В первый день года Аиста, начала месяца фарвардин в день весеннего солнцестояния они приняли решение расстаться, но простится так и не успели. Шёл уже двадцать четвёртый день месяца Ордибихешт и огонь Ахуры Мазды растопил снега в горах, куда пастухи повели стада чёрных овец и буйволов.
Солнце появилось в первой нише квадратной крыши, что означало приближение семи часов утра и неизменное появления заплетальщика бороды с пальцами быстрыми, как ветер. В северном углу комнаты зашевелился мангуст, услышав шаги заплетальщика. Этот был одним из самых способных и притом последний, предыдущим ему пришлось расплатиться за ужин в храме Иштар. Негоже доброму мужу, жрецу храма Амиртат пасовать перед храмовыми жрицами и выказывать неуважение к своему телу скупостью и жадностью - слуге будет что заплетать, а служители Иштар далеко не самые плохие господа.
-Машштур! Дозвольте расплести и заплести вам волосы.
-Я же просил не называть моё имя на суммирском языке! Если хочешь, называй на арамейском, туранском но только не на сакральном - ты накличешь на меня всех дэвов, которые только ходят под луной.
-Хорошо Мактубат! Простите меня Мактубат - я уже так давно живу на этом свете, что забываю с кем, к кому и на каком языке обращаться.
Мой первый господин был родом из Вавилона и не признавал никакого языка, кроме как сумирского. Он говорил на нём с колыбели и не считал его сакральным, хотя достаточно ему было сказать несколько слов, и лошади сам и преклоняли колени.
-В этом нет ничего удивительного - ведь животные понимают только такую речь. Поторопись, мне нужно быстрее - сегодня приходят жрецы
из храма Митры, страны Азери. Огонь не должен потухнуть.
-Ещё они понимают хлыст, лучше любого другого языка.
После этого заплетальщик молча опустился на пол и запустил тонкие пальцы, в густую бороду расплетая толстые чёрные волосы и расчёсывая их костяным гребнем, скручивая их всё плотнее и плотнее. Солнце ещё не успело перейти в следующую нишу, а борода уже была похожа на кусок плетёного войлока - неподвижного и лоснящегося.
Накинув себе на плечи накидку с глубоким храмовым капюшоном
Мактуб двинулся по улицам Ашшура. Сам он был родом из Каркемиша, куда более бедного города с севера и всё никак не мог привыкнуть к широте улиц, где свободно могли разъехаться две сотни воинов из отрядов боевых колесниц. Синие и золотые стены определяли направление их движения и стороны света. Его храм находился на западе, значит, необходимо было, придерживаться синей стороны.
По городу уже начали перебегать разносчики воды, гремя медью.
Женщины сопровождали мужчин идущих от одного дома к другому;
Огненно- рыжие от хны ассирийки с причёсками, возвышавшимися как башни, курчавые и иссиня- чёрные нумийки, пренебрежительно смотрящие на вавилонянок, носящих по два полушария на голове плотно закрученных волос, который они имели право расплетать лишь на ложе. Низкорослые злые до крови кяны, на коренастых мохноногих лошадях звеня бляшками осматривали хугней - вполне мирных горцев, живущих на другой стороне Памирских гор.
Множество взглядов, разрезов глаз и цветов кожи среди которого не было взгляда Ганешшты или даже намёка на её цвет кожи. Как и у всех выходцев из Ниневии в ней было намешано множество кровей и ни одна из них не была основной, но ещё хуже того, кланы, носящие украшения в виде змеи, кусающей себя за хвост не могли даже находится рядом с теми, у кого были знаки огненного цветка. Причин этого уже никто не знал, те же, кто знал, жили в домах молчания, и глухонемая прислуга была рада, что их, по крайней мере, не ослепили и сама ничего узнавать бы не стала. Но тайна была так притягательна, что можно было бы рискнуть даже жизнью, если бы так потребовалось.
Уже подходя к святилищу, он заметил привязанных к стойке двугорбых верблюдов и понял, что он всё-таки опоздал встретить людей азери. Накинув себе снизу повязку на лицо, что бы не осквернить случайно своим дыханием храмовый священный огонь, Мактуб вошёл в зеленоватый полумрак. Преклонив колени перед священным огнём он произнёс на сумирском языке привычную фразу приветствия Мазды: "О, Ахура Мазда! Проведи меня от тьмы к свету. От невежества к знанию. От жизни прошлой в жизнь нынешнюю ".
"Да осенит тебя свет и да приветствует он грядущий фрашкард" -услышал он в ответ от людей азери, стоящих в глубине ниши света.
" Пусть и вас не покинет свет" - вновь ответил Мактуб, и, поднявшись с колен направился в зал гостей плавно одёргивая на ходу рукава одновременно приглашая пройти за собой гостей.
На каменный стол уже накрывали. С приглушённым звоном ставили на стол бронзовые кувшины и серебряные чаши, огромные блюда, в которых вполне могла поместиться бычья голова, были до верху наполнены бараньим мясом вперемешку со сваренным зерном. Солнце уже светило из ниши, обозначающей одиннадцать часов, и свет падал прямо в чан, для омовения рук.
-Приветствую вас, досточтимые гости! Доброй ли была ваша дорога, не тяжко ли расставание с домом?
-Благодарим тебя, Мактубат! Дорога, милостью Ахуры Мазды была доброй, расставание-слава Митре не горьким.
-Проходите. Омойте руки и лица перед трапезой.
Вереница смуглых и голубоглазых людей подошли к столу, и, поочерёдно подходя к чану, с плавающими там лепестками смочили руки и лица. После чего неуклюже сели на скамьи, придерживая полы одежды, как делали они, обычно просто возлежав на полу.
-Привезли ли вы чёрную кровь земли из святилища Митры?
-Да. Как только прошёл ноуруз - мы вычерпали её для храма Амиртат в надежде получить её от вас.
-Да сбудутся ваши надежды, как сбываются слова Зордиаштра.
Только после этого все преломили лепёшки, и, зачерпывая ими из чана стали отправлять в рот внушительные куски мяса. Жир стекал по бородам, которые тут же вытирались меньшими кусками лепёшек и после того как чан заметно опустел, беседа возобновилась вновь.
Рабы убирали пустые блюда, выставляя взамен чаши и наполняя их терпким густым вином от одного запаха которого глаза застилал туман.
-Как обстоят дела в стране Азери Баган, почтенный Джаммад? Поглаживая плотную, как кусок войлока, бороду спросил Мактуб.
-Огни по-прежнему горят, Мактубат, не даром мы называемся "страна огней". От кочевников мы защищены горами, от неурожаев - морем,
а вот над Ассирией проносится саранча, и Парфяне куют оружие.
-Что могут сделать парфяне? От Египта и до Инда нет мощи равной Ассирийскому войску.
-Одни не могут, но за парфянами стоит Вавилон, да и в Египте восстание следует за восстанием. Стоит только великому Асуру Ашшурбанипалу распылить свои силы, и, мидяне вместе с парфянами возьмут Ассирию в клещи. Посмотрите сами Мактубат: над руинами Лагоша летают совы, да и родной Каркемиш так и не оправился после набегов скифов.
Джаммад неожиданно замолчал, поняв, что затронул тему больную -скифы не брали пленных, и все мужчины города были вырезаны.
Лишь сестра Мактуба могла остаться в живых, если подчинилась кочевникам.
-Скифы ходят там, где растёт трава и если бы не саранча - они бы никогда не пошли на Каркемиш. Скифы - хорошие воины, но плохие политики. Те, кто сделал набег - уже поплатились. Да и пищу эту готовили скифянки, правда, нагайку они понимают охотнее, чем человеческую речь.
Мактуб отщипнул виноградину и задумчиво отправил её в рот. Виноград никто не мог отравить, а скифов могла остановить лишь засуха.
-Правда есть ещё Урарту, там по-прежнему много рек, но один правитель и крепкий друг надёжнее высоких гор, которых в Наири не счесть,- обмакивая пальцы в воду, закончил Джаммад.
После недолгого молчания один из людей азери кашлянув в бороду
обратился к Мактубу.
-О, Мактубат! Кроме крови земли мы привезли тебе весть из храма Молчания.
-Как же вы могли её привезти, если они умеют молчать?
-О, Мактуб, они так же умеют и писать, - и он протянул ему завёрнутую в воловью шкуру глухо стучащие глиняные пластины.
Аккуратно развернув их, Мактуб углубился в чтение, водя пальцами по клинописным знакам. Солнце тем временем прошло в отверстие зенита и пламя в жертвеннике стало почти незаметно, слившись по цвету с солнечными лучами.
-Кто передал вам это и что сказал, тот, кто передал?
-Передал глухонемой слуга, и он ничего не мог сказать, Мактуб.
Можем ли мы узнать, о чём говорится там?
-Там говорится, что я должен отправится в Ниневию и передать эти же таблицы в храм Молчания, а что бы меня пропустили - взять в дорогу другого глухонемого слугу из Ашшура.
-Дороги спокойны, Мактуб, но мы можем отправить с тобой своих людей.
-Нет. Ассирийцы - воины от рождения и по праву носят бороды, к тому же - я жрец. Сделаю, как здесь написано. Но как они могли узнать?
-Великие молчальники существовали ещё до Зордиаштра, когда мы поклонялись Мардуку и купались в человеческой крови. Многое, что скрыто от нас - для них как запись в меновой таблице. Но всё же возьми хотя бы нашего верблюда. Если ты не вернёшься в течение месяца из Ниневии - мы уедем без него и да пусть он будет твоим до следуещего нового дня ноуруза, когда мы вновь приедем с кровью земли.-Закончил Джаммад.
-Пусть будет так, как ты говоришь, Джаммад. Я пойду собираться в путь - вы же передайте кровь земли распорядителю церемоний, а после приходите в мой дом.
С каждым из людей азери он обнялся трижды, и, одев накидку, удалился из храма.
Подготовка малого каравана занимает один или два дня, если нет тяжелых грузов, и на пути планируется сделать не больше семи переходов. По всей Ассирии на расстояние трёхдневного перехода были поставлены фуражные дома, через которые в военное время проходили войска. В мирное же время, через них проходили торговые караваны, оставляя плату за пользование провизией.
Поскольку караван обещал быть более чем небольшим, подготовка обещала быть не более одного дня и трёхдневный переход от Асура до Ниневии, столицы мира, не предвещал неприятностей.
Мактуб, отдав распоряжение о сборе малого каравана, направился к храму молчальников, привязав к поясу присланные из Азери Багана таблицы. Он находился на окраине, у западных городских ворот. Всегда полупустой, существовавший лишь на пожертвования других храмов, которые, впрочем, были немалыми. Жрецы этих храмов всегда приглашались к ушшукуму города, но ни советов, ни жертв не приносили, сохраняя молчание лишь иногда выказывая своё несогласие или согласие, но при этом мнение их не было решающим.
Говорят только, что лишь однажды они настояли бросить в темницу Зордиаштра, который после месячного заточения без воды и пищи выжил и обратил в новую веру царя Виштаспу.
Протянув глухонемому слуге таблички, Мактуб остался стоять на ступенях наблюдая за крепким большеголовым псом, который вдруг подняв тяжёлую голову с лап, оскалившись бросился вдогонку за слугой. На своём пути он сбил с ног двух других слуг, и, не издав ни звука, прыгнул на спину слуге. Похоже, даже собаки здесь научились молчанию, потому что, без угрожающего рычания, пёс взял в пасть рассыпавшиеся таблички и, подойдя к Мактубу, сел около него.
"Что случилось с собакой?" - спросил он, но отвечать было некому.
Упавший слуга поднялся, и, стряхивая с себя пыль, как ни в чём не бывало, отправился в храм. Когда через некоторое время он вернулся со жрецом, объясняя ему жестами суть происшествия, Мактуб всё ещё стоял напротив большеголовой собаки. Песочный цвет глаз, рыжая короткая шерсть, слюна, достающая до земли - таких собак обычно использовали для погони за отступающими войсками. Они перекусывали коленное сухожилие на одной ноге и неслись за следующим. Такие хромые воины обычно становились рабами, использовавшимися на тяжёлых работах, или, могли стать пращниками в Ассирийском войске.
Жрец в тёмно-зелёных одеждах протянул руку к собачьей пасти, и, взяв таблицы, пальцами прочитал их наискосок. Иногда в письмо закладывался двойной смысл и от направления прочтения он менялся. Письмо можно было читать справа налево, слева направо и наискосок, одну строчку налево, а следующую направо, так как будто вол пахал поле сначала в одну сторону и после в другую.
Клинопись так же можно было читать в полной темноте пальцами, что обычно и делалось, когда света в нишах не хватало.
-Когда вы выезжаете?- Наконец спросил жрец.
-Завтра на рассвете.
-Я поеду с вами. Ждите меня у северных ворот.
И не сказав больше ни слова, он удалился так же неслышно, как и пришёл. Собака, явно потеряв интерес к происходящему, снова отошла в сторону и легла в пыль, совершенно успокоившись.
На следующее утро, когда солнце только показалось над городской стеной, малый караван уже стоял у северных ворот. Всего пять верблюдов и одна лошадь, которых обычно ставили впереди, что бы задавать ритм ленивым домашним верблюдам. На ней же обычно ехал главный караванщик или страж каравана, но на этот раз там восседал младший жрец, совмещавший в себе и проводника и охрану. Обычно жрецам позволялось носить лишь ритуальные кинжалы, но в пути любое другое оружие было допустимым и уместным.
С приглушённым стуком подъехал на маленькой пятнистой лошади жрец из храма молчальников со вчерашней собакой.
- Приветствую вас, путники. Пусть наши добрые намерения дадут нам добрую дорогу. Я же поеду в конце каравана. - Только и сказал он.
-Как будет угодно Ахуре Мазде и да оградит он нас от Ангро Манью.
Стражник отдал печать города Мактубу, и, ворота с песочным шумом раскрылись, пропуская неспешных верблюдов в северное ухо города, через которое иногда доносились вести из Ниневии.
Мактуб, покачиваясь на подаренном людьми азери верблюде, наблюдал как поднимается солнце над степью и думал, что столь странного начала путешествия, да и поручения у него ещё никогда не было. Он по поручению одних незнакомых людей направлялся к другим незнакомым людям в компании человека, который даже не спрашивая на то согласия Мактуба отправился с ним. Утешало его только две вещи и первая среди них та, что Нинневия- родной город Ганешшты, и, как знать, быть может она там, а вторая, что возможно молчальник сможет объяснить ему различие между огненным цветком, который он носит на груди от браслетов и поясов в виде змей, кусающих себя за хвост. Хотя для начала он должен хотя бы назвать себя.
Проезжая очередной межевой камень на полях, Мактуб обернулся, что бы посмотреть далеко ли они отъехали от города, и увидел городские стены квадратом сползшие с холмов земли Арья Вэйджи.
Молчальник покачивался на лошади и бросал в собаку мелкими камушками, которые она пыталась ловить пастью. Караванный ход скучнейшее занятие и развлекать себя в пути себя в пути - дело каждого. Кто-то поёт себе под нос, кто-то дразнит позади идущего верблюда, кто-то дремлет, кто-то думает. Причём делают это все не сговариваясь по очереди и вразнобой.
Его уже начинало укачивать, но он знал, что это проходит через некоторое время, и, только если ты в первый раз на верблюде на первой стоянке тебя может вырвать ночью. Однако это путешествие для него не было первым - уже много раз дороги приводили его на юг к Вавилону и на запад к Сиппару. По этому он привык к одному вечернему приёму пищи, шороху ног верблюдов, качающемуся горизонту, и, приезжая в города становилось странным, что вечерами земля не убегает из под ног, а усталость не прокрадывается через ноги, но накрывает сверху куполом. И тут он начинал понимать кочевников, чьим смыслом было бесконечное перемещение с пастбища на пастбище. Но путешествие жреца не прекращается ни тогда, когда он слез с верблюда, ни даже тогда, когда его душу, призовут на небо. И тогда тебе кажется, что тебя настоящего спрятали в тебе ненастоящем.
На горизонте появился большой караван, направлявшийся, очевидно, из Ниневии, но шедший в сторону Мидии. В небе кружили вечные спутники караванов - грифы, как напоминание о разбойниках, отсутствие воды, и хищных зверях в лесах. Случалось даже так, что они просто летали по караванным тропам без каких-либо караванов, и это было спасением для одиноких путников и беглых рабов - ты мог или попасть в город, или сразу на небо с грифами. Лучших похорон Авеста не знала и лучшего сравнения для зла, которое может стать добром, придумать было сложно.
Тут жрец ехавший впереди обернулся к Мактубу и низким грубым голосом что-то сказал на арамейском, его родном наречие. После чего, видимо вспомнив, что сказал то, что не все смогут понять (хотя образованный жрец знал не меньше трёх языков, включая местный диалект) сказал на привычном в Ашшуре диалекте.
-Лошадь чует опасность, Мактуб. Нам лучше идти горами.
-Но мой верблюд ничего не чует, Хторшшет.
-Верблюды могут искать воду в пустыне, но не лёгкий путь в лесу.
-Мы не можем задерживаться в пути- провианта рассчитано на семь дней пути.
-В таком случае мы можем стать провиантом для грифов, Мактуб.
-Значит, мы отправимся на небо, быстрее.
Жрец не сказав более ни слова, вновь отъехал к голове каравана.
" А грифов и впрямь больше чем нужно на такой караван и все они куда-то летят". - Подумал про себя Мактуб. Обернувшись ещё раз на молчальника, он увидел, что тот дремлет, обняв лошадь за шею.
Солнце качалось прямо над головами. Воздух уже подрагивал от жары.
На склоне горы Мактуб заметил трёх быков с огромными рогами, и, подумав, что при такой жаре всё-таки проще передвигаться в прохладном кедровом лесу, в который они уже въезжали. Обернувшись ещё раз на склон, быков он уже не заметил.
Кедры зашумели над ними, обдав хвойным ароматом, от которого сразу же закружилась голова, но спустя мгновение всё прошло, и только лесные птицы подпевали ветру в кронах. Верблюды протяжно заревели, требуя отдыха, но до заката было ещё время.
Время. Точнее Ассирийцев никто не мог его вычислить. Ни вавилоняне с их шестидесятеричной системой счисления, пригодной лишь для строительства и расчетов перемещения дальних звёзд. Ассирийцы же использовали двенадцатеричную систему счисления и точнее вычисляли время, текущее на земле от заката до рассвета, и от одного таяния снега до другого. Три, шесть, двенадцать, двадцать четыре, тридцать, шестьдесят - эти числа знал каждый безбородый юнец. Они отражали и день, и год, и тысячу лет, и время до потопа, и
день прихода нового Зордиаштра. Но вычислить, не значит управлять, и всё равно они продолжали двигаться по стреле времени спиной вперёд, не в силах понять, что стучатся в дверь, которую сами же и нарисовали.
Караван продолжал своё неспешное движение уже под пологом кедрового леса, где птицы перепархивали с дерева на дерево, а под ногами верблюдов то и дело хрустели ветки.
Кедр - священное дерево, и, опасаться следовало лишь львов и демонов кедровых рощ Хумбаба, уничтожавшего всякого, кто ведёт себя неуважительно по отношению к его владениям. Но в этом не было такой явной необходимости - кедровое масло использовалось в храмовых службах, а древесина, не теряя запаха и прочности веками, в строительстве храмов и потому иногда ценилось дороже золота, стекавшееся со всех концов Арья Вэйджи.
Нагревшиеся на солнце серьги начали понемногу остывать и массивные скифские браслеты на запястьях и более изящные египетские (с головой ибиса с зелёными глазами) на плече, холодили тело. Украшения носили все, кто мог себе их позволить без разделения на мужские и женские, к тому же ими можно было расплатится за еду и постой. Правда, серьги, которые обычно носили лишь мужчины, со временем переодевались на женские уши, в знак того, что женщина будет слушать мужчину, подарившего серьгу.
Постепенно голоса дневных птиц уступили место сумеречным, верблюды заревели ещё настойчивее и Хторшшет остановил караван на берегу лесного ручья. Люди заметно оживились, и, спрыгивая на землю разминали затёкшие за время езды ноги. Развьюченных верблюдов стреноживали на берегу ручья. Несколько человек ушли за ветками для огня, другие же подготавливали место ночлега. Жрец из храма молчальников, отвел свою лошадь к ручью, и, с совершенно безучастным видом уселся на землю, трепля свою слюнявую большеголовую собаку за ухом. Собака к чему-то принюхивалась, водя мордой из стороны в сторону, зажмуривая при этом глаза, но при этом сидела, не выражая беспокойства.
Вскоре принесли толстые ветки, и, ломая их и рубя большими бронзовыми ножами, сооружали костровище. когда оно было готово, Мактуб подошёл его разжигать. Если в караване был жрец, то кроме него никто не мог давать жизнь священному огню Ахуры Мазды, к тому же среди священных кедров. Сняв с левой и правой руки массивные золотые браслеты, где кроме драгоценных камней были вплавлены куски кремния и несколько раз, он щёлкнул ими, направляя искры в сухие иглы, и, через мгновение лепестки пламени расцвели и распространили запах смолы.
Жара стала постепенно растворяться в запахе кедров, люди начали рассаживаться вокруг огня, держа наготове котелки с водой и дожидаясь того момента, когда прогорит большая часть веток - всё, что можно было приготовить на огне из съестного должно быть приготовлено лишь на углях. Котелки с водой были поставлены на угли, куски мяса обсыпанные специями закопаны в глубину в закрытых с двух сторон плоских жаровнях. Гомон разноязычной речи оживился, когда вода забулькала, и запах жареного мяса привлёк собаку молчальника, подошедшей к огню так близко, что её жёлтые глаза стали почти красными, мерцавшими иногда зелёными бликами. В воду были брошены хвоя, имбирь, мята и корица с шафраном, и, тогда все, приложив пальцами ко лбу, губам и левой руке или сердцу, что означало фразу "благие мысли, благие слова, благие дела" сели, подогнув ноги под себя, зачёрпывая деревянными или бронзовыми чашами пряную воду и беря руками куски жареного мяса, ломая сухие лепёшки и отправляя всё в рот. Постепенно котелок опустошался, остатки еды были отданы собаке, стреноженные верблюды ревели на появляющиеся звёзды. На плечи были снова наброшены широкие шерстяные рубашки с большими вырезами по середине, и лица украшенные сполохами углей постепенно стало покидать напряжение дня.
-Хторршет, ты заметил, сколько грифов летает по караванным путям? -Спросил один из караванщиков с разноцветными глазами, теребя пальцами толстые чёрные волосы.
-Вот у тебя разноцветные глаза, ты стало быть и должен взглянуть и в прошлое и в будущее, а мне необходимо лишь не сбиться с пути, Чакри.
-Лучше бы ты глядел на свои ноги, а то вон гляди - уже дымишься...
Нет, в самом деле, неужели Ангро Манью идёт рядом с нами одними тропами? Ведь их никогда не было столько много...
Лишь треск углей и шум ночных мотыльков были ответом в этой тишине.
-Просто началась война. Грифы всегда чувствуют войну раньше военноначальников. - Ответил в темноту молчальник, рисующий что-то на земле палочкой кедра.
-И кто же пошёл на нас войной? - Спросил Мактуб.
- Мидийицы.
-Откуда тебе знать?- Мактуб приподнялся и уставился на светловолосого голубоглазого молчальника. В вышине заухала сова, и один мотылёк влетел прямо в угли. Все переглянулись и уставились на молчальника, который продолжал чертить на земле кедровой палочкой.
-Надеюсь, вы простились со всеми, с кем хотели проститься, потому что вы можете больше не увидеться - у этого каравана не будет обратного пути. Мидийцы завтра будут у стен города, и, прежде чем Ашшурбанипал пошлёт войска на подмогу, они уже уйдут дальше на запад.
-Значит, они идут не в Ниневию?- Спросил кто-то из темноты.
-Они идут не в Ниневию. Но это не должно вас волновать - написанное небесным стилом не сотрёшь оружием.
-Это ты прочитал в том, что принёс тебе я?- Спросил Мактуб.
-Нет, там написано совсем про другие события, которые случатся только через пятьсот лет.
-Тогда к чему такая спешка? - Ухмыльнулся в бороду один из жрецов.
-Мы уходили не от войны, а спешили к миру.
Кто-то ещё зачерпнул из котла деревянной чашей, и, приглушённо покряхтывая, отхлебнул.
-Всё это не имеет значения. Мы уже несколько раз завоёвывали города, а потом уходили из них, что бы успеть к другим городам - они же, как ни в чём не бывало, продолжали жить. Так, наверное, будет и с Асуром.
- Я понимаю, Шакри, ты как храмовый воин шамура не чувствуешь, что война что-то противоестественное. Для тебя скорее мир непонятен больше, чем война.- Улыбаясь, сказал молчальник.
-Это верно! - хохотнул Шакри, с лицом усыпанным шрамами, как узорами - Помню, как однажды мы встретились с боевыми слонами, когда пошли к берегам Инда. Признаюсь, я чуть не обгадил своего верблюда, да и верблюд чуть не повернул назад. Но слоны оказались слишком неповоротливыми и слишком трусливыми.
-Шакри, вы выпустили на них боевых мышей?- Спросил рыжеволосый вавилонянин, который, как говорят, сбежал от огромных податей и во всём ценил только смех.
-Нет. Одним мы вспарывали животы, проезжая под ними, другим отрубали хоботы, третьих просто объезжали стороной. Те слоны, что видели это просто поворачивали назад и топтали своих, убегая прямиком домой, а нам ничего другого не оставалось, как только бежать за ними, добивая оставшихся в живых.... Да.
-Но вы победили, Шакри?- Снова спросил рыжий.
-Да. Мы победили. Я думал, что слонятиной можно будет питаться очень долго, но, оказалось что у них съедобны лишь хобот и брюшина с потрохами. Грифы не успевали расправляться с ними, и нам пришлось оставить город из-за зловония. Когда мы вернулись туда, там сновабыли жители, которые ушли раньше. Из всей добычи только драгоценности, женщины и фураж, и всё не самое лучшего качества. Да...
Шакри замолчал, похрустывая суставами пальцев, глядя в огонь почти остекленевшими глазами, вспоминая тех, кто остался лежать с боевыми слонами на одном поле.
-Вот все вы ассирийцы такие. Лишь грубость, и страх бегущий впереди вас - главное ваше оружие.- С грустью в голосе процедил сквозь зубы рыжеволосый вавилонянин - Может быть, если бы вы не распускали впереди себя слухи о своей жестокости и беспощадности - вы бы и сами перестали в неё верить...
-И перестали бы побеждать.... В этом вся Ассирия - здесь рождаются для войны, живут ради войны и умирают из-за войны. -Вновь сказал молчальник, бросив в огонь свою кедровую палочку.
-Ну что же, пора спать, -сказал наконец Хторшшет обрывая воцарившееся молчание, потягиваясь и зевая- завтра предстоит не самый лёгкий переход. Лучше быть отдохнувшим, только таким людям Ахура Мазда дарует ясность мыслей и чистоту помыслов.
Все начали потягиваясь подниматься с земли, стараясь встать одновременно на обе ноги, не давая предпочтения ни правому, ни левому.
-И всё-таки верблюды неспокойны.- Медленно и чуть покачиваясь с пятки на носок, глубоким грудным голосом поговорил куда-то в темноту Хторшшет.
-Они всегда неспокойны, Хторшшет. В этом их суть. Не переживай за верблюдов - переживай за себя.- Ответил молчальник, положив ему руку на плечо.
Постепенно, все разошлись. Кто-то пошёл лежать к деревьям, кто-то к верблюдам, завернувшись в грубые холсты из верблюжьей шерсти, кто-то так и остался около углей.
Когда утро уже защекотало пятки росой, а солнце только открыло свое веко, разглядывая обитателей просторов Арья Вэйджи и следя за тем сыт ли скот и спокойны ли крылатые быки, и много ли добрых дел следует за добрыми словами и благими помыслами, у затухающего костра просыпались первые караванщики. Не спеша, смотав грубые шерстяные одеяла и подбросив их несколько раз, уложили их в плотные седельные подушки, подбросив несколько кедровых веток в просыпающееся пламя, и, прикрикивая на лежащих верблюдов гортанное "цо", проходили, слегка подталкивая их ногами.
Внезапное замешательство остановило привычные оклики караванного утра - один верблюд так и остался лежать невзирая на всё усиливающиеся пинки и крики. Как оказалось - это был верблюд Хторшшета, да и сам он лежал без движения, завернувшись с головой в одеяло. Когда к нему подошли ближе и развернули одеяло, оказалось, что и он и верблюд лежали без голов. После этого уже все подскакивали едва раскрыв глаза от причитаний караванщиков, кучей сбившихся вокруг лежащих тел.
-Скорее всего это Хумбаба, мы ведь не отдали ему должных почестей. -Сказал кто-то тихим голосом из-за спин.
-А быть может и лев.
-Вот почему он так прислушивался к верблюдам - они его предупреждали, но не знали, что он не знает никакого языка, кроме арамейского.
-Ты ведь то же не знал.
-Я то не знал... Кто же его будет хоронить, его фарн до сих пор в теле - Хумбаба это был или лев, но они закрыли ему выход наружу.
-Его должна хоронить собака. Вот что!
Все закивали и повернулись к молчальнику. Он же, держа собаку за ухо, проходил сквозь толпу. Большеголовый пёс обнюхал верблюда и Хторшшета и уселся рядом с ним, положа на него лапу-ритуал осмотра собакой - Сагдид, был закончен.
-Верблюда нужно оставить на месте, Хторшшета можно отдать грифам.
Помогите мне его отнести, собака сказала можно.
Четверо человек, раздевшись до гола, взяли его с разных сторон, перенося к центру стоянки. Другие же развернув под ним его одеяло, отошли в сторону.
Мёртвое тело нельзя класть на голую землю, нельзя нести его одному, а если из него не вышел фарн, бессмертный и неуничтожимый, то и вообще притрагиваться. Однако собака считала его уже готовым к переходу вверх. Когда не оставалось людей для совершения погребального обряда, тело можно было перенести с помощью собаки- животного Ахуры Мазды, которой в доме полагалась доля мужа, если в доме не жил ёж, который иголками похож на солнце.
Хторшшета положили на одеяло, раскинув руки и ноги в стороны, раздели до белой рубашки и штанов и оставили на съедение птицам.
Мактуб на память прочитал очистительную заупокойную молитву Ахуре Мазде и отдал знак собираться в дальнейший путь.
Теперь впереди каравана на лошади Хторшшета ехал Шакри, который уже не раз ходил от Ниневии до Вавилона и от Вавилона до гор на севере, ограждающих Ассирию от кочевников.
Молчальник с собакой по-прежнему был в хвосте, перед ним был рыжеволосый вавилонянин, сидевший на верблюде свесив ноги вбок, перед ним ехал разноглазый Чакри, затем здоровяк Ахтушатеп, Мактуб, и, похожий на сухопарого прокопчённого солнцем египтянина, Ахриманшшат. Постепенно кедровый лес заканчивался, сменяясь чахлыми кустиками, а то и совсем переходя в степь, над которой поднималось марево утреннего тумана, рассекаемого верблюжьими ногами и испарявшееся на солнце. Где-то на линии горизонта были заметны фигуры диких быков и среди них три отделились и полетели в сторону в сторону восхода, на восток. Так иногда случалось, что священные быки были среди обыкновенных, ограждая их от ненужных охотников, а себя от любопытных взглядов. Тяжело взмахивая крыльями, они улетали к восточным холмам, наперерез грифам, летящим на юг. Ещё где-то далеко на горизонте были заметны гонцы, на тонконогих лошадях, проносящиеся в разных направлениях. Степь не выглядела пустынной, если смотреть на линию горизонта. Вблизи же, если закрыть глаза, то только запах трав и стрёкот кузнечиков был ещё одним спутником, а не приближающиеся войска и священные быки улетавшие прочь от опасности.
Караван продолжал движение на запад к стенам Ниневии, где рассыпались в разных направлениях боевые отряды, лазутчики, рассылающие слухи впереди войска о его жестокости и о милости к сдавшимся. Верблюды покачивались, как от дуновения ветра и звенели сбруей, по которой их можно было услышать ночью.
"Подумать только, всего в двух птичьих перелётах отсюда, где-то живут эти зленные глаза, - подумал Мактуб,- если не возможно встретится, то хотя бы увидеть. Ведь в последний раз мы простились лишь во сне. Видимо, этому сну не суждено стать явью".
"Но ведь ты знал, что это должно было закончиться. В этом было твоё безрассудство, но и твоя смелость".-Голос прозвучал у него прямо в голове, так как будто кто-то говорил с ним рядом.
Он оглянулся и увидел молчальника, пристально и с полуулыбкой глядящего на него из хвоста каравана, который приложил руку к груди и сделал храмовый жест приветствия. Автоматически он ответил ему тем же знаком.
"Не переживай, кругом слишком много людей, а разговор важный".
"Получается, вы можете читать мысли?"-Спросил Мактуб- "Кто же вы всё-таки такой?"
"Да, могу. Но мне это не доставляет ни удовольствия, ни труда. Я жрец храма Зерван Акарана, хранителя вечного времени. Каждого из нас зовут по имени Зерван. Мы не имеем возраста и особенностей и вскоре мы разойдёмся по всему миру, как когда-то ушли в землю Инда, Красному морю и на север к племенам Мурома"
"Вы то же куда-то идёте?"
"Да, я покидаю Ассирию. Эта война будет для неё последней. (*) Возвращаюсь туда, где была страна Хайрат, в северных землях".
"Что же вы хотите от меня? Чем я могу помочь вам, и чем вы мне?".
"Ты можешь увидеть свои зелёные глаза, но после этого пройти обряд Ясны в ближайшем селение и после этого скитаться по просторам Арья Вэйджи провожая странников от восточных гор до Красного моря....После этого вы сможете быть вместе".
Тишина обрушилась на него вместе со стрёкотом кузнечиков, как будто всё это ему показалось. Только приглушённый шорох ног верблюда о траву и улыбка молчальника напоминал, что это всё ему не показалось.
К стенам Асура, наверное, уже подходят войска парфян, Ниневия, вскоре будет осаждена Мидийцами, и вскоре останутся одни руины, какими руинами будет, возможно, и его жизнь. Бесконечное странствие жреца по просторам и временам. Наверное, Зервану можно доверять, если уж он может читать мысли простых смертных, то уж навеное и замыслы царей для него лишь клинопись на воловьих шкурах. Но что его слова могут означать? Что могут означать слова человека, возможно потомка Богов, пришедших со звёзды Мицар?
"Я согласен". Как можно громче подумал он. "Интересно, на каком языке мы сейчас молчим для остальных?" Подумал он и оглянулся на спутников, дремлющих между горбов верблюдов.
"Навстречу нам движется караван. Твои глаза там."
Действительно, на самом краю горизонта показался большой торговый караван, двигавшийся в сторону Ассура параллельно их каравану. Караванные тропы пересекались, скользили друг по другу, ведомые звёздами, засухой и войнами, как линии рук на ладони.
Из-под ног далёких верблюдов поднимались тонкие струйки пыли, уносимые лёгким ветерком, так, что казалось, что навьюченные животные плыли по воде. Чёрные силуэты раскачивались между горбов, воины конвоя скакали позади и впереди, готовые первыми принять нападение и умереть, если это понадобиться.
Они с неотвратимой медлительностью приближались, и, ему даже стало казаться, что на четвёртом верблюде знакомая осанка и зелёные звезды чужих глаз приближались по путям, неведомым ни одному звездочёту Вавилона. Звон металлических бляшек на покрывалах скоро превратился в пустой шум в ушах и перед глазами поплыли розовые круги. Когда они проезжали вдоль каравана, в черном тюрбане и уходящей от уха до уха чёрной ткани открывающей только глаза, время на мгновение остановилось и превратилось в плохую нескончаемую вечность, ничего не выражавшую, с гулкой бесконечностью молчания. Последнее, что он успел заметить, это то, что змеиный браслет исчез с руки и после этого, он двигался по степи, не слыша и не видя ничего, погруженный в глубину себя самого.
Из внутреннего оцепенения его вывел Зерван, дотронувшись до его плеча.
-Солнце скоро будет в зените. Мы подъезжаем к селению.- Он мгновение помолчал и продолжил.- Там мы пройдём обряд Ясны.
-Хвала Митре, держащей обещания.- Начал отвечать Мактуб, немного осипшим голосом, от непродолжительного молчания.- Я выполню свою часть.
Домики деревни напоминали разбегавшихся в панике маленьких квадратных муравьёв от места, куда упала искра пожара. Этой искрой был небольшой деревенский храм с сидящим на его ступенях жрецом заотаром. Караван с фырканьем остановился, и стреноженные верблюды улеглись перед домом заотара. Остановка предполагала быть не продолжительной и поэтому их даже не развьючивали.
Зерван о чём-то наскоро переговорив уже выводил белую козу, направляясь с ней по ступеням вверх. Мактуб, перекинув через плечо мешок знаком позвал с собой разноглазого Чакри и стал подниматься вслед за белой козой.
-К чему бы вдруг мы делаем обряд очищения?- Спросил Чакри
-В той роще где был Хумбаба наверное были и Дэйвы.- Ответил он, но где-то внутри него всколыхнулось другое значение слова Ясна на сакральном сумирском языке древних аккадийцев - жертвоприношение.
-Разве нельзя сделать очищение одним словом? Ведь когда-то Зордиаштр одним словом изгнал Дэйвов из земель Арья Вэйджи.
-Иногда нельзя. Слово, конечно многое может сделать,- начал говорить Мактуб, тяжело поднимаясь по ступеням,- вот однажды кто-то бросил в Зордиаштра на базарной площади гнилой гранат в спину, выкрикнув, что если его учение верно то он ослепнет.
-И что же?- Остановившись, спросил Чакри.
-И сразу же ослеп.- Сказал Мактуб, глядя в его тёмно синий глаз. И после того как перевёл взгляд на карий глаз, добавил - А потом, отойдя дальше, крикнул, не оборачиваясь: "А теперь смотри новыми глазами!".
