"Дальше ходу нет", - так каждый сказал вслух, а то самому себе,
и шакалы выли, и ночь текла непрогляднее ста ночей.
Но сидел на камне старик, и был - весь, не только волосы, - бел,
и сказал, что попробует путь найти
в долину семи ключей.
Был пустым заплечный мешок его, света - лишь уголек в горсти;
мы решили - блуждая среди камней он, наверно, сошел с ума...
Горы дикие смертных теней полны, тут и сильному не пройти,
так сказали - и все же за ним пошли, и повсюду шуршала тьма.
Ветер бился, безумцам безмерно рад, ветер горькие песни пел,
а старик тяжелее дышал, и брел, словно каждый миг умирал.
...И когда в долину спустился отряд, он один стоял на тропе,
и похожий на розовый дым рассвет в неподвижных глазах играл.
Нам казалось - под каждым кустом змея, в каждом шорохе - след беды,
и каждый из нас, оборванец, при свете неуместен был и нелеп.
Но в долине искрилась вода ручья, на ветвях алели плоды,
и я понял, что мы и впрямь спасены,
и что проводник наш - слеп.
Шелестел тростник, щебетали птицы - за своих принимали нас.
А старик положил на камень клюку, и росою вспыхнула та.
И с тропы он шагнул, и четыре крыла за спиной распахнулись враз,
и сияние стало вокруг него, и взяла его пустота...

Нам долина дала от своих щедрот, с эхом спорили топоры,
мы построили каждый себе жилье, были живы своим трудом.
И ребенок пришел на тепло костров, он с крутой спустился горы -
и незрячи были его глаза;
я принял его в свой дом.