Обмен письмами между Гершомом Шолемом и Ханной Арендт стал одним из знаковых эпизодов полемики вокруг книги "Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме".
В своем письме Шолем упрекает Арендт в "отсутствии любви к еврейству", Притом что он видит ее прежде всего "дочерью еврейского народа". Эти акценты возмутили Арендт, ответившую Шолему большим письмом. Это письмо, как и сама книга Арендт, долгое время не публиковались в Израиле.
Арендт ответила:
"В моей книге нет никакой связи с "любовью" или "ненависстью" к Израилю. Просто потому, что любовь не является для меня предметом рассмотрения.
Любовь к еврейству выглядит для меня подозрительной. Потому, что я сама - еврейка. И я не могу любить себя или какую-то вещь, являющуюся частью меня. Позвольте мне привести здесь фрагмент моего разговора с видным политическим деятелем (Голдой Меир). Она защищала принцип нераздельности религии и государства в Израиле. "Как социалист, я не верю в бога; я верю в еврейский народ". Я могла бы ответить ей: "Величие этого народа в том, что в прошлом он верил в Бога. И величие инарода определялось этой верой. Ныне этот народ верит только в себя?"
В этом смысле я не "люблю" еврейский народ и не "верю" в него. Я просто принадлежу ему. Не может быть любви к родине без оппозиции ей. И потому беды в которых повинен мой народ, важнее для меня бед, приносимых другими народами.
В своей книге я не спрашиваю, почему евреи пошли на смерть. На давление и террор они реагировали так же как все другие народы. Мой вопрос - взаимодействие еврейских функционеров с угнетателями в ходе "окончательного решения". Они не были преступниками ни в 1941 ни в 1942 году. Все что они делали в этот перирод понятно и простительно. Вот то что они делали позже, уже проблематично. Эта проблема затрагивалась в суде и мой долг был об этом свидетельствовать. Ты полагаешь, что еще не время взвешенно судить об этом. Мое мнение- придти к согласию с прошлым мы сможем, только если будем беспристрастно судить его.
Я сказала, что если не было возможности сопротивления, то была возможность неучастия.Чтобы не делать что-либо человек не обязан быть святым. Достаточно просто сказать: я - простой еврей. И я не обязан занимать какую-то должность (в юденрате).
Вопрос вообще не в самих людях, а в их мотивах. Их мы имеем право судить. Притом что это не были условия концлагеря- давление и террор. Эти люди действовали в условиях относительной свободы решений и действий. Они могли сказать: прошу освободить меня от этой убийственной должности. Иничего с ними бы не случилось.
В политике нас интересуют просто люди, а не герои и не праведники. И принцип "неучастия" стал решающим".
(Эдит Зиртель. Нация и смерть. История, память и политика. Стр 208-210)
Через десять лет после письма Арендт Шолему Александр Солженицын провозгласит тот же принцип.
"И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня! И это - прорез во мнимом кольце нашего бездействия! - самый лёгкий для нас и самый разрушительный для лжи. Ибо когда люди отша- тываются ото лжи - она просто перестаёт существовать. Как зараза, она может существовать только на людях"