Литературный критик Владимир Бушин, сталинист по убеждениям, весьма пристрастный свидетель эпохи. Но вот он приводит фрагмент выступления Евгения Евтушенко на встрече с деятелями литературы и искусства. Это реакция Хрущева на стихотворение "Бабий Яр". Бушин сопровождает приводимый фрагмент собственным комментарием, весьма нелицеприятным.
"В речи Никиты Сергеевича был разговор о моём стихотворении "Бабий Яр". Высказывания Никиты Сергеевича были глубоко дружеские, и я пересмотрел это стихотворение. Всю ночь не спал, работал над ним. Это было сделано не потому, что мне дали указание, никто меня не заставлял. Это было моим глубоким убеждением. (А позже, в помянутой статье 1989 года, он писал: "Это было грубым бестактным вмешательством". Потребовали, мол, надавили, и он, беззащитный, вынужден был подчиниться. Что оставалось делать?) Я с ходу (а где же бессонная ночь? - В.Б.) написал четыре строки:
Я здесь стою, как будто у криницы,
Дающей веру в наше братство мне.
Здесь русские лежат и украинцы,
С евреями лежат в одной земле".
И дал заключение: "Не могу сказать, что эти строки что-то добавляют к стихотворению". А тогда зачем написал то ли с ходу, то ли всю бессонную ночь? Просто поразительная способность врать на глазах публики до упора. Ведь "добавляют эти сроки" русских и украинцев, которых и духа не было в прежнем тексте, на что Хрущёв справедливо и указал.
Оставим в стороне инвективы Бушина. Тональность выступления Евтушенко на "встрече" можно понять. Время было такое. Куда сложнее понять мотивы последующего отречения поэта от "конъюнктурной" строфы.
Наиболее ярким и жестким свидетельством о Бабьем Яре является роман Анатолия Кузнецова. Кузнецов подробно свидетельствует об уничтожении евреев. И далее пишет:
"[Взрыв Крещатика и последующие поджоги устроили оставленные агенты НКВД, расстреливали же за это первых попавшихся людей. Цель была достигнута: немцы рассвирепели. И тем более свирепели, что не могли схватить подлинных взрывников. Это как если бы они получили в зубы от профессионального боксера, а злобу вымещали на подвернувшемся под руку ребенке. За несколько дней расстреляв в Бабьем Яре всех евреев, принялись тащить туда русских, украинцев и прочих.]
14 октября к этой церквушке прибыл немецкий отряд во главе с врачом, с невиданными дотоле машинами-душегубками.
Больных партиями по 60-70 человек загоняли в душегубки, затем минут пятнадцать работал мотор, выхлопные газы поступали внутрь фургона, люди задыхались - и их выгружали в яму. Эта работа шла несколько дней, спокойно и методично, без спешки, с обязательными часовыми перерывами на обед.
В больнице были не только сумасшедшие, но и множество людей, лечившихся от нервных расстройств, всех их зарыли в ямах Бабьего Яра. И вот что примечательно: после чудовищных первых дней Бабьего Яра уничтожение огромной больницы прошло малозаметно и даже как-то буднично... И правда, что на свете все относительно.
На цыган немцы охотились, как на дичь. Они подлежали такому же немедленному уничтожению, как и евреи.
Паспорт имел решающее значение. В советском паспорте, как нечто само собой разумеющееся, есть графа "национальность", так называемый "5-й пункт". Никто не думал, что для массы, людей это станет роковым. Кстати, я ни тогда, ни позже не понимал и, наверное, никогда не пойму, зачем в паспорте указывать национальность.
Немцы проверяли паспорта, прочесывая дома, устраивая облавы, останавливали на улице любого человека, внешность которого их насторожила. И если в паспорте у него стояло "русский", то и это не всегда убеждало немцев: его могли потащить на экспертизу. Людям с темными волосами и длинным носом лучше было не показываться на улице.
Цыган везли в Бабий Яр целыми таборами, причем они, кажется, тоже до последнего момента не понимали, что с ними делают.
Таким образом добавочное четверостишие которое Евтушенко писал то ли искренне, то ли под давлением отражало полноту трагедии. Но почему же поэт ничего не сказал о расстреле русских, украинцев, цыган в первоначальном варианте? Почему позднее объявил себя жертвой тоталитарного самодурства и никогда больше не включал добавочное четверостишие в публикации?
И совсем не случайно, видимо, стихотворение было опубликовано в 1961 году- году процесса над Эйхманом в Иерусалиме.