Поэты - како человеки.

(Поэма)

Не заикайся о великих,

Весьма обидчивы оне,

Ты не успеешь даже пикнуть,

Как весь окажешься в г-вне.

Посвящение.

Есть у меня один тезка:

Перстень на пальчике тонком,

Вечно в зубах папироска,

И на затылке кепченка.

Взгляд его глаз - скорбно-честный,

Дамам от глаз его - жутко.

Чином - поэт он известный,

Ну а душой - проститутка.

1.

Огромен мир литературы

И необъятен он, друг мой,

В нем есть весомые фигуры,

И есть фигурок мелких рой.

В нем есть великие поэты,

И есть поэты просто так.

Увы, увы, писал сонеты

Не только Самуил Маршак.

Но не коснемся мы великих,

Не нам судить их, Бог храни,

Их стих, как масло облепихи,

Нам слишком дорог в эти дни.

Взгляни на тех, кто пред тобою,

На их насущные дела,

На тех, кто нынче стал трубою,

Кого Россия призвала.

2.

Они сбиралися на даче.

Хозяин весел, ладен, мил.

Он прокрутил им Кукарачу

И выпить чаю предложил.

Сгруппировались в круг за чаем.

Шумел огромный самовар,

И, теплым воздухом качаем,

Парил над ними люстры шар.

Приплелся кот развратно-толстый,

Улегся в угол, плут и вор.

Хозяин отменил все тосты

И начал долгий разговор.

Он хаял прошлую эпоху

И строй минувший материл.

Мы и не ведали, как плохо

И как безрадостно он жил.

Возможно, тем он столь обижен,

Что все награды получал,

Что был раз двадцать пять в Париже,

Что коньяки и водку жрал.

Что, не кому-нибудь другому,

Давали ордена ему,

И что никто не гнал из дома

И не сажал его в тюрьму.

Что стал не просто проститутка,

А проститутка за строку,

И что его любили жутко

Все дамочки с мозгами кур.

Он повторял, что был гонимым,

Что все тиранили его,

И струйка тоненькая дыма

Над головой плела: Браво!

Так кто же он, хозяин дачи

В перстнях и дыме сигарет?

Лауреат иль неудачник?

Поэт иль вовсе не поэт?

Постой, а карты-то открыты:

Поэт и очень именитый.

Но если рыльце-то в пуху,

Его не спрячешь и в доху.

Зачем же эти излиянья?

Ну, для кого и для чего?

Должно быть ореол страданья

Его утешил самого.

3.

Еще одна черта к портрету:

В полемику с другим поэтом

Однажды наш герой вступил.

Поэт был проституткой тоже,

Но наш хитрее и моложе,

И старшего он заклеймил.

Они сражалися за место

Под солнцем будущего дня,

И наш, ломаясь, как невеста,

Твердил: Его невинней я!

Старик (условно Кирпичев),

Он прошлым временем доволен,

Знал точно как, что, где, почем,

Звонарь всех местных колоколен.

Хоть был в поэзии никем,

Зато фигурою в Союзе,

И государственных эмблем

Носил немало он на пузе.

Он отхватил солидный куш,

Хваля вождей, да сея чушь.

Но вот, почувствовав, что ныне,

Когда восстали из гробов

И Мандельштам, и Гумилев,

Ему уж не ходить в овчине,

Наш старый волк полез в бутыль.

А молодой ему фитиль

Всадил мгновенно между ног.

Тут старый волк в кусты побег,

Ожег зализывать, да выть,

И мести нить тихонько вить.

Младой же волк, подъяв копье,

Пошел сражаться за свое

Беспечнейшее бытие.

Он преуспел на всех фронтах,

Пока старик сидел в кустах.

Тем мир поэтов и хорош,

Что может волком сделать вошь.

4.

А гости что? Их было трое,

И все - поэты, как назло.

Измято вечною борьбою

Светилось каждое чело.

Один с глазищами теленка,

С губами пухлыми, так мил.

Он на своем лице хранил

Печать отсталого ребенка.

Правлений разных секретарь

Он был и ныне, как и встарь.

Но, странно, тут же оказалось:

Ему сверх всех тогда досталось.

По телевизору его

Мы видели в те злые годы.

Он четко объяснял народу

В чем есть свободы торжество.

По всей стране в те дни звучало:

Мы. Я - единая страна!

Так что ж его-то ущемляло,

Откормленного кабана?

Он говорил, что слепота

Нас всех однажды охватила,

Но верил он, что в правде - сила,

И в то, что правда та - свята.

Мы, мы ... невинны, - он твердил, -

Ослепла полностью Россия!

Теперь же в наш заглохший Нил

Сошел пророк, сошел Мессия!

В былое время называл

Мессией Нила он другого.

Но не сказал никто ни слова,

Лишь шар над ними воссиял.

Пусть час не поздний, но зима,

И незаметно пала тьма.

5.

Другой гость был похож на жабу,

И шейный он носил платок.

Он мог прельстить любую бабу

Экстравагантным строем строк.

Его, конечно, зажимали,

Когда слагал он Барабан,

В года отсутствия морали

Ему давали по губам.

А он, бедняга, ездил в Штаты,

В Берлин, Париж и Лонжюмо,

Гремел, как болеро Рамо,

И славили его кастраты.

Да, вот беда, весь исписался.

Из зауми в маразм забрел.

Пыхтел, на Пикассо ссылался,

Не вышел из лягушки вол.

Тут крен крутой судьба дала:

Стервятник выбрался в орла.

Благое дело смена мнений

Для тех, кто лепит все с госзнаком.

Он стал Надеждой поколений,

Прикрывши труп свой Пастернаком.

6.

Гость третий был поэт от Бога,

Без фальши пел, без фальши жил,

Но он наивен был немного,

И вот: на дачу угодил.

Шагал почетный караул

Под марш напетый им когда-то.

Давным-давно он был солдатом,

А в дни застоя - спину гнул.

Мда. Но наивность - божий дар,

Который свойственен поэтам.

Он крымских защищал татар,

Один сражаясь с целым светом.

Не каждый различит диктат

В дни демократий и цитат.

Хозяин тоже подписался

Под документом тем в Це-Ка,

Но стоит помнить, что пока

Хозяин наш не оступался

И, если что-нибудь творил,

Всегда имел надежный тыл.

7.

Итак, все четверо решили,

Что раз уж оттепель пришла,

Пора взять в руки удила,

Чтоб править в этом книжном мире.

Я их Садовским самоваром

Такою жижей напою,

Что позабудут мать свою!

Сказал в конце хозяин с жаром.

Да будет так! - вскричали все.

А кот дремал на колбасе.

Эпилог.

Ну, как, читатель мой, картина?

Прелюбопытная иль нет?

Есть озеро, и есть в нем тина,

Налимы, щуки тоже есть,

В округе рыбаков не счесть,

На них штанишки из ватина.

В литературе есть рутина,

В литературе есть поэт,

Какой там только дряни нет.

Пройдут года, их захлестнет

Волною безразличной время.

Но никогда поэтов род

Свое не исчерпает семя.

Из семени того взрастут

Иные, лучшие пииты.

Но то, что сеют, то и жнут,

У нас для всех пути открыты.

И актуальной эта вещь,

Увы, останется вовеки.

Не ситуация, а - суть:

Поэты - како человеки...

5.11.1986г. 6.9.-25.10.1987г.