Когда я покончил с "Королём Лиром", я и не думал, что когда-нибудь ещё вспомню о нём (намудрил одним словом, Шекспир!). А пришлось - причём с самой неожиданной стороны - "Сердца Тьмы", написанной Джозефом Конрадом, он же Жозеф Корзинский, полу-украинец, полу-поляк, о бедах, занесённых белыми колонизаторами в Африку. Так вот, среди всех персонажей там есть и русский, из Тамбовской губернии ("Тамбовский волк тебе товарищ?"), но какой:
"Маневрируя, чтобы подойти к берегу, я задавал себе вопрос: "На кого похож этот парень?" И вдруг вспомнил: он был похож на арлекина. Его костюм - кажется, из небеленого холста - был сплошь покрыт заплатами, яркими заплатами - синими, красными и желтыми; заплаты красовались спереди, сзади, на локтях, на коленях; цветная полоса опоясывала куртку, алой материей был обшит низ брюк. Освещенный солнцем, он казался удивительно пестрым и в то же время очень опрятным, так как вы могли разглядеть, с какой аккуратностью нашиты все эти заплаты. Белокурый; безбородое мальчишеское лицо; ни одной резкой черты; маленькие голубые глазки; нос, с которого почти облупилась кожа; улыбки и гримасы, гонявшиеся друг за другом по открытому лицу, как гоняются солнечные блики и тени по равнине, обвеваемой ветром."
Позвольте, но "Его костюм - кажется, из небеленого холста - был сплошь покрыт заплатами, яркими заплатами - синими, красными и желтыми; заплаты красовались спереди, сзади, на локтях, на коленях; цветная полоса опоясывала куртку, алой материей был обшит низ брюк" - это же одеяние шута, в том числе и Шута, который был самым верным и порядочным из всех спутников короля Лира!
Дальше - больше. Короля Лира все кинули и оставили умирать в одиночестве - и с Куртцем поступили также. Король Лир впал в безумие - тоже и Куртц. Лир сошёл с ума в тёмном месте, в компании Эдгара - человека, который то говорил о чертях (ворожил?), то сам разыгрывал из себя чёрта, и Куртц тоже проводит последние месяцы в чёрной хижине, в окружении дикарей с их колдовскими плясками, с их жрицей-ведьмой, и... головами-черепами своих врагов на шестах - а это и подавно из славянского народного фольклора о Бабе-Яге - почитайте хотя бы Василису Прекрасную. Тот же фольклор гласит, что Баба-Яга (или Буря-Яга) - страж подземного царства (пекла), то есть - "того света".
Впрочем, вопрос о "том и этом свете" и Куртце несколько сложнее, чем в мифах. В отличии от Яги, чьи черепа смотрят на улицу (охраняют границу, живых от мёртвых), черепа Куртца были обращены на него, то есть как-бы действие обратное: Куртц находится на "нашем свете", а все остальные - в загробном царстве, то есть пекле. Большое того - в этом пекле есть черти:
"Это было страшно. Я оглянулся. Тридцать ярдов отделяли нас от ближайшего костра. Я видел, как поднялась черная фигура, широко раздвинула длинные черные ноги, простерла черные руки над костром. На голове ее были какие-то рога - кажется, рога антилопы. Несомненно, то был колдун, шаман, очень походивший на черта."
И дальше - "Перед толпой у самой реки три человека, с головы до ног облепленные красной глиной, беспокойно шагали взад и вперед. Когда судно снова поравнялось с просекой, они повернулись лицом к реке, топая, кивая рогатымиголовами; раскачивались их красные тела; они потрясали вслед яростному демону реки пучком черных перьев, облезшей шкурой с хвостом и каким-то предметом, походившим на высохшую тыкву; они выкрикивали какие-то удивительные слова, ничего общего не имеющие со звуками человеческой речи, а толпа глухим рокотом отвечала на эти заклятья, как бы участвуя в сатанинской литании."
М-да. К тому времени, когда Марлоу (главный герой "Сердца") со товарищи нашёл Куртца, та реальность, которую Марлоу знал, явно потеряла чёткие очертания, и стала зыбкой. Не удивительно, что Куртц сошёл с ума; впрочем, не один он.
Реальность и рассудок Марлоу, и соответственно - всей Европы стали шататься уже когда Марлоу зашёл в кабинет доктора: почтенный эскулап намекает Марлоу, что все, кто отправляются в Африку - не в ладах с рассудком; причём намёки эти происходят в полу-шутовской манере - привет от Шекспира!
Но доктор-шут - это только один из начальных симптомов, что дело-то неладно: кроме него, Марлоу встречает трёх женщин, секретаршу, и двух пряльщиц. Поясняю: эти женщины - не просто пряхи, а Мойры-судьбы, которые ткут человечьи жизни, причём самая старая из них - это Атропос, которая отрезает, кончает, человечьи жизни. И хотя Марлоу тогда это не знал, он уже успел это почувствовать:
"Старуха же сидела на своем стуле. Ее ноги в матерчатых туфлях упирались в ножную грелку, а на коленях у нее лежала кошка. На голову она надела что-то накрахмаленное, белое, на щеке виднелась бородавка, а очки в серебряной оправе сползли на кончик носа. Она посмотрела на меня поверх очков. Этот беглый, равнодушный, спокойный взгляд смутил меня. Вошли двое молодых людей с глуповатыми веселыми физиономиями, и она окинула их тем же бесстрастным и мудрым взглядом. Казалось, ей все известно и о них, и обо мне. Я смутился. В ней было что-то жуткое, роковое. Впоследствии я часто вспоминал этих двух женщин, которые охраняют врата тьмы и словно вяжут теплый саван из черной шерсти; одна все время провожает людей в неведомое, другая равнодушными старческими глазами всматривается в веселые глуповатые лица. Ave, старая вязальщица черной шерсти! Morituri te salutant {Идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).}. Немногие из тех, на кого она смотрела, увидели ее еще раз..."
Да уж - немногим удаётся выбраться с того света в первый раз, и увидеть "отрязальщицу" жизней во второй раз; ну а про "врата тьмы" и так понятно: куда такие врата могут вести, кроме как на тот свет, в пекло?
И наконец - "И река была здесь - чарующая, смертоносная, как змея." Ну, где змея - там и змей, тот самый, что был в Раю, он же Дракон и Дьявол; словом, Марлоу ещё и получил сомнительную честь изучит географию Ада заранее. Но нашего героя не проняло, и он поехал, а точнее, поплыл в пекельное царство, покойное государство, на котором написано: "Африка".
И покойники не замедлили появиться. Первые оказались ещё на море, на французском корабле, который обстреливал пустые джунгли, и на котором люди гибли по трое в день от лихорадки. Одним словом, бравые французы воевали со смертью (а возможно - и с безумием), причём проигровали...
Впрочем, французы были лишь "первой ласточкой" - настоящее царство смерти лежит уже на первой станции, якобы "цивилизации" в "диком краю". Да нет там никакой цивилизации - в тени деревьев лежат умирающие рабочие, а на свету - рельсы, паровозы, и вагонетки - символы европейской цивилизации. И в то же время - стимулируется видимость работы: что-то копают, где-то взрывают... Сизифов труд! Он же используется как пытка в одном из кругов Ада - почитайте Данте, Инфёрно - он об этом писал...
Председает над всем этим один безупречный, бессердечный господин - бухгалтер, он же счетовод, и заведует учётом... чего? Вокруг него - люди, изморённые до состояния теней; вагонетки, рельсы, трубы, проржавевшие насквозь; полные склады всякой дряни: т.е. бусы, медная проволока, хлопчатые ткани, которые никому не нужны; сам счетовод делит помещение с умирающим человеком на которого ему плевать - да кто же он такой, этот бухгалтер? Чему он ведёт учёт?
Да известно чему - жизни и смерти, причём не только людям, но и вещам... То есть, наш бухгалтер очередная персонификация не то царя мёртвых (Аида, он же Плутон и Гадес), не то бога смерти (Таната, он же Азраил). Естественно, что он выглядит безупречно - "я встретил белого человека, одетого столь элегантно, что в первый момент я его принял за привидение. Я увидел высокий крахмальный воротничок, белые манжеты, легкий пиджак из альпака, белоснежные брюки, светлый галстук и вычищенные ботинки. Шляпы на нем не было. Волосы, гладко зачесанные и напомаженные, разделялись посередине пробором. Своей большой белой рукой он держал зонтик на зеленой подкладке", так как всем известно, что Смерть (с большой буквы) всегда опрятна (опрятен) и внушительна, даже если это - "просто" скелет в хламиде: на ней нет ни грязи, ни какого-нибудь кетчупа (современный стеб не в счёт). Прислуживают же Смерти местные жители - покойники: "- Я вымуштровал одну из туземных женщин на станции. Это было нелегко. Такая работа пришлась ей не по вкусу."
А теперь надо отойти в сторону от сверхъестественных аллегорий и опуститься в дела земные. У белых людей в Африке оказывается есть проблемы: "Когда увидите мистера Куртца, передайте ему от меня, что здесь, - тут он бросил взгляд на свою конторку, - все идет прекрасно. Я не хочу ему писать: давая письмо нашим курьерам, вы никогда не знаете, в чьи руки оно попадет... на этой Центральной станции."
А это уже интрига, которую легко и просмотреть: существует мистер Куртц, кто "далеко пойдет. Он скоро будет шишкой среди администраторов. Эти господа - я имею в виду правление в Европе - намерены его продвинуть", и существуют силы, которые, похоже, настроены против него; причём главные среди этих сил не африканцы, а самые что не на есть европейцы! Вот тебе и ноша белого человека!
Нет, тут уже пошёл не Шекспир с его "королём Лиром" и зыбкой, двусмысленной реальностью - тут уже "царство" Самюэля Клеманса, тоже Марка Твена, и "Приключениями Гекельберри Финна" и твеновским заземленным реализмом и сарказмом, причём параллели лежат на поверхности. И у Твена, и у Конрада, белые относятся к неграм в басне Крылова - волк к ягнёнку "ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!", или, на "современном" языке - "был бы фраер (т.е. негр) - статью подберём!" У Конрада негров изнуряют сизифовым трудом, морят голодом, используют как ездовую скотину, просто избивают и расстреливают без всякого повода. У Твена к неграм относятся точно также, разве что не расстреливают - зато продают как ту же бессловесную скотину. У Конрада европейцы - собрание архиплутов и дельцов, для которых нет ничего святого; его управляющий центральной станции вылеплен из того же теста, что и Король с Герцогом Твена, а наш вышеуказанный бухгалтер имеет общие черты с полковником, который сперва застрелил безобидного пьяницу на глазах дочери, а затем один разогнал толпу линчивателей. И у Конрада, и у Твена есть река, и путешествия на ней, а кроме того, и у Конрада, и у Твена есть... Шекспир и "король Лир". Но если у Конрада Шекспир закамуфлирован полу-безумным русским и ещё более безумным (и старым) Куртцем, то у Твена Джим как раз одевает костюм Лира, а Король и Герцог этого Шекспира цитируют (ох, они и цитируют)!
Но оставим в покое Шекспира: и без него у "Сердца Тьмы" и "Приключений Гекельберри Финна" есть много общего, а именно Король с Герцогом. У Конрада эти плуты и жулики размножились в служащих Центральной станции - помните, что говорил бухгалтер - и уже успели посадить на мель и полностью сломать свой пароход, что не мешает менеджеру станции рассыпаться в сожалениях и уверениях по поводу парохода. Вот что пишет о нём Марлоу, когда они встретились в первый раз: "Весь этот разговор казался мне таким бессмысленным.
- Несколько месяцев, - повторил он. - Ну что ж! Скажем, через три месяца можно будет отправиться в путь. Да, три месяца... этого достаточно.
Я вылетел из его хижины (он один занимал обмазанную глиной хижину с верандой), бормоча себе под нос свое мнение о нем. Болтун и идиот!
Впоследствии я отказался от этих слов, ибо мне пришлось констатировать, что он с изумительной точностью определил срок, потребовавшийся для проведения работ. " А человек, который намеренно создает у других фальшивое мнение о себе - это явно мошенник. Так у Твена Король с Герцогом прикинулись чужыми родственниками из Англии, так и у Конрада менеджер пытается изобразить порядочного и заботливого человека. Но если у Твена мошенники были заинтересованы только в деньгах, то у Конрада цель их гораздо хуже: им нужно убрать Куртца в самом прямом смысле слова - изничтожить. И они преуспевают - Куртц довольно "удачно" умирает на обратном пути, не смотря на все "пророчества", которыми одаривали его на центральной станции: "сегодня он стоит во главе лучшей станции, на следующий год он будет помощником начальника Центральной станции, еще два года - и... Но полагаю, вам известно, кем он будет через два года." Да нет, не станет, если только Конрад не верил в реинкарнацию; да "лучшая станция" Куртца - это тёмная хижина в которой Куртц и лежит, в компанию черепов, бесообразных туземцев, и полоумного русского. Завидная судьба, нечего сказать! А в то же время - это неотвратимый конец: на центральной станции собралась кучка потребителей, не способных что-нибудь произвести, да и не желающих: им гораздо интереснее ограбить Куртца, и избавить его от всей слоновой кости. Что ж, они своего добились, ибо время, место, и общество - на их стороне: "вы принадлежите к этой новой банде - банде служителей добродетели. Люди, которые прислали его сюда, рекомендовали также и вас." Уже в те времена - читайте Конан Дойля, "Пёстрая Лента" - слово банда означала шайку - бандитов, конокрадов, и т.д., так что если судить по той терминологии, которую использует "агент первого разряда", то на Центральной станции собралась воровская малина, так порядочному человеку слово банда просто так в голову не придёт. Да и репутация у этого агента не ахти какая - "с другими агентами он держал себя высокомерно, а те, со своей стороны, утверждали что начальник станции приставил его за ними шпионить." Да и сам Марлоу говорит о них в том же духе: "Достойная компания называла себя экспедицией для исследования Эльдорадо, и я думаю, что члены ее были связаны клятвой хранить тайну. Однако разговоры их напоминали непристойную болтовню пиратов, - разговоры циничные, хищные и жестокие, но отнюдь не мужественные или смелые. Никаких серьезных намерений или предусмотрительности не было ни у одного из этой банды, и они, казалось, даже не подозревали, что это необходимо для работы. Единственным их желанием было вырвать сокровище из недр страны, а моральными принципами они интересовались не больше, чем интересуется грабитель, взламывающий сейф. Кто оплачивал расходы этой почтенной экспедиции - я не знаю, но во главе банды стоял дядя нашего начальника."
Ничего не больше не скажешь, ничего ещё не добавишь, только подумаешь: ай да белые сахибы! Кстати, Эльдорадо наводит на рассказы об испанцах в Центральной и Южной Америках: там европейские конкистадоры огнём и мечём, а также порохом и пулями выжгли древние цивилизации ацтеков, майя, и прочих инка. Другое дело, что и все эти цивилизации были довольно жуткими и кровавыми, так что жалеть их особо не следует...
Нечто подобное Марлоу, возможно думал и Куртц, когда он находился на этой станции: он нарисовал "закутанную женщину с завязанными глазами, которая держит в руке горящий факел. Фон был темный, почти черный. Женщина казалась величественной, и что-то зловещее было в ее лице, освещенном факелом."
Эта дама, скорее всего, Немезида - богиня справедливости, причём справедливости времён Моисея - око за око, зуб за зуб. Не пытался ли Куртц намекнуть всей станционарной камарилье, что справедливость свершиться? Джунгли - закон, прокурор - крокодил или леопард... Вернусь - расплачиваться будем. В таком же случае, очень даже возможно, что менеджер сотоварищи посадили свою посудину на камни не только из-за жадности, но и из-за страха - "не мы его, так он нас".
Позвольте, но это опять-таки Шекспир с "королём Лиром", причём - первая часть. Там Лир извергает громы и молнии на головы "маленьких", и внезапно находит, что эти "маленькие" объединились, дают ему пинков, и посылают туда, где и ворон не летал. То есть, и Лир и Куртц - часть той когорты, которая шибко бегает да прытко падает; они попадают в беды, которые появились на свет в первую очередь из-за их духовных изъянов; т.е. они - герои трагические! В литературных работах их истории начинаются с того момента, когда они - самой вершине совей жизни, а заканчиваются, когда они упали в грязь.
А теперь подведём итоги. Несмотря на всю дьявольскую и экзотическую экипировку, все "актёры" трагедии как Шекспира, так и Конрада - люди, и причина в трагедиях - тоже полностью человеческая. До определённого момента и Лир и Куртц имели шансы всё переиграть обратно и повернуть ход истории впять, вернуть всё, что они потеряли (своими же действиями). Но гордыня не дала им это сделать, Лир и Куртц не смогли вовремя согнуться, а предпочли отправиться во тьму, в глушь - дикую пустыню и дикие джунгли, и там, вдали от людей и цивилизации, они сломались. Сломались сами, а не были сломаны другими людьми. Есть разница. Иначе говоря, и Лир, и Куртц получили по заслугам, и точка.
Да, а что Марк Твен? У Конрада есть схожесть и с ним. А ничего Марк Твен. Его "Приключения..." - это всё-таки драма, а не трагедия, хотя тьмы и мути и у него хватает. Но Гекельберри - это не Куртц и не Лир, его грех - грех незнания, а не гордыни, так что тождество получается не полным.
И напоследок. Если Куртц - это Лир, то Марлоу - это Кент, такой же проныра, с претенциозностью на честь, и похожестью на Гермеса-Меркурия (кто был и богом пройдох, и богом-проводником в царство умерших); (Кстати, во время своего повествования, Марлоу тоже приобретает черты не то какого-то божества, не то выходца с того света: "Марлоу, сидевший в стороне, давно уже стал для нас невидимым, и мы слышали только его голос." И ещё: "И слова, казалось, не срывались с губ человека, а падали из тяжелого ночного воздуха, нависшего над рекой.") а Корделия - это возлюбленная Куртца: обе дамы - женский вариант Лира и Куртца, у них - те же черты, что и у их мужчин (с поправкой на пол), и обе они оказываются, э... одинаково малополезны: Куртцу от своей возлюбленной в Африке было не жарко, не холодно, а женские ласки он нашёл в объятиях чернокожей жрицы, а Корделия от любви к отцу развязала войну между Англией и Францией (причем неизвестно, как на это среагирует Бургундия!), что было уже совсем плохо. С другой стороны, и Корделия и возлюбленная Куртца получили одно лишь горе от своих мужчин: Корделия погибла от наёмных убийц, а дом возлюбленной Куртца приобрел черты могилы: "Спускались сумерки. Мне пришлось подождать в высокой гостиной, где три узких окна поднимались от пола к потолку, словно светящиеся и задрапированные колонны. Блестели изогнутые и позолоченные ножки и спинки мебели. Холодным и монументальным казался высокий белый мраморный камин. В углу стоял большой рояль; отблески пробегали по темной его поверхности, словно по мрачному полированному саркофагу. Высокая дверь открылась и снова закрылась." Что это, если не гробница какой-нибудь знатной дамы? А сама дама появилась "вся в чёрном, с бледным лицом": не дать не взять привидение или даже вампир (граф Дракула тоже был бледный и в чёрном) - явный намёк на то, что она себя заживо похоронила, или на то, что и ей недолго жить осталось - спасибо Марлоу, что она умрёт счастливой. Впрочем, и смерть Корделии несчастной не назовёшь...
А мы прощаемся с Куртцем и с Лиром, с Конрадом и с Шекспиром до будущих встреч.