - откликнулся я, и, перекинув шлейку спортивной сумки по диагонали через грудь, подмигнув, добавил:
- Что сдавали, то и получите...
На его порыв меня обнять я отреагировал с прохладцей. Ограничились пожатием рук.
- Я не понял, тебя выписали или как...?
- Да, я сам не понял..., - ухмыльнулся я., - а-ля под честное слово... Не держи в голове, давай лучше отметим, - я глотнул чутка от лучистого июня и сразу ободрился впрыснувшим в меня вдохновеньем.
Пойдём, тут магазинчик есть, - не дожидаясь ответа, я зашагал к намоленной кварталом "точке". Эта безлюдная утренняя улочка, упиваясь летним солнцем, была тиха и уютна, особенно на контрасте с гундящей где-то там за домами Стромынкой.
- Может не надо, - попытался образумить меня братик.
- Тебе же вон, дали ещё шанс. Начни с нуля, не просирай... Да и "колись", с чего тебя выписали-то?
- Да, не переживай..., - приветливо отпинпонил я, не скрывая подступивший к горлу восторг от пропитывающей меня с каждым шагом свободы. И тут же в сколь добавил.
- Просто пользуюсь благами платной медицины.
Разговор, разговором, а меж тем, не обращая внимания на его явную неохоту поддержать меня в моей затее, я продолжал продвигался к заветному подвальчику. Ну а он волочился следом.
- Смотри, как меня день встречает! Грех не откликнуться, - пошёл я на компромисс, стараясь переманить брата на свою сторону. Тут же притормозив, положил ему руку на плечо и вкрадчиво произнёс:
- Мы ж тока шампанского, так без куража...
Признаюсь, мне хотелось праздника. Желанье не ново, но, тем не менее, не устаревает.
За спиной осталось удушающая за забором забота, а тут ласково брызжило лето. Как говориться, гуляй не хочу! А я, как раз хотел. Так, что дойдя, до магазинчика даже очень и расстроился, когда в ассортименте не обнаружилось игристых, а обманывать брата и начинать просирать с чего другого не хотелось. Посему скрутив по сигарете на него и себя, я присел дымить, прям там же на тротуаре. Скурив, мы неспешно двинулись по краю проезжей части, лениво махая руками, ловя какое-нибудь подвернувшееся авто. Конечно, можно было дойти до Стромынкки и поймать машину там моментально, но уж больно была хороша эта тихая улочка. Прямо бульвар с его, ласкающим душу, искрящим сквозь зелень дерев затишьем. Не хотелось променивать всё это на сутолоку магистрали и лишаться иллюзии провинциальной размеренности, ради скоростей большого города. Всё равно догонит, так уж чего самому нарываться.
В конце концов, поймав тачку, покатили ко мне.
По дороге домой, я несколько раз порывался остановить водителя у каких-то показывающихся за окном ларьков и магазинчиков, но отряженный ко мне ангел хранитель непреклонно не позволял этого. По приезду домой, моя идея фикс начать "новую жизнь" под брызг салюта только укрепилась. Выйдя во дворе из машины, я бескомпромиссно направился не в сторону подъезда, а по давно зазубренной дорожке к своему-местному универмагу.
Вскоре поднимаясь по лестнице на свой этаж, я держал в каждой руке по паре "Советского". Ну и братик тоже. Хотя это ему и не нравилось, но деваться всё равно было некуда, если только не от ворот поворот с последующим до хаты. А значит и с чувством фиаско от миссии "встреча". Так что ему приходилось действовать по формуле, коль не можешь помешать, то прими участие - хоть какой-то контроль подразумевается.
Топ, топ, ступенька за ступенькой и вот я оказался перед деревянной дверью квартиры, которая за последние лет пятьдесят, а может и более так и не узнала обивки. Вкопано застыв, начал пялится на неё, как баран на ворота, и шарить по карманам. Тока счас озаботила меня одна немало важная деталь.
- Ключи, как понимаю, тебе доверили? - наконец сообразил обратиться я к брату.
Он достал кольцо с сиротливо болтающимися на нём двумя ключиками и протянул мне.
- Держи, мать приезжала, убиралась, да ты наверняка и не помнишь, какой срач тут был.
Я молча взял связку и открыл входную дверь. Сумрачная прихожая, дыхнула спёртым воздухом и как ни в чём не бывало, продолжила дрыхнуть в туманной поволоке. Как будто и не будний день, как будто там за стенами город не полощется в базаре улиц, как будто тут внутри этих стен невидимая паутина не придушила спящую царевну.
Для введения в курс дела, изложу. Я был не единственным жильцом этой квартиры. Помимо меня тут ещё была комната одной старушки давно пенсионного возраста, делавшей отменные пирожки и прежде чем отвозить их внучке, баловавшей ими и нас - соседей. Я её упорно называю баба Дуся, и она как-то не возражает. Ещё комнату занимала семейка - папа, мама и малышка. С тех пор, как я въехал, скажем так, их расстройство, капая на пол, прожигает линолеум. Они, по всей видимости, планировали перехватить эту комнату у бывшего владельца и расширить свои владения. Но моя цена оказалась слаще. И теперь они на меня смотрели, как на врага народа.
Вот так вот. Хотя народу подразумевалось на этих квадратах достаточно, но сейчас, к моему возвращению, тут было пусто - коридор был непривычно тих. Его даже не беспокоил самый захудалый сквознячок с кухни или ещё, из какой форточки.
Это было странно и не привычно. Я ожидал застать совсем другое. Обычную утреннюю движуху, дружащей по неволе коммуналки. А тут на тебе. Не семенит хлопотами между кухней и комнатой баба Дуся, не повизгивает на малышку из своей комнаты мамаша. Ни от кого, ни слуху, ни духу - глухо, как в колодце. Немного постояв перед дверью в свою комнату с поднятым указательным пальцем к потолку как будто чего-то выжидая и прислушиваясь, я не упустил возможности с усмешкой сам себе гаркнуть: Затаились!, - после чего щёлкнул ключом и зашёл на свои владенья.
Контраст порадовал бы любого. Вся комната была залита светом. В отличие от заколдованного царства дремлющего коридора, тут день ликовал вовсю! Огромное окно без занавесок, через которое врывалось водопадом солнце. Светло выкрашенные стены. И хотя комнату нельзя было назвать залом, но благодаря обстановке, вернее её отсутствия, в ней не было душно. Из мебели: компьютер на полу, кресло, тахта, да мольберт. Даже шкаф не грузил этот не "квадратишь практишь", а весь немногочисленный гардероб умещался на вешалках, висящих на турнике в углу. Этот, если так можно сказать, снаряд, был смастерён когда-то каким-то теперь уж безвестным жильцом этой комнаты. "Хорошее наследство" - было первое, о чём я подумал полгода назад, когда впервые вошёл в это помещение и увидел турник.
Распахнув окно и наполнив комнату свежестью, я начал шарить вокруг глазами в поисках какой-нибудь посуды пригодной для чоканья. При этом крутя головой, поймал себя на том, что всячески стараюсь не сталкиваться взглядом с задвинутым в угол мольбертом. Хорошо ещё, что и он стоял ко мне спиной, а не таращил в глаза стоящей на нём картиной. Параллельно поискам, я ещё пытался вспомнить, что же такое я там мог накрасить. Но хоть убей, ничего не вспоминалось. А спрашивать как-то было стыдно. Конечно, я мог подойти и посмотреть, но какой-то страх останавливал. А вдруг увижу то, от чего не найдусь куда деться. Вот и оттормаживал. Побегав же из угла в угол и не найдя ни чашек, ни стаканов, пошёл на кухню, куда и дислоцировали всю посуду в моё отсутствие. Мой опекун, наконец, забив на попытки меня остановить, окончательно смирился с неизбежным и врубил какой-то музончик. Это было кстати. Ясное утро стало ещё и звучащим.
Так понемногу процедура встречи деформировалась в ненавязчивый сабантуйчик. Хлоп, хлоп бутылки, вспенились стаканчики, пофыркивающие пузырики щипали нос.
- За взад в жизнь, - объявил я, ловя последнюю каплю со дна. То чего ещё не хватало, пришло сразу. На данный момент вариантов было не много, и я остановился на Двушке. Так называли одну девчонку, жившую в соседнем подъезде. Она была первой из местных, с кем я свёл знакомство и надо сказать, удачное. Буквально через неделю с её подачи я перекорешился почти со всей здешней кодлой. Даже конспиративную кличку получил - художник. Никогда не знаешь, оттуда нагрянет признание. Частенько, не оттуда, откуда хочешь.
К полудню уже собралась неплохая компания. С Двушкой пришли ещё пару знакомых челов, а потом ещё. Уровень децибелов повышался. Для его поддержания требовалось пополнение алкалоидных ресурсов, о чём позаботились новые гости. Меж тем, краем уха я услышал, что пришёл кто-то из соседей. Выйдя в коридор, я встретил враждебный взгляд мамаши.
- Что, никак не угомонишься?, - процедила она в ответ.
- Да, я и не гомоню, так приятели на огонёк заглянули.
- А-ха, вот я и вижу, - огрызнулась соседка и злорадно усмехнулась: После последнего огонька, твоя мать тут три дня в божеский вид всё приводила.
- Смотри, счас опять наряд вызову...
- А Дуся, где? - попытался я сменить тему.
- Кому Дуся, а кому Глафира Петровна, - и она с чувством, которое испытывал Наполеон при Аустерлице, направилась к своей комнате, таща за руку ребёнка, выворачивающего голову в мою сторону. При этом я, как Кутузов, оставшись при своём фиаско, понимал, что это ещё далеко не последнее слово.
Вернувшись в комнату, я боязливо покосился на мольберт. Сел на тахту и, поймав Двушку за коленку, подтянул к себе.
- Целоваться не будем..., не сегодня, - она протянула мне полную чашу, но прежде чем передать её мне, чокнула ею о свой носик и подала пример хорошим глотком. После чего, так же непринуждённо как сказала, опустилась рядом со мной на тахту и, откинувшись на спину, вытянула руки, подхватывая звучащую песенку: "Come as you are, as you were/As I want you to be".
В это время к нам подошёл брат. Хотя он и был тоже уже "тёплый" как и все тут, но голова у него была, как впрочем, и всегда, более ясная.
- Ты бы матери позвонил, она и так изведённая, а сейчас, небось, уже на иголках сидит.
- Да, я ей завтра позвоню.
Но тут до меня дошло.
- А ты что..., сказал ей, что я сегодня выхожу...?
- Думай.... ключи-то откуда...
В момент оборвало песню, как переключили канал на панихиду. Я оказался сидящим на кушетке, как какой-нибудь приговорённый бедолага у реки, которого в лучших традициях Голливуда, гангстеры посадили в тазик с бетоном, а сами, покуривая сигары, похохатывают, ведя светские разговоры. Хочешь, не хочешь, а надо было звонить. Я встал, решив выйти на лестничную клетку, подальше от этого рок-н-ролла, но бетон в тазике уже схватился, шаги давались тяжело. Но, всё же заставил себя. Выйдя из квартиры, сел на подоконник и замирая, набрал номер.
- Привет!
- Здравствуй, как настроение?
- Отлично! Ты такой порядок тут навела...супер...спасибо.
- Да, я у тебя немного пожила. С твоими соседями познакомилась... Знаешь, они грозятся...
- Да, знаю, знаю... плевать..., - прервал я, стараясь не дать разговору соскользнуть с позитива. И не найдя ничего лучшего ляпнул.
- А мазня моя тебе совсем не подошла? Ты её так в угол задвинула?
- Нет, нет. Наоборот! Пробирает, есть что-то... Я только не поняла, это завершено или будешь доделывать? А в угол... так это случайно. Пол мыла, на место забыла поставить.
- А как ты себя чувствуешь? - наконец решился спросить я?
- Да, пока, слава богу. Правда, говорят, что необходимо ещё раз химиотерапию пройти..., - и тут ненароком у неё вырвалось, - даже не знаю, где силы взять...
Но как опомнившись, ляпнув лишнего, без паузы продолжала.
- Ты, то держись, пожалуйста..., мне это лучше любой терапии... тебя же выписали? Вылечили? Не сорвись, постарайся... Даже не обещай, а просто постарайся!
- Не волнуйся, мам, не волнуйся..., - заговорил я убаюкивающей интонацией:
- Я счас на работу выйду... в ритм войду... всё будет отлично... обещаю.
- Ты сейчас чем занят? Может, приедешь, навестишь?
- Давай на выходных. Завтра хочу на работу пойти, узнаю, что да как... Они, наверное, меня уже выгнали...
- Я звонила Володе, договорилась. Он пообещал дать тебе ещё шанс...
- Вот спасибо, прям в пояс кланяюсь, - чуть не сорвалось с языка.
Где-то в душе, я хотел, чтоб меня выгнали, и я бы перестал зависеть от этого давнишнего маминого знакомого. Но при этом я и боялся потерять, ведь понимал - такие деньги, за такую работу, а вернее отношение к ней, мне вряд ли кто бы ещё платил.
Вслух же произнёс:
- Значит, отъезд к игумену Ефрему откладывается...
- Ты опять хотел к нему в монастырь жить уехать?
- Да, нет. Я у него в лавке картин и сувенирки оставил. Хотел узнать, может что причитается?
- Ты мне завтра позвонишь с работы?
- Хорошо, ну давай, до завтра
- Целую.
Вернувшись в комнату, я подошёл к брату:
- Если она тебе сейчас позвонит, ты ей не говори про это всё, - и я крутанул головой, очерчивая круг вокруг компании.
- Знаешь, она просила не говорить, но я скажу..., тебе полезно будет. У неё рецидив и догадайся, когда началось...?
- Ну, она сказала сейчас про химиотерапию...
- Да это только цветочки...
Но тут разговор оборвался. Подскочила Двушка:
- Поехали доколбасимся, а?
- Ну, это не ко мне, - сказал я, вывернув наизнанку карман джинсов, - мой бюджет сегодня ёк. Это вон к нему вопросы, - и я мотнул голову в сторону брата. Тот не отводя от меня взгляда, то ли мне, то ли ей:
- На сегодня уже нагулялись, Да и на работу завтра. Ты тоже, по-моему, заикался об этом?
Двушка, не став дослушивать, бросила:
- Ладно, не нуди, - и стянув с мольберта кинутый на него свой жакет, направилась к двери.
Скатывающееся в лоскутьях облаков солнце ещё вялило город, в котором остатки делового задора тонули в трясине вечерней неги. Мои гости рассосались также быстро, как и появились. Да и братик пошёл к своим. Так что к моменту, когда всё деловое из города окончательно выветрилось, а сумрак ещё не наступил, в моей комнате зазияла пустота, которую даже распахнутое окно не в силах было закидать обрывками городского шума. И я решился.
У меня же зудела головоломка, что же там на мольберте. Походя вокруг да около, вытащил из угла треногу и поставил между тахтой и окном. Чуток помедлив, перевернул подрамник холстом к свету, готовясь увидеть всё что угодно от страшного до смешного. Но, то, что увидел, скажу честно, стало неожиданным и повергло в шок. Не то что меньше, а совсем не ожидал увидеть там себя. К тому же непросто свою физиономию, а какую-то недоделанную порезанную пополам. Как будто какой-то меч невидимой хордой, рубанув по вертикали, отсек процентов сорок лица. Не отводя взгляда от картины, я хлопнулся на тахту, судорожно пытаясь вспомнить, когда, как, где это рисовал. Но воспоминаний не было. Да и логика молчала. В комнате никогда не было зеркал, я никогда не хранил свои фотки. Так что срисовывать было неоткуда. Оставался, конечно, вариант по памяти, но это тоже было маловероятно. Не знаю, как Вы, а я-то своё мурло, только логикой и отождествляю. Вот и сидел тыкаясь беспомощными догадками в глухую стенку воспоминаний, накидывая варианты. Навряд я это рисовал где-то у кого-то, а потом притащил сюда. А может зеркало было, а я его в угаре раздолбал. Но чем настойчивей старался вспомнить, тем больше ощущал бессилие всех этих попыток восстановить события последних дней до госпитализации. Походу все эти файлы крякнули на моём сервере или вернее затаились в папке, с потерянным адресом. В конечном итоге, бросив это бесполезное занятие, я решил дорисовать недостающую часть лица.
И вот стою, вооружённый карандашами, красками, щетиной кисточек и прочим. Для полноты образа балахона художника не хватает или чё ещё зубами прихватить. Так стою и втыкаю сам в себя. Стараюсь примостить к этой проклятой хорде, отсёкшей своей шашкой, мне часть башки недостающую часть. Стою типа работаю. Да, не типа, а работаю. Поиск. Да и вдохновенье не забываю. Постою, подрисую, затру, опять подрисую - уже по-другому. И опять стою. Потом опять тыкаюсь и так и сяк, да вот беда, всё ложится не так. Какие-то всё неказистые дорисовки, как заплатки выходят. А хочется не затереть пробивающуюся на картинке живинку. Напряжённость какую-то чтоль. Проще говоря, настроение есть в портрете и не хочется терять. Да ещё и накал в нем присутствует, как в лампочке. Есть, прям вот, вот он. Хоть рукой тронь, так током шибанёт. Прямо лампочка Куинджи. В общем, постою, присяду, встану и опять колупаюсь, стараясь не затереть его, ну, это напряжение. Так и рисую, стираю, опять подрисую, опять сотру. Ну, и т.д. Стою. Примазывать-то к лучшему худшее не хочется. Кого обманывать? Затираю. Стою, сижу.
А стою-то, как... Честное слово, со стороны так загляденье. Со стороны-то, - красота. Само вдохновение за работой, лишь шпатель иль смычок какой в зубы не достаёт. Хоть табличку на дверь вешай: "Не беспокоить - творит". Сигаретку в окно выбросил и опять за инструмент взялся. Руками машу - хлысь, хлысь, щих, щих. Чё-то какие картинки отрисовываются, но не те все. Не передают желанной подоплёки, так всё, - фотокарточки. А ведь напряжение, которое получилось уже отразить, нарисовалось не кем-то а мной. Пусть и в пол-лица - оно всё же реально. Сейчас и во мне оно, прям сейчас тут, прям по венам не перестаёт зудеть, прожигая... то ли жаждой... то ли ещё чем! Стою, колупаюсь, пытаюсь выбрызнуть всё это на холст. Ещё и мысль не отпускает. Смог же, как-то раньше, хоть на пол лица, но смог. Так почему, чёрт возьми, сейчас на вторую не хватает... А не выходит и всё. Я и так и сяк цельность лицу придаю и туда и сюда. Смычок и шпатель из зубов не выпускаю. А на холсте вроде бы с мордой-лица схожи, а вот суть вся не та. Не выплёскивается. Короче, не монтируется единой картины. Чё-то надо делать, а то затор получается. Картинку-то завершить надо. Опять, стою, думаю... А что ещё остаётся... "мож так и оставить недоделанной, но живой...". Ведь тоже вариант. Кто, что возразит-то против виденья художника. Вот таким Макаром уже час, другой, третий всё дрюкаюсь, но никак толка не выжимается. Смотрю на то, что уже есть - живо, а добавочки делаю, так все сразу блёкнет, формальненький результат. Мысли разные. Может, все дело-то во мне. Сам не достаточно упорен. Махну рукой и сразу штриха шедеврального жду, а он не ложиться - мимо. Может, стоит ещё подрюкаться, усердия делу выказать. Не раз махнуть, два, три, десять. А на тридцать, сто не угомониться. Но, нет, меня эти проволочки не устраиваю. Тут я и подумал, как умные люди говорят: "лучше меньше, да лучше", да и махнул рукой. Да, и к месту ещё один сенсей вспомнился, со своим золотым правилом: "при отсутствии внутренних резервов прибегай к внешним". И пошарив по карманам, зашагал бодренько с повторным визитом за вдохновеньем.
По дороге туда, вижу, какие-то мужики толпятся. На первый взгляд ребята не плохие, так слово за слово, пригляделся, там и девчата оказались. В общем, цены людям нет, и пусть сами себе её не знают, но могут узнать, если отмыть удастся. Ну, да ладно, не об этом тут. Я просто быстренько сгонял куда шёл и компания наша, подогреваясь, затрещала о насущном уже на новой волне. Меж тем время где-то в сторонке капало: кап, кап. Так что за этим бла-бла уже и за городом надорвался зарницей мениск горизонта, - где-то в ночную синь уже брызнули красило. А я суть да дело даже не заметил, как треск с языка ударил в голову. Последние реплики одного из этих бражников, того, который до этого все время повергал меня в стопор умничая чем-то на беглом английском и ещё каком-то там -ом, впечатывались в моё сознание, как ступни слона в ил подмоченной саванны.
- Пиндосы молодцы, всем машню жмут, аж в мозги брызжет.
- Так уж и всем...?, - буркнул я, даже не поднимая головы.
- Пару петухов ещё чё-то пытаются фальцетом изображать, но...
Что было это за но..., я сейчас толи забыл, то ли тогда не дослушал. Затопал до дому с цигаркой в зубах и руками в карманах. Свербило меня что-то, свербило, что надо к станку.
Войдя в комнату, не оставляя сигареты подошёл к мольберту и уставился на него. Постояв так какое-то время, сел на тахту, так и не отрывая взгляда от холста. Прошла минута, может десять, и тут я осознаю, что на меня смотрит не одна моя физия, а целых две. И что было особенно странно, так то, что у обоих было по пол башки. Первая мысль, которая посетила меня в этих обстоятельствах, и абсолютно справедливо, что это в глазах двоиться. И применив против такого симптома единственно верное лекарство, я издал: "бр-р-р" трясся головой. Но это не помогло. На меня по-прежнему смотрело два почти одинаковых лица. Прошло ещё скоко-то минут, прежде чем меня осенило начать напрягаться, фокусируя зрение. Фокусировал я очень старательно. И воздалось. Пришло озарение. Действительно нас было двое. И я понял, кто есть кто. Другой был не портрет! Другой, это уже был просто я, только отражённый в стекле распахнутой рамы. Вот откуда и бралась секир-башка. Если бы рама была распахнута во всю, перпендикулярно окну, то и портрет был-бы цельным. Я тут же решил взяться за работу. Доделать картину. Ведь всё вдруг встало на свои места. Вдохновенно схватил инструмент в руки, сделал глоток и, откинув бутылку, присел на тахту, намереваясь перед решительным броском, всмотреться в отражение, прежде чем перенести его на полотно. В раздумье закинул голову.
- Эй, эй..., - слышу я доносящиеся из далёко, как из тумана чьи-то понукания.
Начал прислушиваться. И вдруг понял, что лежу с закрытыми глазами, а чей-то мысок пинает меня в икру.
-Эй, эй...
Начинаю всматриваться через расщемлённые веки, как из танковой бойницы. То, щурясь, то ещё как прицеливаясь. Отождествляю знакомые контуры. И наконец, пушечным басом выдаю:
- Здорово, ты чё тут...
- Да, ничего... ты где шатался?? Опять невменько... Володя матери названивает, где ты? А она мне... Зачем трепал, что на работу выйдешь...
- Да, ладно, я тут..., счас съезжу... чё, там Володя...
- Какой съездишь... Ты себя-то в видел... где валялся, кто тебя сюда-то принёс, урод?
- Кто валялся...!? Мы вчера с тобой же тут посидели. Ну..., я ещё за парой пива сходил... и всё... вернулся... рисовал...
- Какая пара... дебил... три дня прошло...
- Да, ладно... когда...?
- Тогда... Ты, хоть, чё помнишь?
- Ну, как это.... Картину рисовал...
Брат оглядел комнату. Мольберт валялся на полу и явно был не здоров. Картина забилась в угол, как зашуганная побоями жена, нервно старающаяся схорониться в каком-нибудь укромном место, когда разгорячённый супруг выплёскивает свои комплексы.
- Ну, и чё ты тут нарисовал, - не скрывая иронии, слышал я голос из далёко. Продолжая следить через бойницу, как выставляется напоказ мой шедевр, я медленно поворачивал башню танка вслед перемещающемуся по комнате контуру человека и одновременно пытаясь сфокусировать на нем свой взгляд. При этом не оставлял попыток выцепить хоть какие-нибудь воспоминания. Та-та-та-та... без замиранья сердца...Туш... Картина выставляется на обозрение публике. И тут, к своему удивлению, я увидел смотрящий с холста, всё тот же обрубок головы, который я увидел, когда вытащил мольберт из угла. Во мне все оборвалось. Должно же быть завершено, где всё остальное, где дорисованная часть лица!? Такие мысли холоднули сердце. Как так... И я ещё судорожней задолбил головой в глухую стенку воспоминаний, за которой должны были быть хоть какие ответы. Ведь я чётко помнил и отражение в окне и как начинал рисовать или это только какие-то фантазии - сон. Что бы там ни было, но сейчас на меня смотрела, пронзая взглядом та же покромсанная одноглазая голова, без всяких дорисовок.
- Чё то я ничего нового не вижу, - безразлично бросил брат, устанавливая подрамник на подоконник. И оглянувшись ко мне добавил:
- Ну, и что.... опять по новой!?
- Скока время? - выдавил я озадаченно.
- Да, поздно уже сегодня к Володе... третий час... себя приведи...
В это время в кармане брата зазвонил телефон. Судя по разговору эта была мать, которой он отчитался о находке. Я сделал знак рукой, мол, не буду говорить. Так что разговор завершился словами: в конец очухается, сам позвонит. После чего он сел на тахту. Я подтянул туловище туда же и остался сидеть на полу, откинувшись спиной на кушетку.
- Ну, и что опять веселишься...? С чего?, - завёл он уже давно заезженную пластинку.
Я решил не спускать.
- А где ещё радости-то хлебнуть...? Стоящего ничего вокруг... настоящего нету, да и своё через жопу... вон даже не дорисовывается,- и я ткнул ногой в сторону портрета.
- Ну, если так хочется большого и светлого, то и жил бы у своего попа. Чё сбежал? И халява и рисовать давали.
- Да, у этого благотворительного фонда "Золотые купола" вся благодать в офшорах...
- Кто тебе мешает дело делать? Вместе бы работали. Добро же было..., сам же отказываешься. Никому не нужной мазнёй развлекаешься
- Продаться-то можно, но только за деньги не хочется.... Что с ними-то потом делать - детей плодит? Для чего?
- Ладно, хватит пустой трёп. Не хочешь за голову браться, хочешь себя убивать, чёрт с тобой, но мать то пощади. Ты её уже довёл, вопрос времени..., дай хоть дожить спокойно, может ещё скока протянет...
- Обещаю, завтра пойду к Володе...
- Какое завтра - завтра суббота.
- Ну, значит, портрет дожимать буду... в понедельник пойду...,социализируюсь, - иронично подытожил я.