Я сидел на полу в абсолютно пустой комнате. Сквозь решетчатые ставни, намертво приколоченные к раме, лился солнечный свет. Мой взгляд был прикован к вечно закрытой двери. Этот массивный кусок железа не давал уйти отсюда, убежать к людям. А я пытался, лишь до крови разбил кулаки. Тогда никто даже не попытался помочь, все зажило само.
Кажется, люди забыли обо мне. Я не видел человека с того момента, как попал сюда. Это было пару месяцев назад.
Как же я одинок! Меня попросту заперли в четырех стенах. Узкая улочка, на которую я порой от нечего делать смотрю, как назло, скрыта под тряпичными навесами, защищающими людей от солнца. Я могу лишь представлять, что творится там, ниже. Скорее всего, ничего. Здесь всегда тихо.
Снизу донесся шум. С первого или второго этажа. Я припал ухом к двери в попытке расслышать. Видимо, кто-то пришел. Странно, ведь этот дом навещают крайне редко. Внезапно дверь подалась, и я растянулся на полу. Когда изумление прошло, оказалось, что путь к свободе открыт. Я без раздумий шагнул к лестнице.
По мере того как я спускался, шум все явственнее превращался в голоса. Кто-то громко обсуждал детали сделки.
Внизу мало что изменилось. Все те же старый диван, потертый ковер и гигантская люстра, похожая на дискотечный зеркальный шар. Напротив двери стояли двое. Один, заметив меня, помрачнел и указал в мою сторону.
- Вот он. Говори с ним на здоровье, он не сможет убежать, - обратился к спутнику человек с пультом.
Мужчина, стоявший ко мне спиной, повернулся, и я обмер.
Передо мной стоял я сам. Он заметно нервничал: теребил какую-то бумажку и переводил взгляд то на меня, то на люстру. Наконец, собравшись силами, он громко вздохнул и подошел.
- Привет, Одиночество, - поздоровался мужчина.
- З-здравствуй. - Я слегка заикался, давно не разговаривал с настоящим живым человеком.
- Ты знаешь, кто я? Конечно, знаешь... Что-то не с того начал. В общем, я хотел извиниться.
- Извиниться? - Я знал, что это за человек. Мой сентидонор - тот, кто так мучился от чувства одиночества, что решил удалить его, пересадив мне, простому "болвану".
- Можешь не извиняться, - сказал спутник сентидонора, видимо, представитель компании. - У этой модели удалены чувства обиды, ненависти и всего того, ради чего стоит просить прощения.
- Ну и что теперь? - осторожно спросил я.
- Теперь, - ответил сентидонор, - я хочу, чтобы мы обратно соединились.
- Не хочу, - отрезал я. - Для меня-то что изменится? Я так и буду всего лишь одиночеством. Только без собственного тела. Уж лучше я самостоятельно помучиюсь.
Мужчина замялся, он не ожидал ничего подобного. А мне что? Посижу в своей комнатке, покричу всласть; буду мучиться, а на досуге мечтать. Зато сам, а не по чьей-нибудь команде.
- Могу я загладить свою вину?
- Пересади мне чье-нибудь счастье.
Представитель компании отрицательно замотал головой.
- Нельзя. "Болван" погибнет от еще одного вмешательства.
- Тогда уж лучше помучиюсь. - Я кисло улыбнулся.
- Может, мне тебя застрелить? Чтоб не мучился, - попытался пошутить сентидонор.
- Застрелись лучше сам, раз ты так себя винишь, - ответил я и развернулся.
Представитель компании что-то невнятно сказал моему гостю и тот ответил: "Пусть будет".
Я уже поднимался по лестнице, назад в свою комнату. Встроенная программа не давала уйти отсюда, убежать к людям. А так хотелось...
II
Мистер Фарад остался в доме, сказал, что проверит систему, а я вышел на улицу. Пахнуло духотой, и мне захотелось побыстрее убраться из гетто. Я шел и думал.
"Болван" был прав: с тех пор, как я разругался с Лидией, меня преследует чувство вины. Сначала я винил себя за разрыв с любимой. На той волне удалил ко всем чертям чувство одиночества, которое тогда испытывал. С тех пор виню себя за этот поступок.
Конечно, я понимаю, что реципиенты не люди. Они по сути коробки, в которые запихнули набор чувств с одним наиболее сильным - тем, что удалили у сентидонора. А еще я понимаю, что виню себя не столько за несчастья реципиента, сколько за собственную глупость и поспешность. Сейчас вместо одиночества, этого сладкого теперь уже чувства, я ощущаю лишь пустоту. По-моему это ужасно.
До выхода долго добираться не пришлось, и вскоре я оказался в городе, этом кишащем муравейнике. Окраины арабских городов меня веселили. Рядом с хибарами теснились аккуратные двухэтажные домики, а с неоновой рекламой соседствовали бумажные плакаты. На одном из таких я прочитал: "Купим чувство собственного достоинства. Дорого". Продать что ли? Стану ничтожеством. Хотя кто у меня купит? Там и покупать-то нечего.
Дойдя до перекрестка, я поймал себя на мысли, что мне надоело жить, постоянно терзаясь. Надо было в корне измениться. А вдали так кстати высилась башня Сентикорпа. Там я делал операцию в прошлый раз, там ее сделаю и сейчас.
- Добро пожаловать! - лицо доктора Назима расплылось в наигранной улыбке.
- Хочу удалить чувство вины.
- Хороший выбор! - Казалось, что улыбка Назима стала шире. Еще чуть-чуть и получился бы оскал. - Пройдемте. - Он слегка подтолкнул меня вперед.
За что я люблю Сентикорп, так это за скорость. Визит к ним занимает не больше двух часов.
После того, как я заплатил и пообщался с психологом, доктор пригласил меня в операционную, посередине которой стоял огромный саркофаг, напичканный проводами. Я лег в него.
- Сейчас я настрою программу, - объявил Назим.
- Скажите, а нельзя ли обойтись без "болвана"?
- Нет-нет-нет, - затараторил доктор. - Никак нельзя. Мы пробовали, чувство просто-напросто не удаляется, оно как будто возвращается обратно к владельцу.
- Я слышал, как некоторые подпольщики рекламируют новые методы...
- Чушь! - фыркнул Назим. - Не верьте проходимцам. Знаю я, как они якобы без реципиента делают - после операции попросту выпускают "болвана" гулять среди людей. Им так даже выгоднее - за место в гетто платить не надо.
Я сглотнул ком в горле, как представил кучу бездушных "болванов", шатающихся по улицам среди нас. А если кому-то из них пересадили чувство ярости?.. Доктор оторвал меня от размышлений:
- Судя по нашей базе данных, вы делали операцию полгода назад. Удалили чувство одиночества. С тех пор вы обращались в другие, например, подпольные, фирмы? Вам делали операцию вне Сентикорпа? Удаляли, увеличивали, изменяли каким-то образом чувства?
- Нет. Я делал только в Сентикорпе.
- Отлично, тогда вы в состоянии перенести еще два воздействия на чувства. Надеюсь, вы не врали, потому что это может стоить вам жизни.
Доктор Назим подождал и, не услышав от меня возражений, приступил к операции.
- Доктор, - спохватился я, - надеюсь, вы поместите "болвана" с чувством вины в хороший дом. Чтобы он там не мучался, а то мне как-то совестно.
- Не беспокойтесь, после операции вам будет все равно, - сказал Назим и дернул рубильник.
III
Я сидел на полу в абсолютно пустой комнате. Сквозь решетчатые ставни, намертво приколоченные к раме, брызгал солнечный свет, лучи которого падали на стены и пол. Мой взгляд был прикован к открытой двери.
Но я не хочу туда. Я - подлец, не заслуживающий свободы. Всю жизнь мучил сентидонора, по любому поводу. Совсем заел его, когда тот удалил одиночество. И он поступил верно - избавился от меня. Я не достоин его. Ни в коем случае, нет... Я не достоин.