Зовите меня Дильт. Раз уж нам по пути, отчего ж не
поболтать... Я так поболтать люблю. Да, собственно, этим всю
жизнь и занимаюсь. Много знаю разных историй. И зовут меня еще
- Сказочник. Да мало ли как еще зовут... Я же не спрашиваю,
откуда такое имя у тебя, Борки. Захочешь рассказать - послушаю,
с интересом. И проверять не буду, зачем... Если королевский
стражник спросит - расскажу о себе так, что он доволен
останется. О тебе спросит - врать не буду, так чтобы явно. Но,
если что по секрету скажешь - и предупредишь, что секрет - то я
лишнего не знаю.
Хочешь совет? Отмалчиваться - ненадежный способ хранить
тайны. Лучший способ - болтать, болтать... Очень много, очень
интересно, да все не о том, о чем молчишь. Иногда и наврать
можно, но это уже - осторожнее. На лжи тебя могут за язык
поймать, на болтовне - если не дурак - не поймаешься.
Почему я с тобой откровенный такой? Да просто потому, что
мне терять нечего. Нищий вора не боится. Да и ты, видно, не из
ищеек - сразу вижу вольного искателя приключений. Меч твой в
ножнах скучает, значит - хорошего дела для него ищешь. Был бы
ты неразборчивым наемником - не скучал бы сейчас. Был бы
агентом важной персоны или тайного ордена - тоже уже плюнул бы
на пустобреха - болтуна, оборванца; и помчался бы дальше нужный
след вынюхивать.
А раз уж так ко мне в компанию хочешь - значит, всерьез
принял. Зачем - дело десятое. Я ведь нарочно так плелся, и
языком молол попусту. Раз не плюнул, не пошел своей дорогой -
ну, пошли вместе и побыстрее...
Откуда я в мечах разбираться научился? Так ведь во всех
легендах о них речь, как же не знать-то... И своими глазами
много на что нагляделся. Нет, сам видишь - нет на мне меча.
Незачем мне это. Вот, лютня есть - куда как лучше...
Хитрил, конечно, Дильт-Сказочник. Лишнее знать случайному
попутчику незачем, да и не поверит, даже если узнал бы. Сам
Дильт не взялся бы подсчитать, как чаще получается - выдает ли
он выдумки за чистую правду, или дает выход воспоминаниям под
видом сказки. "Посмеяться каждый рад, верят в сказки все
подряд, а про правду говорят - враки! Каждый шуткам рад моим,
но смеется над другим, для себя непогрешим всякий..." Если
кто-то сможет понять рассыпанные по песенкам, сказочкам,
побасенкам намеки - ну что же, иногда ради этого сказочка и
рассказывалась...
Или вот - часто рассказывал Дильт, как одно время ездил по
разным краям не один, а с бродячим театром. Много веселых
историй из тех времен вспоминал он, вот только не обмолвился ни
разу, что весь театр был из непростых актеров, таких же, как он
сам. И была у этого театра еще одна игра, очень опасная. О
которой до сих пор незачем знать посторонним.
И очень многому Дильт в том театре научился, еще многому -
заранее. И не только тому, что нужно актеру - как пользоваться
простыми и сложными приспособлениями, чтобы преобразиться до
неузнаваемости за то время, пока перебегаешь за сценой от одной
кулисы до другой. Как делать свой шепот слышным для всего зала
или для единственного человека в толпе... В дорожной сумке
Дильта до сих пор есть маленькое чуть треснувшее зеркало,
заботливо хранимое с той поры, вместе с гримом и разными
хитрыми снадобьями. И все это - непростое, как сам Дильт. И
плащ его, тоже непростой, верно послужил в том театре, правда,
начал службу еще раньше.
Что значит - непростой? С виду - плащ как плащ, дырка на
дырке, заплата на заплате. А под некоторыми заплатами -
кармашки: в одних можно долго таскать какую - нибудь мелочь, в
других - иногда пронести незаметно что-то крупное, так, что без
обыска и не заметишь. Что снизу нашиты свинцовые бляшки - этим
никого не удивишь, да ведь золото, скажем, под свинцом искать
никому и в голову не придет! А ведь есть вещи куда как дороже
золота. (Даже не о бриллиантах речь - контрабанда или перевоз
ворованого не то дело, что привлекает Дильта. Но иной раз по
колечку или перстню легко понять, кто - и зачем - его дал. И
вот это кольцо и эта скрытая в нем тайна может оказаться
гораздо дороже не только вложенного в колечко золота, но и
многих, многих голов!)
Главное, на любом костре можно залить что-то свинцом.
Извлечь потом - еще проще... А найти - если не знаешь, где
искать - еще никому не удалось. Это только как пример. И так со
всем остальным...
Что, вы не знаете, зачем свинцовые бляшки на плащ нашивают?
Это уже из того, что актерам-то знать необязательно. Уж не
только затем, чтобы складки красиво драпировали... Таким
плащом, если что, можно и удар клинка отбить, и самому в лицо
ударить - вреда особенного не причинишь, зато с толку сбить
хорошо получается. Да мало ли еще всяких фокусов... Вот этот
пояс - как ни щупай его, ничего необычного не видно. Потому что
фокус не в нем, а в тех руках, что его держат - и праща, если
что, получится, и другие есть применения. Долгая это песня, да
и не о том сейчас речь.
Ха, вопрос-то был - а зачем актеру бродячего театра воинские
умения, да еще такие хитрые? Ну, во первых, такие умения никому
не помешают, а во вторых - что важнее - говорил же, непростой
то был театр, и актеры там все были непростые. И не для
посторонних пока что третье дно театральной повозки. Хотя,
может, где-то что-то и мелькнет в рассказах Дильта-Сказочника...
Впрочем, воинственность не была присуща Дильту - знание того,
насколько хрупка человеческая жизнь и насколько легко ее оборвать,
помогало ему воздерживаться от необратимых поступков, пока это было
вообще возможно. Кошка убегает от собаки, пока есть выход. Но горе
той собаке, которая примет уступчивость противника за беспомощность
и сдуру загонит кошку в угол... Сразу же ленивая грация обернется
стремительной точностью, и проявятся в бархатных лапках острые
когти. Вот такой кошкой и был бродяга с множеством имен, из которых
сейчас выбрано - Дильт.
И мурлыкал он одну за другой простенькие песенки, в душе
потешаясь над петушиным пылом молодого неопытного воина, временного
спутника. Юноша обещал своему спутнику защиту, пока его, Борки, рука
способна держать меч. Принмая это благородное предложение с
подобающей благодарностью и серьезностью, Дильт все же понимал, что
в случае чего еще неизвестно, кому кого придется защищать. Излишняя
воинственность юноши могла доставить слишком много хлопот...
Вот потому и вспоминал Сказочник разные случаи, из которых
приходилось выпутываться, и разные способы, которые выручали его.
Посреди обычной веселой болтовни Дильт вдруг, не меняя выражения
лица, быстро шепнул в ухо спутнику:
- Не бросайся в бой, пока я не скажу - "пламя!". Зато потом не
мешкай!
Борки повернулся к Дильту, расширив глаза. Он еще не привык к
своему компаньону и просто не знал, как понимать эту выходку.
- Вот именно, вот именно! - громко захихикал Дильт совершенно
не в русле предыдущего разговора, - И вот, этот несчастный кавалер
сидит, скорчившись в три погибели, в корзине из-под белья, тогда как
муж...
- А ну стой! - загремел грубый властный голос. Перед путниками из
придорожных кустов возникли двое разбойников - их внешность не
оставляла сомнений в правильности такого определения - а шорох
кустов сзади доказывал, что и там люди из той же шайки.
Стоящие впереди держали в руках луки, натянув тетиву и целясь
жертвам прямо в грудь. Позы их не оставляли сомнений в опытности
этих воинов.
Борки, несмотря на предупреждение, дернулся было, но Дильт
твердой рукой ухватил юношу за рукав.
- Ну вот, такую историю испортили ни за что ни про что, - с
досадой протянул он, - что, в окрестностях совсем дичь перевелась,
если славный Бородач бросается на двух бедных странников - певца с
подмастерьем?
- На словах тут все сначала бедные, - отозвался тот, кому кличка
Бородач подходила как нельзя лучше, - а потом, моими молитвами,
сразу богатеют, начинают денежки сыпаться, сыпаться... Если потрясти
как надо...
Видя, что путники не пытаются оказать сопротивление, разбойники
убрали луки со стрелами и подошли ближе. Сзади шаги и сопение тоже
приближались. Быстрый взгляд через плечо сообщил Дильту, что сзади -
двое, вооруженных дубинами. На поясе у каждого из разбойников
красовались внушительные кинжалы, у предводителя - еще и короткий
меч.
- Вот и чудненько, - добродушно бормотал Бородач, - попались
птички, чего тут дергаться... Поднимайте-ка лапки...
- Наши клапсы не обломятся, дыкть, - заговорил Дильт еще
развязнее, он действительно поднял руки, но только на уровень груди
и каким-то сложным, многозначительным движением, - лонно тебе,
Бурук, коряво не выкусится...
Бородач замешкался; жестом остановив сообщников, он сделал еще
пару шагов к Дильту. Настороженно, недоверчиво спросил:
- Че свистишь?
- Рак на горке громче меня свистнет, - продолжил Дильт
приглушенной скороговоркой, - а только тому и ухалки ни к чему,
колять весь чердак лишний. Медвежня шуршала, Пеночка на мед
приклеилась, а жестянки и встормошнулись. Так что ты бы, Бурук, чем
воздух-то месить, кустиком бы накрылся, да подубовее, жестянки-то с
горки катятся...
- Откять шорох?
- На то и медвежня. Крившак с одинокой хаты воздух нюхал, гарь
точнул. Коряво?
- Примар так примар. А хвост? - Бородач кивнул на Борки.
- Хвост-то серый, да от волка к лису. На котелок замешано.
- Ну, твой хвост, тебе и пыхтеть. Шкурим! - крикнул он своим
дружкам, и те дружно кинулись в лес. Вожак тоже собрался уходить, но
Дильт окликнул его:
- Раз уж наклюнулся, грязи бы намесил, а то я с горелых штанов
сорвался...
- Лонно тебе, - засопел Бородач, - ты залушился, а мне пыхтеть?
- Дыкть, шорох-то не забыл?
- Чвакай... - Бородач швырнул в Дильта пару крупных золотых
монет. Бродяга ловко поймал их двумя руками, пожонглировал
сверкающими золотыми, потом особенно сильно подкинул в воздух, - и
встал, задрав лицо вверх и вытянув вперед пустые ладони. Монеты не
падали, - исчезли из вида, словно зацепились за облачко или
растворились в воздухе. Пожав выразительно плечами, Дильт устремился
мимо озадаченного разбойника, весело подмигнув ему. Борки замешкался
было, но быстро опомнился.
Путники зашагали дальше тем же быстрым, но размеренным шагом,
каким шли и до того. Борки долго не решался заговорить, наконец
любопытство пересилило, и он робко выдавил:
- Благодарю, Дильт... Ты, это... знакомых встретил?
Бродяга ответил приглушенным голосом, почти не двигая губами.
Даже идущий бок о бок юноша слышал его не без труда:
- Ну, как бы... Этих-то тут все знают, кому надо, а мне надо все
знать. Вот им меня - не обязательно...
- А почему же он тебе еще и денег дал? - Борки тоже понизил голос.
Дильт подмигнул, на миг скорчил озорную гримасу, затем со
скучающей физиономией произнес откровенно веселым тоном:
- Это уж, конечно, лишнее было... Но не отпускать же его просто
так... А про "пламя" на будущее запомни...
Дильт сделал несколько быстрых движений руками перед лицом
спутника. Сначала показал пустые ладони, потом вдруг перед глазами
Борки блеснули улетавшие безвозвратно деньги, потом снова на этих
ладонях не оказалось ничего. После этого Дильт показал окончательно
ошарашенному юноше язык, и путешествие продолжилось как ни в чем не
бывало.
Через некоторое время они услышали топот и поспешили освободить
дорогу.
Отряд хорошо вооруженных конных стражников мчался им навстречу.
Двое задержались, уставив пики на путников:
- Кто такие, куда направляетесь?
Дильт вывел из-за спины лютню:
- Певец я, о доблестные слуги благородного шерифа! Слышал я, что
господин замка Килливарт зовет всех достойных певцов на пир в честь
подвигов его старшего сына! И решил я ученику показать цвет нашего
цеха...
- Ну, счастливого пути, да смотрите - тут места опасные! Не
видели никого на дороге?
Борки набрал было в грудь воздуха для ответа, но локоть стоящего
перед ним Дильта, двинув в поддых, надолго сбил его дыхание.
- Благодарение вам, доблестные, все спокойно. Да и кому нужны
бедные путники?
Стражники уже скрылись за поворотом дороги, а Дильт озадаченно
промурлыкал себе под нос:
- Так вот врешь-врешь, да ненароком и правду соврешь...
Жестянки-то и впрямь с горки покатились...
Сказки бродяги Дильта (3/3)
Борки долго хлопал детски-обиженными глазами, прежде чем решился
спросить:
- Ты, похоже, знаешь, что делаешь... Но все-таки, объясни мне, почему
ты не рассказал стражникам о разбойниках?
По-прежнему энергично шагая, Дильт терпеливо бросил через плечо:
- Во-первых, какой мне смысл вмешиваться в чужую драку? Во-вторых,
что еще важнее - почему ты так уверен, что знаешь, на какой стороне твое
место в этой драке?
Борки даже притормозил, словно еще раз получил в поддых.
- Но... эти злодеи...
- Которые из них?
- ?????
- Погляди на это дело с разных сторон... В конце концов, разбойники
грабят только тех, у кого есть что отнять. И не убивают ради убийства,
пока им оставляют такую возможность. Стражники же грабят всех, и прежде
всего - тех, у кого ничего не остается. Понял теперь?
Борки начал повторять затверженные истины, святые для каждого
добропорядочного гражданина. Но бродяга, на удивление точно изображая
лицом, позой и голосом то судью-законника, то мудреца-схоласта, то
солдата или крестьянина, короткими вопросами разбивал в пух и прах все
построения, пока юноша не замолчал окончательно в растерянности.
- Мне все еще трудно поверить в твою правоту, Сказочник, и все же я
бессилен перед твоими доводами. Одного еще понять не могу... Похоже, ты
познал много мудрости в этом мире, чуть ли не во всех его делах и
таинствах... Но когда и как успел ты все это за свои, может быть,
тридцать лет...
- А триста - не хочешь?
- Ка-ак три... три... триста... Люди столько не живут!
- Кто тебе это сказал? И кто тебе сказал, что я - человек?
Борки застыл в неестественной позе, словно окаменел на ходу. Только
глаза его продолжали неестественно расширяться, как и судорожно
раскрытый рот. Левая рука безуспешно пыталась начертать в воздухе
охранительный знак.
- Да ладно, ладно... Пошутил я. Чтобы ты немножко привыкал
собственной головой думать, а не чужие глупости на веру принимать - кто
бы их ни наговорил. Да человек я, человек... - и Дильт небрежно сделал
тот самый знак, что так и не удался молодому воину.
Однако остаток дороги до замка Килливарт они проделали в
сосредоточенном молчании.
Перед тем, как подойти к воротам внешнего города, окружающего замок,
Дильт свернул в придорожный лесок. Повернувшись к юноше, певец сказал:
- Ну вот, мы пришли. Спасибо за компанию, Борки, мне было веселее с
тобой. Теперь ты можешь попытать счастья, нанимаясь в дружину или в
стражу. А я попробую оценить себя по общению с собратьямии-соперниками
по певчему мастерству. Теперь наши дороги расходятся.
- Тебе спасибо, певец... Многому ты меня научить успел... Может быть,
ты и вправду возьмешь меня в ученики?
Дильт прищурился, разглядывая юношу оценивающе.
- Ты, возможно, сам не знаешь, о чем говоришь. Но прогонять тех, кто
приходит ко мне, без особых причин - не в моих правилах... Вот что. Три
дня я пробуду здесь. За это время ты попробуй наняться на воинскую
службу, и веди себя со мной, не выдавая знакомства. Возможно, я еще
обращусь к тебе за помощью, а может быть - и нет. Но, обещаю, - перед
уходом отсюда я обязательно поговорю с тобой, прежде чем ты сделаешь
окончательный выбор. Принимаешь этот уговор?
- Да!
- Тогда поклянись, что не расскажешь никому ни слова обо мне, сверх
того, что шли вместе по дороге. И того, что ты думал об ученичестве.
Только думал, ведь так и есть?
- Да, клянусь. Но почему...
- Посмотри мне в глаза. Ты согласен принять такую клятву и выполнить
ее?
- Да, конечно...
- Ты сам согласился. В глаза! В глаза смотри!
Глаза Сказочника теперь казались колодцами, черными и бездонными. Они
засасывали в свои глубины, как речной водоворот, и у юноши не было сил
сопротивляться этому.
Дильт произносил снова слова клятвы, но теперь каждое слово было
преисполнено великого значения, и Борки повторял эти слова, чувствуя,
что теперь никакая сила не заставит его эту клятву нарушить.
После принятия клятвы юноша на время почувствовал слабость в теле и
странную оглушенность в голове. Он бессильно сполз на траву, наблюдая за
бродягой. А тот преображался на глазах. Растрепанные прежде волосы после
скупых движений рук, вооруженных гребнем и какой-то мазью, легли
аккуратными локонами заправского щеголя. Куда-то пропали морщинки с
лица. Извлеченная из котомки одежда была бы под стать любому из
придворных менестрелей. Несколько движений изменили и вид обуви - словно
из лягушачьей шкурки вылезла царевна... Не было больше нищего бродяги.
Был благородный дон, взявший в руки лютню для удовольствия, не ради
пропитания.
Стражники у ворот встретили и проводили их поклонами.
Узнав, где находятся приезжие менестрели, Дильт направился к
гостинице. Борки следовал за ним, но в некотором отдалении. Воин успел
заметить двоих менестрелей в скромных дорожных одеяниях, подошедших к
его спутнику со словами:
- Ну вот и ты, брат Найтингейл...
- Рад видеть вас, братья...
Борки почувствовал стесненность в разговоре этих людей, явно очень
близких друг другу. И поспешил прибавить шаг, так что уже не мог видеть
подробности этой встречи.
А дальше было вот что...
Несколько человек расположились полукругом у камина, горящего в
небольшой комнате. Все они были в неброских одеждах, и только озаренные
огнем лица выделялись из полумрака, словно лики на старинных картинах.
Каждый из людей держал на коленях лютню, и строй всех инструментов был
един, - так что они могли разговаривать мелодиями друг с другом, вместе
или поврозь. Струны разговаривали, словно встретившиеся после долгой
разлуки друзья - ты ли это? Вот ты какой теперь... А я, знаешь, вот что
повидал...
Наконец заговорил и живой голос - голос человека, еле различимого в
затененном глубоком кресле:
- Хорошо, что вы здесь, братья, - те, что верны истине Ордо Верде.
Как ни мало нас здесь - этого для многого достаточно. Как ни смешон
суетный повод, прикрывающий нашу встречу ворохом пестрого мусора -
воздадим и ему должное. Давно не было у нас других возможностей для
встречи...
Полыхало пламя в камине, но ярче светили тонкие свечки. Струны и
голоса вели непонятный непосвященным разговор, где слова наполнялись
новым значением, и все же значили меньше, чем то, что между слов, и
музыка была речью, и речь была музыкой...