Аннотация: Вторая история из задуманного когда-то цикла "Не убоюсь зла". Сельский учитель Гантрей оказывается втянут в череду странных и пугающих событий, и захолустная рыбацкая деревушка у подножия гор внезапно становится очень опасным местом.
НЕ УБОЮСЬ ЗЛА
История вторая. СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ.
Стоя у металлического корпуса прожектора, на самой вершине маяка, я зябко втягивал шею - сырой ветер настойчиво пытался навязать мне инфлюэнцу или чахотку, и воротник драпового пальто был от него плохой защитой.
На маяк я убегал, когда был тяжелый день, или тяжелые люди, или тяжелые мысли. Сегодня было и то, и другое. Работать учителем в глухой деревне в наше время - адова мука. А тут еще внезапно запивший Отто, обычно весь такой аккуратный и правильный, само олицетворение Закона и Порядка...
С маяка было видно штормовое море с пенными гребнями волн, бивших в рыбацкий причал, деревенька, уступами расположившаяся на склоне горы Сотэ и развалины часовни на самой ее вершине.
В церкви, недалеко от маяка, отец Марк готовился к вечерней службе - я видел, как звонарь Арчих поднимался на колокольню. Этот Арчих - плотный усатый пожилой мужик, вообще-то был смотрителем маяка, а звонарем был по зову души.
Смеркалось. Я обещал Арчиху, что включу прожектор вместо него, и поэтому пошел к электрощитку - включить питание. На самом деле наш маяк сейчас особенно никому не был нужен - рыбаки в такую погоду в море не выходили, а торговые суда или пассажирские пароходы обходили стороной эти глухие места.
Я потянул за рубильник и что-то тихонько загудело - от аккумуляторов ток побежал по проводам к прожектору, разогревая вольфрамовую нить в гигантской лампе накаливания. Луч света прорезал вечерние сумерки, становясь все более ярким.
Прожектор управлялся двумя вентилями, которые отвечали за горизонталь и вертикаль. Я увлеченно принялся их крутить, и луч электрического света пробежал по волнам, причалу, берегу.
Что-то мелькнуло в кругу света на воде и я даже дернулся - откуда в такое время и в такой шторм что-то постороннее в нашей бухте?
Покрутив вентили, я выхватил из тьмы корпус корабля, борющегося с волнами! Состояние его было ужасно, но судя по оставшейся оснастке и мачтам это была шхуна. Волны захлестывали палубу судна, и мне казалось что я видел фигурки людей, борющихся за свои жизни со стихией. На мгновение шхуну вынесло из пятна света, и я увидел, что с кормы кто-то подает сигналы фонарем. Три длинных, три коротких, три длинных!
СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!
Значит, положение было критическим! Но что я мог сделать?
Там, рядом с причалом находились жилые помещения артели рыбаков - наемных работников, поставлявших на плавучий консервный завод сардин. Они не были местными, жили и работали тут вахтовым методом. Но мореходами были отличными, и людьми неплохими.
У меня в голове мелькнула здравая идея, и я, лихорадочно вращая вентили, направил мощный луч света прямо на бараки артельщиков. Свет врывался в окна, заставляя людей оставить свои дела и выйти на улицу, чтобы послать проклятья идиоту, которого допустили на маяк.
И они вышли! С десяток фигур я увидел на крыльце, и, удовлетворенный, перевел луч на терпящую бедствие шхуну. Сначала артельщики не поняли моих сигналов, но затем кто-то из них обратил внимание на бухту, и закипела работа - они вытаскивали свои шаланды, готовясь выйти в море и снять команду с корабля в случае необходимости.
Я стремглав помчался вниз по винтовой лестнице, столкнувшись по пути с Арчихом.
- Что вы за игрища устроили ... - начал смотритель, но услышав мой ответ про терпящий бедствие корабль, тут же заткнулся и, сопя, засеменил вверх, чтобы взять на себя управление прожектором.
Я мчался по мощеным камнем улицам вниз, к пристани, думая только о том, чтобы не упасть и не расшибить себе голову.
К пристани я прибежал, когда первые моряки со шхуны уже ступили на берег. В горчичного цвета спасательных жилетах из пробкового дерева, намокшие и хмурые, матросы переговаривались, угощались рыбацкой махоркой и смотрели на море.
- Капитан на корабле остался... - услышал я голос одного из матросов.
- И не он один...
- Тьфу-тьфу-тьфу!
Рыбаки-артельщики виртуозно швартовались к причалу, рискуя разбить шаланды о сваи, переправляли на берег матросов и снова отправлялись к кораблю.
Последним доставили капитана. Крепкий мужчина в белой фуражке и темном кителе, он, отказавшись от помощи, мощным прыжком преодолел расстояние от шаланды до пристани, и зычным голосом созвал команду.
Матросы видимо привыкли ему повиноваться, потому что собрались вокруг, и капитан проговорил:
- Мы потеряли "Красного коня", господа! Мы сделали все что могли, но удача нам не улыбнулась.
Матросы загудели, но капитан властным жестом руки заставил их замолчать.
- Жалованье вам будет оплачено в полной мере, господа! Но! Кто видел заключенного в последний раз?
Матросы зашумели, и вперед выступил один, пожилой и со шрамом через всё лицо.
- Капитан Скраузен, мы не видели его с тех самых пор, как началась буря! Все были при деле, все работали как черти!
- Господин Ипкис, и вы, ребята. Оглянитесь вокруг и скажите мне - остальные все спаслись?
- Пац пропал, капитан! И судебный пристав! - сказал кто-то.
- Паца смыло в море, когда мы входили в бухту. Может быть, выплывет? Тут недалеко... А пристав все время был в трюме, с заключенным!
Капитан Скраузен нахмурился еще больше, его густые брови и бакенбарды зашевелились.
- Ладно ребята. Поблагодарите этих добрых людей за спасение, и, надеюсь, нам позволят здесь переждать шторм. "Красный конь" никуда не денется из этой бухты, и если морские дьяволы будут к нам благосклонны, его посадит на скалы, и мы вынесем оттуда все, что возможно.
Артельщики повели моряков в свою столовую, деревенские, которых собралась здесь порядочная толпа, отнеслись с пониманием, нанесли всякой снеди и сухой одежды. Я подошел к капитану и представился:
- Меня зовут Гантрей. Это я был на маяке, и заметил вашу шхуну.
- Скраузен. Пелинск Скраузен, - от крепкого рукопожатия у меня заныла ладонь. - Вы спасли наши шкуры, господин Гантрей. Вы смотритель маяка?
- Нет, школьный учитель...
- Мне нужно найти представителя власти, господин Гантрей. Тут у нас чрезвычайная ситуация...
Представитель власти - урядник Отто Шпац, сейчас валялся вдребезги пьяный на моем диване. Тот случай с одержимой девочкой подкосил несгибаемого блюстителя закона, он вечерами напивался и раз за разом рассказывал о своей дочке, умершей от перемежающейся лихорадки, которой она заболела по его, Шпаца, вине.
- Серьезная ситуация? Наш урядник сможет ей заняться не раньше завтрашнего утра...
Пелинск Скраузен достал из кармана курительную трубку и постучал ей по ладони:
- У нас, возможно, сбежал опасный психопат и убийца. Судебный пристав перевозил его на нашем судне, а тут этот проклятый шторм! Мы не видели ни пристава, ни заключенного...
Я развел руками - ну а что я мог сделать? Капитан принялся набивать трубку, как будто уже и забыв обо мне. На секунду отвлекшись от своего занятия, он глянул на меня из-под густых бровей и проговорил:
- Вы уж сообщите уряднику о ситуации, господин Гантрей.
Я сообщил уряднику ситуацию при первой же возможности. С самого раннего утра принялся расталкивать Отто, который богатырским храпом своим заполнил всю комнату. Урядник на попытки выдернуть его из мира грез не реагировал, повернулся на бок и захрапел с удвоенной силой.
Я набрал в лохань воды и, скрепя сердце, (дивана жалко!) устроил представителю власти холодный душ.
- ... душу мотал, учитель!!! - он вскочил, потом сел на край дивана и стал тереть ладонями лицо. - Какого дьявола ты делаешь?
- В нашей бухте потерпела крушение шхуна "Красный конь", перевозившая какого-то опасного типа. Сопровождающий судебный пристав и сам опасный тип среди эвакуированных с судна не обнаружены... Требуется ваше непосредственное участие, господин урядник!
И тут где-то за окном раздался душераздирающий вопль.
...Мы бежали по улице вниз, туда, где надрывно голосили женщины.
Отто Шпац ногой вышиб дверь рыбацкой хибары, и остановился, замерев. Я выглянул из-за его плеча и меня замутило.
Внутри хижина напоминала скотобойню. Стены и потолок были в кровавых разводах, на грубом дубовом столе лежали какие-то куски плоти, скорее всего - внутренние органы. Хозяин хибары лежал на полу...
Отто шагнул внутрь и я рассмотрел всю кошмарную картину целиком: сердце, легкие, печень и скальп несчастного лежали на столе, в геометрическом порядке. То, что от него осталось - тело с развороченным животом и пробитой грудной клеткой - лежало на полу, приколоченное гвоздями за ладони и ступни.
Урядник наклонился и осмотрел несчастного:
- Ему перерезали горло. Скорее всего именно это привело к смерти. Всё остальное. - Отто обвел взглядом хибару. - Всё это делали уже с мертвым телом. Сходите за фельдшером, пусть напишет свидетельство о смерти...
Мягко говоря, мне было не по себе. Я еще раз посмотрел на окровавленные стены, потолок, на жертву чудовищного убийства и собирался уже выйти на улицу, как вдруг на внутренней стороне двери я увидел знак, похожий на след птицы, нанесенный на доски кровью.
Где-то я его видел, этот знак... Что-то из скандинавской мифологии...
Я вышел во двор, отдышался, оставив Отто проводить осмотр места преступления. Все-таки это его работа... И работа Яциса, который уже семенил к хибаре.
Фельдшер суетливо поздоровался со мной, и спросил:
- Что там?
- Убийство. Зрелище не для слабонервных...
Яцис всплеснул руками и пошел внутрь. Уже через минуту оттуда раздалось его нервное бормотание и раздраженный бас урядника Шпаца.
Я подошел к стоящим на другой стороне улицы женщинам и, поздоровавшись, спросил:
- Вы знали убитого?
- Так я ж соседка его, вот туточки живу! Авдей его звали, и был он человек пропащий и пьющий, хотя о мертвых плохо нельзя... Слышала я шум в его доме, да думала что опять напился и буянит... Но вообще ведь неплохой мужик, и руки золотые, и в церковь ходил, и помогал нам, когда не пил... - она явно противоречила сама себе.
Из хибары, в которой произошло убийство, появились Отто Шпац и Яцис.
- Нужно убрать там все и привести погибшего в нормальный вид... - сказал Отто и обвел глазами присутствующих.
Желающих не нашлось. Женщины вспомнили о домашних делах, мужики, проходившие мимо ускорили шаг.
Я обреченно кивнул и поплелся в хижину. Нужно было найти плоскогубцы или гвоздодер...
Мы накрыли несчастного простыней, Яцис достал из своей сумки щипцы для вырывания зубов, и я попытался выдернуть гвоздь, забитый через ладонь убитого в пол.
Отто Шпац в это время рылся в пошарпанном сундуке, пытаясь найти что-нибудь подходящее, чтобы сложить туда органы, а Яцис писал на бланке для свидетельств о смерти.
Я почти справился с гвоздем, упираясь коленом в пол и ухватившись за щипцы обеими руками. И вдруг краем глаза я увидел какое-то движение, шевеление...
Дергался край простыни, прикрывающей труп! А потом дернулись пальцы той руки, из которой я пытался выдернуть гвоздь!
По спине побежали мурашки, я в какое-то мгновение подумал, что у меня просто шалят нервы, что мне кажется... Но вдруг тело убитого задергалось, простыня отлетела и нашим глазам предстал изуродованный труп, который извивался и дергался, пытаясь встать.
Я видел выпученные глаза Отто Шпаца, вспотевшую лысину Яциса, и в мельчайших подробностях рассмотрел скальпированную голову мертвеца, разевающего рот в немом крике. Он не мог двигаться! Не мог!
Отпрыгнув к стене, я щипцами показал на дергающееся тело и попытался сказать что-то, но вышло только:
- Эт-то... Эт-т-то...
Вдруг мертвец рывком освободил руки, оставив на шляпках вбитых в пол гвоздей кусочки плоти, встал на ноги и потянулся к Яцису скрюченными пальцами.
Яцис рванулся наружу, забыв саквояж и бланк со свидетельством о смерти.
Мертвец попытался сделать шаг, но рухнул на пол, хрустнув суставами голеностопа - вбитые в ступни гвозди мешали ему. Он рвался так, что затрещал дощатый пол.
Я приставными шагами вдоль стены пробирался к двери, Отто судорожно дергал кобуру, пытаясь достать револьвер. Я сам достал у него этот револьвер, когда он заявился ко мне домой пьяный, чтобы он ненароком не застрелил кого-нибудь...
Надо отдать уряднику должное - поняв, что револьвера в кобуре нет, он схватил обеими руками стол и опрокинул столешницей вниз, прямо на пытающегося встать... У меня в голове не укладывалось происходящее, ужас парализовал мой разум и нервную систему, я не знал как назвать то существо, действия которого мы сейчас наблюдали...
Столешница не помогла. Мощным ударом она была разбита в дребезги, перелетев через всю хибару и ударившись о стену.
- Наружу!!! - вскричал Отто, и мы, столкнувшись в дверях, вывались на улицу.
Потом Отто сделал страшные глаза и мы кинулись обратно к двери - держать ее. Тот, изнутри, нанес страшной силы удар, от которого дверь содрогнулась. Я навалился на нее вместе с урядником, не представляя, что делать дальше.
Внутри слышались шаги - мертвец искал способ выбраться... Окна! Только бы ему не обратить внимание на окна!
Вдруг новый удар обрушился на дверь. Окровавленная рука пробила старые доски и зашарила, ища за что бы ухватиться. Нашарив ткань моей рубахи, скрюченные пальцы на секунду замерли, а потом рванулись к моему горлу, сжав их мертвой хваткой...
Я захрипел, пытаясь вырваться. В моих глазах темнело, холодная рука сжимала мою шею, и мне все тяжелее было дышать. Я дернулся, потом обеими руками отвел от себя ладонь, но мне пришлось отпустить дверь! Отто не удержал ее, петли не выдержали и дверь отлетела в сторону. В дверном проеме показался кошмарный мертвец...
Люди на улице бросились врассыпную. И только одна фигура размеренным шагом приближалась к нам, спускаясь по мощеной камнем дороге.
Я издалека узнал его. Отец Марк, в одном только черном подряснике, полы которого развевались под порывами холодного ветра, шел, говоря что-то нараспев. В руках у него были четки, в глазах - решимость и вера. После случая с девочкой я поверил в него, и теперь знал, твердо знал что он - наша единственная надежда.
- ...се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам! - проговорил отец Марк, приблизившись.
Когда он увидел, кто стоит в дверях, в его глазах мелькнул страх, я четко различил это. Но священник не отступил. Он шагнул вперед, и спросил:
- Это невинно убиенный?
- Д-да...
- Владыко Господи Вседержителю, Отче... - начал отец Марк.
Мертвец попятился, остановленный высшей силой. А священник говорил, все тверже и сильнее:
- Ей, Человеколюбивый Господи, повели, да отпустится от уз плотских и греховных, и приими в мир душу раба Твоего сего...- Тут отец Марк вдруг запнулся, а мертвец шагнул вперед, и протянул свои пробитые гвоздями руки. Священник обернулся ко мне и чуть ли не крикнул: - Имя! Как его имя!
- Авдей! - выдохнул я, вспомнив.
- ..раба Твоего Авдея! и упокой его в вечных обителех... - окрепшим голосом продолжил отец Марк.
Постепенно мертвый Авдей слабел. Он как-то вяло лег на пол, и замер. Только пальцы его подрагивали. А когда священник произнес последнее "Аминь!", он замер и больше не двигался.
Отец Марк утер пот со лба, перекрестился, сел вдруг на трехногий табурет у комода, на котором недавно сидел Яцис и заполнял бланк свидетельства о смерти, и спрятал лицо в ладонях. А Отто Шпац спросил:
- Отец Марк, а что это было?
Священник поднял покрасневшие глаза на урядника и сказал:
- Это была молитва на исход души.
Ужасное убийство всколыхнуло деревню. Народ собрался на площади, все требовали чтобы убийца был найден и повешен, вот здесь же, на этой самой липе, у деревенской управы.
Отто призывал к порядку и обещал что примет самые решительные меры. А потом все как-то сразу обратили внимание на моряков с "Красного коня", которые сгрудились вокруг своего капитана и перешептывались.
До того, как их вытащили с корабля, тут и убийств-то не было никаких. Только повесился спьяну проигравшийся в карты мужик года четыре назад, да и то не в счет.
Капитан "Красного коня" попросил слова и, дождавшись тишины, выдал вот такую речь:
- Уважаемые дамы и господа! Я говорил представителям вашего общества о ситуации с заключенным, которого перевозили на борту моего корабля, в сопровождении судебного пристава. Этого человека не нашли ни живым, ни мертвым. Пока! И у нас есть все основания предполагать, что он является опасным преступником, хотя толком ничего я не знаю. Не будь я капитан Скраузен, если убийство и его отсутствие никак не связаны!
Все зашумели, загомонили, и уряднику пришлось выстрелить в воздух из револьвера, чтобы заставить всех замолчать.
- Мы вводим после наступления темноты комендантский час в деревне. Это раз, - решительным голосом начал Шпац. - Прошу всех прошедших службу в армии явится до шести часов для получения инструкции и оружия, к управе. Организуем патрули - это два. И кроме того, только что мне стало известно что корпус шхуны "Красный конь" вынесло на берег в полутора верстах отсюда. Попрошу капитана, команду и, если не будет возражений, господина Гантрея отправиться на место для подробного осмотра. Это три! Всё, собрание окончено.
Эдак он лихо снова меня в это дело впутал! Осенние каникулы у учеников еще не кончились, так что никаких серьезных отговорок у меня не нашлось, и пришлось отправиться вместе с урядником.
Урядник этот, кстати, дождался меня и пошел рядом.
- Я послал телеграмму в уезд, должны прислать подкрепление. Слишком много странных событий за последнее время... А пока - ты назначаешься помощником урядника. Оплата почасовая, полномочия носить оружие и применять его по необходимости, задерживать, досматривать и доставлять в управу подозреваемых - прилагаются, - заявил он.
- Потрясающе, - констатировал я.
Шхуну мы увидели довольно скоро. Я совсем не разбираюсь в таких вещах, но по-моему она не очень-то пострадала. Корпус на вид был крепким, каких-то серьезных пробоин на первый взгляд заметно не было. Оснастка здорово пострадала, и одна из мачт была сломана - наверное, команда не успела убрать паруса и древесина не выдержала под порывами ветра.
Корабль с сильным креном на бок располагался на самой линии прибоя. Матросы с "Красного коня" тут же побежали к шхуне, хрупая галькой и гомоня. Капитан Скраузен спокойно достал из кармана трубку и принялся ее раскуривать.
- Я думаю на ремонт уйдет дня три, не больше... Теперь мы сможем заплатить за все материалы и помощь из корабельной кассы, господа.
Я не выдержал и спросил:
- А почему вы подавали сигнал бедствия? Корабль в сносном состоянии, я хотя не профессионал, но вижу это. Если он не пошел ко дну без команды, то...
Мне показалось что Пелинск Скраузен смешался. Его лицо слегка покраснело и он перебил меня:
- Вы не моряк, так что оставьте свое мнение при себе! В трюме образовалась небольшая, но очень опасная течь, вот мы и вынуждены были... Гм! Пройдемте на борт, господин урядник осмотрит каюту, в которой содержали заключенного...
Матросы вскарабкались раньше нас, спустили веревочную лестницу и мы взобрались без особых проблем. На палубе, по которой нас провели к люку в трюм, царил беспорядок. Лестница была скрипучей, внутри было темно, и капитан Скраузен зажег керосиновый фонарь.
Дверь в нужную каюту была крепкой, из толстых досок, с железными скобами. Она скрипела петлями, приоткрывшись из-за крена корпуса судна. У самой двери растеклось по полу темное пятно. Я, кажется сразу догадался, что это...
Отто Шпац распахнул дверь. На полу лежал труп, одетый в форму судебных приставов. Голова его была разбита чем-то тяжелым. Капитан Скраузен заглянул через плечо урядника и громко, по-морскому выругался.
- Этот мерзавец его укокошил, господин урядник! Укокошил пристава! Вот тем вон рундучком! - после нецензурной тирады заявил Пелинск Скраузен.
Его толстый, узловатый палец указывал вглубь комнаты, на лежащий у углу небольшой деревянный ящичек.
Отто хмыкнул и шагнул внутрь. Я - следом за ним. Пока урядник и капитан переворачивали труп и осматривали место происшествия, мне в глаза бросилось то, что стена рядом с дверью была сплошь покрыта какими-то надписями. Я принялся читать, и все внутри у меня похолодело: то были слова, которые произносил устами одержимой девочки кто-то, вселившийся в нее!
"Придут четверо, подобные всадникам, со знаками их и силой их, и ночь будет длиннее дня и не будет сил, способных разогнать тьму!"
А рядом, у самой двери - четыре рисунка: лук со стрелами, меч, весы и коса. И сверху - тот самый знак, похожий на птичий след, похожий на скандинавскую руну.
Я почувствовал, что меня начал бить озноб. Откуда? Откуда тут могли быть эти слова? Как всё это связано?
- Капитан! Капитан! - крикнул кто-то из матросов. - Из кают-компании кое-что пропало!
- Что? - крикнул в ответ капитан Скраузен.
Матрос заглянул в дверь и сказал:
- Ваш фамильный глади... - договорить он не успел.
Я увидел, как изменилось лицо Пелинска Скраузена: глаза налились кровью, брови нахмурились, страшная гримаса изменила все его черты. Мощным ударом в челюсть этот недавно спокойный человек отбросил матроса вглубь коридора и, изрыгая проклятья помчался куда-то, сшибая всё на своем пути.
Отто Шпац рванул за ним, бросив труп пристава в самом неприглядном состоянии, торопясь вразумить капитана.
Я вышел в коридор и помог встать пострадавшему матросу. Тот помял лицо рукой, сплюнул кровью, и собрался было уже уйти, как я его спросил:
- А что пропало из кают-компании?
Он странно посмотрел на меня и буркнул:
- Что пропало? Ничего не пропало...
Но я ведь четко слышал - "фамильный глади..." Что такое этот "глади.."?
Вернувшись в каюту с мертвецом, я тщательно переписал и зарисовал всё увиденное. Я был уверен, что всё это еще пригодиться. И знал человека, который поможет мне понять, как увязать концы с концами. Мне нужен был отец Марк.
Отец Марк очень внимательно выслушал меня, время от времени хмурясь.
- Мне нужно полистать кое-какие книги, не хочу делать поспешных выводов... Ты прав, Гантрей - все эти события не случайны, и тьма сгущается над этим местом. Укрепляй душу молитвой, и... - священник задумался на секудну, а потом договорил: - И не выходи из дома без револьвера. Крест и оружие в крепкой руке сделают вместе гораздо больше чем просто оружие... Или просто крест...
За такие крамольные слова его, наверное, и перевели в нашу глушь.
Я вышел от отца Марка приободрившись. У меня есть надежный союзник, и в час грядущих неприятностей я не буду одинок.
Спускаясь по улице к своему дому, я видел в сумерках огни факелов - патрули из деревенских и матросов с "Красного коня" ходили по улицам. Где-то там рыскал и Отто Шпац, пытаясь найти следы неизвестного убийцы.
Дома я достал из ящика стола револьвер, шомпол, масло и ветошь. Оружие нужно было привести в порядок...
Пришлось зажечь керосинку - из-за туч на небе стемнело рано. По стенам бегали тени, за окном снова завывал ветер. Я чистил револьвер и думал, думал, думал...
Честно говоря, я даже не удивился, когда в окно кто-то громко постучал. Крикнул:
- Открыто! - и щелкнул револьвером, вставляя барабан с тускло поблескивающими патронами на место.
Это был урядник. Массивная фигура его тут же создала ощущение тесноты, а возбужденный голос резал уши:
- - Мы начинаем облаву, Гантрей! Ты мне нужен! Капитан Скраузен с командой пошли вдоль берега, они обыщут там все, а мы должны осмотреть выходы к горным тропам. Есть несколько добровольцев, они нам помогут!
Я недоверчиво посмотрел на него:
- А с чего ты решил, что Пелинск Скраузен отправился именно на облаву?
- Ну а куда еще? Все толпой, с оружием и факелами...
- Отто! Ты телеграфировал в уезд о происходящем?
- Да-да, еще с утра... Обещали завтра прислать отделение солдат.
- Может тогда дождемся завтрашнего дня?
- А он еще кого-нибудь убьет? Ну уж нет. Определяйся, Гантрей. Ты идешь?
Я вздохнул:
- Ну а как же? Должен же кто-то присматривать за тобой...
Сунув в карман пальто револьвер, я снял с гвоздя фонарь - "летучую мышь", долил керосина и шагнул за порог.
Добровольцами оказались с дюжину мужиков - в основном молодые и неженатые. На двух персонажах стоит остановиться отдельно: Хоней, усатый и коренастый, с пронзительным прищуром хитрых глаз, и Жбан - необъятный громила с круглой коротко стриженой башкой и пудовыми кулаками. Хоней держал в руках двустволку, а Жбан - крепкую узловатую палку.
- Ну что, пошли?
Мужики согласно загудели и мы зашагали к перевалу - оттуда начинались все дороги: на станцию, к хутору Мыш и к консервному заводу.
- Первым делом к Мышу пойдем. Если Валентин не в запое, расспросим его...
Я шел по гравийной дороге в гору и все пытался понять - какая муха укусила урядника Отто Шпаца, что он решил попереть в горы ночью? Почему нельзя было все это отложить хотя бы на утро? Я глянул в сторону моря и даже остановился: на побережье, как раз рядом с выброшенным на берег "Красным конем" что-то происходило: огоньки перемещались по берегу, и непохоже было, что они ведут организованные поиски.
До перевала мы дошли за четверть часа. Тут стояла навес, под которым обычно дожидались дилижанса, несколько лавочек и указатель с тремя стрелками: "Станция - пять верст", "Завод - три версты", "Хутор - полверсты".
- Валентин нас медком накормит, - сказал кто-то из парней.
- Дерьмо он, а не человек! - вдруг буркнул Жбан. - Алкаш.
Никто со Жбаном спорить не стал. Хутор Мыш славился своим дурацким названием, пасеками со злющими пчелами, которые, однако, приносили хорошую прибыль своему хозяину - долговязому малахольному Валентину - человеку пьющему и с интеллигентными замашками.
Мы свернули к хутору, и под шум раскидистых лип добрались до плетня, которым была огорожена земля Валентина.
- Глянь, свет у него горит!
- Точно запил... Толку-то с него теперь... - сказал Жбан.
Отто распахнул калитку и прошел к двери.
- Именем закона, откройте! - рявкнул он. - Валентин, это Отто Шпац, урядник!
Я нащупал в кармане револьвер. Нехорошее предчувствие, закравшееся в мою душу при виде мечущихся на берегу огней снова дало о себе знать.
- Отто... Давай-ка осторожнее, ладно?
Он посмотрел на меня удивленно, но потом поймал мой взгляд и, видимо, понял.
- Я открою дверь, а ты загляни внутрь, так? - спросил он. - Мужики, осмотрите тут все, чтоб потом без неожиданностей.
Ханей кивнул и принялся раздавать поручения. Мы с урядником приготовились открыть дверь, а Жбан встал рядом, перехватив поудобнее палку.
Отто дернул за ручку, а я, чувстсвуя себя слегка идиотом, выставив вперед револьвер, шагнул внутрь.
И даже не испугался. Потому что где-то в глубине души я уже точно знал, ЧТО увижу.
Изляпанные кровью стены, письмена и рисунки, похожие на бред сумасшедшего и тело... Прибитое гвоздями к полу, изувеченное и страшное... Отто заглянул через плечо и издал какой-то странный горловой звук.
Я шагнул назад и проговорил, ни к кому собственно не обращаясь:
- Или бежать за отцом Марком, или сжечь тут все к чертовой матери...
Отто справился с собой и сказал:
- Сжечь всегда успеем. Давайте тут осмотримся.
- Осматриваться было бы удобнее утром, господин урядник. Нужно вопрос решать с этим... Внутри... А ну как он вырвется, понимаешь? Встанет, и пойдет...
Мужики смотрели на меня непонимающими глазами, а потом принялись заглядывать в окна. Видимо, не все были в курсе обстоятельств смерти несчастного Авдея, и поэтому увиденное было настоящим шоком для них.
Я услышал шум за спиной, обернулся, и увидел Жбана, который тащил в руках огромную копну сена. Он растолкал всех, швырнул ее на крыльцо, а потом вставил свою узловатую палку в ручку двери.
- Пущай теперь попробует! - прогудел он, и, не долго думая, достал из кармана своих широких штанов кремень и огниво и щелкнул ими несколько раз.
В ночной темноте, разгоняемой только неровным светом факелов и из окно дома особенно четко были видны искры, высеченные Жбаном.
Сено заполыхало мгновенно, мне показалось что запахло паленым волосом, а лицо обожгло.
- Жбан, чтоб тебя! Какого ты... - начал кто-то из парней, но наткнувшись на холодный взгляд из-под густых бровей тут же заткнулся.
Мы кинулись от дома в стороны, а огонь все разгорался, облизывая столбики крыльца, оконные рамы... Отбежав на достаточное расстояние, мы смотрели как полыхает дом Валентина.
Отто закурил и сказал, прервавшись для того, чтобы выдохнуть дым:
- Вот и конец пришел Мышу. Вряд ли кто-то захочет здесь жить после всего этого...
В этот момент что-то громыхнуло внутри дома, раздался дикий рёв, обугленная дверь вылетела наружу и во двор выбежала кошмарная горящая долговязая фигура. Размахивая руками и издавая душераздирающие вопли, она носилась по двору, пока не выбежала за ворота и не скрылась в ночной темноте.
Я выпученными глазами следил за всем этим, и в голове моей крутился вопрос: "Он что, был все еще жив?!". Мужики, остолбенев, застыли тут же, рядом, а сигарета урядника Отто Шпаца истлела до середины, и пепел никак не хотел падать.
А потом пепел упал ему на ладонь, и оцепенение спало. Все разом заговорили, много и возбужденно, и из общего гомона я различил только одну фразу, сказанную кем-то из рыбаков:
- Завтра же беру Агнешку и детей и уезжаю к тестю в Гра...
Все как-то сразу поняли, что облава на сегодня окончена, и гурьбой пошли в сторону нашей деревни. Страх заставлял их жаться друг к другу, даже огромный Жбан и хитрец Хоней не отходили далеко...
Еще бы... Где-то там, в ночи, бежит сквозь тьму горящий человек...
Я смотрел на них, уходящих, и не мог заставить себя сдвинуться с места. Что-то держало меня здесь, я должен был найти ответы на мучившие меня вопросы. Слишком уж невероятным и жутким было происходящее, и слишком сильно я в это вляпался.
- Ты идешь? - спросил Отто. - Завтра прибудут солдаты, мы примемся за дело всерьез...
- Ты правда думаешь, что солдаты тут что-нибудь решат, Отто?
Урядник развел руками:
- А что я могу? Сидеть и ждать, пока святой отец выберется из своей кельи? Мы ведь ни черта не понимаем в том, что тут творится... Ты это предлагаешь? - он обреченно махнул рукой и спросил снова: - Ты идешь?
- Я тут еще побуду... Должен же кто-то проследить чтобы не загорелось все остальное... - как-то неуверенно проговорил я.
Отто странно посмотрел на меня, пожал плечами и, хрупая сапогами по дорожным камням, побежал догонять мужиков.
Я некоторое время смотрел им вслед, а когда Отто Шпац и деревенские скрылись за поворотом, всем телом и душой ощутил накатывающее отчаяние. Такое бывало в детстве. Знаете, когда ругаются родители, по непонятному тебе, маленькому мальчику, поводу, ругаются громкими, взрослыми голосами, и ты ничего не можешь с этим поделать. Хочется просто чтобы все это прекратилось, чтобы перестали звучать эти звенящие голоса, и чтобы мама с папой опять просто сидели и пили чай.
Так и теперь - я ощущал, что где-то над моей головой борются высшие силы, недоступные моему пониманию, и борьба эта почему-то должна разрешиться здесь, в этом захолустье, и все эти люди - Отто, Яцис, даже Хоней со Жбаном, и отец Марк - все тут неслучайно, и для каждого заготовлена своя роль...
Я побрел вокруг дома, к пасеке. Огонь гудел и трещал, пожирая остатки валентиновой усадьбы, отбрасывая красные тени на стволы деревьев, ульи, хозяйственные постройки.
У меня был фонарь - "летучая мышь" и револьвер, так что я не чувствовал себя совсем уж беззащитным. Подкрутив фитиль фонаря, я пошел по двору, осматривая постройки, чтобы вовремя заметить отлетевший от горящего дома уголек.
Обходя какой-то почерневший от времени сарай, я вдруг зацепился за что-то ногой и чуть не упал.
Чертыхнувшись, я посветил фонарем и с каким-то нездоровым флегматизмом подумал о том, что слишком часто последнее время сталкиваюсь с трупами. Многовато их в последнее время. А потом подумал, что, по крайней мере, этот никуда бежать не собирается, и выглядит вполне обычно, если не считать того, что он совсем мертвый.
Я поднял фонарь повыше, чтобы разглядеть его получше. Когда-то считавшаяся белой рубаха, штаны с лампасами и худое лицо с давней щетиной. Дядька и дядька, ничего особенного... Вдруг в траве, рядом, что-то тускло блеснуло.
Нагнувшись, я протянул руку и взял... Это был меч. Таким мечом пользовались легионеры Римской Империи, он сужался от рукояти к острию.
На лезвии была надпись на латыни, и, присмотревшись, я прочел знакомое: "Si vis pacem, para Bellum". Хочешь мира - готовься к войне. Война - было написано с большой буквы.
Всё это было слишком для меня. Все эти оживающие трупы, одержимые, мистические письмена и таинственные предсказания. Я - учитель, а не детектив. И не экзорцист... Я в этом не разбираюсь! И вот этот меч теперь. Я мог связать два простых факта - Пелинск Скраузен, разбивший в кровь лицо матросу за то, что потерялся какой-то "глади..." и вот этот меч, с надписью по латыни. Мечи римских легионеров назывались гладиусами, и я не я буду, если это не тот самые гладиус, который послужил причиной ярости капитана.
Тогда, по всему выходило, что этот тип, во дворе у Валентина - тот самый сбежавший заключенный. Значит, всё закончилось? Значит, убийств больше не будет? Я не собирался осматривать тело в темноте и проводить судмедэкспертизу. На это есть Яцис, он у нас фельдшер.
Я порылся в сарае и нашел там какую-то мешковину, которой и накрыл мертвеца. С утра сюда нужно будет вернуться, разыскать убежавшего... Хм! В голове все это не укладывалось... Убежавшего мертвого Валентина! Не живут с такими травмами, это точно...
Я побыл на хуторе еще немного, увидел, как обрушилась крыша горящего дома, затоптал несколько вылетевших из огня углей.
А потом почувствовал, как что-то мокрое и холодное упало мне на макушку.... Секунда, другая - косые струи воды хлестали по земле, постройкам, по моей голове и плечам, по лезвию меча с надписью на латыни... Горящий дом шипел и дымил, огонь постепенно угасал под напором горного ливня.
Буйство стихии вогнало меня в состояние какой-то глухой апатии. Только дождя тут и не хватало, для полного счастья... Смоет он все следы, и даже самый опытный детектив вряд ли что-то сможет рассказать... А с другой стороны - теперь я мог не следить за пожаром.
Я поднял воротник пальто, и, ежась, когда капли попадали мне за шиворот, побрел в сторону деревни. Потоки грязной воды струились по дороге, перекатывая камешки и комья земли. Холодная рукоятка меча, казалось, отнимала у моей ладони последние крохи тепла, фонарь совсем погас и я шел впотьмах, не замечая ничего на расстоянии вытянутой руки.
Путь я помнил, и скоро, до нитки вымокший, оказался у околицы деревни. Я не стал заходить домой. Я точно знал, куда я должен пойти, и кому я должен показать этот меч.
В его домике свет не горел. Что неудивительно - уже далеко заполночь. А окна церкви светились неярким желтым светом - так бывает, когда горят свечи. И это было довольно странно...
Я подошел к церковным дверям и неловко постучал рукояткой меча. Больше было нечем - руки заняты.
- Во имя Отца и Сына и Святого Духа... - произнес я.
- Аминь! - раздался голос отца Марка.
Я поставил фонарь у порога, отворил дверь и вошел. С меня лились потоки воды, на полу остались здоровенные грязные следы. Стало даже как-то неловко - в дом Божий в таком виде.
А отец Марк уже спешил мне навстречу - собранный, бодрый, с ясным взглядом голубых глаз.
- С какими новостями? Что тебя привело в такой поздний час?
Я протянул ему меч, он нахмурился и проговорил:
- Сказано - "пути Господни неисповедимы"! - а потом отошел чуть в сторону и кивком головы указал мне на еще одного человека, который присутствовал здесь, в цекрви.
Немудрено, что я сразу его не заметил. Он стоял перед большим деревянным распятием на коленях, согнувшись и закрыв лицо руками. Видно было, что он пережил большое потрясение.
- Это кто? - шепотом спросил я.
- Человек с "Красного коня", - ответил отец Марк.
Я тут же узнал его. Это был тот самый матрос, которого ударил капитан Скраузен за потерю меча. Того самого меча, который сейчас держал в руке отец Марк!
Я ошарашенно перекрестился и вопросительно уставился на отца Марка. Священник отнес меч в алтарь и спрятал его где-то, а потом вышел, и поманил меня за собой. Мы поднялись на хоры по узкой винтовой лестнице, и отец Марк усадил меня на длинную скамью, которая стояла у стены, и сел рядом сам.