In Deep...
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Печоры (псковские) начала 60-х г.г.
|
In Deep...
Погружение в "1956 - 1965 г.г."
К прошлому нет ностальгии: оно как раскоп археолога.
Прошедшее - водяная глубь: без усилий не погрузиться.
"Куда уходит детство ...?"
В памяти о Литве два времени года.
Лето. Купание в речке; на фотографии я стою в соломенной шляпе у своего шалаша, как у Ленина в Разливе.
Зима. Чёрные ветки с капельками воды и земля под тонким слоем влажного снега.
Клайпеду, где я родился, совсем не помню. Шилуте почти не помню, потому что жили за городом при мельзаводе в квартире 2-х этажного дома, директором которого был мой дедушка - Сергей Александрович Каменев.
Других домов поблизости не было.
В центре двора колодец-колонка, котороя возвышалась над широким бетонным кольцом приземистого колодца. Качали воду длинной ручкой. На деревянной крышке вокруг колодца любили сидеть ребята с нашего двора.
У дома, огороженный сеткой, цвёл пышный цветник, который помню по фотографиям.
Ко двору примыкал длинный общий сарай; за ним, внизу, река Шиша, где плавали белые домашние утки, а с ними маленький дикий(?) селезень. Нарядный, с ярким оперением селезень был очень красив и я жалел, что он нам не принадлежит.
Густо поросшие кустарником и лиственными деревьями берега, соединял подвесной пешеходный мостик. С него, сквозь текучесть коричневатой воды хорошо просматривались тёмные спины не маленьких рыб; рыбы стояли на месте медленно поводя хвостами.
В другой стороне от дома проходила железнодорожная насыпь без рельсов. От взорванного через реку железнодорожного моста остались одни быки, словно две скалы, - след недавней войны.
В пыльной земле двора затоптаны немецкие пфениги: стоит только нагнуться и поискать. На ржавых монетах с белой коррозией проступал орёл с распростертыми крыльями, сжимавший в когтях фашисткую свастику - недолговечные монеты из цинкового сплава для 1000-летнего Рейха.
В нашем доме жила семья рабочих Мячиных с детьми старше меня. Однажды Мячины-младшие торжественно привели к себе домой, обещая показать что-то интересное, а показали за печкой детскую какашку... Их обман меня обидел.
Недалеко от дома стояла кабина от брошенного грузовика без колёс. Я закрывал за собой дверцу, садился на сиденье и "ехал", крутя баранку...
В Шилуте основными моими игрушками были машинки: их было больше десятка. Самая большая из них - железный синий грузовик сохранился и для моих детей.
Наш Дик - молодая немецкая овчарка: весь серый кроме чёрной морды, плотный, сильный, резкий в движениях, легко может меня повалить, а я маленький. Подружиться не успели. Дик пропал. Как считали домашние: Дика украли.
Смутно, словно кадры из чёрно-белого кино, помню нашу тёлку Дочку, её продали, когда Бабушке Екатерине Васильевне было около 70-и. Как бывает в таких случаях: она вскоре объявилась, сбежав от новых хозяев.
Общий двор был большим и хозяином его был большой белый петух. Я боялся проходить мимо: петух был срашно драчлив и не давал проходу. Однажды петух меня достал: взлетел и начал клевать в голову, до крови, которая стала заливать глаза. Петух был чужой, но мне запомнилось, что мой смертельный враг был сварен с лапшой и я к тому зуб свой приложил. Как компенсация за нападение?
Из жизни в Литве вспоминаются всякие курьезы, как случай на картофельном поле, когда мама меня потеряла в ботве. (Поле было в далеке от дома, за речкой.) Она потом рассказывала, как я сидел в борозде и посыпал себе на голову землю.
Другой случай: как-то просунул голову сквозь железные прутья ворот - обратно помешали уши...
Взрослые Мячины дурачась напоили меня пивом...
Я на балконе курю понарошку папину трубку...
Дедушка вплавь спасает мои трусики: после купания при полоскании их подхватило течением, скрывается за поворотом реки, но нагоняет.
Первый раз меня повезли кататься на взрослом велосипеде старшие ребята: я сидел на раме или багажнике и, как меня наставляли, изо всех сил старался не попасть ногой в спицы колес. В страхе я видел только бег земли и ноги под собой.
Плохо помню свою няньку девушку немку Дору. При отъезде в Германию Дора подарила на память цепочку из белого металл, которую я не сохранил.
Ездили на купание в Палангу на грузовой машине от мельзавода, их совсем не помню, но хорошо запомнил, как меня не взяли с собой бабушка с дедушкой на отдых в Друскеники (Друскининкай) - я очень огорчился и поднял отчаянный рёв.
После ухода на пенсию дедушке предложили построить дом, если он пожелает остаться в Шилуте, но дедушка решил перебраться в Печоры, где он работал до переезда в Литву.
За свою жизнь дедушка поездил не мало: работал и на Дальнем Востоке и на Южном Урале... Значит, город Печоры был не плохим местом.
В Печоры мы переехали зимой и поселились в доме Ивановых, у которых снимали квартиру. Перед нашим приездом был сделан ремонт. В их доме так отчаянно пахло краской, что даже когда я выходил на улицу этот запах преследовал меня и там. Казалось чужой город пропах этим ненавистным запахом.
Возможно, так пахли свежепокрашенные печи, пока не обгорели?
Дом был большой и плохо отапливался.
Сама наша хозяйка вязала безрукавки на продажу. Хорошо помню их красно-жёлто-зелёную расцветку и характерный рисунок.
Как-то показала работы сына, выполненные тушью в два цвета. На белых листах ватмана закрашенные черной и красной тушью рисунки производили мрачное впечатление.
Недолго мы прожили у Ивановых. Дедушка купил дом на Советской улице N 22. Дом был совсем новый. Помню наружные стены обшитые толью. Потом во дворе появился штабель вагонки. Дом обшили и пристроили просторный тамбур.
Тогда и покрасили дом в салатный цвет, а высокие ворота с калиткой в красно-коричневый.
/ Очень стойкая краска и через 20 лет не облупилась, только выцвела./
Помню рисунок голубых обоев, круглую печь окрашенную серебрянкой в бабушкиной комнате. Нашу с дедушкой комнату и большую проходную комнату-столовую с окнами на улицу, на южную сторону.
Зимой в деревянном доме совсем не то, что в городской квартире с центральным отоплением. В морозные дни окна обрастали ледяными узорами, которые никогда не повторялись. Особенно красиво было ближе к закату, когда электричество еще не включено, а солнечные лучи подсвечивают это морозное волшебство: не то цветы, не то перья жар-птицы.
У нас дома, как комнатные цветы, произрастали довольно скучные растения: лимонное дерево, выросшее из посаженной кем-то косточки, большой куст цветущей бегонии с большими пегими листьями и горький лечебный столетник.
Перед нашим домом, тремя окнами выходящих на улицу, росли три тополя.
По весне город проводил обрезку деревьев, позже кроны тополей превращались в зелёные шары.
Из двух видов печорских тополей этот был наиболее интересный. Спустя годы я узнал, что это был итальянский вид. "Итальянцы" имели прочные ветви, из которых мальчишки делали шпаги. На рукоятке ножом вырезался красивый узор напоминавший плетёнку, вся остальная кора снималась до белой заболони.
У тополей были крупные листья глянцевые с наружной и матовые с нижней стороны. Нигде кроме как здесь и под Псковом я не видел таких деревьев.
Кроме тополей, рядом у соседнего дома росли два довольно старых вяза; мне нравились их жестко-шершавые листья.
Это было как соседство породистой собаки (вязы) с симпатичной дворнягой (тополя).
За нашим домом на участке в саду росли молодые плодовые деревья: яблони, груша, кусты красной и чёрной смородины. Междурядья занимали несколько грядок клубники. У дома и в саду высаживали много разных цветов: ввьющиеся настурции, ноготки, львиный зеф (собачки), анютины глазки, бархатцы, астры, росли золотые шары, гладиолусы, пышные пионы и георгины.
За сеткой (забора) сада был задний двор - незастроенный участок с хоккейную площадку или чуть больше, ограниченный с трех сторон заборами соседей.
Задний двор по весне регулярно затопляло водой, что было для меня крайне интересно.
Перед ним вдоль нашего забора я стихийно воткнул несколько тополиных прутиков. Тополя-итальянцы принялись и за 2-3 года вымахали выше крыши сарая так, что я мог по ним свободно взбираться. Дедушка надеялся, что тополя помогут на манер австралийских эвкалиптов осушить низменный задний участок. Посадив второй ряд тополей параллельно первому, дедушка неофициально застолбил половину заднего двора, нам не принадлежавшего; за которым просматривалось сквозь кроны дальних старых тополей пожарное депо с каланчой.
Позднее на заднем дворе мы возделали небольшое картофельное поле. За ним был деревянный бум для тренировки пожарников и колодец. Из-за высоких грунтовых вод вода в колодце была негодной для питья, поэтому за водой я ходил на колонку на соседнюю улицу. Так делали все жители, у кого не было колодцев: в то время водопровод в часные дома ещё не был проведён?
Зимой задний двор использовался соседскими мальчишками, как хоккейная площадка: сами расчищали от снега и заливали водой.
Тополя, которые посадил дедушка, мешали и их просто обломали.
И летом задний двор был спортивной площадкой, которую организовали мальчишки, жившие поблизости. Здесь прыгали в длину и в высоту (фиксируя высоту планкой), толкали металлическое ядро. Я тоже принимал непосредственное участвие в этом.
Задний двор был местом, где я учился стрелять из лука, воображая себя индейцем.
Весной поле прилично заливалось водой, превращаясь в море для моей парусной флотилии... Вода спадала медленно, обнажая травянистое дно с подсыхающей лягушачьей икрой, но часть головастиков успевала обрасти лапками, а у некоторых к тому времени отпадал хвост и они превращались в очень маленьких лягушат.
Печоры начала 60-х годов был идеальным местом для старых и малых. Кроме центральной части город был тихим, в зелени скверов и садов частных домов.
На суглинках хорошо плодоносили сорта яблок, не вызревающие в окрестностях Таллина - не тот климат и почва. Очень сладкими были груши и вишни.
Транспорта было мало. По мощёным булыжником улицах проедет редкая машина или процокает лошадь с телегой и воцаряется долгая тишина.
В квартале от нас, за Пожаркой была городская площадь, немаленькая и для большого города. Кроме Пожарного депо (Пожарки) здесь распологались: Горсовет с Домом Пионеров - не в одном ли доме(?), милиция, Горсуд, гостиница, примыкал городской рынок.
На базаре продавали молоко, масло, творог, мясо, сушёные снетки и свежую рыбу привозили с (18 км) Псковского озера. Продавалась шерстяная пряжа, летом было много цветов, яблок, груш, вишен, мёда в сотах и чистого, а главное - это сушёные белые грибы. Отборные грибы ценились и стоили очень дорого - связка цельных молодых грибов весом в один кг тянула на 10 рублей. Бабушкина пенсия была 23 рубля.
До сих пор славятся Печоры своим сладким луком и ранней садовой земляникой, тогда отвозимой на рынки Питера и в Эстонию.
Здесь же на городской площади было несколько магазинов и автовокзал, вначале деревянный, позднее кирпичный.
Город украшало солидное здание Почта - Телеграф - Банк, построенное за время буржуазной эстонии. За ним по обе стороны Вокзальной улицы располагался дубовый парк с дорожками обсажеными жёлтой акацией. Рядом с парком бывшая гимназия: классическое 2-х этажное здание. Перед фронтоном круглый пруд с островом, на котором росли высокие метёлки "помпасной травы".
При Хрущёве в здании был организован интернат, обнесённый высоким забором.
В городе ходил автобус одного маршрута по Рижской улице и дальше до ж/д вокзала. Вокзальная станция ж/д находилась к северу от города и значилась не Печоры - Петсери.
Город был мощённый. Булыжные дороги были интересным местом сбора красивых камешков. Хороший летний дождь облегчал поиски: вода размывала грунт, мокрые камешки виделись лучше. Можно было найти разноцветный гранит, кварц и кремни, способные высекать искры.
Главной достопримечательностью города был и остается Псково-Печорский мужской монастырь.
Кольцом, на некотором расстоянии, подступали к городу сосновые леса.
С лесом вышло хуже: по лучшим грибным местам, что я знал, по хариусной речке Белке, по Пимже реке с уральским названием в 1991 г прошла государственная российско-эстонская граница.
Город Печоры с краев рассечен глубокими оврагами, как правило, старыми и заросшими. Живописный овраг проходит через крепость, рассекая его ручьём на две равных половины, построенную вокруг монастыря в 1565 году.
По дну глубокого оврага струится ручеёк Каменец, полноводный весной и почти пересыхающий летом. Самые отчаянные начинали купаться в ручье с 20-х чисел апреля, в реке Пачковка не раньше начало мая. В нём водились загадочные маленькие рыбки. Таких рыбок мальчишки называли писуками.
Если от монастыря пройти вверх по оврагу - среди зелени вскоре покажутся песчаные обнажения с лазами неглубоких пещер. В одну из таких пещер мои однокласники, тогда не старше класса четвёртого, ходили курить слабые, но очень ароматные болгарские сигареты "Трезор".
В пещере было темно и мне показалось, что рядом стоящий облокотился о стенку, я сделал движение в том же направлении, чтобы опереться, но не ощутив опоры полетел куда-то в низ, в темноту, и свалилвшись озарил пещеру снопом искр - услышал хохот и тогда убедился что цел.
В самом монастыре часть пещер использовалась под захоронения почивших монахов. Эти пещеры то бывали открыты для посещения экскурсантов - то закрывались на продожительный период, тогда никого не впускали.
В монастыре под Успенским собором находится пещерная Успенская церковь, построенная в год оснавания монастыря, в 1473г. Монахи-отшельники появились здесь гораздо раньше возникновения города, логично, что и его название произошло от слова пещеры - Печеры - Печоры.
На площади перед воротами монастыря православный храм сету (полуверцев). (При эстонцах (1918-1944) иначе: каменный храм - сету; деревянный - русским.)
В праздники женщины сету приезжали на богомолье в национальной одежде. У старых женщин на груди висело "ожерелье" из несколько рядов тяжёлых серебряных монет с двуглавыми орлами царской чеканки.
У ворот кормили голубей, стояли нищие. Струйка верующих и экскурсантов была разбавлена серой массой шумных, одетых одинаково в тёмное старух-богомолок. Они жили неделями и кормились вокруг монастыря, даже выражение на лицах у них было общее: не благостное, а недовольное.
При нас происходила реставрация крепости, завершившаяся в 1966 году.
Последними над шатрами башен появились новые кованые флюгера - прапоры.
Другой овраг начинается на окраине за Юрьевской улицей (на Тарту). Зимой на крутых и высоких склонах катались на салазках и лыжах. Летом склоны зеленели травой, местами росла ольха и волчья ягода.
Пещер, насколько я знаю, там не было.
С северной части к городу примыкает широкая долина. Она начинается сразу за лютеранской киркой и садом школы, где я учился. От школьного сада открываются живописные дали: череда садов, открытых травянистых склонов и перелесков. По зелёному дну струится малюсенький ручеёк. Если идти всё дальше и дальше, через сосновый перелесок можно выйти к городской больнице. Сейчас этот район разбит на дачные участки, но имея характер русско-американских гор, остается живописным: дали в дали.
Город Печоры, если не считать овраги, была даже Овражная улица, довольно равнинный. Всхолмленный рельеф начинается сразу за городом с запада, где у Куничьи Горы выстроен пограничный блокпост и к северу у ж/д вокзала, а дорога на Псков пересекает глубокую долину р. Пачковки с прилегающими холмами из красной глины.
За железнодорожными путями, по ним катили поезда Москва - Таллин, довольно широкая долина реки Пимжи (Пиуза эст.) с разбросанными по ней старицами: сюда не раз ходили купаться. За рекой, на той стороне - Эстония. Там на возвышенностях сосновые боры - самые грибные места вблизи Печор. Лучших грибных мест я нигде не видел.
Приток Пимжи Пачковка - городская речка, где я учился плавать. Пачковка имеет широкую речную долину, указывающую на возраст и былую многоводность. Вверх по речке (в 2-3 км от Печор) рос орешник-лещина, а еще выше по реке у подножия дернистых бугров били чистые ключи, позже затоптанные колхозными коровами.
Пачковку сильно загрязнял ткатцкий комбинат, а ниже городская больница.
После впадения Пачковки река Пимжа была заражена.
Южнее Печор течет другой приток реки Пимжи - Белка. Трудно сказать: что это маленькая речка или большой ручей?
Прозрачная, всегда холодная от ключей Белка за миллионы лет (?) промыла глубокую и местами узкую долину в крупном песчанике. Рельеф и чистые сосновые боры на бедных почвах напоминают Карельский перешеек, отличие в отсутствии валунов, их единицы. Знаю у Белки один валун размером с небольшой муравейник. Почему-то мы принимали этот весь в оспинах камень за упавший метеорит.
Белка речка мелкая, до впадения в Пимжу не глубже 1 метра; нужно очень постараться, чтобы найти одно-два места глубже, и очень холодная с t воды +12- +14 в жаркий летний день.
В Белке водились хариусы и налимы. Небольших налимов пацаны умудрялись ловить голыми руками.
В воде жили ручейники в таких тяжелых, мощных, словно вытесанных из монолитного известняка домиках, каких я нигде не видел. Если нанизать такие домики ручейников на нитку - получилось бы "первобытное каменное" ожерелье.
По берегам Белки у самой воды росли жёлтые водяные ирисы.
В лесах у Белки проходили наши грибные маршруты.
До леса 2 км по грунтовой дороге через колхозное поле. Поле бывало разным. Чаще жёлтым от хлебных колосьев: ячменя, овса или ржи, с цветущими в них голубыми и строгими васильками.
Однажды поле осталось зелёным: кукуруза росла как джунгли стеной, мощная, с налитыми сладкими початками...
Когда поле было сжато, на стерне (жнивье) кормилось множество галдящих птиц, среди них разгуливали чёрные как монахи грачи.
В иные годы поле лежало под паром невозделанное.
На полпути до леса распологалась деревенька в несколько ветхих домиков, которую можно обойти другой дорогой. Здесь не раз приходилось прятаться от летних ливней, прижимаясь к серым бревенчатым стенам. От старых стен веяло другим временем, иной жизнью.
Тайловский бор встречал опушкой соснового молодняка - "маслятника".
Здесь росли маслята и полосатые рыжики. Эти грибы росли семейками и часто бывали червивыми.
Владимир Солоухин ещё не написал книгу "Третья охота" и мы не знали, что рыжики хороши и в сыром виде.
Однажды мама намариновала большую банку молоденьких маслят, собранных накануне, но не удержала когда вытирала банку полотенцем, были слезы!
Лес имел узнаваемое и доброе лицо старого друга. Я не собираюсь описывать кольцо грибного маршрута, чтобы почувствовать всю прелесть нужно видеть.
Как-то раз мы с дедушкой отклонились в сторону и вышли в незнакомое место: среди соснового леса, как в блюдце лежало озерко. Лес начинался у самой воды. Сквозь прозрачную светлую воду виднелось неглубокое зеленеющее дно. Позднее озеро провалилось, как ни искали.
Лет через 10 я нашел это место: лесную полянку с мелкой травкой-муравкой; у края неглубокая яма с песчаными склонами и остатками воды. Так я узнал причину. Котловина среди холмов собирала талую воду после снежной зимы и дружной весны, летом озерко пересыхало, появляясь, наверное, не каждый год.
Кому-то леса у Белки, вместе с Тайловским бором, показались бы малоинтересными. Здесь не было могучих деревьев: на песчаных почвах лес рос медленно, был почти без подлеска и этим напоминал парк. Это были светлые сосняки с покровом из лишайников, мхов, с ярко зелёными коврами плаунов (из плауна предприимчивые печеряне плели коврики для вытирания ног), росли кустарнички ягодников: всего понемножку, что растёт в этой зоне разве, что кроме клюквы и морошки; с майскими ландышами и вереском.
Представьте склон небольшого холма ярко сиреневый от цветущего вереска. Сиреневый ковер одного только вереска! Летом или поздней осенью идешь по лесу и видишь это маленькое чудо: такое солнечное, доверительное, словно признали тебя и рады встрече.
Кажется, это место я нашёл уже позже, когда бабушка жила одна в последний год в Печорах или уже перебралась в Таллин.
В отличие от ягод: их собирали в рот, - леса были грибные. Вот что могло попасть в корзинку в порядке убывания: горькушки (тогда их не брали), моховики, козлята (не брали), маслята, боровики, рыжики, лисички, сыроежки, берёзовики и прочие грибы.
Много было классических мухоморов, встречались смертельно ядовитые бледные поганки. Стихийных свалок не было. Лес был чистый, незамусоренный, разве что изредка попадались куски ржавой колючей проволоки, где были раньше окопы.
Ходили раздетыми, не встречая мух и комаров, змей видимо было не много: не помню ни одной встречи. Птиц мало. Скорее можно услышать, чем увидеть дятлов: чёрного (желну) и пёстрых большого и малого.
В пойме Белки ольхи да ивы, ходит по лугу аист, с шумом вылетит пара вспуганных уток.
Ходили в лес безбоязненно, лишь однажды в последний год с бабушкой заблудились: вышли из леса западней, за свинофермой.
В сосновый лес осень приходит позже. В конце октября в погожий день в лесу можно встретить летающих бабочек, почти до снега видеть цветущие травы.
Тихо: слышно как осыпается сосновая хвоя.
Кажется, мои работы в саду под руководством бабушки или мамы ограничивались сбором вредных насекомых: долгоносиков на клубнике и гусениц на настурциях. Сбором занимались и мои сёстры с баночками в руках.
Когда дедушка поднимал целину на заднем дворе, я помогал копать и сажать картошку. В каждую лунку дед клал немного суперфосфата и горсть печной золы. Окучивал я или нет, не помню, но копали картошку вместе, здесь же жгли сухую ботву, пекли первую молодую картошку и ели её дымящуюся с золотистой корочкой. Печёную картошку дедушка называл "ананасом", которого я тогда не знал, а когда попробовал, был полностью разочарован: картошка была гораздо вкуснее.
Печёную картошку мы все любили и продолжали печь уже в печке.
Прошло "бабье лето", наступила сухая осень. Утро тихое. Небо голубое-голубое. Выхожу на задний двор и замираю от невиданной красоты. Вся трава замёрзла. На красновато-бурых листьях сверкает и переливается холодным блеском голубой иней. Под ногами хрустит замерзшая трава, иду по ней, оставляя вдавленные лодочки следов. Останавливаюсь, чтобы не нарушить хрупкой красоты.
В первом классе я попал в больницу с диагнозом желтуха /гепатит/. А дело было так. Во время обеда перчил суп, крышка перечницы плюхнулась в тарелку и всё содержимое оказалось там же. Мнгновенно суп с клёцками из прозрачного стал серо-чёрным... Нет, остановить меня маме. Я же хотел показать себя мужчиной: обжигался, но ел.
...В палате, куда я был помещён, рядом с моей койкой позже положили больного: крупного мужчину с желтушным лицом. Ночью, когда я спал, он внезапно встал, взял табуретку, подошел с ней к моей кровати и замахнулся на меня. Неспящий очевидец оказался не трусом с хорошей реакцией, подоспевшие на помощь скрутили амбала, а на утро мне рассказали, что мой сосед по койке сменил отделение: у него оказалась белая горячка.
После больницы меня надолго освободили от уроков физкультуры и назначили диету.
Самым известным человеком в городе был трубочист Петя Лашин. А. Тарковский вспоминая о съемках фильма "Андрей Рублев" назвал печорскую достопримечательность: городского дурачка. Городской дурачок - Петя Лашин.
"Вторым" человеком в городе и первым по всеобщей любви был главный хирург городской больницы - Георгий Васильевич Улле. О нём, его семье и доме, в котором мне неоднократно приходилось бывать и обедать, у меня остались самые тёплые воспоминания. Пожалуй, нет печорской семьи, где он не оказал бы помощь, выезжая на своем мотоцикле с коляской, а позже на запорожце.
Георгий Васильевич Улле продолжал работать в больнице до самой своей кончины. Печеряне хотели собрать деньги на установку памятника (памятник открыли в 1993 году).
Достопримечательностью города был любитель природы фотограф Смирнов.
На намять осталось несколько его фотографий большого формата. На одной сельская женщина с котомкой через плечо на фоне мочила. Мочило - местное название небольшого пруда в котором мочат лён.
На другой вид псково-печорского мужского монастыря с южной стороны, от Рижского шоссе. 3-я - Мостик из жердей через реку Белку. 4-я - Берёзовая роща.
Есть ещё небольшая фотография, на которой я заснят в обществе двух малолетних дам: стою посерёдке и держу их под руки страшно смущённый.
Помню одну поездку в Москву. Я дошкольник. Лето. Мамин отец - дедушка Ваня отдыхает в городе Пушкино, недалеко от Москвы. Я в гостях, знакомлюсь с местными сверстниками. На двухколесном велосипеде, переделанном из трехколёсного, учусь кататься. Сажусь и впервые еду по дорожке сам. Внезапно велосипед подо мной теряет управление и я въезжаю в заросли крапивы, падаю... Крапива выше головы, я в одних трусиках, но молчу, не плачу и вскоре весь покрываюсь волдырями.
"Смотрите, у него тропическая лихорадка!" - слышу женский голос и во мне подымается нечто похожее на гордость.
Дедушка Ваня подарил мне щегла в новой клетке. Щегол был очень красив:
в красной шапочке с жёлтым оперением на крыльях. Везём подарок из Москвы поездом, пассажиры интересуются птичкой, находится даже "специалист", который знает как кормить, ухаживать... и называет моего щегла "чижом". Со щеглом приехал корм - канареечное семя, позднее щегол перешел на репейник, который ему пришелся по вкусу. Семена репейника мы собирали с дедушкой на пустырях, репейника в Печорах хватало.
Дедушка договорился, что я буду ходить в дневной летний лагерь. Накануне кто-то из соседских мальчишек принёс детеныша хорька. Хорьчонок бегал за хозяином, как щенок. Потом стал бегать за мальчишками, которые дразнили его босыми ногами. Погнался он и за мной. Разозлённый он был быстр и проворен, а в отличие от нас не играл, достигнув цели, хорьчонок вцепился мне за подъем бульдожьей хваткой. Хорьчоноку не сразу разжали зубы, а когда разжали - я был отправлен в поликлинику. На следующий день ребята браво проходили мимо нашего дома на речку ловить рыбу, махали мне руками, а я только провожал их взглядом - нужно было получить свои оставшиеся 39 уколов.
Сейчас от бешенства делают, кажется, всего один.
Длинные летние дни были заполнены интересными делами, вот некоторые: играли в футбол, в волейбол, в лапту, в городки, в ножички, "казаки-разбойники", классики (мальчишки тоже), в прятки, салки, боролись, прыгали: в длину с места, с разбега, в высоту, прыгали с крыш сараев и гаражей, лазили по деревьям, играли в войну.
Купались, ловили рыбу: на удочку, на хлеб закидухой, майкой вместо сачка, ловили раков: руками в норах под берегом и мордой на лягушку.
Была игра без названия, когда кто-то прятал небольшой предмет(ы) на очерченой территории, а остальные искали.
Катался на велосипеде "Школьник". Ребята гоняли на шумных самодельных самокатах, где вместо колёс два больших подшипника, у меня такого не было.
В наш двор привезли целую машину песка: строили замки и крепости.
Расказывали страшилки. Темноты не боялся: мне нравилось ходить по неосвещённым улицам, стараясь быть незамеченным.
Запуск воздушных змеев к сожалению не освоил, как и их изготовление.
Успевал много читать: свои и библиотечные книги.
Зимой гоняли в хоккей по проезжей части улицы самодельными клюшками, вырезанными из подходящих палок.
Катались на санках и лыжах со склонов оврагов. Горок я боялся и почти всегда падал. Лишь когда переехали в Таллин - страх прошел, и я перестал падать на лыжах, катаясь на крутых склонах в Хийу.
Заходили гости играть в "азартные игры", засиживаясь допоздна, играли в лото, карты, "тише-едешь". Играл красными фишками - любимый цвет у меня был красный, в лото играл любимыми картами и чаще ими выигрывал - опровергая теорию вероятностей.
Закрывашками у нас в лото служила мелочь в 1, 2, 3 и 5 копеек, собранная в мешочек, которая разом подорожала в 10 раз после денежной реформы 1961 г (монеты 5 коп были заменены новыми).
Почти каждый из моих друзей занимался собирательством. Были настоящие коллекционеры с неплохими коллекциями. Собирали: почтовые марки, монеты, спичечные этикетки, окаменелости, старинные вещи. У кого-то жили совсем не домашние животные.
Моя коллекция начиналась с картинок почтовых конвертов (переписки было много), которые я вырезал и наклеивал в альбомы (еще в Литве), позже собирал марки и монеты, постоянно обмениваясь.
С марок экзотических государств у меня появился интерес к географии.
В городе был кинотеатр. Шло много хороших фильмов: о войне, комедий, детских, фильмов-сказок. Звук был плохой, часты были обрывы плёнки; с обязательным показом киножурналов, иногда нескольких, типа "Новости дня", из которых можно было смотреть недавно появившийся "Фитиль". В кино ходили часто, иногда несколько раз в неделю, может быть из-за того, что телевизоры были далеко не у всех (у нас не было).
Несколько моих ровесников успели сняться в массовках: в Печорах шли съёмки нескольких фильмов. Популярность актёров кино была исключительно высока, не меньше, чем у первых космонавтов, если их можно сравнивать.
В городе была хорошая библиотека с читальным залом, в которую я и дедушка были записаны. Герои книг, с жизнью полной героических приключений и сказочных испытаний, были для меня близки и почти реальны.
Нынешние не читающие дети много теряют!
В доме Пионеров действовали кружки по интересам. Ребята постарше изготовляли летающие модели планеров и самолётов, в другом - модели кораблей (на высоком уровне). Испытания проходили рядом, на пожарном пруду за нашим задним двором. Меня в судостроители не взяли - мал!
Занимался в стрелковом, столярном и кружке танцев.
Не безуспешной оказалась единственная попытка изготовить горшки из глины. Три горшка, которых мы вылепили с сестрой Мариной, относились к ручной стадии гончарного производства. Грубые и кособокие горшки были обозжены в нашей печке. Может глина, собранная в овраге была не годной, жар не тот? Только из трёх горшков уцелел один, остальные треснули или развалились.
Желание родителей обучить меня музыке не увенчалось успехом. Занятия в музыкальной школе, а раньше частные, вызывали у меня отторжение: это было насилием и я чувствовал себя почти больным. Медведь на велосипеде в цирке был способней и естественней, чем я на занятиях музыки.
Наше пианино Bruning Bongard, Barmen прибыло в ящике из красного дерева, на который пошли внутренние панели кают-компании минного заградителя "Марти" (бывшей царской яхты "Штандарт"), перед тем как пойти на "дрова" - здесь отец ожидал приказ на увольнение.
Пианино - исторический артефакт из офицерской кают-компании. Другое пианино из каюты последнего самодержца Николая-II купил офицер рангом выше.
Март. Талые ручейки на печорских улицах сравнимы с речным половодьем.
В центре из-за машин и бензина вода была мутной и радужной, на улицах дальше от центра почти чистой. Струи воды вдоль обочин дорог место для весёлой игры. Ярким солнечным днём хорошо пускать по воде лодочки-кораблики.
Самые простые из сложенного листка - бумажные кораблики, посложнее вырезались из сосновой коры; иногда такая лодочка снабжалась мачтой и парусом из бумажного листочка и, наконец, кораблики-модели, купленные или сделанные сведущими людьми.
Такой кораблик мне купили в отделе игрушек печорского универмага, не самую дорогую модель 3-х мачтового парусного корабля с прямым вооружением.
Белый корпус из дерева, жёлтые мачты с парусами пошитыми из белой пропитанной ткани. На кораблике были маленькие иллюминаторы и название, которое... я позабыл, может "Заря"?
Парусник был килевым и весенний уличный ручеёк: быстрый и мелкий был не пригоден для плаванья. Место нашлось рядом: весной задний двор, а летом пожарный пруд. В ветерок парусник сильно кренился набок. Имея незакрепленный руль двигался по большей дуге, а при порыве ветра ложился мачтами в воду, совершая оверкиль.
Другой кораблик дедушка вытесал мне из полена с похожим корпусом и поставил три мачты. "Бобёр", так назвали корабль, был без трюма и сидел по палубу в воде. Был у меня, привезенный из Шилуте, реалистично сделанный пластмассовый каютный катер, на нём был даже съемный спасательный круг.
Однажды мой флот удвоился без всякого моего участвия. На улице ко мне подошёл (большой) мальчик лет пятнадцати и спросил: капитан ли у меня отец?
Я ответил утвердительно. Тогда он пожелал со мной познакомиться, по его словам он любит корабли и море, но с настоящими моряками не знаком. Он рассказал, что у него есть маленькая весельная шлюпка и модели кораблей, которые он мастерит сам. Через некоторое время он принёс в подарок две модели своих поделок: довольно большую плоскодонную одномачтовую яхту, которая развивала скорость не в пример моему неторопливому паруснику "Заря", вторая - военный корабль, похожий на броненосец 1-й мировой; из-за обилия надстроек и пушек корабль был перегружен, сидел глубоко, переворачиваясь от легкого ветра и зыби.
Видел его очень маленькую одноместную лодку, мастерски смастерённую: доски обшивки крепились к настоящим шпангоутам, которую он носил из дома на спине на большой и зелёный от ряски пруд в центре Печор. Пруд был не парадный: одна его сторона выходила напротив автовокзала и была видна через низкий штакетник, остальные части пруда скрывала застройка.
Исчез он так же внезапно, как и появился. Его мечта: познакомиться с капитаном осуществилась. Мне тогда было лет семь. Как его звали, Гриша?
Москвич дядя Вася Комаров, двоюрный брат отца, в своей квартире разводил аквариумных рыбок. В один из моих приездов в Москву д. Вася взял меня на пруд и при мне маленьким самодельным сачком наловил живой корм для своих рыб. Название козявок, снующих в баночке, меня поразило - циклопы!
Маринке 3 года, мне 6, едем с родителями на юг, в Абхазию город Сухуми. Предыдущая поездка с дедушкой в Сочи почти не запомнилась: немного купальни Мацесты, смутно каменного льва, у которого я панически боялся фотографироваться. Злой лев только притворялся окаменевшим.
Едем поездом. Дорога меня волнует, всё новое: запахи, шахты, горящие огни в ночи - доменные печи(?), встречные поезда...
Где-то на Кубани родители купили небольшой солёный арбуз. Арбузы я очень любил (на спор съел арбуз весом около 3-х кг), но таких не ел, попробовал и страшно разочаровался - солёная гадость!
Ближе к предгорьям появились туннели: чем длиннее - тем интересней, днём в вагоне зажигался свет, а за окном в темноте начинали мелькать огни лампочек.
Запомнилась поездка в самшитовую рощу. Тропа по краю крутого склона поросшего древними деревьями. Самшиты необычны, склон крут, вместо травы зелёные мхи и папоротники, и очень стары: отдельным экземплярам по 2000 лет!
(По сообщениям печати в 2000 г условия произрастания ухудшились, меньше стало мхов - индикаторов здоровой экосистемы.)
Ездили в обезьяний питомник, где подопытными животными были павианы. Обезьяны с ярко-красными задами, с большими клыками весьма свирепого вида.
С распадом СССР питомник разграбили, часть обезьян вырвалась на свободу и разбежались по горным лесам. Есть сведения, что некоторые выжили и аклиматизировались: страшны им стали не зимние холода, а крестьяне, т.к. голодные обезьяны мародерствовали на их полях.
Помню поездку в Новый Афон. Дорожка вьется в гору, среди зелени каменные руины. Поднимались пешком. На зелёных ветках куста что-то блеснуло: это был нож с деревянной ручкой с лезвием в крови...
По дороге я машинально растёр листик на тыльной стороне руки с кустарника оказавшимся ядовитым. Поднялась жгучая боль. Родители чтобы меня отвлечь купили хурму. Конечно, она была незрелой и поэтому очень невкусной. Только много лет спустя я узнал истинный вкус зрелой хурмы и дыни.
Советская система (в США и сейчас) специализировалась на всём незрело-зелёном от мандаринов до бананов. В фильме "Старик Хоттабыч" с неба падает недозрело- зелёная гроздь бананов.
Я полюбил дальние поездки в поездах и автобусах. Особенно в поездах из-за возможности смотреть в окно с верхней полки. Если долго смотреть - наглядно убеждаешься, что земля очень большая. Если ехать в начале или конце поезда на дуге поворота можно увидеть большую часть состава.
Вечер, пустая земля, длинные бегущие тени, солнце блеснёт и тут же скроется за деревьями, стук колес и прохладные струи воздуха за окном. Встречные товарники, удвоенный перестук колес, считаю сколько вагонов?
Паровозы были, конечно, украшением железной дороги: чёрные, с большими красными колёсами, оглушающим свистком, похожим на голос джина...