Змеиный медальон. Книга 2. Сердце Майнандиса
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Нелегко убежать от "гончего пса правосудия", если он взял твой след. Ещё трудней скрыться от вездесущего Сердца, с которым ты связан незримыми нитями. Но самое тяжкое - вести на гибель друзей, которые уже принесли ради тебя страшную жертву... Тут поможет только истинно великий колдун. Но можно ли ему доверять? Куда заведёт тебя Призрачная Тропа? И какую цену назначит враг с гнилостно-холодным сердцем за душу твоей сестры? Ты готов бороться в одиночку. Но в одиночку нельзя победить... Фрагмент.
|
![[]](/img/k/kalinina_k_w/zmei02/cover222.jpg)
Глава 1. Тень Браккара
Бывают же настоящие леса в Майнандисе! Не такие, чтоб затеряться на месяцы, признав верховенство деревьев и зверья над человеком, но густые, дикие и обширные настолько, что Блошка хлопнул оземь войлочную шляпу, взятую у Пыжа, и заголосил во всю глотку: "Э-ге-гей! Хорошо-то как!" На первом же привале влез на дерево -- слушать округу. "Нет, братцы, -- заявил, спустившись. -- Город -- весёлая штука, а в лесу я душой дома".
Путь через дубраву, прозванную Окольной, занял пять дней. Блошку за всё время видели раза три. Сперва он позвал Скуловорота помочь с переноской оленя, потом заявился с двумя жирными перепёлками, через день приволок молодого кабанчика. Хорошо, кинган ел за троих, а то пропала бы добыча -- жаль...
Славно пожили они в гостях у Пыжа, на домашних кашах да пирогах, каждый день пили наливку и медовуху, допиваясь до звона в голове. Кешка нарезал ложек к столу и деревянных игрушек для младших детей пасечника, Блошка ходил перед ними на руках и корчил рожи. Скуловорот, по обыкновению, сидел угрюмый, Пиама хворала после внеурочных превращений. Маленький вор по прозвищу Галчонок, видно, простудился при бегстве из Вендера и три дня пролежал в лихорадке. Хотели оставить его у Пыжа, и сам пасечник был не против, но мальчишка упёрся: "Всё равно убегу". Когда друзья собрались в дорогу, Галчонок сумел подняться на ноги и шёл наравне со всеми, не отставал. Лишь на привалах падал, как подрубленный, да без остановки глотал воду.
Пыж показал, как сократить путь через Окольный лес, и под конец пятого дня путники вышли на крутой берег реки Истомы, которая текла с северо-востока на юго-запад. Параллельно Хотими, прикинул Кешка. Над рекой стояла деревня.
Скуловорот снял с плеч высокую плетёную корзину, помог Пиаме выбраться наружу. Кешка посадил на её место Бумбараша и велел не высовываться.
-- Ну что, тут заночуем или мимо пройдём? -- спросил кинган.
Кешка заколебался. От крепких вроде бы дворов веяло горем и какой-то зловещей пустотой. Не безлюдьем -- люди в деревне были, а душевной опустошённостью, будто здесь не знали, зачем жить.
-- Может, выменяем хлеба и овощей? -- предложила Пиама. Тяжёлую мясную пищу её изношенный желудок принимал плохо.
После памятного ливня в Вендере летнее тепло ушло безвозвратно. Снега не было, но на заре трава покрывалась изморозью. Друзья кутались в плащи, обматывали шеи шарфами, связанными женой Пыжа, Пиама тонула в зипуне с чужого плеча, один Галчонок похвалялся "морозоустойчивостью". Кроме штанов и рубахи он носил только девчоночью безрукавку с красными узорами. Безрукавка принадлежала младшей дочери Пыжа, но Галчонка это не смутило. Он так восхищался мягкой махровой шерстью и яркими красками, что мать убедила девочку подарить вещицу "бедному сиротке".
Деревенскую улицу насквозь пронизывал ветер. Кешка подтянул шарф до ушей, вдохнул уютное шерстяное тепло, а Галчонок вдруг остановился и сморщил смуглое личико:
-- Фу-у, чем это смердит?
-- Мертвечиной, -- ответил Блошка. -- Лежалой, чай.
Кешка принюхался: в ветре, свежем, студёном, и правда был какой-то тошнотворный привкус...
-- Чую душок Браккара, -- сказал Скуловорот.
-- Нет, -- прошептала Пиама отрешённым голосом. -- Их самих здесь нет. Здесь другое...
А потом они увидели: в центре пустого пятачка, окружённого белёными домиками с тростниковыми крышами, торчали два столба с длинной перекладиной посередине. С перекладины, будто туши в мясницкой, свисали черные распухшие тела... Пиама молча ткнулась лицом в грудь Скуловороту. Кешка отвернулся, зажав рот руками. Коварный ветер окатил его волной смрада, и он судорожно укрыл нос шарфом.
-- Грудь-то у всех нараспах, -- враз осипшим голосом выдохнул Блошка. -- Что ж это такое, а, люди добрые?
Толстая баба у колодца услышала, отозвалась зло:
-- А то сам не видишь?
И плюнула под ноги.
Но плевок адресовался не любопытным чужакам.
-- Мертвяки поганые! -- вскрикнула толстуха с рыданием в голосе. -- Все мы для них кормом станем! Всех вот этак развесят...
-- Что ж вы их не снимите? -- попрекнул Скуловорот. -- Колодец у вас тут. Не тошно при таком соседстве по воду ходить? Зараза от покойников в воду попадёт, что делать будете?
-- Много ты знаешь, варвар! -- огрызнулась баба. -- Тоже мне, учитель выискался... Мертвяки не велят их снимать, ясно? А кто мертвяков ослушается, с тем знамо что будет.
Она не глядя махнула рукой в сторону виселицы.
-- Спасибо, хоть холода настали, а то от мух спасу не было. Всех нас нож ждёт да верёвка...
-- Ты бы, Варашка, язык попридержала, -- подал голос чернобородый мужик из-за ближнего плетня. -- А то беду накличешь. Мало нам!..
-- Что здесь случилось? -- спросил Кешка, борясь с дурнотой.
-- Что случилось, того не воротишь, -- буркнула толстуха, взгромоздила на плечо коромысло и вперевалку двинулась прочь.
-- Не в добрый час вы к нам забрели, -- сказал мужик из-за плетня. -- Так что идите лучше подобру-поздорову. Не до вас, Заступник видит.
-- Уйдём, как еды купим, -- буркнул Скуловорот. -- Не продашь?
-- Рад бы, да лишку не держим.
-- А не укажешь того, кто продаст? -- вежливо спросила Пиама.
-- Вы, люди добрые, не обессудьте. У нас третье лето недород. Куры и те нестись отказываются. Скоро голодать будем.
-- Так с чего ж эта, -- Блошка мотнул головой вслед бабе с коромыслом, -- зад жирный наела?
Мужик хмыкнул.
-- Ты бы раньше её видал, -- он развёл в стороны руки. -- Что твоя копна -- не обхватишь.
-- Кхе-кхе, -- раздалось за спиной. -- Идёмте со мной, люди добрые.
Кешка и не заметил, откуда взялся этот то ли мужичок, то ли старичок. Узкоплечий, в не подвязанной рубахе, босой, несмотря на холод, он ступал тихо, как дух. Кешка уже наловчился различать местных по возрасту и видел, что годами человек этот ещё не стар. Может, болен. Весь серый, будто пеплом присыпанный, говорит еле слышно, и лицо неживое...
Чернобородый покачал головой и отвернулся -- с досады. Или от стыда?
Тихий человечек привёл друзей к дому в конце улицы. Тот же плетень, что у других, те же белёные стены, та же тростниковая крыша, такой же огородик с остатками посадок -- и ни души.
-- Входите, люди добрые, берите, что хотите. Соседка у меня знатный хлеб печёт, вот утром принесла. Угощайтесь.
На столе, под льняной салфеткой, лежал непочатый каравай, рядом -- кувшин молока, глиняная мисочка с грибами, тушёными кажется.
-- Там, у печи, мешки с мукой да крупой, кадка с квашеной капустой. В погребе репа, морковь, брюква и ещё всякое, сами достаньте, да с огорода снимите, что осталось...
В доме было холодно. Печь, похоже, давно не топили.
-- Ты, брат, никак помирать собрался? -- спросил Скуловорот.
-- Помирать не помирать, а и жить незачем.
Человечек присел на лавку, глядя перед собой пустыми глазами, и заговорил тем же тихим бесцветным голосом:
-- Раньше мы были королевские крестьяне, а с тех пор, как в Навиле мертвяки обосновались, стали храмовые. Молодой король им четыре деревни для кормления подарил. Оброк нам назначили небольшой, но с условием, чтобы раз в год присылали в Навиль по человеку, мужика или бабу, всё одно, лишь бы здорового. Всякие три года на четвёртый наша деревня отдаёт кого-нибудь на заклание. Нынче жребий пал на Ханку, дочку Кама-сапожника. А у неё братец был меньшой, Зябликом кликали. Мальчишка ещё, тринадцать годков. Задумали они с приятелем Ханку у слуг смерти отбить. Устроили засаду. Сперва стрелы пустили, потом с косой до вилами сами выпрыгнули. Убить мертвяков, само собой, не убили, а запрет нарушили. Сказано: за одного верного Шалаоха воздастся вдесятеро.
-- Как это? -- не понял Блошка. -- Неужто за одного ракрана... тьфу ты, браккарина... десять человек жизни лишиться должны?
-- Должны, -- эхом отозвался крестьянин. -- Только Заблик и Шишка, дружок его, для слуг смерти молоды ещё. Им такие сердца по вкусу, чтоб не совсем юные и не шибко старые были... Постановили Заблику и Шишке наказание отложить, пока семнадцать не сравняется, а ещё у восьмерых сразу сердца вынуть.
Скуловорот стиснул кулаки. Пиама закрыла лицо руками.
-- Едят они их, что ли? -- выпалил Галчонок с набитым ртом и чуть не слетел с лавки от веской Скуловоротовой затрещины. Воришка не терял времени: пока все слушали горестную повесть хозяина дома, он уплёл грибки из миски и успел отворотить изрядную краюху хлеба.
-- Едят не едят, а силу свою через них получают. В Навиле, в храме, говорят, сердец этих целая дюжина. А теперь, уж видно, больше...
-- Постой, -- вмешался Кешка, -- ты же сказал, ребята не убили никого. Так зачем казнить столько народа?
-- А чтоб прочим неповадно было. Повесили они восьмерых посреди деревни всем строптивцам в назидание. Зяблик поглядел на такое дело и руки на себя наложил. Получилось, что сердце его слугам смерти не достанется. Так они пришли и взяли заместо Зяблика сыночка моего, -- голос крестьянина дрогнул, по серым щекам потекли слёзы. -- Один он у меня был, сыночек. Больше в целом свете никого. Жениться собирался, к свадьбе готовился... Так что, люди добрые, запасов у меня теперь избыток. Возьмите... Возьмите всё. Возьмите даром. Мне больше не нужно...
В оконце глядел закат -- казалось, небо сочится кровью. В углу, на полочке, укрытой вышитым полотенцем, в глиняных плошках дрожали огоньки, бросая отсветы на деревянные статуэтки. Кешка подошёл ближе: в нижнем ярусе помещалась фигурка коленопреклонённой женщины со скорбно поникшей головой и скрещенными на груди руками, в верхнем стоял бородатый мужчина с запрокинутым кверху лицом. Дева-Мать, прародительница мира, в ипостаси Плакальщицы, скорбящей о смертных детях своих. И Заступник, бог обездоленных.
Дорожные мешки друзья наполнили в угрюмом молчании. Присели за стол -- кусок в горло не лез. Один Галчонок набивал брюхо с самым довольным видом, даже мурлыкал что-то себе под нос. Скуловорот шикнул на него. Но крестьянин вступился:
-- Пусть ест, дитятко. Ему расти надо.
Никому не хотелось ночевать в злосчастной деревне, но бродить в темноте вблизи браккарийского логова было неразумно. Воришку уложили на полати, Пиаму на печь, остальные устроились на полу. Сквозь плотно закрытые двери и окна Кешке всё чудилась вонь разлагающейся человеческой плоти. Беспокойно ворочался и постанывал Блошка, вздыхала Пиама, пару раз тоненько вскрикнул в забытьи Галчонок. Скуловорот спал, как убитый, но кулаки его были крепко сжаты. А безутешный отец так и просидел всю ночь на скамье, не шелохнулся.
Ушли друзья чуть свет. От денег хозяин отказался, но Кешка оставил на скамье у двери горсть монет.
Крестьянин сказал, по реке Истоме сплавляют лес. На излучине плотовой состав проходит так близко к берегу, что ловкий человек может запрыгнуть на последнюю или предпоследнюю связку.
Ждать пришлось около часа. Вверх по течению Истома шла плавным изгибом, и под сумрачным небом на серой воде Кешка сперва заметил дымок костра, потом острый холмик -- шалаш -- и наконец многохребтовую тушу плота, близящуюся неспешно и неотвратимо. У костра сидели двое, один помешивал варево в котелке, на дальних связках маячили фигуры с шестами.
Когда голова состава вошла в излучину, Скуловорот, сложив руки рупором, крикнул:
-- Эй, на плоту! Не подвезёте?
-- Прыгай, коли не боишься, -- был ответ.
Оба плотогона поднялись, но не для того, чтобы помочь случайным попутчикам. Мужчины в кожаных куртках и сапожищах до бёдер взяли в руки длинные шесты, готовясь в случае нужды отталкиваться от берега. В плоту было не меньше пяти звеньев, но Блошка не стал дожидаться последних связок, сиганул с разбега и удачно приземлился, одолев в полёте добрых три метра ледяной свинцовой воды.
-- Вот тебе и недоросток -- короткие ноги, -- пробурчал Скуловорот себе под нос и подхватил на руки Галчонка. -- Не боись, малец, докину.
И зашвырнул воришку аж на середину плота. Кивнул Кешке:
-- Теперь ты. Ловить нас будешь, если что...
Первая связка прошла мимо. Сплавщики работали шестами, и плотовой состав извернулся на повороте, как неуклюжая змея. Кешка отступил назад на четыре шага, ссадил с плеча Бумбараша. Ничего сложного. Надо просто разбежаться как следует, оттолкнуться посильнее...
Мгновение невесомости -- и брёвна ударили по пяткам, заскользили под ступнями, будто смазанные маслом. Опора ушла из-под башмаков, правую ногу ожгло холодом. Кешка упал на плот грудью, цепляясь за увёртливые стволы, как сброшенный в колодец котёнок -- под ногтями крошилась набухшая от влаги кора.
С берега что-то кричали. Кешка оглянулся и понял, что возился слишком долго. На вторую связку Скуловорот уже не успевал. К счастью, звенья плотового состава сцеплялись между собой почти вплотную. Оскальзываясь на мокрых брёвнах, Кешка перескочил на третью связку, упал на колени...
Кинган один за другим пошвырял дорожные мешки, затем прыгнул сам с Пиамой на закорках. Покачнулся на краю, грузно припал на одно колено. Кешка схватил его за руку, потянул на себя, и Скуловорот улыбнулся ему из золотой бороды.
-- Силён ты, паря, -- сказал Гвинсу старший над плотогонами, когда они все вместе собрались вокруг костра.
Первая связка, из корабельного кедра, как хвалились сплавщики, сидела высоко, и поверхность плота оставалась сухой. Небо посветлело, стало белёсым и неуютным. Голые берега, в обвалах и подмоинах, тоже не радовали глаз.
Кешка подсел к самому огню, но всё не мог согреться. Жар костра ласкал кожу, а внутри рос ледяной ком. Подташнивало. Уж не заболел ли он?
Река больше не петляла, плоты шли ровно, сплавщики были спокойны. Вдруг, точно по команде, все разом отвернули головы вправо и сделали знак, отвращающий зло. Кешка взглянул на левый берег. По косогору к воде спускались крестьянские лачуги, нищие, убогие...
-- Навиль, -- сказал молодой плотогон и сплюнул в воду.
На кромке высокого обрыва появились двое всадников. На фоне пепельного неба они казались чёрными силуэтами, но Кешка, присмотревшись, больше слухом, чем глазами, различил под капюшонами длинные лица с неподвижными белёсыми зрачками.
До сих пор браккарийцы были для него страшными сказками, видением, сном, дрожью в голосе подвыпившего вендерца, и вот теперь он своими глазами увидел дело их рук. Перед внутренним взором плыли смрадные, полуразложившиеся тела рёбрами наружу -- человеческие туши...
Сквозь это жуткое видение Кешка не отрываясь смотрел на слуг смерти. В груди, в горле набухала жгучая ярость, и парализующий волю ледяной ком таял. "Гвинс назвал меня магом, -- думал он. -- Если я маг, то почему не могу убивать взглядом?"
В воздухе пропархивали снежинки, под ногами хрустел ледок, и по всему чувствовалось, что скоро грянет настоящий мороз.
-- Может, передохнём? -- с надеждой спросил Галчонок. -- Костёр разведём...
Скуловорот прибавил шагу, потянув за уздечку серого пони, на котором ехала Пиама, и коняжке пришлось бежать быстрее.
-- Гвинс, -- с упрёком сказала девушка.
На берег сошли в городе Палсите, где сплавщики сделали остановку, чтобы продать часть древесины. Река Истома забирала к югу, за полтора суток на плоту друзья прилично отклонились от маршрута. Зато выбрались с территории, подконтрольный браккарийцам.
-- Ничего, -- сказал Скуловорот, -- за пару дней наверстаем.
В предместье Палсита располагался небольшой конный рынок. Здесь они и купили для Пиамы пони со смешным именем Махнушка. Скуловорот яростно торговался, сумев сбить цену до двух золотых знаков. Пиама уверяла, что сможет идти на своих ногах, но даже днём, девчонкой, передвигалась, как дряхлая старуха.
-- Кен, сколько там у нас осталось? -- озабоченно спросил Скуловорот.
Оба кошелька -- с золотом и серебром и с медяками на мелкие траты -- были теперь при Кешке.
-- Золотой знак -- один. Серебряных корон -- двенадцать. Ну, и медью короны три наберётся.
-- До Летуприса недалеко. Дней за десять дойдём. Должно хватить, -- в угрюмом голосе кингана звучало больше надежды, чем уверенности. Кажется, он чувствовал себя виноватым оттого, что пересадил Пиаму со своей спины на лошадиную.
-- Вы из-за денег не волнуйтесь, -- вмешался Галчонок. -- Деньги -- это раз плюнуть!
И подбросил на ладошке туго набитый кошелёк тонкого сафьяна.
Вот тут-то всё и случилось. Скуловорот зарычал, как медведь, выхватил кошель из рук мальчика и зашвырнул в придорожные кусты. А самого Галчонка перевернул вверх тормашками, поднял высоко над землёй и проревел в испуганное личико:
-- Я с ворами не знаюсь, слышишь, козявка? Ещё раз такое вытворишь, раздавлю, как муху! Или катись на все четыре стороны прямо сейчас! Что выбираешь?
Мальчик, конечно, никуда не ушёл, и кинган перестал его замечать, а на все увещевания Пиамы отвечал сердитым сопением.
Бумбараш вдруг с криком взмыл в небо.
Пони, до сих пор смирный, тоненько заржал и взбрыкнул, пытаясь сбросить всадницу. Скуловорот ухватил его за шею. Кешка и Блошка помогли Пиаме спешиться.
Стиснутый в могучей кинганской хватке, Махнушка дрожал, храпел и дико косил глазами. Похоже, он был до смерти напуган. Кешка прислушался к себе, отыскивая доминанту...
Земля ушла из-под ног под громовой раскат -- не в небесах, а в глубине, будто владыка преисподней ударил в гигантский гонг, от которого содрогнулось мироздание.
Раздался надрывный треск -- поперёк дороги, неспешно, как в замедленной съёмке, падала здоровенная берёза.
-- Назад! -- крикнул Кешка, хватая за шиворот Галчонка, кинувшегося со страху искать убежища в рощице по левую сторону дороги.
-- Все на поле! -- проревел кинган. -- Это землетрясение!
С Пиамой на руках он в три прыжка оказался на пожухшей, спрыснутой изморозью стерне. Следующим толчком его сбило с ног.
Кешка упал ничком.
Сквозь оглушающий гул прорвался отчаянный детский крик:
-- Помогите!
В первый миг Кешке показалось, что Галчонку оторвало нижнюю половину тела. Мальчик бешено скрёб пальцами мёрзлую землю, глаза его лезли из орбит. Потом Кешка увидел трещину метровой ширины, протянувшуюся через поле и дорогу к роще. В неё-то и угодил воришка. Почва сыпалась с краёв провала, Галчонок судорожно цеплялся за измочаленное жнивьё...
В недрах вновь громыхнуло, Кешка грудью ощутил подземный раскат. С предсмертным стоном повалились сразу два дерева. Галчонок заверещал и стал сползать в трещину вместе с пластом почвы, за который держался. Кешка метнулся к нему, схватил за руки и, преодолевая сопротивление осыпающейся породы, выволок на безопасный участок.
Без сил опрокинулся на спину, не сразу осознав, что наступила тишина. Кровь шумела в висках, поскрипывали устоявшие деревья, но подземная толща больше не ревела раненым зверем, твердь под лопатками не ходила ходуном, не слышалось панических криков...
-- Все целы? -- сиплым басом окликнул Скуловорот.
-- Вроде того, -- Кешка узнал голос Блошки и заставил себя сесть.
Дорогу ломаной линией перечёркивал разлом без начала и конца. Легко было вообразить, как он опоясывает всю планету, простираясь вглубь до самой магмы...
-- У нас на Кинге случаются землетрясения, -- сказал Скуловорот. -- Но край там гористый. А чтобы посреди Майнандиса трясло так, что душа с телом расстаются, об этакой беде я ни разу не слыхивал.
-- Что ж это такое, а? -- спросил Галчонок, жалобно заглядывая в лица взрослым. -- Боги решили разрушить мир?
-- Хозяйка нижних чертогов гневается, -- предположил Блошка.
-- У нас говорят, кто-то из богов потерял свой меч, и кузнец Браннслой куёт ему новый в своей подземной кузнице, -- отозвался Гвинс.
Кешка вздохнул. У него не было сил объяснять друзьям природу землетрясений, к тому же он сомневался, что случившееся пару минут назад можно истолковать естественными причинами. Сердце Майнандиса больно, сказала Мара. Возможно, только что у него произошёл инфаркт.
Пони пропал. Его звали, искали под завалами, в роще, среди покосившихся берёз -- всё без толку.
-- Я же говорила, не надо было его покупать, -- вздохнула Пиама. -- Бедняжка! Надеюсь, он не покалечился.
Шок, вызванный землетрясением, взбодрил её организм, придал сил. Девушка... нет, девочка, тонкая, как тростинка, шагала по полю вполне уверенно и, вертя головой, окликала свою коняжку:
-- Махнушка! Где ты, Махнушечка? Иди к нам!
-- Как сквозь землю провалился, -- буркнул Скуловорот.
Возможно, так оно и было. Маленький конёк мог сгинуть в разломе, который чуть не проглотил Галчонка. Но Пиама не угомонится, пока не будет знать наверняка.
-- Блошка, может, поищем? -- предложил Кешка. -- Людей вроде рядом нет.
По правде сказать, ему не хотелось прикасаться к Эфиру, пока сохранялась угроза повторного землетрясения. Не дай бог опять попасть в унисон с Сердцем Майнандиса. А рыжий охотник умеет находить зверей, это его профессия.
-- Айли нет? -- заартачился Блошка. -- Собрались тут целой оравой. Слушка тишину любит...
Однако долго упираться не стал. Отошёл подальше, спрятался в полуоблетевших кустах за поваленной осиной и затих. Кешка осторожно потянулся к доминанте... Мир гудел, мир был встревожен, но никаких признаков новых толчков не ощущалось. Уже без опаски Кешка раскинул вширь свою акустическую сеть... И наткнулся на треск статических разрядов.
Интересно, есть ли связь между Эфиром магическим, условным и радиоэфиром, пронизанным электромагнитными колебаниями. Если принести в этот мир радиопередатчик, смог бы Кешка ловить его сигналы с помощью привитого Марой умения?
Постой-ка... Перезвон колокольчиков, стук молоточков ксилофона, звуки рожка... и странная ватная пустота вокруг. Будто пони стоял в эпицентре взрыва, сметшего всё живое в радиусе двадцати метров.
-- Он там, -- Кешка указал назад на дорогу, уходящую за невысокий холм. -- Недалеко.
В тот же момент из своего укровища выбрался Блошка, отфыркиваясь так, будто наглотался воды, и прочищая пальцами уши.
-- Ить же, злыднево семя! Ничегошеньки не слыхать, будто войлока в уши набилось...
-- А Кен нашёл! -- радостно сообщил Галчонок.
Рыжий смерил Кешку взглядом.
-- Ну да, Кен, он завсегда найдёт...
-- Да ладно тебе.
-- Ты уверен, парень? -- спросил Кешку Скуловорот.
-- В том, что пони там, уверен. Но что-то не так. Я думал -- со мной. Но Блошка тоже слышал...
-- Ничего я не слышал.
-- Вот именно.
-- Что ж, -- Скуловорот потянул из ножен купленный в Палсите меч. -- Однажды я не поверил твоему чутью, и это едва не стоило мне головы...
Он указал Пиаме и Галчонку на кусты, в которых прятался Блошка.
-- Вы, двое, схоронитесь там и не высовывайтесь, покуда мы не вернёмся.
Кешка ссадил с плеча Бумбараша:
-- Охраняй Пиаму и Галчонка, понял? -- и тоже достал меч.
Блошка взял на изготовку своё "весло".
К пони, мирно щипавшему полумёртвую травку близ дороги, подкрались с трёх сторон. Место было не то чтобы открытым -- заросли низкого кустарника, пара поваленных деревьев в стороне, рядом то ли трещина, то ли обсыпавшийся овражек -- но засаду здесь, похоже, устроить негде. Кешка почувствовал себя паникёром.
Тогда почему зрение мутится и в ушах шумит, как от пылесоса?
Внезапно сквозь это низкочастотное гудение прорезался тонкий потусторонний свист...
-- Стрелы! -- крикнул Кешка, бросаясь в сторону.
Две стрелы, друг за другом, вспороли воздух. Одна предназначалась Кешке, другая Блошке, и обе прошли мимо цели, благодаря упреждающим вибрациям Эфира... Нет, не обе! Блошка схватился за плечо и упал на колени. Одновременно в солнечном сплетении повернулся мерзкий ледяной червячок.
-- Браккарийцы!
-- Всего один, -- прозвучал насмешливый голос. -- Но с вас хватит.
Кешка знал этот голос, и эту потёртую шляпу, и этот заношенный плащ...
Лиетиссену на широкогрудом кауром жеребце неоткуда было взяться. Но вот он -- стоит посреди дороги в компании пары лучников и чёрного, как ворон, слуги Шалаоха; щурит холодные голубые глаза.
-- Я чуял, что ты парнишка непростой. Кен, верно? Моим друзьям из Навиля понравится твоё сердце. Они любят сердца колдунов.
Браккариец дёрнул ртом, изображая усмешку, но больше ни один мускул на его лице не шевельнулся, а глаза остались парой выцветших пятен. Так мог бы усмехаться робот.
-- Сам-то кто? -- огрызнулся Кешка.
-- Я колдую строго в рамках королевского патента, -- лиетиссен перевёл взгляд на Скуловорота и поднёс руку к шляпе, сложив пальцы в подобии воинского салюта. -- Приветствую тебя, брат. Что же ты бегаешь от меня? Посидели бы, вспомнили старые времена...
Кинган оскалился в ответ.
-- А ты что ж не заглянул ко мне в яму? Брат. Я тебя ждал. Славное местечко.
-- Скоро ты туда вернёшься. Правда, ненадолго... Сдавайся, и я пощажу твоих друзей.
-- Ты обещал их нам! -- громко воскликнул рослый лучник в серой вязаной шапке. -- Нам, а не Навилю!
-- Молчи, дурак! -- шикнул на него второй, пониже, с непокрытой головой.
-- Ты обещал! -- не унимался Серая Шапка. -- Пусть заплатят за смерть моего брата!
Именно он держал на прицеле раненого Блошку.
Но сейчас стрелку было не до пленника. Взгляд его жёг лиетиссена, как лазерный луч.
Вот Серая Шапка опустил лук, сошёл с позиции...
Блошка, забыв о ране, мячиком вскочил на ноги, подхватил с земли своё "весло".
Кешка ринулся к Простоволосому. Тот пустил стрелу. Кешка заранее слышал, куда она пойдёт, и сумел уклониться. В последний момент он увидел перед собой серое от ужаса лицо, совсем ещё мальчишеское... Сдержав руку, ударил плашмя.
Скуловорот диким котом прыгнул на лиетиссена. Но между ним и всадником выросла чёрная тень. Меч у слуги Шалаоха тоже был чёрный, длинный, по нему ходили кровавые блики. Двигался враг стремительно и текуче, будто состоял из жидкой субстанции.
Один браккариец стоит семерых, вспомнил Кешка слова Мары. Если кто и мог тягаться с гадюкой в человеческом обличье, так это воин-кинган.
Клинки скрестились с лязгом и искрами.
-- Что ж ты, брат, сам-то боишься со мной сойтись? -- крикнул Скуловорот лиетиссену.
Легавый улыбнулся:
-- Не хочу руки пачкать.
Он сидел на своём могучем жеребце, не торопясь вступить в бой, хотя его воинство и терпело поражение. Блошкин противник валялся на земле без движения. Кешкин силился подняться. Пришлось врезать ему по почкам и отобрать нож, который неплохо лёг в левую руку. Кешка знал, откуда этот парень, догадывался, почему он здесь -- и не мог его убить.
А Блошка -- отчаянная голова! -- уже грозил багилисом лиетиссену.
Боевой конь взвился на дыбы, молотя перед собой копытами. Рыжий отскочил.
Скуловорот и браккариец кружили друг против друга, собираясь с силами для новой сшибки.
-- Гвинс! -- крикнул Кешка. -- Снеси ему голову, если сможешь. А потом бей в сердце, бей снова и снова, пока не закричит!
Слуга Шалаоха обернулся. Красивое смуглое лицо превратилось в маску ярости, белые глаза вспыхнули ксеноновыми фарами. Кешка чуял смертельное шипение Эфира -- будто уголья залили водой.
А потом...
Плащ браккарийца взвился, как крылья коршуна, застив свет дня. Кровавая молния с треском вспорола мрак...
"Не смотри ему в глаза!"
Голос в мозгу... удар электрического разряда... боевой клич ракена...
Кешка содрогнулся всем телом и вскинул меч навстречу вражескому клинку, зная, что не успеет...
Его спас Бумбараш. В самоубийственном пике сорвал капюшон с чёрных кудрей браккарийца и, заливаясь хохотом, ушёл ввысь -- вороная с алым сталь впустую рассекла воздух.
Слуга Шалаоха зашипел с досады, змеёй извернулся назад -- навстречу Скуловороту, но несмотря на всю свою нечеловеческую быстроту, опоздал.
Голова его покатилась по земле. Белые глаза на испачканном кровью лице потухли. А тело, жуткое, усечённое тело, развернулось к Кешке и взмахнуло мечом.
Двигался слуга Шалаоха медленнее, чем прежде, но отнюдь не слепо. Кешка еле увернулся от его выпада. Бумбараш впился когтями в обрубок шеи. Скуловорот с маху отсёк руку с чёрным клинком, Блошка ударил браккарийца под колени. Ещё чуть-чуть, и безголовому конец!
Вот теперь лиетиссен решил вмешаться.
-- Прикончите его! -- крикнул кинган, устремляясь навстречу конному противнику.
Браккариец поворачивался рывками, как плохо отлаженный автомат. Но не падал, хотя Блошка наверняка перерубил ему подколенные связки. Метания Бумбараша сбивали безголового с толку, он дёргался, беспорядочно взмахивал руками -- правой-обрубком и левой, с длинным кривым кинжалом.
Удар, подсечка, толчок... Им удалось свалить браккарийца с ног. Рыжий блокировал руку с кинжалом, а Кешка бил слугу Шалаоха в грудь. Раз за разом. Раз за разом. Кровь толчками выходила из измочаленной раны, пятнала руки, одежду, брызги летели в лицо, но Кешка не останавливался.
Пока не взвился к низким облакам острый, режущий, оглушительный, как сирена, вопль.
Простёртое на земле тело сотрясла конвульсия.
Кешка отыскал взглядом голову браккарийца -- рот широко разинут, глаза закатились...
-- Сколько раз ты ударил? -- весь в крови, пошатываясь, к ним приблизился Скуловорот.
За его спиной сломанной куклой лежал "гончий пёс правосудия". Каурый, потеряв седока, нервно перебирал копытами чуть в стороне.
-- Скоро ты управился, -- восхитился Блошка.
-- Подфартило, -- Скуловорот пожал плечами и сморщился от боли. -- Конь его сбросил. Встал на дыбы, будто ужалил кто. А я уж не растерялся. Чести в такой победе мало, ну да не на турнире... Так сколько? -- спросил кинган.
-- Я не считал.
-- А я считал! -- похвастался Блошка. -- Одиннадцать!
-- Хм, -- Скуловорот задумчиво рассматривал Кешку. -- Откуда ты знал, как его убить?
-- От Мары, -- Кешка сумел не дрогнуть, не отвести глаза.
Скрипучий голос лесной ведьмы эхом отдавался в ушах...
Давнее воспоминание, всплывшее в уме в критический момент?
Нет! Ничего подобного Мара ему не говорила -- пока он жил в Захотимье среди её подопечных. "Снеси голову, а потом бей в сердце". Слова прозвучали, когда Гвинс сошёлся с браккарийцем. Прозвучали так ясно, будто Мара стояла рядом. Кешка поверил ей. И правильно сделал. Знать бы ещё, что всё это значило. Может, Мара вовсе и не умерла, может, она дотянулась до Кешки из самого дремучего Захотимья каким-то хитрым способом...
-- Слышь-ты, Гвинс, а чего это он тебя братом назвал? -- спросил Блошка.
Кинган отмахнулся.
-- Дело прошлое. Служили мы когда-то вместе. "Кровавые псы Табагаша" -- слышал о таком отряде? Хотя откуда тебе...
Его прервал тонкий вскрик:
-- Стой, не уйдёшь!
Вендерский лучник, Простоволосый, согнувшись, ковылял к лошадям, привязанным у бурелома, а на плечах у него репьём сидел Галчонок и вопил как резаный.
-- Не уйдёт, -- Блошка, перехватив багилис поудобнее, кинулся догонять.
Кешка опередил его, сбил парня наземь -- Галчонок покатился кубарем и вскочил на ноги.
-- Ты что здесь делаешь? -- обрушился на него Скуловорот. -- Где Пиама?
-- Там, где ты велел... Да я только посмотреть хотел -- вдруг помощь нужна?
Кинган помедлил мгновение, потом расхохотался.
Простоволосый глядел на Кешку, на остриё меча у своего лица со страхом и ненавистью. Его лицо заливала кровь из рассечённого лба.
-- Ну, давай, кончай! -- он зажмурился.
-- Эгей, а и второй, похоже, жив, -- глядя Кешке за спину, сообщил Скуловорот с ленивым удивлением в голосе.
-- Анбир! -- дёрнулся Простоволосый и замер, скосив глаза на запятнанный красным клинок.
Блошка, поигрывая "веслом", направился к Серой Шапке.
Кешка крикнул ему остановиться. Спросил лучника:
-- Что там твой приятель нёс насчёт убитого брата?
-- Блом был мне другом, а Анбиру братом, -- севшим от злобы голосом отозвался лучник.
-- Караульный в тюрьме?
-- Ты! -- взорвался парень. -- Ты убил его!
Кешка на миг прикрыл глаза.
-- Нет. Я ударил его, чтобы лишить сознания. У меня тоже есть друг. Лиетиссен вёз его на смерть, хотя он невиновен... Гвинс, этот Анбир серьёзно ранен, жить будет?
-- Может, и будет...
Кешка наклонился к лучнику:
-- Как тебя зовут? А, неважно. Слушай меня. Слушай, кому говорят! Местью Блома не вернёшь. Так что бери Анбира и езжай обратно в Вендер. У него ведь есть мать? Сделай так, чтобы она не потеряла и второго сына. Сам видишь, что бывает, если раз пролить кровь... Он, -- Кешка указал мечом на мёртвого лиетиссена, -- делал это из-за денег. Не ради правосудия. Он водит дружбу со слугами Шалаоха, которые вскрывают людям грудь и вынимают сердца, а тела подвешивают вниз головой, чтобы их родные и друзья смотрели и трепетали. Ему всё равно, виновен наш друг или нет. Ему плевать, вернётесь вы с Анбиром живыми или подохните, как бродяги, в придорожной канаве. Так будьте умнее. Ступайте домой, к своему ремеслу и не ввязывайтесь в чужие распри...
-- Благородно, но глупо, -- сказал Скуловорот. Блошка и Галчонок его поддержали, хотя воришку, по правде сказать, никто не спрашивал.
Кешка стиснул рукоять меча.
-- Мне всё равно. Я не дам убить безоружных. Гвинс, ты сам говорил, ты воин, а не убийца. Пусть возьмут лошадь...
Кинган перебил:
-- Пони. Раненому пони сподручнее. А лошади пригодятся нам. Чтобы убраться подальше, пока эти олухи не пустили по нашему следу всех мертвяков Навиля.