Его трясущаяся рука вздрогнула сильнее обычного. Судорога, приходящая вместе с, прожигающей внутренности, болью, заставила костлявые пальцы ослабить хватку. Рука практически свисла с кровати на пол, но её вовремя подхватили.
-Прости, сын. Прости - разобрать слова среди хрипа было практически невозможно. Они прерывались и словно случайно выпадали из обессиленного рта.
Он крепче сжал руку отца, приложив к его дряблой и вздрагивающей руке, вторую ладонь, обхватив костлявую кисть.
-Уилл. Сегодня они отключат его? Эти бумаги я подписал вчера утром? - в его голос вернулась практически былая сила и строгость. Но лишь на мгновение.
После этого его глаза потеряли тот слабый огонёк, который лишь изредка прорывался сквозь окутывающую пелену боли, а с ней и безумия.
Сын умирающего отца продолжал сидеть у кровати, смотря на то, что осталось от человека, лежащего напротив.
Кожа тонким покровом облепила острые скулы и глазницы. Казалось, что еще немного и кожа лопнет, выворачивая остатки мяса, а за ним покажется белая кость.
Уилл махнул головой и опустил взгляд себе под ноги. Хрипы отца были слышны очень отчетливо и постепенно только они заполняли разум. Все остальное уходило на второй план.
Прохладная слеза замерла на его щеке и медленно спустилась ниже, наконец дойдя до подбородка и рухнув на уродливый пол под ногами.
-Грусть - это всегда был твой злейший враг - неожиданно сильный голос разорвал тишину.
Отец смотрел на него глазами. Глазами полными огня жизни, той самой жизни, которой его собирались лишить уже через несколько минут.
-Отец... папа.
-Как прекрасно видеть тебя. Для меня сейчас это самое важное.
Он на мгновение замер. Но огонь в его глазах не погас. Они светились жизнью.
И теперь, на это мгновение, уродливые и испачканные чем-то, похожим на гной с кровью, стены не имели значения. Запах, который стоял от десятка гниющих людей в одной палате, также не имел значения.
Теперь важен был тот огонь. Та последняя вспышка жизни в глазах, в которые сейчас смотрел Уилльям.
-Я позволю тебе уйти. Но я буду самым счастливым человеком, если ты пообещаешь мне кое что.
Сын смог лишь наклониться вперед и бессознательно сжать руку, которая все еще была между его ладоней.
-Это просто очередной подъем со дна, освети всё внутри себя.
Уилльям растерянно смотрел на отца. Их глаза остановились. И казалось, что всё вокруг замерло.
Губы умирающего старика дрогнули.
-Я не хочу отпускать тебя. Но прошу - не сдавайся.
И тот самый последний огонь, который в это мгновение горел в живых глазах старика - полностью погас.
Сын видел, как пелена боли и безумия накрыла его отца. Сожрала изнутри.
Старик лишь хрипел и брызгал слюной.
Сын встал и отходя от кровати кивнул нескольким врачам, которые приготовились сделать то, о чем было сказано в подписанных, дрожащей рукой, бумагах.
Резкий запах дешевого алкоголя ударил в ноздри. Шум толпы вновь ворвался в голову, с разрушающей силой ударяя по вискам. Казалось, что он способен пробить голову изнутри.
Уилльям осмотрелся вокруг. Все слегка плыло и казалось каким-то смазанным. Рука автоматически приподняла стакан. Но дрожащие пальцы не смогли удержать его и тот толстым дном ударился об стойку, вернувшись в прежнее положение.
В разуме вспыхнула почти стертая картинка - дрожащие, худые пальцы отца. Умирающего отца.
-Что... что - он попытался говорит в слух, но едва мог связать даже двух слов.
Уилльям поднял голову выше и посмотрел в огромное зеркало, весящее прямо над барной стойкой, во всю её длину.
И он увидел свои глаза. Темные глазницы смотрели на него, пожирая, пробираясь внутрь головы. А где-то в их черной глубине, едва заметно, горел тот самый огонёк. Огонёк, который он видел в последнюю секунду жизни своего отца.
Он это забыл.
Что он ему говорил? - вот что он пытался сказать и вспомнить.
Тело содрогнулось и Уилльям с хрипом рухнул головой на барную стойку, лицом разбивая толстый стакан.
Теплая кровь медленной пеленой начала вытекать из под лица.
Ещё один хрип и пальцы на свисавших руках вздрогнули последний раз.