До конца обеденного перерыва оставалось двадцать минут, и Иван решил сбегать в книжный на Солянке, посмотреть не появилось ли что-нибудь интересное по философии и науковедению. Не найдя на полках магазина ничего нового, Иван энергично зашагал назад к НИИ физической химии, в котором работал младшим научным сотрудником уже два года. Через несколько минут хода Иван едва не столкнулся с увлеченно беседующей парой - девушкой и парнем из своего института. Иван был удивлен, даже потрясен, он не верил своим глазам, ведь они его даже не заметили и прошли мимо. Иван стоял и смотрел на удалявшихся собеседников до тех пор, пока они не исчезли в толпе. Парень, Володька Васюков, был знаком Ивану по методологическому семинару, на котором энтузиасты из сотрудников института пытались философски осмыслить свою научную деятельность. А вот, девушка!.. С ней же все было просто и ясно! Аня была, фактически, избранницей Ивана. Иван собирался где-то через полгода сделать ей предложение и жениться на ней. В ее согласии он даже не сомневался. До сегодняшнего дня... Иван резко развернулся и пошел в институт. По дороге он осознал, что же произошло, и решил - надо действовать. Но сначала Иван быстро внес уже обдуманные исправления в свою компьютерную программу расчета скорости полимеризации винилхлорида, отнес пачку перфокарт на ЭВМ, прочитал новую статью и сразу по официальному окончанию рабочего дня, аж в шесть вечера, часа на два раньше, чем обычно, отправился домой, вносить срочные изменения в другую программу, в программу собственной жизни. По дороге опять вспомнился сегодняшний сон. В Мураново в кабинете за столом сидит Тютчев и пишет что-то. Иван подходит к нему со спины, заглядывает через плечо, и видит только что написанное стихотворение, а Федор Иванович переворачивает лист, и Иван успевает только заметить, что название стиха, написано латынью. Потом Тютчев, не поворачиваясь, говорит:
- Не подглядывай! Я-то работаю, а ты сачкуешь! А ведь ты ее теряешь! Давай действуй!
- А какой Ваш стих на том листе, что Вы только что перевернули? - спросил Иван Тютчева.
- Тебе его прочитают, если правильно будешь действовать, - ответил Федор Иванович, так и не повернувшись.
Сейчас Иван вдруг осознал: "Получается, что Тютчев говорил про Аню, что я ее теряю!".
Придя домой, и наскоро поужинав, Иван вытащил заветную тетрадку, в которой был расписан план жизни на ближайший год: в мае-июне, то есть до периода отпусков, намечено утверждение темы кандидатской диссертации Ивана на ученом совете, примерно в это же время он должен сделать доклад на методологическом семинаре по книге Томаса Куна "Структура научных революций" вышедшей на русском языке два года назад. В плане стояло также, что до конца года надо написать еще одну статью по расчету скорости массовой полимеризации винилхлорида. Параллельно по философии науки Иван планировал доизучить основные труды трех философов: бывшего австрияка, а ныне австралийца Карла Поппера; урожденного венгра, а ныне американца Имре Лакатоса, и просто американца Пола Фейрабенда. К сентябрю-октябрю, согласно плану, Иван должен был сделать два доклада по работам этих философов. А вот к ноябрю, к своему 25-летию, Иван планировал сделать Ане предложение и, не затягивая, жениться на этой замечательной девушке. Когда, в конце прошлого года Иван писал план на следующий год, он не сомневался в Анином положительном ответе на его предложение, но сегодняшняя встреча эту его уверенность поставила под большой вопрос. Он понял, что у Ани могли быть свои планы на жизнь.
- Еще бы! То водил в кино, в театр, на концерты - и вдруг практически исчез с горизонта, только "Здрасте", "До свидания..." просто на ходу, на бегу! И что прикажешь думать о тебе? - сказал себе Иван как бы с Аниной позиции.
- Аня же не знает, что ты тут науку и философию двигаешь, - развивал свое понимание ситуации Иван,
- А что можно подумать про кавалера, который ухаживал, ухаживал и вдруг перестал, мелькает просто иногда в коридоре. Может, он нашел другую девушку, ухаживает теперь за ней или даже уже женился, - продолжил изобличать себя Иван,
- А ведь в командировке, во время двухнедельной разлуки даже правильные стихи Ане написал: "...Дни без тебя и ночи тоже - я это время ненавижу! Когда же я тебя увижу? ...". И исчез - лицемерие, получается! - Завершил Иван саморазоблачение.
В итоге Иван понял, что ему нужно делать, причем буквально завтра, если он не хочет потерять Аню, а он этого точно не хочет, он так долго ее искал. И при мысли об Ане, Иван снова почувствовал тепло в груди. Такого никогда раньше с ним не было, хотя влюблялся он уже раза четыре. Или пять?...
На следующий день Иван пришел на работу пораньше, чтобы поговорить с Анной. Оставалась надежда, что ему все-таки удастся изменить ход событий. И вот Аня поднимается по лестнице, красивая, женственная и как всегда немного новая, неожиданная. Увидев Ивана, Аня радостно улыбнулась, но, видимо, вспомнив про его странное поведение в последние месяцы, посерьезнела. Иван улыбнулся:
- Привет, Ань!
Он взял ее за руку и отвел в небольшой тупичек в коридоре третьего этажа. Не отпуская Аниной ладони из своей руки, Иван начал:
- Анечка, извини, что пропал на пару месяцев...
На этих словах Аня вытащила свою руку из ладони Ивана. Он понял ее отрицательное отношение к собственному исчезновению, но продолжил:
-...двигал науку и философию. Сейчас немного разгреб неотложные задачки... и предлагаю в ближайшие выходные, в субботу или в воскресенье съездить в Мураново, в музей-усадьбу двух поэтов: Баратынского и твоего любимого Тютчева. Ты, ведь, не бывала в этой усадьбе?
- Нет, там я не была. Это далеко?
- Да скорее близко. Примерно час езды на электричке с Ярославского до Ашукинской и там минут двадцать на автобусе до Мураново.
- А ты там был?
- Много раз. Мои родители живут в тех краях...
- А знаешь, Иван, ты угадал, я давно мечтала съездить к Тютчеву и Баратынскому в Мураново!
- Ну, вот! Тогда едем! Сейчас четверг, к завтрашнему дню надо решить: в субботу или в воскресенье поедем. Завтра скажи мне. Хорошо, Ань?
- Ладно, договорились.
- Аня, не сердись на меня, я больше пропадать не буду, - и Иван побежал в свою лабораторию.
Вечером Ане позвонил Володька Васюков и предложил пойти в субботу в кино на новый фильм, но Аня ему сказала, что занята домашними делами. Чуть позже позвонил одноклассник Николай и напомнил, что они в воскресенье собирались на прогулку в Коломенское, Аня отказала и ему, опять сославшись на занятость по дому.
- А чего это ты кавалеров бортуешь? - с любопытством спросила мать.
- Меня Ваня пригласил в субботу в Мураново, к Тютчеву, - с улыбкой ответила Аня.
- Ну, так воскресенье у тебя, получается свободно, могла бы и сходить с человеком.
- Ладно, мам.
- Да я вообще не понимаю, почему ты ушла из своего учебного института в этот НИИ! У тебя же красный диплом, статья опубликована, тебя оставляли в аспирантуре, а ты пошла работать в НИИ!
- Мам, вопрос год назад решенный. Давай не будем. Ну не поняла ты меня и не поняла, - завершила разговор Аня и вышла из комнаты.
И вот суббота, утро 26 мая. Иван в легкой куртке, в кедах и с небольшим рюкзачком ждет Аню на станции Комсомольская-кольцевая в центре зала. Из вагона метро выходит Аня, сердце у Ивана приятно екнуло, он радостно улыбнулся и бросился к ней навстречу. Они быстро подошли друг к другу, поздоровались, возник импульс обняться, но оба сдержали свой порыв.
- А зачем тебе рюкзак? - спросила Аня.
Иван загадочно улыбнулся, потом сделал строгое лицо:
- Одеты вы, милая девушка, подходяще для Мураново: платье замечательное, несколько коротковато для эпохи Федора Ивановича, зато мне нравится. И хорошо, что туфли не на высоком каблуке, все-таки в загородную усадьбу едем. Но все равно кое-что надо было предусмотреть дополнительно, и это в моем рюкзаке, - сказал Иван и загадочно улыбнулся,
- Да куртку я взял для тебя - вдруг дождь пойдет.
Купив билеты, сели в электричку.
По дороге обсуждали институтские дела: строительство нового здания на юго-западе столицы, недавнее общее собрание, защиту докторской одного общего знакомого. Общаться было приятно и они так увлеклись беседой, что едва не проехали платформу "Ашукинская", но все-таки успели выскочить. Вместе с ними на платформу вышло еще несколько человек, видимо, тоже направлявшихся в Мураново на экскурсию. В автобусе Иван поздоровался с тремя местными жителями и перекинулся с ними парой слов. Минут через пятнадцать добрались до места. Когда вышли из автобуса, Аня спросила:
- Откуда у тебя здесь столько знакомых?
- Расскажу после экскурсии. Пошли скорей, нам надо бы попасть в первую группу.
Иван взял Аню за руку, они свернули на лесную тропинку, первыми пришли к музею и действительно попали в первую группу экскурсантов.
- Откуда ты знаешь эту тропинку?
- Пошли, пошли! Потом все тебе расскажу.
Экскурсовод, симпатичная женщина лет сорока, которая тоже поздоровалась с Иваном, как со своим, рассказала, что дом в усадьбе Мураново принадлежал поэту Баратынскому, позже владельцем дома стал сын Тютчева, Иван Федорович, он, его жена, и их сын Николай Иванович и собрали здесь памятные вещи поэта Тютчева. Иван наклонился к Ане и шепнул:
- А я раньше думал, что Федор Иванович здесь много раз бывал и подолгу гостил. Нам, вроде, так рассказывали.
Аня ответила Ивану также на ушко:
- Давай так и будем считать.
- Здорово! Согласен! - шепотом ответил Иван.
Свой рассказ экскурсовод перемежала стихами поэтов, особо выделяя те, которые были написаны в самом Мураново. Аня и Иван слушали рассказ и стихи и, как и все, с большим интересом рассматривали подлинные вещи прошлого века в экспозиции дома-музея. Очень интересны были отрывки из писем Баратынского, в которых он описывал природу Мураново, в частности сохранившийся до наших дней пруд. Да и по другим уголкам усадьбы видно было, что сохранилась она в своей первозданности, никаких современных объектов не наблюдалось. Когда, экскурсия закончилась, Аня спросила экскурсовода:
- Есть ли в музее портрет Елены Денисьевой?
Экскурсовод ответила, что портрета нет и что ему в музее не место, поскольку Денисьева не была женой Федора Ивановича. Аня на ушко Ивану рассказала, что Денисьева была его музой, и родила поэту троих детей, и что с согласия второй жены Тютчева Эрнестины, все эти дети были записаны на Федора Ивановича, получили фамилию поэта и отчество от него.
Экскурсия закончилась, и Иван с Аней отправились бродить по усадьбе.
Потом пошли к пруду, взошли на мостик над прудом, точнее над ручьем, питавшим пруд. Иван взял Аню за руку и попросил, чтобы она прочитала свое любимое стихотворение Тютчева.
- Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои,
- Аня остановилась, замолчала, перевела взгляд на луг за прудом. Лицо ее стало торжественно-отрешенным, и она продолжила:
Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, - Любуйся ими - и молчи.
Как сердцу высказать себя? Другому - как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь - Взрывая, возмутишь ключи, Питайся ими - и молчи...
Лишь жить в себе самом умей - Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум - Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи - Внимай их пенью - и молчи!..
И Аня замолчала.
Иван тоже молчал и потрясенно смотрел на нее. Прошла, наверное, целая минута, и он опустился на одно колено, взял Анину руку, поднес к своим губам и поцеловал. Потом произнес:
- Здорово! Спасибо! Ну, и Федору Ивановичу, конечно! Как называется этот стих, я его не знал.
- "Silentium", "Молчание".
- Не слышал, вроде. Потрясающе! И загадочно..., буду думать.
Аня улыбнулась, посмотрела Ивану в глаза и как бы строго сказала:
- А теперь давай рассказывай, откуда ты знаешь местных жителей и экскурсовода?
Ваня засмеялся, взял Аню за руку, они сошли с мостика, и пошли по дорожке. Иван начал рассказывать:
- Просто здесь моя Родина, но не в самом Мураново, а в Софрино, в пяти километрах отсюда. Там я родился и окончил школу. А еще в Софрино расположена центральная усадьба совхоза "Первомайский", а моя мама работает в совхозе, теперь зоотехником, и для нее, как и для всех местных жителей основным в Муранове является не дом-музей, а то, что Мураново - это отделением совхоза "Первомайский", в котором находится Мурановская ферма, а вот, кстати, и она. Вот он - коровник, а подальше на лугу, видишь, пасутся коровы. Вечером их загонят в коровник, подоят доильными аппаратами и оставят до утра спать.
В голове у Ивана опять промелькнул тот самый сон, где Тютчев перевернул лист с только что написанным стихом с латинским названием - все сбылось: стихотворение называется "Silentium", и Ивану его прочитала Аня. Мистика какая-то получается...
- Вань, а где же телята? Можно на них посмотреть?
- На животноводческих фермах телят содержат отдельно. Вон там помещение для телят, за ними другой уход. Пойдем, взглянем на телят, меня тут знают и нас пустят, телят можно даже погладить. Вот смотри - гладь этой щеткой по шейке от мордочки вниз, им нравится... Можешь и меня погладить, только без щетки, - добавил Иван и засмеялся. Аня улыбнулась и нежно провела ладонью по щеке Иване.
Иван с Аней вышли из телятника, и вернулись к музею, взошли на горку у леса за прудом, оттуда был хороший панорамный вид на барскую усадьбу, сама деревня отсюда была не видна, только барский дом, пара построек рядом, пруд и дорожка к нему. Складывалось ощущение, что находишься в девятнадцатом веке. Вот сейчас подъедет экипаж, а на крыльцо выйдут хозяева в старинных одеждах встречать гостей. Аня зачарованно смотрела на усадьбу. Иван улыбнулся и вернул девушку из прошлого века:
- Анечка! Ну, давай решать, как выбираться будем. У меня есть предложение.
- Погоди. А экскурсовода ты откуда знаешь? Не сказал...
- Так тоже через совхоз. Я почти каждый год летом на каникулах подрабатывал в совхозе месяц или два.
- Чтобы маме помочь? Денег не хватало?
- Хватало, мама неплохо зарабатывает, а раньше отец еще алименты платил. Просто у нее есть принцип: хочешь чего-то недешевого и необязательного - заработай хотя бы часть суммы. Я всегда что-нибудь хотел - акустическую систему, например, или мотоцикл. Так вот лет семь назад я работал летом в бригаде маляров, красили коровники, ремонтные мастерские, другие совхозные помещения. А музей обратился к совхозу, в порядке шефской помощи покрасить постройки. Вот мы и покрасили, даже внутри, даже, как я считал, кабинет Федора Ивановича, И со всеми сотрудниками заодно познакомились... Ну что? Куда идем? А давай теперь навестим моих: маму с отчимом. Сейчас только час дня. Успеем.
- А давай! - решилась Аня, - Как доберемся?
- Варианта два: или назад на автобусе в Ашукинскую, потом на поезд, проехать одну остановку и там от станции недалеко. Примерно через час, даже меньше там будем. Или пять километров пешком через лес, потом через поселок - часа два нам на дорогу. Погода хорошая, так что можно и пешком.
- Давай пешком! Надеюсь, дождя не будет.
- В лесу есть тропинка, народ протоптал, ходит иногда из Мураново в Софрино и обратно.
Иван с Аней углубились в лес. Иногда попадались огромные старые дубы и высоченные сосны, и приходила мысль, что мурановские поэты тоже могли видеть эти деревья, и поэтому вдруг захотелось поклониться солидного возраста свидетелям. Тропинка спустилась в низину, а воздух стал сырой и холодный. Тогда Иван вытащил из рюкзака куртку, помог Ане ее надеть, она немного закатала длинные для нее рукава. Дальше тропинка пошла под уклон и вскоре оказалось, что дорожку затопило после дождей. Не было видно, как обойти эту водную преграду. Иван закатал брюки выше колена, перешел лужу и вернулся:
- Аня, вроде не глубоко, перейти можно, но лучше мне тебя перенести.
И Иван поднял Аню на руки и перенес через лужу.
- Спасибо тебе, дорогой товарищ, - сказала Аня ласково, и когда он присел на ствол упавшего дерева, чтобы вылить воду из кедов, неожиданно наклонилась и чмокнула его в щеку. Ивану пришлось по душе такое выражение благодарности, и он сказал шутливо:
- Спасибо за спасибо! А теперь съедим наш НЗ. Мы заслужили! И Иван достал из кармана рюкзака два шоколадных батончика.
Через полчаса они вышли на опушку леса, потом из леса, и перед ними открылось небольшое поле, за которым начинался глиняный карьер. По краю карьера полз экскаватор и ленточным многоковшевым устройством слоями срезал глину и загружал ее в вагонетки, сцепленные в небольшой составчик, который по рельсам узкоколейки тащил мотовоз.
- Видишь, там вдали домики? Это поселок кирпичного завода, а сам завод добывает в этом карьере глину и производит кирпичи. В этом поселке прошло мое детство, пока маме не дали квартиру на центральной усадьбе совхоза на той стороне железной дороги, куда мы с мамой и переехали А бабушке, у нее была прописка в Москве в старом разрушенном доме, ей дали новую комнату в московской коммуналке, где я сейчас и живу.
- А эти карьеры - тоже наша с ребятами жизнь, - и Иван показал рукой в их сторону,
- На ближайшем к поселку карьере мы купались, а на другом зимой играли в хоккей. Сейчас разрабатывают уже третий глиняный карьер.
Поселок кирпичного завода показался Ане удручающим: одно и двухэтажные дома барачного типа и открытые помойки со множеством мух. Иван же, продолжая экскурсию, показал Ане два дома, где у них с бабушкой, отцом, матерью и ее сестрой была комната в коммуналке, в одном доме восемь квадратных метра, а в другом доме аж целых десять. Улыбка не сходила с лица Ивана, когда он рассказывал, как они с Володькой Козловым воровали горох вон на том ближайшем совхозном поле, а потом удирали от объездчика. Оказывается, от конного преследователя пешему надо убегать крутыми зигзагами, потому что лошади трудно круто повернуть. А еще Иван рассказал, как он с Витькой Елецким однажды перелезли через кирпичный забор с колючей проволокой на поселковую электроподстанцию и искупались в охладительных ваннах для мощных работающих трансформаторов.
- Так вас же могло убить током! - ужаснулась Аня.
- Нет, не должно было, там контролируют утечку электричества. И потом, мы были не первые, кто там купался, так как это было показателем мужества, испытанием, через которое каждый парень из нашего поселка должен пройти.
Перешли железную дорогу, поднялись на небольшую горку.
- Ань, видишь вон там, на возвышении за речкой школа. Я, кстати, ее открывал, перерезал ленточку, как лучший ученик начальных классов. Идти мне до нее по дороге, кружным путем два километра, С поздней осени до весны я сокращал путь до школы до полукилометра, но один раз провалился под лед, когда переходил через речку, хорошо, что там неглубоко. С тех пор я эту речушку переползал на животе - осенью лед тонкий, течение быстрое. На пузе надежнее.
Остановились у двухэтажного кирпичного дома.
- Ну, вот мы и пришли.
Зашли в подъезд, и Иван позвонил в квартиру на первом этаже. Дверь открыла симпатичная голубоглазая женщина с пышными каштановыми волосами.
- Мама, здравствуй! Мы к вам в гости. Знакомьтесь - это Аня. Мам, я тебе рассказывал.
- Анечка! - Иван повернулся к Ане,
- Это моя мама - Елизавета Николаевна.
В прихожую заглянул высокий мужчина. Иван его представил Ане
- Это - Василий Александрович.
- Вы откуда? - спросила Ванина мама удивленно.
- Мы из Мураново. Пешком.
- Ну, вы даете! Тогда быстро все за стол обедать.
Елизавета Николаевна выдала ребятам домашние тапочки, а потом стремительно собрала обед на четырех человек. Сели за стол, начали обедать. Иван с Аней рассказали о сегодняшнем визите в Мураново, в том числе и про Мурановскую ферму.
- В телятник заходили? - Спросила Ванина мама.
Иван ответил:
- Были мам, два твоих питомца, которых ты лечила, поправляются, один уже бегает...
Аня перебила Ивана
- Какие у телят огромные глазищи и нежные губы!
- А твои родители, Аня, чем занимаются?- спросила Ванина мама.
- Папа - инженер, руководитель группы в радиотехническом институте, а мама младший научный сотрудник, программист в ВИНИТИ.
- Папа, наверное, кандидат наук? - спросил Василий.
- Нет, папа не защищался, он любит всякие устройства изобретать, а не диссертации писать.
- Я считаю, что защищаться надо - это карьерный рост в науке, - возразил Василий.
Он рассказал о своей работе начальника отдела в институте музыкальной промышленности, который курирует эту отрасль по всему Союзу. Недавно Василий побывал в Армении на фабрике струнных музыкальных инструментов и рассказал о своем интересном наблюдении. В цеху: рабочие между собой говорят по-армянски, но он, технолог, все понимал, поскольку для всех технических терминов они использовали русские слова, а смысл действий рабочих Василий понимал как технолог.
Стемнело и Иван с Аней собрались на электричку. Лиза с Василием проводили гостей на станцию и пригласили их снова в гости, в любой выходной. Лиза улучила момент и шепнула на ухо сыну, что Аня ей нравится. В электричке вспоминали сегодняшний необычный день. У Ивана мелькнула мысль - рассказать Ане про сон с Тютчевым, но он не стал.
Открыли, купленный в Мураново томик Тютчева, Иван прочитал "Silentium" и снова обалдел, особенно от строчки "Мысль изреченная есть ложь". Иван спросил, откуда Аня знает про Денисьеву и Эрнестину. Оказалось, что Аня недавно была в Политехническом на лекции известного литературоведа.
В Москве Иван проводил Аню до ее дома. Влюбленные поцеловались, и Ивану захотелось подольше ощущать своими губами Анины губы, но пора было прощаться. Аня сказала с улыбкой:
- Спасибо за чудесный день.
Домой она пришла окрыленная, долго не могла заснуть - все вспоминались сегодняшние события и особенно Иван. На следующий день, в воскресенье за завтраком Аня рассказала родителям о вчерашнем дне. Отец коротко выразил свое отношение:
- Похоже, хороший парень, - сказал папа и ушел по делам. Мать же пришла в комнату дочери и продолжила старый разговор:
- А я по-прежнему считаю, что зря ты не стала поступать в аспирантуру и ушла из института. У тебя же там было два ухажера и оба звали тебя замуж. Надо было выбрать одного из них.
- Мама! Да не любила я ни того, ни другого! Надо было резко изменить круг общения, что я и сделала. А вот с Ваней все по-другому! - вспылила дочка и быстренько оделась и ушла из дома в кино на дневной сеанс, чего раньше никогда не делала.
Иван же, проводив Аню и, вернувшись домой, в бабушкину коммуналку, завалился на диван и в который уже раз после расставания с Аней светло стал мечтать о новой встрече с ней. Возник, правда, еще вопросик про стих. Неужели в том самом сне Тютчев только что написал именно "Silentium", который, как считал Иван, он раньше не видел. Только название в том самом сне. Иван списал тот вопрос на загадки подсознания - а может, получается, и видел, и читал, но не запомнил.
Следующую неделю Иван и работал, и интенсивно общался с Аней, они сходили на концерт и в театр. С Аней отношения развивались светло и легко, порой неожиданно, и от мысли о ней сразу становилось тепло на сердце. А еще Иван пытался разгадать тютчевскую фразу "Мысль изреченная есть ложь". В среду он даже съездил в Ленинку, там, наконец-то, дописал очередную статью, заказал и почитал Лакатоса и Поппера. А еще взял Тютчева в дореволюционном издании с ятями, но не помогло - все объяснения тютчевской мысли получались у Ивана неглубокими, явно надуманными. На работе и дома он постоянно отвлекался, чтобы понять строчку Тютчева, но ничего не получалось с ее пониманием, образовался какой-то тупик. И Иван решил встретиться с Борисом.
Борис, друг Ивана, был старше его на пять лет. Он закончил тот же физический вуз, что и Иван, а еще философскую аспирантуру и во время учебы в ней преподавал в родном вузе, вел в учебных группах семинары по марксистско-ленинской философии и в Ивановой группе тоже. А еще Борис организовал для студентов из "своих" групп философский кружок, на котором участники обсуждали настолько нетривиальные вопросы, что через три года Борису запретили преподавание философии. Однако, никаким другим репрессиям Бориса не подвергли. Более того, полгода назад его пригласили в отраслевой институт "Информэлектро" возглавить научную лабораторию, поскольку пару лет назад он опубликовал пионерскую работу по информатике. Последние недели Борис дневал и ночевал на новой работе, стараясь организовать эффективную деятельность своей лаборатории. Однако, для друга и ученика Борис все же нашел время и принял его в воскресенье вечером в своей холостяцкой однокомнатной квартире.
- Проходи, Иван. Рад тебя видеть. Садись. С чем пришел? Не стесняйся, выкладывай. Ты защитился уже?
- Нет, только тему диссертации утверждаю как соискатель в физико-химическом институте. У меня к тебе вопрос и важное сообщение. Во-первых, Борис, я женюсь!
- А ты уверен в своем выборе? Уверен, что нашел близкого тебе человека, и что есть и взаимодополнение между вами?
- Уверен.
- Тогда женись, не откладывая. Не жди, пока защитишься, пока закончишь важную работу, пока сделаешь все другие как бы неотложные дела. Знай, что ты можешь и потерять человека, пока все эти дела доделываешь.
Иван удивился проницательности друга:
- Согласен, я ее уже чуть не потерял.
- И с детьми не затягивайте. Как говорила школьная подруга моей матери, врач-педиатр с библейским именем-отчеством - Ревекка Соломоновна: "Как бы ни складывалась ваша жизнь, какие бы вы открытия ни делали, какие бы книги ни писали, рядом с вами должны расти дети!. Это закон жизни, который некоторые пытаются обмануть".
Иван от слов друга аж подпрыгнул на месте и резко встал:
- Слушай, Борис! Здорово она сформулировала! Получается, что именно Тютчев жил правильно по завету этой твоей детской врачихи, жил многомерной жизнью - открывал государю-императору злобные замыслы наших врагов, писал глубокие стихи, а рядом мирно росли девятеро детей, пусть и от двух жен или от трех.... Кстати! А что же ты сам еще не женился?
- Во- первых про размерность жизни - надо сказать, что Тютчев жил жизнью со многими измерениями, жизнью с максимальной размерностью. Первое измерение - поэтическое. Второе - политическое, работа посланника. Третье - тайная работа в чужой стране, по существу разведработа. Четвертое и более измерения - по каждому человеку, который рядом: жена, один ребенок, второй и так далее.... А я - спрашиваешь?.... Ну, не встретил еще свою женщину. Но я над этим работаю. Выкладывай свой вопрос.
- Хорошо. Вопрос такой - никак не могу расшифровать тютчевскую строчку: "Мысль изреченная есть ложь".
- Хороший вопрос. Очень хороший... Давно с ним мучаешься?
- Неделю, и почти непрерывно.
- Немало, хотя этой фразой можно промучиться и всю жизнь ... Но, думаю, что ты сам сейчас, прямо здесь на него и ответишь. Слушай, мне сейчас с моим замом надо созвониться, кое-что обсудить. Это займет полчаса, не меньше. А ты за это время все сделаешь - расшифруешь Тютчева.
- Нет не смогу, не успею, - обескуражено возразил Иван.
- Слушай, Вань, ты лейтенант запаса, мотострелок. Мне недавно присвоили звание старший лейтенант. Так вот - ты командир взвода, я командир роты, и я приказываю тебе взять высоту. Высота называется "Смысл строчки Тютчева...". Не возьмешь - пойдешь под трибунал!
И Борис вышел из комнаты и запер дверь снаружи.
Иван обалдел, потом встряхнулся и полностью погрузился в тютчевский стих, в его "Молчание", в его "Silentium", в строчку "Мысль изреченная есть ложь". Он ходил по комнате, формулировал свои мысли вслух, записывал их на каких-то листах со стола Бориса, на черновиках, как он посчитал, на оборотной их стороне. Потом, матерясь вслух, зачеркивал свои опять неудачные предположения и снова погружался в раздумья...
Через полчаса в комнату вошел Борис, закрыл за собой дверь на ключ, сел в кресло, закинул ногу на ногу и спокойно спросил:
- Иван Федорович, время вышло. Товарищ лейтенант, так в чем смысл строчки Тютчева: "Мысль изреченная есть ложь"?
- Объясняю, Борис Константинович, то есть, товарищ, командир роты! Дело в том, что любая сформулированная мысль становится фальсифицируемой, то есть опровергаемой, поскольку всегда найдется мыследеятельностная позиция, из которой, с точки зрения стоящего за этой позицией мировоззрения высказанная мысль будет, по меньшей мере, неправильной, а если строго - то просто ложной. Все.
- А ну-ка, лейтенант, давай-ка по-простому, без научных словечек от Поппера и Щедровицкого, без фальсификаций и мыследеятельности.
- Хорошо. Любая сформулированная мысль становится опровергаемой, поскольку всегда найдется точка зрения, с которой высказанная мысль будет неправильной, то есть несущей ложь. Точка. А теперь, Борис Константинович, принимаете работу?
- Принимаю! Молодец! Представлю тебя к награде, - и Борис засмеялся.
- А знаешь, Борис, народ-то чувствовал эту истину, помнишь пословицу - "Слово - серебро, молчанье - золото", но чтобы сказать так резко и четко "Мысль изреченная есть ложь" нужен гений, гений Тютчева, - Иван посмотрел в глаза Борису и спросил:
- А что означало у тебя "Под трибунал"?
- Выгнал бы без чая! Видишь, не понадобилось! Оставим до следующего раза, - ответил Борис с улыбкой и продолжил,
- Вань! Теперь пьем чай. Я бы даже тяпнул по пятьдесят грамм. Воскресенье ведь, и мы уже поработали. Пойду займу у соседа четвертинку, у него всегда есть.
Посидели пару часов, распили четвертинку, выпили чаю, обсудили некоторые философские проекты и Иван собрался уходить, но вдруг вспомнив что-то, снова сел:
- А ведь у меня давненько был к тебе, Борис, еще один старый вопросик.
- Ну, давай! Валяй! Задавай свой вопросик?
- Лет пять назад ты, сам того не зная, излечил меня от двухлетней болезни. На втором и на третьем курсе я был влюблен в одну девушку: я понимал, что мы с ней не пара, но меня постоянно тянуло к ней, я вспоминал о ней каждые десять минут и ничего с собой поделать не мог, как бы ни старался. Но на третьем курсе мы тогда на кружке под твоим руководством работали над чем-то, я вдруг как-то после одного из наших заседаний поймал себя, что прошла уже неделя, а я не разу не вспомнил о существовании той девушки и эта невыносимая влюбленность прошла. Представляешь?
- Кое-что подозреваю,... А над чем мы тогда работали?
- Вот только недавно вспомнил. Кажется над структурой власти и структурой свободы и удивительной их несвязанностью.
- Тогда понятно. Объясняю. Тема очень серьезная и потребовала от тебя мобилизации всех внутренних резервов. Поэтому произошло изменение структуры твоей личности. И тем ее элементам, которые под властью твоего влюбленного подсознания изнывали от тяги к той девушке нашлась другая, более содержательная работа и ты освободился от власти этой девушки над твоим подсознанием. Думаю так. Любовь, ведь - тип взаимодействия личностных структур. А структуры могут меняться. Отсюда состояние - "разлюбил".
- Спасибо, Борис! Очень похоже... Ну, ты крут! Что ни скажешь, все в точку!
На следующий день в понедельник Иван не ездил на работу, у него был библиотечный день, и он читал научную литературу в Ленинке, а вечером сел за дневник и прикинул, что за сутки вспоминал об Ане много раз, примерно раз пять за час. Значит то, чего он слегка опасался, не произошло - встреча с Борисом, слава Богу, не излечила его влюбленности в Аню, как произошло тогда, пять лет назад. А это означало, что наступила ясность, что делать дальше.
На следующий день Иван пригласил Аню в кафе "Охотник" на улице Горького. Там они неожиданно встретили Аниного одногруппника Генку, который, к Аниному сожалению, опять напомнил ей об аспирантуре, той, куда она не пошла, но Ане удалось быстренько замять этот вопрос и, пока Генка отлучился к барной стойке, улизнуть с Иваном от однокашника за другой столик. Иван рассказал Ане о своей расшифровке мысли Тютчева и очень нестандартной помощи своего друга Бориса в этом деле. Аня слушала с интересом. Выйдя из кафе, они немного прогулялись по улице Горького, а потом Иван пригласил Аню к себе в коммуналку попить чаю. Купили тортик, пришли в холостяцкое жилище Ивана, собрали скромный стол. Перед тем как сесть за него, Иван неожиданно взял Аню на руки.
- Аня, представь, что переношу тебя через водную преграду, как тогда в мурановском лесу и поэтому опустить не могу. При этом я должен сказать тебе что-то очень важное.
- Легко все представила. И что же ты хочешь сказать?
- Аня, я тебя люблю. Люблю глубоко и необратимо. Поэтому я прошу у тебя твоей руки, чтобы нам вместе идти по жизни. Я без тебя не могу. И тебя не опущу. Не отпущу, пока ты не скажешь "Да" или..., но и в этом случае я буду держать тебя пока хватит сил.
Аня обняла Ивана, поцеловала и шепнула ему на ухо:
--
Да-а-а.
Через три недели после свадьбы Ивану снова приснился Тютчев. Федор Иванович опять в домашем халате сидел за столом в своем мурановском кабинете и писал что-то. Иван опять подошел сзади, чтобы посмотреть, что же он пишет. Но Тютчев, как и в первый раз как будто почувствовал приближение Ивана и перевернул лист бумаги. Иван успел заметить подчеркнутый заголовок "Доклад" и примерно два абзаца текста на листе гербовой бумаги.
- О чем докладываем, Федор Иванович? Спросил Иван.
- Это секретно. Но тебе, земляк, в общих чертах скажу. Это данные и моя расшифровка о готовящихся кознях против России европейских правящих домов, а еще мои предложения по нейтрализации их усилий и замыслов, - ответил Тютчев, и как и в первый раз, не поворачивая головы.
Но вдруг он неожиданно повернул голову, снял очки, посмотрел на Ивана и сказал:
- А ты, земляк, молодец! Все правильно сделал! Потому и успел. А еще мне понравилось, как вы с другом сформулировали - "Максимальная размерность жизни"! Вот и дальше живи в такой размерности! Только в отдельных измерениях не опаздывай.