Аннотация: Размышления юного героя об устройстве этого мира.
Звонкий мел гуляет по доске. Гулкая, звенящая тишина изредка перебивается мерным голосом угрюмой учительницы физики, лениво рассказывающей нам о колебаниях. И все они такие необычные: и свободные, и вынужденные, но в то же время такие тусклые и ненужные в этой паутине жизни, что порой даже становится жалко бедолагу-педагога, использующего свой выпускной диплом, как подпорку для ножки журнального столика образовательного процесса.
А он диктует и диктует в духоте классного помещения, вероятно, и сам осознавая тщетность произведения подобной учебной деятельности в обществе незаинтересованных ротозеев, которых здесь гордо зовут Учениками. В его глазах тленная пустота, которой он кормит нас и ежедневно питается сам. Крупицы коры его головного мозга в попытках достичь своей цели упираются в кирпичную стену, ограждающую наши умы, и сливаются с общей массой бездушной атмосферы кабинета - как это предсказуемо и нелепо...
Немногое упускаю я, отвратив свой взгляд от насточертевшей школьной доски и вперив его в совершенно иной объект. Немногое теряю, забыв о колебаниях физических; гораздо важнее для меня сейчас мои колебания душевные.
Она с опущенными в парту глазами играла ручкой, ожидая завершения экзекуции.
Да, Она была златовласой блондинкой!
Да, Она была обжигающе красивой!
Да, я глазел на Неё!
Вот учитель говорит о маятнике, но не нуждаюсь я в его понимании. Мой маятник душевный уже давно активирован и ходит ходуном лишь при одном взгляде на Неë, довольном и упоëнном: туда-сюда, туда-сюда, как заведённый механизм, извечно работающий и извечно бестолковый.
Я не имею веса в нашем классе; я школьный опарыш, но вижу я своими глазами Её очи, чело и нимб, сверкающий и переливающийся ярче помытой на перемене доски... И я доволен! Доволен я тем, что не замечает Она меня, доволен тем, что остался я в тени Её ангельских крыльев: мне это чуждо. Даже достигнув величайшего в мире успеха и оказавшись на Олимпе жизни пред Богом триликим, не смогу я ощутить счастья контакта с Внеземной... Она выше моего понимания, Она - Человек! Мне остаётся лишь провожать взглядом Её нежный стан, опоясанный школьной формой, и думать о хорошем, думать о стоимости бытия, думать об отсутствия тождественности в этом мире, наотмашь сотканном из противоречий. Наблюдать актёрское представление...
Вот наступила перемена и вышел учитель из класса, а я всë продолжаю сверлить Еë своими стеклянными зрачками; Еë - мечту, такую далёкую и недосягаемую, такую странную и непостижимую, растворяющую меня, подобно кислоте, и заставляющую мои мысли возгораться раз за разом. Для чего мне не стать чьей-то мечтой? Для чего суждено наблюдать мне? Быть может, потому что именно я успел купить билет на этот сеанс?
Мы - зрители: Я и я, и мы просто хотим продолжения шоу. Да, быть может, мы безнравственны и ничтожны, но нам так нравится это дело, нам так нравится быть непризнанными и отстранёнными, мы втайне горим от осознания своей скрытой силы, но продолжаем слепо смотреть. Мы не имеем роли в постановке, но мы строго и назидательно, по-станиславски оцениваем лицедеев, законно получивших свой врождённый статус. Холим и лелеем, ругаем и милуем, но всë же именно мы удостоились чести видеть этот до боли узкий мир со стороны. И кто из нас после этого учитель?
А Она лëгкой бабочкой проносится мимо, эта лёгкость видна во всех её действиях. Как же счастливо Она улыбается во весь рот и косит слегка суженные историей глаза! Как же идёт Ей Еë наряд и подчёркивает Еë грациозность во всех ипостасях. Порой мне больно смотреть на такую контрастную красоту, но я не сдаюсь: я преданный поклонник жанра, и мне нужно всë больше и больше. Я поспеваю на каждый спектакль, каждый концерт я не могу оставить без внимания - зачем-то же мне оно нужно?
Я - глаза, я и уши, я вижу Её и в столовой, и на занятьях. Я прослушал Еë и снова пошёл, погружаясь в своих предприятьях. Я глазею на Вас, я радею за груз, что на плечи мои опустился. Обжигаюсь - и вновь возвращаюсь я в класс: в мою жизнь, как пиявка, он впился...
Вот я спускаюсь по лестнице, попутно обращая внимание на Неë. Она, хихикая с подружками, надевает куртку и шапку с одной лишь единственной целью - покинуть меня, выйти из поля моего зрения и лишить меня сладкого запретного плода, так долго кормившего меня. Но Она ещё не знает (а скорее всего, и никогда не узнает), что ей никуда не уйти; Она уже засела в моей голове, а выход оттуда не так уж и просто отыскать.
Да, быть может, актриса и она, но в шахматной партии она скорее была бы пешкой, нежели королевой: такая уж у них природа. Актёр не видит ничего, кроме своей роли, а зритель видит ВСË: все плюсы и минусы, все оговорки и недосказанности, все "да" и "нет". И не от скуки это дело делается; это стимул жить!
А на что мне ещё смотреть? На Париж, на Берлин? Тоска! Ничего нет интереснее Неë в моей жизни, и Она одна лишь вынуждает меня просыпаться по утрам. Предупреждая излишние расспросы: нет, это не любовь. Для любви нужно иметь сердце. Моя Она знает, что такое "сердце", но, вероятно, не умеет пользоваться этим весьма сложным в обращении органом. Мы же с вами зрители - ходячие бинокуляры, не причастные к развитию сценарного действия, но являющиеся неотъемлемой частью любого представления, кто бы что ни говорил.
Вот я возвращаюсь домой, ложусь на свою никчёмную кровать в самом дальнем углу комнаты и погружаюсь в глубоководные и витиеватые мысли: как много все-таки Их на белом свете и как мало нас... А может, так всë и должно было быть? И навеки суждено всë остаться так? Я... Ах, да ладно, что уж тут рассусоливать, завтра будет новый бенефис, новый показ, новое зрелище...
(Какая же Она всë-таки красивая, эта Она)
Так же часто колебания зрительской души вступают в контакт с физикой, как рождается на свете один актёр.