Вот так, не по-человечески, чисто по-женски - ничего не объясняя. Пожала плечами, улыбнулась виновато и счастливо...А у Корягина, как нарочно, во рту пересохло, язык, будто скотчем к небу прилепили - так и не смог спросить, где жена прятала заранее собранный чемодан. Почему-то этот вопрос больше всего тревожил. Воображение рисовало жуткие картины тихой подлости. Вот спит на супружеской кровати Корягин, уютно похрапывая и невинно полуоткрыв рот. А его супруга Ксения встает голая с кровати (она всегда спала голая) и крадется к шифоньеру, затаив дыхание и оглядываясь...Стоп! Внезапная мысль пробивает мозги навылет - кровать! Все дело в кровати! Он даже застонал от осознания того, насколько все гениальное просто...
Три дня назад друзья подарили им кровать. На годовщину свадьбы. Новую, широкую кровать, с модным гиппоаллергенным матрасом. Никто из друзей не мог без запинки произнести мудреное слово "гиппоаллергенный" ...Так в дружной компании обнаружился чужак. Откуда не возьмись взявшийся модный писатель философских притч - Никки Браславский. Он один спокойно, бегло, без нажима произносил заковыристое слово, и смотрел со сдержанным достоинством и слегка свысока на разомлевших от его образованности местных дам. Каким ветром занесло сюда писателя - никто не знал. Но был он красив, любезен, импозантен и ловко ухаживал за Ксенией, что не очень нравилось Корягину.
Главным событием того вечера было все-таки то, что супругам подарили новую кровать. А новые кровати, как известно, отличаются тем, что не скрипят, когда жены среди ночи встают и начинают складывать свои вещи в чемодан.
Корягин широким целеустремленным шагом прошел на кухню, выпил воды из под крана и стукнул что есть силы огромным кулаком по посудному шкафу. Загремела похоронным звоном посуда, покосился старый дешевенький шкаф.
- Эх, была бы старая кровать!!! Уж она бы заскрипела, как положено. Не ушла бы стерва! ,- он выбежал из опостылевшей квартиры. Громко хлопнул дверью. Услышал, грохот - наверное рухнул со стены покосившийся посудный шкаф. Ну и хрен с ним!
Грустно шел Корягин по улице, во вселенской обиде на весь мир раздавил переползающую дорогу гусеницу, футбольнул пустую пластиковую бутылку емкостью в один литр. Хотел попасть в открытое на первом этаже серой хрущевки окно, но бутылка, совершив неизвестную фигуру высшего пилотажа, улетела куда-то за угол. Отправившись на поиски бутылки, увидел, как Егорыч на своей синей "шестерке" гоняет по улице визжащую старушку. За гонками с интересом наблюдал участковый Шнурков, которому Егорыч сунул на бутылку за невмешательство в веселую забаву.
- Свисти, - потребовал Корягин.
- Зачем это?- флегматично осведомился Шнурков.
- Мне Егорыч нужен.
- Оплачено пятнадцать минут.
- Свисти, беру его на себя, - заверил Корягин.
Егорыч, увидев в рестрепанных нервах приятеля, понял, что тот нуждается в срочной помощи. Они зашли в ближайшую пивную, гордо именующуюся пабом. Сели за пыльный пластмассовый столик. Заказали бледному ушастому официанту пива и рыбы. Тот заказ принес быстро, еще и пыль на столике протер рукавом рубашки.
- Я б тебя к себе пригласил, - оправдывался Корягин, - но сам понимаешь, не могу я сейчас там находиться. Все о ней напоминает.
- Каюсь, Семен, - признался Егорыч, - это я писателя тогда к вам в гости пригласил. Я, он мне сказал, собираю материал для новой книги. Я и пошел ему навстречу. Думал - человек, а он что гад...
- Так это она к нему?
- А ты не знал? - Егорыч от изумления рот раскрыл, - настоящее имя это козла Павел Карелин. Не помнишь такого?
Сверкнула, извиваясь, молния. Ударил гром. Отзвуками залетев в Корягинское сердце. Карелин... Карелин... Вроде слышал... Но кто он, не вспомнилось.
- Вот сказт, Прорыв, почему?! Ну не яркийя, невезучий! Да, и с работой не повезло, и квартира старая, и машины нет, и детей, но ведь столько лет вместе, всё ладом, всё хорошо было... И ужинали всегда вместе, и в постели не брёвнами лежали! Вкусы пусть разные - она всё книги читает, а я телек люблю смотреть, ну так у кого всё совпадает то?
Егорыч потрепал Корягина по плечу, вытерев об его рубашку жирные, в копченом сале, пальцы руки. Семен покосился - Егорыч руку тот час убрал, пробормотав невнятно:
- Никакого сервиса. Салфеток и тех не выдают, - и, немного помолчав, продолжил, ты это правильно, Семен, решил. Вертать бабу надо. А писателя этого в такую историю завернуть, что буквы позабудет.
- Я убью его! Кирпич на голову - вот и вся история, - угрюмо отрезал Семен.
Егорыч несогласно замотал головой.
- Эх, простой ты человек, Корягин. Одного ты не понимаешь. Она отчего ушла-то к этому писателю?
У Семена глаза блеснули недобро:
- Ну, это я как раз знаю.
- Ну и?
- Это оттого, что диван нам новый подарили, а старую кровать мы выбросили, а новая не скрипит зараза совсем, - Семен в сердцах стукнул кулаком по столу.
Егорыч часто заморгал выгоревшими короткими ресницами.
- Кровать-то тут причем? У писателя этого и вовсе никакого дивана нет. Матрац на голом полу. Там и кувыркаются...
- А ты откуда знаешь?! - глаза Корягина потемнели от ярости. Он схватил Егорыча за тонкое, в пупырышках горло.
- Знаю, - захрипел Егорыч, - Моя Маруся ходит прибираться к этому писателю. Она всю его обстановку знает.
Семен отпустил Егорыча, тяжело обмяк на стуле:
- А что ж это, модный писатель, а спит на полу?
- Богема, - понимающе протянул Егорыч. - Ксения твоя ушла к писателю этому, потому что он личность неординарная, понимаешь? Так что кирпич на голову - это не выход из ситуации.
- А какой выход?
- Убийство - последний довод политиков, убийство по личным мотивам - типичное пижонство. Да и эффекта ноль. Ну, убьешь ты его, а жена твоя и мертвого этого писателя любить будет.
- Ну, уж не настолько он неординарный, чтобы даже мертвым живую бабу удовлетворить, - резонно заметил Семен.
- Тьфу ты, чепуха какая тебе в голову лезет! - возмутился Егорыч. - Я тебе говорю, что она духовно хранить ему верность будет. Ду-хов-но!
- Духовно? - переспросил Корягин и вспомнил тяжелые упругие груди с темными, как вишня сосками, белые покатые плечи, полуоткрытый от страсти рот, горячее, как июльский ветер дыхание...
- Пусть хранит ему духовную... верность. На том свете, - произнес Семен хриплым голосом.
- Темный ты человек!- Егорыч не удержался и треснул Корягина кулаком по лбу,- потом продолжил,- я знаю, к кому обратитьмя, слушайся меня.
Когда заговорщики пришли в хижину на реке, их третий не то, чтобы друг, но единомышленник Никола Тропин ничем таким особенным не занимался. Он рубил дрова, и пот крупными градинами слетал с красно-коричневых бицепсов и узкого лба. Увидев гостей, Никола отбросил топор в сторону и, дернув лысой головой в вязаной, лимонного цвета шапочке, произнес:
- Ыы...
- Он нам не рад, - перевел Егорыч
- Понял, -кивнул Семен, и тут же, как было условлено, извлек из-за пазухи литрушку водки.
- Угу...- протянул Никола, выстрелив маленькими глазками в Корягина.
- Мало, - прошептал Егорыч
Корягин достал из заднего кармана штанов поллитру. Ничего не говоря, Никола повернулся и пошел в хижину. Егорыч и Корягин переглянулись и двинули за ниМ.
Из закуски у Николы оказалась только вонючая вяленая рыба. Корягину даже показалось, что в вялой рыбьей плоти шевелятся маленькие, похожие на белые реснички червяки, но Никола взглянул строго, и Семен не стал больше сильно присматриваться к предложенному угощению.
После распитой поллитры Никола спросил:
- Зачем вы пришли?
- От него жена ушла, - начал Егорыч, кивнул на Семена.
- К писателю, - уточнил тот.
- Не люблю, - тоном человека с непоколебимыми жизненными принципами изрёк Никола.
- Аналогично, - поддакнул Егорыч, - так вот. Жену надо бы вернуть.
- Ы... пустое. Каких-нибудь двадцать - тридцать лет, и писатели вымрут как динозавры. Бесполезнейшая профессия в эпоху визуализации, виртуализации материального и материализации виртуального...
- Так-то оно так, - убежденно закивал Егорыч, не понявший ни полслова, - но парень тридцать лет ждать не может. На кой ляд ему его жена через тридцать лет?
- Не нужна она мне через тридцать лет, - подтвердил Семен.
- Да... Старуха у разбитого корыта, заезженный образ, - Никола глубоко затянулся сигаретой и медленно, задумчиво выпустил дым кольцами.
- И старуха ему никакая не нужна, - досадливо нахмурился Егорыч,- ты, слышь, Никола, въезжай в то, что тебе говорят.
- Кирпичом по голове - самое милое дело, - деловито ответил тот.
- Вот и я говорю - кирпичом! - обрадовался Семен.
- Ты погоди, Тропин! - возмутился Егорыч,- я тебя как умного мужика рекомендовал, а ты "кирпичом". Несерьезно...
- Зато правильно, - флегматично стоял на своем Никола.
- А помнишь, - перешел на интимный шепот Егорыч, ты мне по пьяни один раз признался...
- Ну ты вспомнил. По пьяни. Я давно в завязке. До белых чертиков не напиваюсь. Печень не контачит, - Никола опрокинул еще рюмку.
- До белых чертиков может и нет, - ехидно продолжал Егорыч, а до черных кошек?
Никола вздрогнул всем телом. Над столом нависла такая тишина, что Корягин припомнил свою давнюю кандагарскую контузию и помотал головой, пытаясь вернуть себе слух.
Тропин вышел, но через несколько минут вернулся. В правой руке он держал черную кошку, по всей видимости, мертвехонькую. Хозяин хижины угрюмо бросил труп на стол
- Что это? - оторопело спросил Семен.
- Мумия египетской черной кошки, - Никола снова закурил.
- И на кой она мне?
- А ты у Егорыча спроси.
Егорыч деловито ощупывал морду и хвост забальзамированного зверя.
- И как это действует? - осведомился, глядя на Тропина.
- Безотказно. Ночью, в полночь, надо шепнуть имя жертвы, и кошка сама ее найдет.
- Ты хочешь сказать, что эта тварь по ночам оживает? - поежился Корягин.
- Ей достаточно взглянуть жертве прямо в глаза. Если у человека был талант, он исчезает бесследно в ту же минуту... Я на себе испробовал.
- У тебя был талант?
- Он был поэтом, - ответил Егорыч за Николу.
- А зачем?
- А зачем мне эта дырка в голову?
- И талант пропал бесследно? - не унимался Корягин.
- Да, - задумчиво ответил Никола, - только иногда в полнолуние...
- Что? - в один голос спросили Корягин и Егорыч.
- Да ничего... выть хочется...
Они ещё немного посидели, потом отчалили, отказавшись от чая с сухариками - чай, не бабы, и ушли, оставив хозяину полную бутылку водки взамен кошки. Полная Луна светила сверху жутким мертвячим светом.
Зашли снова в паб, потом распрощались под засыпающими фонарями уже под утро. Возле дома Корягин долго не мог сообразить, откуда у него в руке дохлая черная кошка. Самое жуткое было в том, что глаза ее были открыты и светились ярко-красными кругами. Корягин заорал на всю улицу:"Сделай этого писателя Павла Коэлью вонючим козлом! Верни мне бабу, с-сука!" Кошка сверкнула глазами и, не раскрывая пасть, заорала на всю улицу долгое "Мяаааау", от чего Семену стало ещё страшнее. Он раскрутил труп и отшвырнул от себя подальше, заметив как в подвал метнулось что-то чёрное, огромное.
Утром подушка Корягина на пустой холодной кровати была мокра от пота и слез.
Он, обхватив голову, пошатываясь, подошёл к окну. Там на улице, на крышке от колодца сидел огромный черный кот. Фонари уже не горели, Луна спряталась, но ещё светилась красно-кровавыми кругами вывеска Парикмахерской.
Он позвонил Егорычу, сказал, что кошка ожила и сидит жирным котом на колодце. Морда наглая и мерзкая. А он, Корягин, сейчас выпьет пива и снова ляжет спать.
"Проснусь, протяну руку, а рядом она - родная Ксения...", - не договорил, а подумал. И тут взгляд его упал на лежащую на тумбочке книгу, что жена читала накануне бегства. "Пабло Коэлью"...
Вспомнил вчерашнее, глаза кошки, свой отчаянный крик... Сматерился и, выпив махом поллитровку пива, рухнул на постылую кровать. Первый раз в жизни он ревел, провожая в последний путь мать, сегодня был второй раз... Он метался по постели и орал, проклиная Коэлью, Тропина и Полнолуние.
Увы, Ксения не вернулась. А у Корягина с той самой ночи началась жуткая аллергия на черных кошек, да в полнолуние выть хочется...