Идти по снегу было трудно, а ветер задубевшими ладонями, холодными и шершавыми, бил по лицу и задирал полы плащей... Двое медленно шли по еле заметной дороге, похожей на опушённую снегом змею. Дорога вывела их из города два дня назад, провела по узкому, в дневной переход степному языку и нырнула в жидкий ольховник, бросив Двоих на произвол воющей зимней судьбы. Двое были одни, и их маленькие худые фигурки жалко пробирались по поросшей лесом ладони зимнего мира.

Первым, торя путь, шёл невысокий тонкий человек, и седину его припорошил лёгкий снег, а во взгляде его тоже был снег, потому что человек долго жил на вершине Самой Высокой Горы, и сияние снега навсегда слилось с сиянием его светлых глаз. Он сгибался - от тяжести ли заплечного мешка, от ударов ли ветра, этого он и сам не знал. Но упрямо защищал собой лютню, потёртую и холодную, и мальчишку двенадцати лет. А мальчишка, держа посиневшей рукой края плаща, смыкая его на своём горле, тоже пытался защитить свою лютню, с трещиной на правом боку.

Так они шли, пока Солнце не село прямо за кроны деревьев, пока Закат не потушил свой тёплый свет, свои солнечные угли, пока Звёздная Сеть не легла на посиневшее, ставшее глубоким и мягким, словно голос Человека Со Снегом Во Взгляде, небо. И тогда Двое сели прямо на снег, прислонившись спинами к одному дереву - то была сосна, ведь они на закате вошли в широкий, словно улыбка хитреца, сосновый бор.

- Нам нужно разжечь костёр, - сказал Человек Со Снегом Во Взгляде, не поворачиваясь к мальчишке. Мальчишку, кстати, звали Ученик, Думающий Слишком О Многом, но чаще всего он отзывался на слово Хэй. - Кстати, Хэй, где наше огниво? Будет трудно найти сухой хворост в такую погоду, но без огнива он нам не пригодится...

Хэю стало стыдно - сегодня, вытряхивая снег из сапога, он уронил огниво в придорожный сугроб, и отыскать два небольших камешка не смог. Человек Со Снегом Во Взгляде, приходившийся Хэю Наставником, ничего не сказал, ведь он шёл впереди, но Хэй не переставал думать, что скажет Наставнику на привале.

- Я потерял огниво сегодня днём, Хайнукко, - тихо сказал Хэй. Хайнукко было имя его Наставника, имя древнее, нечеловеческое, такие имена в старину давали богам, и никто не мог поручиться, что Человек Со Снегом Во Взгляде, носящий божественное имя, действительно Человек. - Я уронил его в сугроб и не смог достать - ведь мы шли так быстро...

- И ты не остановил меня?..

- Нет...

- Что ж, ты верный Ученик, Хэй. Ты знаешь цену каждой вещи, и ты сегодня оказался прав - дорога стоит дороже, чем два кусочка твёрдого камня. Но огонь, который мог бы спасти нас сегодня, дороже дороги. Поэтому сейчас мы должны добыть огонь.

Хэй вздохнул. Он любил своего Наставника, и трудно было смотреть, как голос Хайнукко, так похожий на тёмную синеву ночного неба, дрожит и ломается, словно первый осенний лёд.

- Мне нужна будет капля смолы. И я смогу согреть нас этой ночью.

Хэй встал, подтянул развязавшийся было пояс, проверил, на месте ли нож, - ведь он собирался сделать надрез на коре подходящей сосны, - и шагнул прочь от места ночёвки. Снег скрипел у него под подошвами сапог, пока он искал сосну, похожую на него самого - молодую, высокую и прямую. Хэй знал, как добыть смолу, чтобы не обидеть дерево - нужно было всего лишь попросить у дерева прощения, сделать чистый ровный надрез и... Капля смолы скатилась ему на ладонь, тёмно-коричневая в сумерках.

Но, увидев то, что принёс Ученик, Хайнукко лишь покачал головой.

Хэй отвернулся, пряча слёзы. Значит, он ошибся и сделал совсем не то, что нужно было, - Хайнукко сказал бы что-нибудь, если бы Ученик сделал небольшой промах. А может быть, нужно всего лишь больше смолы?.. И он сможет отплатить за неё своей кровью - ведь смола для дерева тоже собственная кровь...

Мальчик знал, что лучше всего смола течёт, если разрезать кору под веткой. Но ветви у сосен растут так высоко! Сероватые, в фиолетовых прожилках вен руки плохо слушались Ученика, когда он лез вверх по узкому шершавому стволу, но, добравшись до первой ветки с правой, солнечной, стороны, Хэй успел согреться. Он подумал, как мёрзнет сейчас там, внизу, его Наставник, сидя на холодном колком снегу, и с силой провёл ножом по левой ладони. А затем - прямо по стволу, стараясь достать до твёрдой древесины... Тонкая струйка смолы нехотя выползла из раны на стволе, и Хэй взял только одну каплю.

Но, когда исцарапанный Ученик с сосновой хвоей в волосах показал Наставнику ту смолу, что принёс, Хайнукко лишь покачал головой. И хотя уже было темно, Хэй увидел, что правый бок Человека Со Снегом Во Взгляде весь мокрый от крови. И из-под подошвы его сапога тоже струится маленький ручеёк... Хайнукко замерзал, его лицо белело в сумраке ночного соснового леса, и голос его был не громче хруста сломанного ветром тростника:

- Ищи, пока не найдёшь...

Хэй не знал, что делать. Наставник давно закрыл глаза, будто уснул, но снег вокруг него был уже совсем тёмный от крови, и остановить эту кровь было невозможно. А всё потому, что он, Ученик своего Наставника, не смог решить, как добыть каплю смолы в сосновом лесу. Он не знал, что делать, пока не услышал, как еле слышно скрипит от мороза пораненная трещиной лютня. И, пытаясь согреть хотя бы её, он провёл пальцами по струнам...

Хайнукко почти перестал дышать, и не стало видно пара, вырывавшегося из его рта ещё минуту назад. И тогда Хэй, растерявшийся от холода зимней ночи, который он не мог отогнать, понял, что Хайнукко не спасти. И начал петь, тихо и ломко, неловко подбирая слова - всего два слова: капля... смолы... капля смолы... капля... капля... капля... Во всём - в том, что холод резал его голые пальцы, в том, что его Наставник стал похож на статую из серого мрамора, в том, что он сам скоро станет таким же, была виновата она - золотистая капля смолы. И песня была о вине, о холоде и о зиме, но слова были всё те же - капля... смолы... капля... смо... лы...

И когда Капля упала с ветви ближайшей, старой, сероствольной сосны, пламя костра, зажжённого ей, осветило лишь Двоих, устало бредущих по зимней, похожей на алмазную змею дороге, и один из них говорил другому:

- Согреет лишь то, что ты получишь в дар. Просить тепла бесполезно, оно - как любовь, искусство и предательство. Приходит само.

ОЧЕНЬ ПЬЯНАЯ ДЕВУШКА

- Тебе так интересно пить вино, когда все ждут от тебя хотя бы слова?

На резкие, раздражённые вскрики поворачивались все посетители таверны, но быстро втягивали головы в плечи, отводили глаза и прикрывались плёнкой безразличия - кричавшие были пьяны. Не просто пьяны, как это бывает с бравыми воинами или уставшими крестьянами - воины пьют брагу, крестьяне - пиво, а пять забывших обо всём, кружащихся в мути перегара человек пили только вино.

- Смотри, Хэй, - Хайнукко повернул к Ученику тощее лицо, слегка тронул его за плечо и еле заметно кивнул в сторону пьяниц, - смотри и скажи мне: что с ними?

- Они пьяны, Наставник. - Хэй совершенно не понимал, какой прок в подобных вопросах Хайнукко, но отвечал в тон - тихо, серьёзно, совершенно не раздражённо.

- Ты уверен в ответе?

Хэй сморщил лоб - Хайнукко всегда спрашивал, уверен ли Ученик в своих словах, и даже если ответ был верным, Хэй пытался найти скрытый смысл в вопросе Наставника. Год за годом учения, всегда казавшегося разным, словно весенний ветер на морском берегу.

- Уверен, Наставник. - Слова перекатывались во рту, как костяные гладкие шарики.

- Они трезвы, если не считать их опьянения собственными обидами. - Хайнукко помолчал минуту, постукивая по столу длинным резным чубуком можжевеловой трубки. Пальцы менестреля ласкали старое дерево, чуть заметно шевелясь. - Они пьют много, но - посмотри на их лица. Что ты можешь мне сказать?

- Они... Они смотрят только друг на друга. У них дикие глаза, глаза, как у тех, кто... топится в кувшине с вином слишком часто...

- Ты смотришь не туда. - Наставник чуть заметно улыбнулся. Раньше Хэй думал, что Хайнукко улыбается только затем, чтобы обидеть и оскорбить собственного Ученика - думал, что эта улыбка - того, кто ощущает своё превосходство. Хэй понял совсем недавно, что эта улыбка - только насмешка Хайнукко над самим собой.

- Они - эльфы! - понял Ученик. Один из сидевших в углу всего на мгновение задержал на нём взгляд - и Хэй заметил сокровенный свет в его лице. Кроме того, все они были одеты в плащи с низко надвинутыми капюшонами - эльфы, находясь среди людей, старались не обнажать ушей.

- Не они, Хэй. Она. - Хайнукко чуть заметно кивнул в сторону смотревшего. И, словно поняв смысл разговора Двоих, он - или всё-таки она? - поднялся с места - тот, кто смотрел на Ученика. Сощурившись, словно пытаясь увидеть что-то сквозь туман или вспомнить нечто давно забытое, она полминуты смотрела в затылок Хайнукко, а потом стремительно, как брошенный нож, подошла к столу Двоих.

- Хайнукко? - её полусорванный голос звучал удивлённо и чуждо. - Снова Двое появились на земле?

- Смотри, Хэй, и запоминай хорошенько, - усмехнулся Наставник, поворачиваясь к гостье. - Вряд ли ты ещё раз увидишь ту, что бередит людские сердца больше двух тысяч лет... Здравствуй, Соловей. Это Хэй, мой Ученик.

- И ты не боишься? - Дерзкий, гордый взгляд пронзил Хэя, как двухметровое копьё. Она знала о людях всё, и не привыкла прятаться за это знание.

- Я учусь, и бояться мне не с руки. - Ученик словно смотрел в огонь, и его лицо начало наливаться кровью - то ли от смущения, то ли от невидимого жара.

- Достойный быть одним из Двоих. - Она смеялась! - Значит, Ученик Хэй. И Хайнукко, чей Снег не тает так же давно, как не гаснет огонь у моего народа. И вы сидите в грязном трактире, обсуждая, чем именно пьяны трое мужчин и одна женщина... Знаешь, Хэй, твой Наставник давно отчаялся понять, отчего пьянею я. И что заставляет меня пьянеть.

- Но... Ты, госпожа, совсем не пьяна...

Хайнукко улыбнулся, сложив лицо в маску безразличия, и замолчал с таким видом, словно находился за много лиг отсюда. Соловей же присела на свободный от кружек и тарелок край стола, и её рука, опирающаяся на столешницу, показалась Ученику листом несуществующего белого цветка.

- В людском понимании - нет, конечно. Я не споткнусь и не упаду на пороге, не буду спать под столом, зарываясь в грязную солому. Но... Скажи, ты хоть раз пил вино, чтобы суметь забыть?

Ученик с трудом сдержался, чтобы не отшатнуться от Соловья - так холодно было её лицо с пылающими ослепительным огнём глазами. Словно призрак Древнего Времени, она смотрела сквозь его душу, будто бы вынув её из тела и внимательно изучая. Еле разлипшимися губами он сипло пробормотал:

- Нет...

- Жаль. - Она горько усмехнулась, глядя на его юношеское мягкое лицо. - Тогда понять истину, которой от тебя добивается учитель, тебе будет почти невозможно...

Она надолго замолчала, глядя в стол и перебирая двумя пальцами пряди спутавшихся серебристых волос. Её глаза блестели, и каждый всплеск пламени свечи, стоявшей на столе, отражался в них.

- Попробуй хотя бы представить себе то, о чём я буду тебе говорить. - Она исподлобья взглянула на него, еле заметно улыбаясь уголком тонкого рта.

Хайнукко молчал, но его молчание было настороженным и острым, готовым в любую минуту лопнуть. Человек Со Снегом Во Взгляде умел говорить, но только тогда, когда это было нужно.

Соловей медленно, словно во сне или в бреду, взяла руку Ученика и поднесла её к лицу. От неё будто исходил невидимый жар, как от пламени большого костра, но руки её были холодны и слегка подрагивали, как лепестки цветка под лёгким ветром. Хэй оцепенел и не знал, что делать - вырвать ли у эльфа свою руку или сидеть в молчании.

- Я не нравлюсь тебе, верно, Ученик? - насмешливо произнесла Соловей, поглаживая его пальцы и разглядывая их, как можно разглядывать диковинного зверька размером с крысу. - Тебе не может нравиться то, к чему ты не привык, и, если я сломаю тебе палец, - она слегка сжала его ладонь, - ты вряд ли удивишься. Но что ты ощутишь, если я сделаю вот так?

Она молниеносно поднесла кончики его пальцев к губам и почти неощутимо поцеловала их. Глаза Хэя расширились, и он чуть было не вскрикнул - от удивления и смущения: ему целуют руки?

- Как Ученик лучшего из певцов этого мира, ты этого достоин, - спокойно продолжила Соловей, так и не подняв на него глаз. - Я глажу те вещи, которые меня греют, и целую те, которые меня удивляют. Это первое, что ты должен запомнить. - Её ладонь вдруг стала горячей, словно раскалилась, и Хэй всё-таки вскрикнул - от внезапной боли, будто кисть его руки положили в огонь. Менестрель так же внезапно отпустила его руку, безжизненно упавшую на стол. - Это второе. А третье заключается в том, что никто не будет терпеть рядом ту, что может сначала целовать, потом обжигать, а потом лечить ожоги. - Она провела пальцами по тыльной стороне его ладони, и боль улеглась, ушла куда-то в небытие.

Менестрель спрыгнула со стола, и, обернувшись на прощание, бросила Ученику:

- Теперь ты никогда не забудешь того, что ожидал от тебя Хайнукко. Он хотел, чтобы ты понял, как тяжело жить в мире тем, чьей сути не увидеть и не пощупать, чья душа разбита на такие мелкие осколки, что они мельче пыли. Ты - человек, а вы, люди, жестоки в своей непосредственности. И не обижайся, что мне пришлось тебя наказать, - ты это тоже заслужил.

Она быстро подошла к своему столу и, не оборачиваясь, села на стул, завернулась в плащ, и, когда Хэй отвёл взгляд, уронила голову на грудь, словно глубоко задумавшись. Ученик, посмотрев на свою ладонь, с удивлением прочёл на ней: "Слишком пьяная жизнь - не к добру", и слова, будто красные пятна от ожогов, растворились, не оставив и следа. А Хайнукко, глядя на Ученика, потирал под столом свою ладонь, горевшую, как в огне.