Гости группками неспешно разбрелись по комнате. Небрежно разва-лясь в креслах, присев на диваны или просто прислонившись к стене, муж-чины и женщины пригубляли тягучее красное вино из тяжелых резных кубков. Пунцово-алые от вина губы выделялись на бледных лицах, кото-рые вкупе с белизной рук и изящностью движений безусловно говорили об их аристократическом происхождении. Хотя возможно, во всем виновато освещение. В зале зажжены все свечи в массивных бронзовых канделяб-рах, но они не дарят свет, а слегка разгоняют тьму и мрак сгущается в уг-лах залы. Скорее всего, тот же недостаток освещения накладывает тени на лица присутствующих так, что их глаз не видно на фарфоровых лицах. Од-нако это совершенно не мешает им общаться, наоборот, так им уютнее и спокойнее. Атмосфера более интимна в полутьме, хотя, согласитесь, труд-но чувствовать себя уютно в окружении тяжелой дубовой мебели, потем-невшей от времени, изощренно украшенных канделябров и дверных ручек, начищенных накануне, и стен, обтянутых темно-зеленым шелком под цвет обивки кресел. Да, и шторы! О, шторы в паре с портьерами у дверей явля-ли собой замечательный пример оборонительного сооружения. Они стояли неприступной преградой на пути любого, даже самого махонького лучика света. Ниспадая крупными складками, такие же зеленые, как и стены, еще более плотного бархата, что на мебели с золотыми кистями и бахромой, которые непременно должны были бы колыхаться, если бы воздух коле-бался. Но он недвижен, даже свечи горят ровно, их пламя, столь чувстви-тельное обычно к малейшему дуновению, стоит, словно вырезанное из картона. В тишине раздается едва слышный шелест, будто ворошат опав-шие листья или перебирают старые письма. Это шуршат голоса гостей и широкие юбки дам. Вы спросите, почему на приеме не играют музыканты? Ведь без этого не обходится нынче ни один светский раут. Поверьте, му-зыка совершенно ни к чему, она здесь неуместна, как танец в соборе или цирковое представление на мыловаренной фабрике. Тем более что все без исключения гости считают музыку неприличной, пошлой и недостойной внимания, они чтут тишину и покой, а музыка суетлива и взбалмошна. Ес-ли зажмуриться, то не верится, что зал обитаем затянутыми в шелк силу-этами. Боже, как они прекрасны! Но как печальны... Жаль, невозможно за-глянуть им в глаза, узнать причину печали, взгляд притягивают алые чув-ственные губы, они влекут к себе, манят, и ты уже не в силах сопротив-ляться...
Внезапный шум привлек их внимание. Приближались чьи-то тороп-ливые шаги, голоса и... смех! Звонкий, непринужденный смех! Какая дер-зость! Все взоры обращены к дверям; кто смеет беспокоить их! Звуки все ближе, ближе и ближе - вот дверь бесшумно распахивается, и в залу влета-ет юная девушка, за ней следует юноша. Он определенно их породы: те же глаза, губы, изящество. Он высок, бледен, его волнистые черные волосы спадают на плечи и великолепно обрамляют овал лица. Но девушка... Жи-вая розовость ее щек и блеск ее глаз идут совершенно вразрез с внешним видом гостей. Не говоря уже о простом сереньком платье и старом, но оп-рятном пальто, наброшенном на плечи. Ее неуместно громкий смех обор-вался, щеки запылали, глаза широко раскрылись, от смущения она потеря-ла дар речи и, если бы сейчас под ней открылась бездна, она бы с удоволь-ствием провалилась туда. Она видно и не подозревала, куда ее ведет ее но-вый друг. Окаменев от стыда, она так и застыла, не смея пошевелиться, а тонкая улыбка юноши между тем передалась гостям. Вот-вот должен был разгореться скандал; да как она посмела, мерзавка! Буря негодования, вы-ражение брезгливости, отвращения на лицах и тому подобное. Но нет, удивление сменилось заинтересованностью, и кабы можно было заглянуть им в глаза, удалось бы заметить промелькнувший в них намек на какое-то новое чувство, кроме умиротворения, огонек что ли. Легкое оживление прокатилось по зале как вздох ветра, все чуть подались вперед. Появилось нечто новое, да - улыбки! Улыбки, обнажающие великолепные белоснеж-ные зубы, становились все шире, пока молодой человек, зайдя за спину де-вушке, склонился, снимая ее пальто.