Я пыталась идти четко по середине тропы, ведущей из леса на проселочную дорогу. Я шла, уставившись вниз - хотела видеть, как проседает мокрая трава под моими ногами. Еще я хотела видеть жалкое и богатое одновременно многоцветие этой осенней травы, чтобы успеть запомнить цвета до наступления зимы. Вокруг было тихо. Не могу сказать, чтобы эта тишина была такой, какая бывает, например, вечером, когда ты сидишь один и радуешься, что ты именно один этим вечером. И телу как-то средне - не жарко, и не холодно, даже не тепло, а так, что тело даже не обращает внимания на собственную температуру. Эту тишину можно скорее описать, как давящую. И если вовремя не скрыться от нее, то можно расплющиться под ее давлением, потому что она проникнет в твои уши, ноздри, впитается в твою кожу, осядет на твои глаза. Тогда ты перестанешь здраво чувствовать и впадешь в пограничное состояние, которое походит на нечто между меланхолией и депрессией. Поэтому я ускорила свои шаги. Потом я побежала. Не знаю почему, но меня вдруг резко охватило ощущение паники, будто меня кто-то преследовал.
Добежав до старого покосившегося дерева, я спряталась за него. Стоять без движения было холодно. Я смотрела куда-то вдаль, в определенную точку - наверное, надеялась увидеть там своего преследователя, но никто не появлялся. Возникло ощущение, что тишина, которая давила на меня еще совсем недавно, исчезла, будто ее кто-то откачал. Теперь я слышала только свое учащенное дыхание и видела пар, выплывавший маленькими облаками из моего рта. Когда мое внимание полностью переключилось на собственные ощущения, я медленно отделила ладони от сырого ствола. Потом огляделась и, уже не торопясь, пошла домой.
Дома я не сразу сняла верхнюю одежду. Я еще долго сидела напротив маленького окна, в которое хорошо виднелась та дорога, по которой я возвращалась домой. Видно, я действительно ожидала кого-то увидеть. Внутри снова образовался комок, который становился все больше и уже был почти готов перерасти в очередной всплеск паники, но я ударила себя в живот, чтобы переключить внимание. Физическая боль помогла. Я как будто пришла в себя от какого-то гипноза и машинально начала снимать куртку.
Что со мной происходило, я не понимала. Это состояние нельзя назвать полностью контролируемым. Ведь когда ты боишься, то ты хочешь быть защищенным, и тебе совершенно все равно - выдуманный этот страх или нет. В голове что-то щелкает. И вот ты уже несешься среди деревьев, вдыхая дико холодный воздух всей глубиной своих легких. Ты чувствуешь, как он проходит через твое горло, а потом пройдя еще какую-то часть пути, попадает в легкие. Получив порцию холода, ты бежишь быстрее, потому что это подстегивает тебя. А потом ты просто теряешь первоначальную цель всех этих действий. Останавливаешься и пытаешься осмыслить хоть что-то.
Этой ночью я не спала. Мне все казалось, что кто-то смотрит на мое обнаженное тело сквозь окно. Тогда я укуталась в одеяло. Из-за вновь нарастающей паники и духоты мне стало жарко, но я не могла скинуть с себя одеяло. Я знала, что кто-то стоит там за окном и ждет момента насладиться хотя бы маленьким кусочком моего тела. Я чувствовала, как мои глаза раскрываются все шире, как ноздри расширяются с каждым новым вздохом, как в висках пульсирует кровь. Мои щеки пылали так сильно, и казалось, что прикоснувшись к ним, можно обжечься. Я слышала дыхание того, кто стоял за окном. Видела, как он прислонил свое мерзкое лицо вплотную к окну так, что его щеки, нос и губы сплющились, от чего черты лица стали еще противнее. Он простоял так несколько минут, после чего резко отстранился. В следующее мгновение я услышала, как он попытался открыть дверь. Тогда я полностью накрыла себя одеялом и так сильно приложила ладони к ушам, что тишина, преследовавшая меня тогда по дороге домой, наступила вновь.
***
Утром я позвонила подруге.
- Хелен, это я. Мне нужно, чтобы ты приехала, - быстро протараторила я.
- Зачем? Что у тебя произошло? Что-то серьезное? - обеспокоенно спросила подруга.
- Н-нет, все нормально. Я просто вспомнила, что тебе давно хотелось развеяться, и город надоел. Ты еще говорила, как тебе нравится наш лес, и какой у меня уютный дом. Помнишь?
- У тебя все хорошо?
- Да, прекрасно. Я очень скучаю, Хелен. Сейчас уже поздняя осень. Ты знаешь, многие уезжают в город. Мне ехать некуда. Поэтому зову тебя, - я попыталась придать своему голосу, как можно более спокойный тон.
- Ладно, я приеду. Мне все-таки кажется, что у тебя там что-то серьезное. Я возьму отгул на работе. Приеду сегодня. Встретишь меня?
- Конечно. Буду ждать, - я подозрительно быстро отключила вызов, но поняла это только потом.
Хелен приехала поздно. Я не показывала часть радости, что меня переполняла, так как она полностью заполонила страх. Мне просто не хотелось казаться подозрительной. Я даже еще не решила, хотела ли рассказать Хелен, что я чувствовала в последнее время.
На следующий день мы с Хелен встали очень рано, еще до рассвета. У меня дома остался фонарь от отца - он очень любил рыбачить, выходил до рассвета, чтобы взять больше улова. Я взяла фонарь с собой, чтобы видеть хоть что-то.
Выйдя на улицу, я словно сделала шаг в бездну - так было темно. Поэтому я поспешила включить фонарь, который тут же рассек своим искусственным лучом темноту, наполнявшую все окружающее пространство. Следом за мной вышла Хелен. Она взяла меня за руку. Ее руки всегда были теплыми, в отличие от моих. Мои же всегда были какого-то бледного серо-розового цвета, холодные и шероховатые. Помню, как в детстве мне говорили, что у кого холодные руки - у того горячее сердце. Но сердце у всех горячее, ведь холодным оно может стать только, если человек умрет. Я больше придерживалась мнения, что, если уж ты родился пусть и с таким незначительным недостатком, то тебе совершенно точно придется смириться с ним.
Мне всегда казалось, что руки Хелен перестали бы быть такими теплыми и нежными, если бы она перестала работать с раковыми больными. Она была детской медсестрой в онкологическом центре и часто рассказывала мне истории о детях, которые там находились. Эти истории было тяжело слушать, а уж работать в такой атмосфере, наверное, еще тяжелее. Поэтому я не переставала восхищаться своей подругой.
Как-то Хелен рассказала мне про новоприбывшего мальчика, который толком не знал, что с ним, потому что родители не сказали ему это прямо. Тогда я подумала, как порой трудно объяснить, прежде всего, человеку, а не ребенку, что он на самом краю ужасной неизбежности. В таких случаях Хелен просто брала ребенка за руку, ласково говорила с ним и проводила небольшую экскурсию по его "второму дому". Хелен говорила об этом легко, потому что для нее это и вправду было легко. А для меня это было сложно, так как я всегда считала, что понять ощущения человека, изучить его и его мысли - это своеобразная работа, иногда приятная, а иногда - нет. Взаимодействия между людьми можно сравнить с опытами, наблюдениями и выводами, которые делает каждая сторона. Но для Хелен такие взаимодействия были похожи на случайные связи, после которых следует либо счастливый конец, либо печальные последствия.
***
Хелен взяла меня за руку, и мы пошли. Сначала шли молча, и только свет фонаря и звуки наших шагов по теперь уже высохшей земле разбавляли эту мертвую тишину.
- Куда мы идем? - спросила Хелен, прервав молчание.
- Я не знаю.
- Тогда зачем мы вообще пошли куда-то в такую рань?
- Чтобы я тебе рассказала.
- Рассказала что?
- Пока это не так уж и важно. Важно, что в темноте всегда рождаются откровения, потому что в темном пространстве трудно разглядеть человека. Тогда, чтобы хоть как-то ощутить присутствие кого-то живого рядом, мы начинаем говорить - тихо, полушепотом, чтобы было слышно только вас двоих, словно та нематериальность, что окружает вас, подслушает и передаст откровения кому-то чужому.
- Но ведь ты не можешь утверждать, что вокруг только тьма.
- Конечно.
- Вдруг за нами всегда кто-то следит?
- Да. Именно. Ты знаешь, в последние дни я так сильно ощущаю присутствие кого-то еще. Будто этот кто-то следит за мной. Будто он хочет мое тело. Я не знаю, что он хочет сделать с моим телом. Возможно, он хочет порезать меня на куски, - тут я оглянулась по сторонам и тихо добавила. - Может быть, он и сейчас где-то неподалеку, стоит за каким-нибудь деревом и слушает наши разговоры.
- Почему ты не сказала мне об этом по телефону? - озабоченно спросила Хелен. - Ты видела его?
- Да, я его видела. Но он никогда не подходит близко - предпочитает оставаться в недосягаемости.
- Наверное, лучше позвонить в полицию. Раз уж ты его видела, то можно составить фоторобот. Тогда его начнут разыскивать.
- Я не хочу никуда звонить.
- Но почему?
- Потому что это должно было произойти. Иначе так не случилось бы, - ответила я.
- О чем ты? - непонимающе посмотрела на меня Хелен.
- Я о том, что случайностей не бывает. Если он рядом, чтобы убить меня, то с этим уже ничего не поделаешь.
- Как это - ничего не поделаешь. Мы можем позвонить в полицию, и они найдут его.
- Хватит рассуждений о судьбе, - продолжила подруга после непродолжительной паузы. - Половина того, что с нами случается - незапланированно. Вспомни, как мы познакомились с тобой. Ты приехала в центр, где я работаю, чтобы навестить своего отца в другом отделении. А потом ты увидела меня, разговаривающую с ребенком. И если бы ты не была так подавлена, то я не предложила бы тебе встретиться на следующий день, чтобы обсудить болезнь твоего отца. Вдумайся - все, что произошло - случайность. Даже болезнь твоего отца - трагическая случайность.
- Возможно, ты права. Но я уже слишком сжилась со своими взглядами, - ответила я.
- Тогда я не уеду отсюда, пока не буду уверена в том, что ты в безопасности, - решительно сказала Хелен.
В тот момент я поняла, что Хелен сказала это с полным осмыслением того, на что решилась. Но не могу сказать, что меня это удивило, ведь Хелен привыкла заботиться о больных. Теперь и я была в какой-то степени раковым больным, потому что мой преследователь возник в моей голове, как опухоль, которая не собирается исчезать.
***
Так мы встретили рассвет.
Я выключила фонарь. Мы снова шли в тишине, рассекая послерассветный туман. Взобравшись на склон, мы легли на мокрую от утренней росы траву. И туман накрыл нас, словно мягкое полупрозрачное одеяло, которое нельзя пощупать. Я вдыхала воздух полной грудью и чувствовала, как он томно оседает в моем организме от той влаги, что есть в нем.
Я посмотрела на Хелен. Она лежала с закрытыми глазами и дышала не так глубоко, как я. Она была похожа на ребенка, который блещет здоровьем. На ее щеках был нежный персиковый румянец, губы были такими яркими и мягкими, будто их подкрасили помадой, а кожа была невероятно шелковистой. Я смотрела на Хелен, осознавая, насколько она была прекрасна.
Мы лежали так около часа. Все это время я думала о том, простынем мы или нет, а еще о своём преследователе, постепенно запутываясь в том, реальность это или игра воображения. Действительно, я не была уверена в том, не сумасшествие ли это, обострившееся после смерти отца. Возможно, я просто хотела, чтобы рядом кто-то был, и придумала себе такого маньяка.
Смерть отца я переживала очень остро первые месяцы. Хелен на это время забрала меня к себе в город. Каждое утро она оставляла мне еду в маленьких контейнерах, прятала все острые и режущие предметы и закрывала меня. Конечно, можно подумать, что так с человеком поступать нельзя, что это все равно, что обращаться с ним, как с животным, которое само не в состоянии отвечать за свои инстинкты. Но я скажу на это, что так поступать можно. Ведь в такие моменты человеку не хватает самоконтроля. Все силы и эмоции на пределе - слишком серьезно и болезненно воспринимается все происходящее. Смерть близкого, особенно если он находился рядом почти всегда - это долго незаживающая рана, которая постоянно болит и периодически гниет. Тогда хочется облегчить боль или вовсе от нее избавиться, даже если ты знаешь, что мог бы пожалеть об этом.
Хелен не дала мне облегчить боль. Она заставила меня мучиться, изнемогая от мыслей об умершем отце, от мыслей о желании собственной смерти и от истощения физических и моральных сил. Оценивая все это сейчас, мне становится стыдно за себя в прошлом. Ведь я, будучи развитым и здравомыслящим человеком, вела себя, как малое дитя, которое отказывается верить в неизбежность смерти и, несмотря ни на что, все еще ждет воскрешения холодного тела.
***
Хелен и сейчас поняла, что со мной происходит что-то не то. Поэтому она вновь взяла меня под свой контроль. А мне снова стало немного стыдно за себя.
Наверное, Хелен поняла, что дело в моей голове, а не в том, что меня правда кто-то преследует.
- Расскажи, - сказала Хелен, поднимаясь с мокрой травы.
- Я тебе и так уже рассказала, - ответила я.
- Расскажи, что происходит у тебя внутри, - настаивала подруга.
- Внутри у меня переворачиваются камни...
- И силач крушит их железным молотом, - закончила Хелен.
Я тоже встала с травы, и мы направились в сторону дома.
- Да. Со мной снова что-то не так, - сказала я уже за завтраком. - Но в этот раз я хочу этому противостоять.
- Для этого здесь я, - сказала подруга. - Тебе лишь нужно перебороть страх, возникающий от твоих фантазий.
- Это трудно, потому что, чем сильнее мною овладевает паника, тем больше я перестаю верить в нереальность происходящего.
- Я буду тебе напоминать о том, что есть реальность, а что есть выдумка, которая так упорно хочет просочиться в эту реальность, - пообещала Хелен.
Этой ночью я не могла уснуть. Спать в спальне было непривычно, многие вещи напоминали мне об отце, погружая в тоску. В конце концов, я встала, спустилась вниз предельно тихо, чтобы не разбудить Хелен. Она спала очень спокойно, сном такого же здорового ребенка, каким казалась мне, когда мы лежали на склоне посреди тумана. Я быстро накинула свою куртку, натянула сапоги и вышла на крыльцо.
Ночная прохлада приняла меня в свои объятия. И я шагнула им навстречу. Эта прохлада вовсе не казалась мне враждебной. Она казалась мне моим спасением. Сначала я медленно шла вдоль пустых домов, воображая, что могли бы делать их хозяева в городе. Потом я свернула к тропе, ведущей в сторону полей. И только через некоторое время после того, как вышла из дома, я поняла, что не захватила с собой фонарь, но все равно прекрасно видела в темноте. Это означало, что скоро рассвет. И меня радовало это обстоятельство.
Выйдя к полям, я еще больше прониклась ночной красотой. Были различимы звуки сверчков и шелест травы в полях. На светлеющем небе уже пропадали звезды, и мне захотелось лечь посреди поля, чтобы видеть только меняющийся небосвод. Но мое желание резко исчезло, украденное чьим-то весьма нежелательным присутствием. Я не спешила оборачиваться. Опять противный комок подступил к горлу, у кончика носа резко зажгло, в глазах стало щипать. По щекам медленно потекли слезы, они скатывались, спадая мне на шею и постепенно стекая на ключицы. Мне не нравилось это состояние. Оно меня так раздражало, что я издала какой-то истошный крик и резко вытерла слезы.
Я снова встретилась с неизбежностью. Я не могла вечно идти вперед, но могла бы просто лечь в поле лицом вниз. Но и тогда неизбежность все еще нависала бы надо мной. Я решила обернуться назад.
В шагах восьми от меня стоял он. Его лицо было омерзительно. Черты лица напоминали морду разъяренной свиньи.
- Что тебе от меня нужно? - со злостью выкрикнула я.
В ответ мне ничего не последовало.
- Говори! Что тебе нужно? - вновь крикнула я.
И снова - тишина.
- Что? Что тебе надо? - взмолилась я, чувствуя, как из глаз хлынули слезы, а голос начал срываться.
Тогда я подумала: "Если я стою так близко к неизбежности, то, не сделав ни единой попытки побороться с ней, а просто отдавшись ей, я поддамся своему страху. А это будет означать, что я не способна к борьбе, которая могла бы послужить оружием к спасению моей жизни".
- Раз уж ты не говоришь, то хотя бы дай мне знак, - уже более спокойно произнесла я. - сейчас я побегу от тебя в ту сторону, где восходит солнце. Если ты догонишь меня, то ты заберешь мою жизнь. Но если ты не сможешь догнать меня до наступления рассвета, то ты проиграл, и ты исчезнешь.
В ответ он кивнул мне.
Я знала, что рассвет наступит не раньше, чем через час, и не была уверена в том, что продержусь такое время. Но я заключила сделку и назад пойти не могла - теперь только вперед. Я отсчитала пять секунд и рванула вперед.
Я слышала, что он побежал следом за мной. Моё сердце колотилось с бешеной скоростью. Казалось, что оно вот-вот остановится. Дыхание стало очень шумным и жарким. Я бежала, и мне уже было все равно. Пока он не сравнялся со мной, я могла бежать. Солнце уже засветилось огненным диском на горизонте. Это подбадривало меня. Высокая трава грубо хлестала меня по ногам, но я не придавала этому значения. Скоро рассвет, меня еще не догнали, я могла бежать.