Аннотация: Про одного мужика, которому не очень везло в жизни.
- Вставай наконец, убоище!
Грубый толчок под ребра заставил Петрова с трудом разлепить глаза.
Мутному спросонья взору предстала привычная картина - он находился в собственном доме, старом, неуютном, к тому же скверно освещенном. "Настоящий склеп..." - подумалось Петрову. Еще подумалось, с привычной жалостью к себе и обидой на всех остальных: вот, мол, и все, что досталось в жизни ему, усталому и больному - мрачный склеп, мрачная жена и мрачное будущее. Со вздохом он сел на кровати, подтянул поближе табурет со сваленной на него одеждой и принялся вяло одеваться.
Жена тем временем что-то делала на кухне, вдохновенно ругаясь, и Петров, натягивая отсыревшие за ночь тряпки, слушал ее сварливый голос вперемежку с сердитым звоном посуды:
- У других мужья как мужья - и добытчики (блямс!), и общаются с приличными людьми (блямс!), и сами из себя - красавцы (Бллямс!), и семью содержать умеют!(Бабах!) А у меня, несчастной, все не так!(Дзыннь!) За что мне такое наказание?(Бам-бах!) От зари до зари прошлялся неизвестно где, пришел - лыка не вяжет, завалился и дрыхнет себе без задних копыт! (Шлеп! Звяк!Бах!)
-
Жена вышла из кухни и теперь стояла перед Петровым, уперев руки в бока и гневно на него глядя - живой укор ему, Петрову.
-Где, я спрашиваю, ты, Петров, шлялся? А? Опять с какими - нибудь алкашами связался? - жена не спрашивала, а утверждала.
Жена у Петрова была догадливая. Долгие годы, проведенные рядом с Петровым, приучили ее к тому, что муж , склонный к самым неприличным, вредным , а иногда и опасным знакомствам, частенько приходил домой, что называется, подшафе.
Петров хотел ответить, но шершавый и какой-то огромный язык решительно отказывался слушаться. Петров облизнул пересохшие губы и просипел:
-Пить...Маша...
- Пить ему! - взвилась супруга. - Пить! Ты, урод, вчера пил сколько мог! А что в доме шаром кати - это ему наплевать! Где, я спрашиваю тебя, шлялся, а?
Машка замахнулась на Петрова половником, и он испуганно сжался.
Видно, униженное положение мужа удовлетворило ее, и Машка произнесла уже тоном ниже:
- Паррршивец... Марш на кухню, там тебе морковный сок остался, - и ушла в другую комнату, громыхать шкафами, поругиваясь вполголоса: "Паршивец... Арристократ..."
А Петров поплелся на кухню, на ходу напяливая несвежую рубаху. Залпом выпил сок и опустился на табурет, стараясь унять противную дрожь в коленках.
Голова болела. Действительно, зря он вчера связался с этими двумя. Алкаши оказались, видно, самого распоследнего пошиба - пьют всякую гадость, а ты мучайся. С такой головой - какая работа?
- Маш, может, я сегодня дома останусь? - позвал он, в общем, без надежды.
- Чиииво? - Машкина голова показалась в дверном проеме, и по лицу было видно, что со стороны Петрова это была неслыханная наглость.- А кто зарабатывать будет? А ну марш, и чтоб с пустыми руками не приходил! - И голова исчезла.
- Маш, я кушать хочу, - жалобно потянул Петров.
- Перебьешься!
- Ну хоть гематогенчику, а?- заныл Петров.- Мне же еще на работу идти...
Тяжелая плитка гематогена полетела в Петрова и больно ударила ему в чахлую грудь. Петров дрожащими пальцами торопливо сорвал обертку и жадно вонзил в плитку зубы.
Мало - помалу животворный препарат делал свое дело - сердце забилось сильнее и ритмичнее, исчезла слабость в ногах, притупилась головная боль. На скулах заиграл робкий румянец.
Петров глубоко вздохнул и поднялся с табурета.
- Ну что, паршивец, получше стало? - спросила Машка, все еще сохраняя видимость гнева.
- Флпафлибо, Мафла, намфлофло луфлфе, - выдавил из набитого рта Петров. - ну я пофлол?
Машка смотрела вслед своему непутевому мужу, сложив на животе руки. Потом вздохнула и, развернувшись, канула в недрах дома. Ей тоже пора было приниматься за ежедневные дела.
***
Петров шел на работу. Он сутулился и загребал ногами. Он поднял воротник пальтишка и втянул голову в плечи. Он глубоко засунул руки в карманы и машинально переминал завалявшиеся там табачные крошки. Он не хотел никуда идти. Петрову было холодно и тоскливо. Петров заранее знал, что никакой работы сегодня не обломится. Как и вчера, как и много раз за последнее время. Поэтому Петров чувствовал себя заранее уставшим.
Короче, ему не хотелось на работу. Но надо. Машке пообещал.
Нет, Машка все-таки хорошая баба. Орет, правда, много, но все равно добрая. Жалеет его, Петрова. Вот и сегодня - даже поесть дала. А ведь могла бы вообще под зад коленом. И правильно бы сделала. Кто он такой, Петров? Неудачник, и все. Неудачник и пьяница. Старый и небритый. А она...
Петров представил жену. Н-да... Она тоже не мадонна. Да и понятно - в ее-то возрасте, да еще прожив столько лет рядом с таким рохлей... Но ведь была! Была же?
Петров вспомнил, как много-много лет (господи, сколько же прошло времени с тех пор!) назад он, молоденький , худой и прыщавый, робко пригласил ее на свидание и потом с трепетом и каким-то священным ужасом ждал в условленном месте. И она - ах, какая она была! Пришла к нему. А ведь могла бы запросто рассмеяться в лицо и упорхнуть к другому. Да вот, хотя бы к этому, - Петров поднял глаза на окна роскошного особняка, мимо которого как раз проходил.К Задунайскому. Ведь этот тоже охотился тогда за Машкой. Точно - точно, было дело. А красавчик был - хоть куда. Брунет. Очи пламенные. Выправка... Как же, княжеского роду все-таки. Только не взял бы Задунайский Машку. Попользовался бы и все, прости - прощай, за ушко да на солнышко. А он, Петров, не такой. Поэтому и Машка его предпочла. Почувствовала, видно.
Петров заметно приободрился. Улыбнулся, расправил плечи. Походка стала более упругой, и даже в глазах засветился какой-то давно было угасший огонек. Нет, еще не все потеряно! Они с Машкой еще поживут! Еще они покажут всяким там Задунайским небо в алмазах! А что? Подумаешь, графья! Петровы ничем не хуже. Может, даже лучше - без этого их проклятого наследия. Без средневековых предрассудков ихних. Вот прямо сейчас Петров пойдет и закалымит столько, что им с Марией надолго хватит. И ничего в этом трудного нет...
Насвистывая, в предвкушении богатой добычи, Петров приближался к людному проспекту...
***
Ничего не вышло. Как всегда. Петров, как проклятый, шесть часов промотался по городу - и ничего. Куда только он не совался - в кухни ресторанов, к служебным дверям магазинов, в аптеки, автостоянки, пивнушки, даже общественные туалеты - словом, там, где, из опыта знал Петров, можно быстро подработать, - нигде ему не повезло. В театр его просто не пустили, и не удивительно - не тот прикид, а на вокзал он сам не пошел, там своих таких же полно. Да ну на фиг, еще побьют. Нигде, нигде он не был нужен. Даже бульварные девки не интересовались Петровым.
Время приближалось к пяти, в городе уже почти не осталось прохожих, а Петров все бродил и бродил бесцельно по одним и тем же улицам, и никак не мог заставить себя повернуть к дому. Домой ноги просто не несли: там была Машка, а свирепая Машка -это страшно. Если он придет без ничего, Машка ему горло перегрызет. Буквально.
Идти домой было страшно, не идти - невозможно, и Петров все тянул время, все юлил и юлил по улочкам и задворкам, пока не оказался в незнакомом скверике.
Вся земля вокруг была усыпана окурками и семечковой шелухой, аптечными пузырьками из-под настойки боярышника, и прочим мусором, обличающим недавнюю попойку. Жертва попойки валялась здесь же, на скамейке. Петров подошел ближе, стараясь в предрассветных сумерках получше рассмотреть жертву. На сырой от тумана лавочке храпел какой - то в дымину пьяный, грязный и оборванный тип, от которого несло псиной вперемешку с перегаром.
А больше в скверике никого не было.
Петров смотрел на типа и завидовал. Да! Представьте себе.
Петров продрог и устал. Петрова одолевали невеселые мысли, Петров был несчастен. А этот тип был счастлив! Он ни о чем не думал, ему не было холодно или неудобно на твердой скамейке.Ему было хорошо. Поэтому Петров ему завидовал.
Так что ничего нет удивительного в том, что Петров тоже решил напиться. Все равно терять -то нечего. А на Машку плевать. Пусть хоть прибьет его завтра. Но это будет завтра, а сегодня напьемся.
Петров наклонился, поднял бутылочку и, приблизив этикетку к глазам, с трудом прочитал латынь:
- Тинк...тура...кратие...га. Тинктура Кратиега. Ладно, будем пить тинктуру,- согласился Петров, и, отбросив подальше пузырек, наклонился над пьяницей пониже, чтобы разглядеть на его грязной шее яремную вену...
***
В дымину пьяный, вурдалак Петров валялся в скверике под кустом.