ШИПОВНИК.
Когда я пил шиповниковый чай
С живыми лепестками дикой розы,
Почувствовал - что в тело невзначай
Вошли шипов глубокие занозы.
Шиповник роем розовых огней,
Цветок любви забытой мной надолго;
Горячим светом - радостным и колким -
Ты поселился вновь в душе моей.
Я губ твоих целую лепестки -
А ты завороженная царевна;
И от смешенья страсти и тоски
Теперь мне не избавится наверно.
Теперь мне никогда покоя нет -
То жаром обдает, то не согреться;
В душе моей шиповник - милый цвет -
Ласкается и жалит прямо в сердце!
* * *
ГРУЗ 200.
В далекий поселок тяжелые вести
Военная почта несет:
Встречайте, встречайте! Прибудет груз 200,
Расстрелян мальчишеский взвод!
От школьной скамьи - их нескладных и юных -
В помеченный роком момент,
Отправил на бойню указом бездумным
Больной и седой президент.
И те, что смеялись, и те, что острили
Над дряхлым правленьем не раз,
Спешили, толкаясь и в пене, и в мыле,
Чтоб выполнить этот приказ.
И деньги крутились известным порядком,
И лопался роскоши лик;
И кровью из чаши, невинной и сладкой,
Кряхтя, причащался старик.
И строились церкви - прилежно и споро -
Все вверх, куполами теснясь.
И словно к крушению поездом скорым
Страна к преисподней неслась.
январь 2000 г.
* * *
МИРАЖ.
Устав - под стрекот пилорамы,
Спецовку сбросив, налегке,
Через кусты, шагая прямо,
Мы вышли вечером к реке.
Качая зеркалом своим,
Крутыми ветрами измятым,
Она блеснула голубым
И розовым, в лучах заката.
Безлюден берег был пустой,
Местами в зелени немножко.
И, словно барс, на водопой
Кралась взлохмаченная кошка.
И мир казался - чист и свят,
Нетронутый теченьем Леты,
Как миллионы лет назад
На только созданной планете.
Пылал закат подстать огню -
В пол неба алое сиянье.
И душу пылкую мою
Вдруг охватило ликованье.
Мне захотелось до тоски
Бежать туда, где солнце тонет.
И черпать воду из реки,
И пить из розовых ладоней.
Но, очарован, с высоты,
Когда спустился вниз тихонько -
Увидел на краю воды
Осколки, банки, масла пленку.
Неосторожно крикнув - "кис!.."
От берега спугнул я кошку;
И только солнца красный диск
Тянул по-прежнему дорожку.
* * *
ОПУСТЕВШАЯ ДЕРЕВЕЯ.
Опустела деревня без детского смеха и плача.
Я причину несчастья едва постигаю с трудом -
На скамейке старухи сидят бесконечно судача,
Что в райцентре недавно открыли роскошный детдом.
Что же здесь за напасть - вновь Чечня и Чернобыль,
Или всех по этапу угнали в таинственный путь?
- Что ты, милый, в деревне пока - слава Богу!
А родители живы, здоровы и пили, как пьют!
* * *
МУРАВЕЙНИК.
Притягивает и ворожит
Загадкой снова -
Цивилизация шуршит
В лесу сосновом.
Мы ищем, целясь в звездный путь,
Существ разумных;
А те под носом здесь живут
Своей коммуной.
И мы для них - такая высь! -
А на пороге
Стоим и смотрим сверху вниз.
Как будто боги.
Но кажется мне всякий раз,
Что это племя
С других высот глядит на нас
Сквозь Даль и Время!
* * *
* * *
Как будто вспышкою вселенской
Все на мгновение замрет,
Когда твой голос, чудно женский,
Издалека ко мне придет.
Кружа почтовою голубкой,
Он над осеннею листвой
Ко мне ворвется прямо в трубку
Своею нежной хрипотцой.
И я, давно привыкнув к чуду -
Где лес, и осень, и вода,
Весь замирая - слушать буду
Твой голос, что проник сюда.
И нам совсем не помешает
Река от осени в огне.
И уток перелетных стая,
Что прикорнула на волне.
* * *
НАЧАЛО ПЕРВОЙ ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ.
Не уж ли исчерпан тот иммунитет,
Что нажит был прошлой войной?
Вновь юноши гибнут. Но кто даст ответ
Сколько еще душой?
И снова в крови захлебнувшийся блиц -
Потерь нестерпимая кладь.
Сочтем ли мы мертвых? Числа же убийц
Вовек никому не узнать.
Декабрь 1994 г.
* * *
ДРУГУ.
Сосновая роща дышала дождем,
И капельки как мотыльки
Дрожали на иглах. Бродили вдвоем
Весь вечер печальные мы.
Гроза в этот день, когда ты уезжал,
Тревогу долбила в набат.
А ночью нас встретил бессонный вокзал
С гудящей толпою ребят.
Как мог, на носках над другими привстав,
Я видел, дверей не закрыв,
В неведомый путь потянулся состав,
Вбирая весенний призыв.
Как знать мы могли, в тот предутренний час, Святой нашей юности год -
Ты будешь наемник, и в путь на Кавказ
Твой поезд тебя занесет.
* * *
КНИГА ПАМЯТИ.
Пришел он, незнакомый дед,
И том наперевес.
Сказал: возьми корреспондент!
И за дверьми исчез.
За восемьдесят, бодрый взгляд,
Поджарый и седой -
Случайно выживший солдат
На бойне мировой.
В руках остался этот том
Тяжелый у меня.
И я раскрыл его, а в нем
Одни лишь имена.
Одни лишь имена - все в ряд,
В шеренгах, как легли
Безвестно сгинувших солдат
Моей родной земли.
Они ушли, как жили в тень.
И смолкли их шаги.
Святые канских деревень
Крестьяне-мужики.
Что сотни мелких их грехов
Пред подвигом святым?
Качаев, Шадрин, Пастухов -
И несть числа другим!
Когда Европой оснащен
Россию рвал блицкриг,
И был его огнем смещен
Последний кадровик,
А траки Вермахта в полях
Снег рыли под Москвой,
И армия терпела крах -
Их всех призвали в бой.
И из сибирских мест глухих
За далью вековой,
Они пошли, как деды их
Ходили за сохой.
Они пошли, как шли в ГУЛАГ,
На пытки и расстрел.
Всем планам, что наметил враг
Поставив свой предел.
И там где цепь их пролегла
Приняв последний бой,
Машина Вермахта сдала
Впервые давши сбой.
И там где их судьба легла
Взрывая снежный прах,
Машина Вермахта сдала
Увязнув в их костях.
Они ушли, как жили в тень
И смолкли их шаги.
Святые канских деревень
Крестьяне-мужики.
* * *
ВДОВА ДИРЕКТОРА СОВХОЗА.
" Я атеистка, атеистка ! " -
Твердит старушка невпопад
И сединою серебристой
Кивает сказанному в такт.
Я пионеркой, комсомолкой!...
Я в партии полсотни лет! "-
И от волненья голос ломко
Дрожит как в пальцах партбилет.
"Пусть многого мы не имели.
Но муж и я, трудясь для всех,
Упорно добивались цели
И знали, как придет успех.
Мы зря не проливали слезы.
Пусть быт наш был порою груб -
Всем миром строили в совхозе
Дома и фермы, парк и клуб.
Но все обрушилось потопом.
И в одночасье стал вдруг плох
Наш мир. Ногами был растоптан
Трехликий большевистский бог.
И муж ушел тоской убитый
Из этой тьмы в другую тьму.
А я одна, а я забыта
И не нужна здесь никому.
Мы все пеклись о людях, кроме
Самих себя. Весь наш почет -
Моя квартирка в старом доме
Где крыша ветхая течет.
Где плохо греет отопленье
И сырость по углам царит.
Но по дирекции решенью
Супруг мой воплощен в гранит.
Порой измучена жестоко,
Устав навеки от всего,
Иду взглянуть я одиноко
На непохожий бюст его.
Я не умею верить в Бога.
Но я не совершала зла.
И там, у смертного порога,
Не подведут мои дела.
Не знаю как, но миг очертит
Последний штрих в судьбе, когда
Мы встретимся вновь после смерти,
Соединившись навсегда!"
* * *
СТУКАЧКА.
" Во Францию два гренадера
Из русского плена брели..."
Г. Гейне
Надежная заначка -
Кто спрятал, знает где.
Она была стукачка
Еще в эН Ка Вэ Дэ.
Менялась ли эпоха -
Но вновь, учтя момент, -
Работал и неплохо
Невидимый агент.
Нет власти без охранки.
Доносчики нужны
Чтоб вывернуть изнанку
Из всех углов страны.
Теперь она в отставке.
Имея жалкий вид,
Сидит весь день на лавке
И по привычке бдит.
Подслеповатым взором
Следит, что было сил,
Вникая в разговоры
И кто куда ходил.
А дома хищной тенью -
Хватает карандаш,
Кропает донесенья,
Сшивает - и в стеллаж.
И в ней жива надежда,
Что ты, Великий Вождь,
Вдруг встанешь и как прежде
Всю шайку созовешь.
Лишь поведешь очами -
И загремят мечи;
И рядом с палачами
Восстанут стукачи,
Чтоб навести порядок
В пылу кровавых мер -
Великий император -
Она твой гренадер!
.
* * *
ОТСТАВНОЙ ДИРЕКТОР.
В городишке господом забытым
Брошенный завод стоит пустой.
В старом центре, в доме знаменитом -
Все живет директор отставной.
Он живет без всякого вниманья
И опеки нынешних господ.
И жены озлобленной брюзжанье
Терпит дни и ночи напролет.
А когда совсем уж он устанет
И по прежней жизни загрустит,
Тихо фотографию достанет -
Выпьет и украдкой поглядит.
И сейчас же сердце вдруг забьется,
И в глазах печали нет, как нет -
Весело со снимка засмеется
Обнаженной девушки портрет.
Милое создание не знает
Про души волненья и мятеж.
И директор сразу вспоминает
Как однажды ездил за рубеж.
На другом волшебном континенте -
Небоскребы, пальмы, океан;
И красотка, словно с киноленты -
Ноги, грудь и бесподобный стан.
Как она умело угождала
Это и припомнить даже грех.
И всего чего душа желала
И еще к тому немало сверх.
Что ему музеи что театры
И дворцы среди фантанных струй
Все швырнул бы это без остатка
За один горячий поцелуй.
Ведь душа, душа всегда искала
Эту ночь, что без больших затей,
Как подарок фирма заказала
Для своих безденежных гостей.
Улетели годы, с ними дети.
Словно угли дотлевают дни.
И теперь они на белом свете
С этой фотографией - одни.
* * *
* * *
Ты входила как в вечность в воду -
Ту, что прозелень-бирюза;
Словно лилий озерных всходы,
Мне сияли твои глаза.
Как призыв из русалочьей глуби.
Так же звали с собой, далеки,
Мореплавателей Колумба
Вожделенные маяки.
Неразгаданно и смертельно -
В пляске-пламени роковой -
Огоньками святого Эльма
Увлекали они с собой.
Прямо в бездну веля сорваться,
Где глумленье, возня и визг;
Из последних погонь Голландца,
Ходом с гребня и камнем вниз.
Но смолисто сосны дышали.
Выходила ты, вся в лучах;
Только капли едва дрожали
И посверкивали на плечах.
* * *
КОШКА.
Глаза твои совсем как звезды,
Что в душу смотрят с высоты
Тревожной ночью, ночью поздней
Без суеты, без суеты.
И ты - вся в грации и лени,
Как кошка, предвкушая мышь,
Сама взберешься на колени
И когти тонкие вонзишь.
И только вызовет досаду,
Что, положив предел всему,
Когда другой тебя погладит -
Ты замурлычешь и ему.
* * *
* * *
Мы говорим на разных языках.
Но лик твой чист, во взоре притяженье.
Хотя он прагматичен и лукав,
Меня качает темное круженье.
Мы начинаем всё издалека:
Украдкой, осторожно по кошачьи.
Ты не выносишь нежностей телячьих -
И безответно падает рука.
И я вослед тебе не тороплюсь:
Куда спешить, ведь впереди не вечность!
И все равно поглотит бесконечность -
Тоску и одиночество, и грусть.
Ступая в малахитовой траве,
Где папоротник волны расстилает,
И птица, прячась в ветвях, не стихает,
И небо тает в чистой синеве, -
Ты собираешь ягоды в ладонь
Их языком лаская и голубя.
И дремлет в глубине души огонь
Железной цепью приземленный грубо.
* * *
Поцелуй.
Венец старинных сказок всех -
О нем хранишь печаль тоскуя.
Что может пресловутый секс,
Что значит страсть без поцелуя?
Непостижим для твердых лбов,
Как вещь забытая случайно.
Одна откроет лишь любовь
Его несбыточные тайны.
Ты их услышь и повтори,
Постигнув словно веру разом.
Его не знают дикари -
Его удел лишь высший разум.
Богатство поз очередных,
Как не зови их, несомненно
Прикосновенью губ твоих
Неравноценная замена.
* * *
* * *
Я спал. Я был в раю - кипели там пороги,
И скалы, и вода, и лес со всех сторон.
И девы без одежд со мной совсем не строго Держали там себя. То был чудесный сон.
А ночью с высоты сиял нам свод небесный. Мечту опередив, вдруг чиркал звездопад.
Во тьме пожар как зверь кружил по перелескам. Напоминая мне - что существует ад!
* * *
* * *
Словно почки на стебле твоем набухают:
Не заметишь - нежданно и лопнут, поди;
Я гляжу на тебя, я тихонько вздыхаю -
Ведь кому-то достанутся эти плоды.
Я тому не завидую. Детскую святость,
Светлый нимб над тобой и улыбку во сне.
Самой чистой любви потаенную радость,
Нераскрытый бутон, подарила ты мне.
Разве этого мало? Секрет обаянья,
Взгляд спокойный и трепет мне поданных рук,
Всей фигурки точеность, и легкость дыханья -
Невозможно, как куклу упрятать в сундук.
И, сокрытая в ревности злую неволю,
Пальцы в кольцах-оковах и чувства в броне, -
Ты останешься девочкой, нежной до боли,
С той же милой улыбкой - доступная мне!
* * *
ЭНЕРГИЯ ЛЕТА.
Энергия солнца, энергия лета -
Она никуда не уходит бесследно.
Заряд - от дороги, пылящей и старой;
От бурных порогов, костра и гитары.
Заряд положительный дружеских слов.
Энергия силы - чье имя любовь!
И губы, и руки о том подтвердят,
Какой это мощный и нежный заряд
И осени яркой прощальный огонь;
И в сумерках ранних свеченье окон.
Все то - что дарило нам свет и тепло -
В душе отразилось и в сердце вошло.
И пусть время тянется стужи-злодейки,
Частицы тепла сохранят батарейки!
* * *
ЛОВАТСКОЕ ОЗЕРО.
Там за горой лежит оно,
Во мраке полночи черно.
И та вода в нем, говорят,
Тепла, как твой зовущий взгляд.
И стебли трав, рожденных близ,
Кругом него в венок сплелись.
Цепляя капли на листы,
Склоняют головы кусты;
Блуждая шорохом впотьмах,
Настоян воздух на цветах.
Мы шли искать его, как клад -
Сквозь лес и поле наугад.
В моей руке твоя ладонь
Хранила трепет и огонь.
Я вел тебя через пустырь,
Как твой незрячий поводырь;
И своим сердцем видел гладь
Лесного озера Ловать.
С далеким звоном тетивы,
Метал в нас ветер вкус травы.
И в небесах решила ночь
Луну на звезды растолочь.
И вдруг рукой услышал я -
Остыла как ладонь твоя.
Капризно мне сказала ты:
Я дальше не могу идти,
И не хочу с тобой искать
В потемках озеро Ловать.
И минул век. И выпал снег -
Былое превращая в смех.
На лыжах мы в поход пошли
И это озеро нашли.
Оно дремало подо льдом,
И я узнал его с трудом.
И кто-то, наливая чай,
Сказал мне - пей и не скучай!
Там за горой лежит оно!..
* * *
К Байкалу.
Тамаре Ананьеврой
Тучи пеной на синих горах
И вода тяжелее металла;
Нас встречали тоской в голосах
Острокрылые чайки Байкала.
В нас впивались иголки дождя,
Как зудящий укус комариный,
И волна, через штевень плеща,
Подбиралась повадкой змеиной.
И вот выходим мы в упор,
Через залив Ангарский сор,
Через пески, безмолвье дюн
На перебор озерных струн.
Мне бы видео напрочь забыть,
Суету дискотечного шума -
Наши дни пожирающий быт -
И о жизни недолгой подумать.
Поселиться в хибаре вот тут -
В незапятнанном мире покоя.
И найти, наконец, свою суть -
В криках чаек и шуме прибоя.
Как вольготно нам дышится здесь.
Но подумаешь - экая жалость! -
Ведь таких незагаженных мест
Так немного на свете осталось.
Я хочу, чтобы тело земли
Не калечили жадные руки.
Чтоб с природою слиться могли,
Как и мы, наши дети и внуки!
* * *
ПРИБОЙ В БУХТЕ ПАТРОКЛА.
С.А. Руленко
Мы вили тропинками петли,
Когда вдруг махнуло во тьму
Нам сизое море сквозь ветви,
Кленовой листвы бахрому.
Мы вышли из леса, и мокро
Дохнул в нас туман голубой.
Свирепая бухта Патрокла
Ударила в бубен-прибой.
Недавно прошедшая буря
Убрала свой призрачный зонт.
И волны морщинились хмуро
И влагой сырел горизонт.
Ударом единым сбивая,
Швыряя на зыбкий песок,
Валы набегали играя
У кромки закончив бросок.
И мы в первобытном их виде,
Копаясь в соленой волне,
Искали моллюсков и мидий
И жарили их на огне.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . .
Столетья с тех пор миновали,
И в сердце затих океан;
И чайки свое отрыдали
Помехами в моря экран.
Но если к нам буря сквозь стекла
Врывается снежной гурьбой -
Вновь снится мне бухта Патрокла
И бешенный сизый прибой.
* * *
ЗАЩИТНИК.
Что там гуманоидные страсти,
Сверх полеты к звездам - под и над -
Если до конца не в нашей власти
То, что окружает нас понять?
В собственном лесу, как марсиане -
Пьем, едим и валим по углам,
Оставляя, девственной поляне,
Пепел от костра и всякий хлам.
Дела нет властям в пыли рутинной,
А народу вовсе наплевать -
Только войско братьи комариной
Защищает божью благодать.
Крохотный, бесстрашный камикадзе -
В ненавистью созданном пике -
Станет, словно молния, спускаться
На галдящих в пьяном пикнике.
И когда из пропасти бездонной
Рок его ладонью сокрушит,
Вражескою кровью обагренный,
Он хоть малость - землю защитит.
Ведь среди бессчетных преступлений,
В окруженье скопища планет
И светил, что рыщут по вселенной,
У нее другой подмоги нет!
* * *
О ВОРОНАХ.
Опять зима. В какие-то мгновенья
Все выбелили снегом облака.
Остались только серыми деревья
И с блеском металлическим река.
В такие дни, здесь выделяясь пестро,
Вновь открывая сборище свое,
Слетается на одинокий остров
Скандальною ватагой воронье.
Давно уже на юг умчались птицы.
А эти - что наладились галдеть?
Наверное, им тоже не сидится
И хочется куда-то улететь.
Сидят, бранятся - спорят из-за власти,
Пока шугу не понесет река.
Рассвет придет - вороны разлетятся,
Так и не выбрав стае вожака.
И уж тогда они определенно,
От прений нескончаемых устав,
Свой звездный час навеки проворонят;
Никем другим в дискуссиях не став!
* * *
* * *
Осень рыжая лисица -
Роща светом летних гроз
Вся пылает, золотится,
Как ее роскошный хвост.
У подножий, по тропинкам
Тихо разлеглись везде,
Словно желтые шерстинки
Листья путаясь в траве.
И от края и до каря
Повторяется опять -
Осень - светится, играет
И не хочет умирать.
Но зима охотник старый
И накроет снегом в миг
Этот пышущий пожаром
Лисий рыжий воротник.
* * *
ДИАГЕН.
Ю.Р.Кисловскому
Мир трясло от вопросов
С незапамятных дней.
Жил чудак, жил философ
На планете людей.
Спал он в бочке, где рифы.
А по улицам днем -
Если шел по Коринфу -
То всегда с фонарем.
"Я ищу человека,
Чтобы стало светлей.
Я ищу человека
На планете людей!" -
Он взывал за усмешкой
Укрывая надрыв.
И смеялся, конечно,
Этой шутке Коринф.
Но однажды надменный,
Из-за северных скал,
Потрясатель вселенной
Сам к нему прискакал.
Полон спеси и власти,
Он над бочкой навис:
"Эй, пришло к тебе счастье -
Попроси, не ленись!"
"Я ищу человека,
Чтобы стало светлей.
Я ищу человека
На планете людей.
Вечность мимо несется -
Надрывается нить,
А ты в силах лишь солнце
На до мной заслонить!"
Возводились палаты,
Рассыпаясь за миг;
Храмы жгли Геростраты
И хранилища книг.
Ради славы куроча
И насилуя век.
В старой амфоре - в бочке -
(Ну а в глиняной бочке)
Просто жил человек.
"Я ищу человека,
Чтобы стало светлей.
Я ищу человека
На планете людей.
Я не вижу в отчаянье -
То ли ночь, то ли день!" -
Так, вздыхая печально,
Говорил Диоген.
* * *
САЛАМЕЯ.
Памяти Игоря Талькова
Танцуй, танцуй нам, Саламея!
За похотливый танец твой,
От вожделения пьянея,
Тебе заплатят головой.
Что девке - голова пророка -
Народа страшная судьба!
Ты и не зла, и не жестока,
А избалованно глупа.
Чужая смерть - и то забава.
Лишь разожги блудливый зуд,
Как яство - этот дар кровавый
Тебе на блюде принесут.
Своими длинными ногами,
Под напряженье в сотни ватт,
Ты будешь также перед нами
Через эпохи танцевать.
Вливая каплей яд соблазна,
Не сознавая, может быть,
Внушать толпе лениво - праздной
Поэта мертвого забыть.
Но есть пророк, и есть мессия,
Что без единого пятна.
И значит, есть еще Россия -
Когда скорбит о них она!
* * *
* * *
Все просто: шахматный король
Здесь окружен и в клещи взят.
Еще немного и изволь -
Ты получаешь шах и мат.
Трещат, работая умы.
Но осознание - тоска,
Что пешки эти - это мы,
А мир - огромная доска!
* * *
ПРОСВЕТЛЕНИЕ.
Мы с детства искалечены судьбой -
В нас рабства есть имуно-дефицит.
И мы, грехов не зная за собой,
Живем себе, а он внутри сидит.
Но дай нам власть, деньгами помани,
Богатой снедью и любви желаньем -
На подлость и обман готовы мы
Для краткого мгновенья обладанья.
Прими нас роща в свой высокий лазарет
И берестою раны повяжи,
Ведь ничего печальней в мире нет
Больной и зря растраченной души.
Случилось так, что вот уж много лет
Бездумно в душах сеяли заразу.
И если даже больше зерен нет -
Мы от нее избавимся не сразу -
И внук наверно в генах понесет.
Но будет очищенье. И, от ныне:
Пусть честный дураком не прослывет,
И благородство сердце не покинет!
В конце концов мы все едина плоть.
К чему считать отдельные изъяны?
Кого из грязи вылепил господь,
А кто произошел от обезьяны.
Не в этом суть, не в этом брат мой соль.
Нас на свершенья мать благословила. Браниться нам и ссориться доколь?
Мы соль земли, и в нас земли той сила!
* * *
* * *
Все повторяется. Вновь рушатся дворцы,
И в прах к ногам ложатся государства.
И души людям, оставляя в дар свой,
В борьбе неравной гибнут гордецы.
Ломает истуканов темный сброд,
И не хотят правители жить в мире.
И, от свободы опьянев, народ
Повторно создает своих кумиров.
И вновь, нарушив суету сует,
Мир чуть уже покрытый паутиной,
Все ищут правды - той, которой нет -
Для всех удобной и для всех единой.
А между тем давно взведен курок -
Достаточно оплошного поступка.
Хоть воду лил и не один пророк,
Но, Боже мой, как все на свете хрупко!
* * *
* * *
Мне кажется на долгие столетья
Нам жизнь подковой звонкою дана.
Но все вокруг твердят, что не заметишь,
Как пролетит и кончится она.
Как странно представлять себе такое.
И где? Когда созвездие весов,
Что взвешивает время над землею
Исчезнет для меня, в конце концов.
И зимний мир с холодным небом звездным,
В неведомых просторах бытия,
Растает вместе с запахом морозным,
Как эта песня грустная моя.
Но слышал я - все в мире повторимо.
И нашей жизни - божья благодать -
Сменив свое сегодняшнее имя
Через века появится опять.
И пусть проходят дни по всем законам.
Проходит детство, юность, зрелость - пусть!
Через столетья, даже миллионы -
Я непременно в жизни повторюсь!
Я повторюсь холодным зябким утром,
С таким же криком в холод января.
И академик будущего мудрый
Не распознает, что родился я.
Мы все опять появимся - мы вечны!
Пусть годы обращаются во прах.
Согнуться под прожитым наши плечи -
И встанут вновь, как рожь встает в полях.
И также рощи от дождя намокнут,
Окутавшись в серебряную нить.
И также в эти утренние окна
Нам будет солнце вечное светить!
* * *