- Прощай, - просто сказал мужчина с разноцветными глазами, оттолкнув от песчаного берега, где в закатной волне горели ядра янтаря, полную беженцев лодку. "Забияка" уходил из бухты последним.
Он более не шевелился, до самого силуэта корабля в последних лучах проводив очертания крошечного судёнышка.
***
Ищущий, да обрящет! И да вознаградится терпение жаждущего!
Той же осенью (заметим, лишь месяцем спустя!) Эрих ехал корнетом в академию с рекомендательным письмом лично от капитана гарнизона, и с самого утра день его не задался. Было мокро и промозгло, к тому же, решив срезать дорогу, он проехал через заросли валерианы, так что от самого въезда в город за ним шлейфом струился отряд местных котов.
Он не прогадал, поторапливая коня. Приехал к самой осенней ярмарке. Товарищ Треннела, которого ему следовало разыскать, оказался в аудиторских разъездах и должен был вернуться не раньше чем через две недели, так что Эрих, честно отслуживший целые пять недель, позволил себе отдохнуть и оглядеться в городе. До столицы сему поселению было так же далеко, но Эриху сравнивать было не с чем. Город готовился к маскараду и потому был необычайно ярок. К тому же он недавно встретил дочку приятеля Треннела, многообещающую милашку с волшебным именем "Элиза", отец которой захватил её в путешествие на ярмарку, так что пребывание в городе сулило быть по меньшей мере приятным.
Переодевшись к вечернему карнавалу знойным янычаром и с трудом приклеив усы, Эрих, едва село солнце, направился на поиски приключений и Элизы, обещавшей быть у отцовских торговых рядов.
Отец её оказался добродушным деревеньщиной, чьё семейство давно уже отпочковалось от высокомерной дворянской фамилии и, осев в тиши полей, обросло хозяйством, стадами и огородами и выработало особую философию простого отношения к простой жизни. Толстяк варил собственное пиво и, переодев дочку к празднику, словно куколку, в прехорошенькую селянку, лично угощал гостей хмельным золотом мёда. Вручив Эриху кружку горячего напитка, пахнущего имбирём и липой, он сказал, что Лиза с подружками выбирает себе подарки и платья где-то в торговых рядах.
Но на ярмарку Эрих не пошёл. Путь его лежал к центральной городской площади, где пылали костры и играла музыка. Но он того не знал, он просто шёл, ибо влекло его вниз по улице какое-то необъяснимое любопытство сродни тому, как если б он слышал колдовской зов издалека. Не яркость костров и не пёстрая толпа, их окружившая, манили его. Там было иное, словно голос без звука звал его одного во всём мире.
Элиза!.. взгляд любого нормально мыслящего мужчины замирал в районе её декольте и отказывался куда бы то ни было перемещаться. Страдания распятого бога на подобной груди казались смехотворны.
Элиза?..
Он забыл о ней, едва увидев девушку другую. Забыл навсегда, словно она ему приснилась и растаяла с первыми лучами солнца, поцелуем согревшими щёку.
Место вокруг пылавших в центре площади костров окружало неимоверное множество людей всех сословий и возрастов, словно к огню их мотыльками тянуло что-то превыше их понимания и сил. Площадь, как звонкий сосуд, наполняло молодое вино музыки, рожкам и бубенцам подпевал нестройно десяток голосов, тонувший в реке людского шума, и посреди всего, в пятне пятиконечного света кострищ - она танцевала безумно и весело. Её окружал целый танцующий рой людей.
Выбившись из причёски, непослушные локоны разлетались по плечам, и гибкий, прелестный в танце силуэт её был полон отчаянной любви к жизни, как язычок колдовского пламени на ладони ведьмака. Одетая в мужской костюм и белоснежную рубашку, она вполне могла бы показаться худеньким юношей, но лёгкая и очаровательная манера девичьего танца и грация, с которой ступали по земле точёные ножки, выдавали в ней определённо женщину и непременно - простолюдинку.
Воображение рисовало ей лицо самой удивительной красоты, но взгляды отражала его заменившая серебряная маска с прозрачными, спокойными чертами, за которой плутовски смеялись воистину прекраснейшие из глаз.
- Миледи, вот мёд! Угощайтесь - это лучший в городе! - и не вздумайте платить! - воскликнул кто-то, протягивая девушке глиняную кружку.
Прекрасная идея! Эрих и сам готов был предложил ей хоть безумно дорогое лакомство королей - мороженое! - чтоб только сняла маску!
Остановившись, чтоб отдышаться, девушка схватила протянутое ей угощение, сорвала маску и выпила сразу полкружки, как пьют простые люди - жадно и без стеснения наслаждаясь ледяной сластью. Каскад волос обрёл свободу, и вдоль спины к бёдрам хлынул изумительный поток сияющих локонов.
- Благослови тебя господь! - воскликнула девушка звонко, улыбнувшись залюбовавшемуся ею хозяину пивоварни.
Только тут Эрих смог разглядеть её раскрасневшееся лицо и нереальные глаза.
Аметистовые, они были как фиалки в лесной тиши. Лицо её было словно выточено из полупрозрачного мрамора и показалось бы мёртвым, если б не свет этих тёплых и тёмных русалочьих глаз, в которых, как в горном озере, утонула душа не одного грешника.
Что и говорить, её красота не ослепляла: она манила взор, согревала, успокаивая самое безумное сердце.
Её тянули танцевать неугомонные горожане, а она, улыбаясь, отказывалась, изредка делая глоток хмельного мёда и смеясь в ответ на страстные попытки разгорячённых юношей зазвать её. Тёмный мужской костюм - шитый серебром камзол, штаны, высокие сапоги - опасно подчёркивал красоту точёной фигурки, а шёлк и тонкое кружево рубашки прятали мерцающими складками прелестные очертания запястий, шеи и груди.
Эрих пригладил взлохмаченные усы и, заложив пальцы за кушак, неторопливо направился к девушке. Глаза его сияли, и впервые виной тому была земная женщина.
Девушка вздрогнула и обернулась. На раскрасневшемся лице возникла ласковая улыбка, и её черты пропитал свет, которого так часто не хватает кареглазым образам, взирающим с потемневших икон. С неё бы написать мадонну, да не позволят: чересчур хороша!..
- А дворец у тебя есть? - лукаво спросила вдруг она. И если вокруг шныряли в поисках счастья очаровательные пастушки и торговки - перед Эрихом была настоящая молодая аристократка. Кто знает, быть может, внучка самого герцога?.. Она подала монету торговцу, и тот с глубоким поклоном вложил ей в руки до краёв ледяным мёдом полную кружку. Поблагодарила царственным взором - и протянула Эриху.
- Пока - нет, но скоро будет, - откликнулся он, с элегантным поклоном принимая и залпом осушая сей дар. Девушка улыбнулась, и теплее огоньков свечей морозной ночью загорелись её глаза. - Нужно же с чего-то начинать, вот я с самого приятного и начинаю. Паша говорил: самое сложное - начать, а дальше всё само закрутится, завертится, только успевай ятаганом махать!
Девушка звонко рассмеялась.
- Как твоё имя, странник? - дружелюбно спросила она.
Эту часть своей роли он совершенно не продумал, и потому сказал только:
- Эрих.
- А я - Диана, - откликнулась она, глядя ему в глаза и будто чего-то ожидая.
- Так ты в гарем пойдёшь? - продолжил Эрих свою изначальную мысль. - В последний раз предлагаю.
- А что потом? - полюбопытствовала она, склонив голову к плечику и приглаживая рукой растрепавшиеся локоны. Что за колдунья! Он не хотел отводить от неё взгляда!
- Потом украду. Тёмной ночью. И увезу в гарем. Будешь там кушать щербет и финики и танцевать!
- Какой ты смешной!
- Но я абсолютно серьёзен!
- Щербет и финики, говоришь, - задумчиво повторила она, мечтательно скользнув взором по небу, где поблёскивали тусклые в пёстром свете карнавала звёзды. - А такой мёд, как варит этот добрый человек, у тебя есть?
Элиза возникла из толпы знойной и яркой красавицей в увитом лентами венке из полевых цветов. Но если час назад её появление его бы порадовало, то сейчас она была совершенно некстати.
- Эрих! Я тебя везде разыскиваю, а ты... - не договорив, она остановила голубой взгляд на вскинувшей брови Диане и тут же глубоко присела в реверансе, послушно склонив непокорную золотую головку в ореоле осенних цветов: - Миледи...
Диана мягко кивнула в ответ. В горделивых чертах не отразилось ничего.
- Миледи Диане нравится мёд, который варит твой отец, - тут же сообщил прекрасной селянке Эрих, и миледи перевела на него спокойный взор.
Элиза ревниво оглядела обнажённую бронзу его груди и плеч, недовольно взглянула в лицо Дианы и решила, что пора уводить кавалера подальше от греха. Шансов рядом с подобной девушкой у неё не было.
- Прошу нас простить, миледи, - снова поклонилась она. - Нам нужно спешить. Скоро будет представление, которое мы мечтали посмотреть. Эрих, пойдём же! - и прелестная селянка, едва не когтями горгульи вцепившись в бронзовый локоть, потянула юношу в шум, пёстрый свет, оглушительный смех праздничных толп.
- Я очень рад нашей встрече, миледи Диана! - за неимением шляпы взмахнул чалмой Эрих и улыбнулся,добавив: - Надеюсь, она была не последней?
Ему показалось, что Диана хотела что-то сказать, он даже придержал куда-то мчащуюся Элизу, и в последний момент со скрытых серебряной маской губ слетело краткое и колдовское:
- До встречи, Эрих.
И юноша победно улыбнулся горделивой серебряной маске в ответ.
Он долго ещё размышлял о том, что осталось недосказанным. В самом деле, что может быть такого важного, что скажет подобная девушка едва встреченному молодому парню, пусть даже далеко не лишённому привлекательности? Эрих успокоил своё жаждущее приключений и пожара страстей воображение и решил: "Показалось. А жаль..."
Поздно тем же вечером он увидел Диану в сопровождении высокого широкоплечего мужчины, само лицо которого казалось маской из полированного серебра: хищное и красивое, как у демона, с горящими жгучим зелёным огнём глазами. Раздосадованный появлением подобного соперника, Эрих начал задиристо отстаивать права на первую красавицу своего гарема, усердно играя на грани, за которой неизбежна была бы дуэль. Однако мужчина лишь надменно усмехнулся и, небрежно поправляя воротник белоснежной рубашки роскошного шёлка, с лёгкой иронией откликнулся:
- Молодой человек, я не знаком с обычаями вашей далёкой и без сомнения уважаемой страны, однако у нас, прежде чем навязывать девушке своё общество, принято осведомляться, есть ли у неё спутник. Иначе пренеприятнейший конфуз может выйти.
Эрих побагровел, не найдя достойного слова в ответ, и быть бы конфликту, да минутой позже праздничная толпа раздалась, пропуская усталых и покрытых совсем не праздничной пылью дорог всадников. Имя короля расчищало им дорогу не хуже огня и мечей.
Гвардейцы?..
Негодование Эриха потухло быстрее, чем вспыхнуло.
Сопровождавший Диану мужчина мгновенно посерьёзнел, на смену бунтарскому блеску вина в глазах пришло ледяное спокойствие, от которого у стоявших рядом мороз пробежал по позвоночнику, и, трепеща, расступились простые смертные. Капитан гвардейцев, поклонившись, передал ему конверт с королевской печатью. Мужчина с лицом демона сорвал печать, пробежал холодным взором по строкам. Убрал письмо, - под плащом блеснул украшенный зеленоглазым драконом эфес видевшей не одну схватку скьявоны, - коротко и бесстрастно обнял Диану и бросил командиру гвардейцев: "Я выеду через четверть часа". Потом, обернувшись к замершей в нерешительности девушке, вполголоса добавил, коснувшись бесстрастными губами её бледного лба: "Берегите себя, милая". Она опустила взгляд и кивнула.
Больше Эрих его не видел. Слышал только, что кто-то в толпе говорил, будто город спешно покинул отряд, и кто-то вполголоса испугался в ответ, что началась война. Эрих проводил взглядом строгие и тёмные, но ослепительные для него мундиры, а когда обернулся, чтоб отыскать Диану - её не было нигде.
Так или иначе, ему пришлось до конца вечера радоваться жизни в компании жутко шумной и разговорчивой Элизы и забыть о прекрасной дворянке - по меньшей мере на эту ночь.
Много часов спустя, когда хмельной праздник стих, и маски были спрятаны, темнота вернула всем истинные и спокойные лица. Элиза уснула рядом с ним на траве, а он долго смотрел на зеленоватое августовское небо, по которому, словно капли, то и дело скатывались падающие звёзды. Размышлял, что Диана похожа на ночь: тиха и прячет так много в бездонных глазах за тенью ресниц, что никому всей правды не узнать.
- Она ведьма, - надув губки и оправляя оборки платья, заявила следующим утром Элиза.
- Почему ты так решила? - остановился на ней тёмный взгляд Эриха.
- А ты видел её серьги и подвеску - какие в них жемчуга?
- Что же не так с жемчугом в её украшениях? - спросил парень. Он знал, что подобные сокровища везли отважные капитаны из далёких морей за краем земли, где даже солнце восходит в другой час, и стоили они целое состояние, но ему казались ненужной роскошью.
- А то, что подобные наденет с гордостью и герцогиня, а вот на запястье у неё, под кружевом манжета - кружево, скажу я тебе, наверняка фландское, я слышала о таком, оно как узор мороза на окне, на вес золота, даже дороже! - завязана истрепавшаяся чермная ленточка с бусиной. Магия это приворотная! У нас такие бабка-ведьма в лесу некрасивым да косым завязывает, чтоб замуж вышли... Танцует словно менада, пьёт - как сам Вакх... Ты хоть видел, как на неё мужчины смотрят, словно ума совершенно лишаются на месте? - Элиза тщетно попыталась поймать его взгляд, замерший где-то в синеве небес. - Ах, кому я говорю... - вздохнула она. - В общем, будь осторожен с нею. И одета она, срам подумать - девка в штанах! Ой, надо бы в храм сходить, исповедоваться...
Эрих хмыкнул. В колдуний он верил, а вот в исповедь...
Небо за окном было яркое и чистое, словно зимнее.
***
Злобные, возбуждённые битвой, не смотря ни на какие приказы уходить, они продолжали вести бой. Те командиры, что выводили свои отряды из города - уже едва ли обращали внимание на происходящее. Нарвиль пал. Спасали тех, кто выжил. Воины шли, оглядываясь, бросали взгляды, запуганные и злые, назад, туда, где всё ещё отчаянно сражались жалкие остатки товарищей, а когда кто-то, не выдержав, бросился было помочь одному из отчаянных героев, прикрывавших отход своих - его нагнал голос командира: "Ты им уже не сможешь помочь!" Солдат остановился было, чтобы послать капитана ко всем чертям - и тут пригляделся к солдату, тащившему мимо связку не то дров, не то мушкетов - и отшатнулся. Солдат поспешил мимо. Он не дышал вовсе, лицо его было всё в гари, и в груди чернела выжженным нутром страшная рана, а глаза смотрели безумно и весело вникуда.
"Наши воины вернулись, чтоб спасти наш город! Поможем, братья?!" - исступлённо крикнул, бросаясь к стенам, другой, и остановить его уже не смогли. Оставшиеся крестились, шептали, молчали. Молились, ускоряя шаг.
Врага яростное сопротивление по сути сданного им уже города озадачило, а когда поняли, кто охраняет пожарища и руины - пришли в ужас, и нескоро командиры смогли организовать новую волну наступления...
Так и не сумев взять город с налёта, противник засел надолго, издали наблюдая за пожаром, на три ночи озарившем небеса. Оставлять в тылу этакое затянутое дымом огнедышащее чудовище - смертельно раненое, но неизвестно, сколько обиды в себе ещё хранящее - не желал никто. Измученная боями и непокорностью врага, армия требовала передышки и базы для дальнейшего похода.
...Уходили жалкими кусками, клочьями некогда - армии. Потрёпанные, прореженные, выцветшие сгустки серой массы в гари, грязи и бело-красных полосах бинтов. Оборачивались на руины Нарвиля, который никак не могли поделить захватчики и огонь, вздыхали, проклиная их и обещая, что уходят лишь до подхода подмоги - и про себя зная, что армия не придёт. А потом по очереди беззвучно полыхнули две крепости. Кто-то ахнул, женщины вскрикнули, и ветер принёс издалека словно громовые раскаты, и загуляло эхо в горах, передразнивая грохот взрывов, породивших новую боль в душе каждого, её видевшего... и никто так и не воскликнул: "Они смогли!.." - хотя жалкая горстка оставшихся в городе солдат - безумные, святые самоубийцы! - всё же смогла подорвать древние бастионы, чтоб только не достались врагам... Городок, которому сулили выдержать не более жалких дней - выдержал месяц жесточайшей осады.
Много рассказывали небылиц о последних днях защиты. Будто бы вернулись духи погибших солдат, чтобы защитить тысячелетние камни цитаделей-сестёр, спокон веков присматривавших друг за другом. Их видели - тусклых, израненных; они сражались яростно и без устали. Впрочем, говорили ещё, что сами защитники городка сражались так отчаянно, что казалось, будто их вдесятеро больше осталось на стенах. А истины не найдёшь: одному богу известно, сколько людей пыталось из последних сил защитить этот форпост страны. Если считать по бумагам - не более пяти-шести сотен, из которых по тем же документам спаслось триста, но кто же пересчитает, сколько там было добровольцев, жителей, моряков и просто не успевших уйти?..