Ничего личного
|
|
Горизонт заалел. Продрал глотку петух. Дед Емельян застонал, перевернулся к стенке.
Снится ему Варя. Да не та, что в могилу легла: полная, морщинистая, седовласая. Та, с которой под венец пошел. Гладит его жидкие клоки волос, улыбается. Как дела, как живется без нее, спрашивает. От тела жар идет, старые кости согревает. И так хорошо, будто у матери на коленях! Оттого и растянуты губы у старика во сне.
"Совсем не в моготу, Варюш, - шепчет Емельян. - Один, совсем один я. Сестра умерла, сын с внуками в Америку уехал - ни слуху, ни духу. Уж три года поди. Здоровье совсем не то. К тебе хочу. Скорей бы уже".
"Глупенький", - смеется Варя и вдруг отдаляется.
"Варька! Куда?" - кричит Емельян.
А девушка, будто фото старое, померкла и огнем охватилась. Дед Емельян зовет ее, руки тянет, плачет, но жена молчит, лишь глаза жалко смотрят.
- Соглашайся, Емельянушка, соглашайся, - эхом точно отдало.
Громко заурчал мотор, залязгали гусеницы. Врезался в Варьку немецкий танк, рассеял на тучу пепла. Грохот. Выплюнула пушка ядро да прямо в дом Емельяна. Покосилась крыша, внутрь осыпалась. И сделать ничего нельзя: ни гранаты, ни пулемета.
Будто из-под земли, выскочили немцы. Сверкнули в воздухе бутылки. Одна за другой разбились о дом, зажгли огнем адовым.
Емельян упал в канаву, пальцы закусил, чтоб не зарыдать. Плечи подрагивают, слезы ручьем льют.
Косые лучи солнца осветили пол, кровать. Пропел петух несколько раз.
Дед Емельян резко распахнул глаза. Сон... А сердце еще отбивает чечетку.
Встал, накинул рубаху байковую, клетчатую. Перекрестился трижды с шепотом: "Куда ночь, туда и сон". Руки сами потянулись к газете. Затрещала бумага, зашуршала под песком махорки. Дед Емельян скрутил цигарку, вдел ноги в тапки со стоптанными задниками и, шаркая, пошел на крыльцо. Штаны да носки он-то уже давно на ночь не снимал.
Плитка на крыльце еще не согрелась, даже чуть влажная - на ступеньке не посидишь.
Дед Емельян вышел на улицу, опустился на истрескавшуюся потертую скамью под забором и закурил.
Солнце еще не набрало силу, в теньке прохладно, но цигарка согревала изнутри. Рядом шелестел старый тополь, ствол - не обхватишь. Где-то в кроне забарабанил дятел.
Издалека донеслась ругань. Неужели Сенька с утра надрался? Дед Емельян прислушался, но не тот уже слух, притупился. Одно ясно, не жену Сенька поносит. Приехал кто?
Дед Емельян бросил окурок на утоптанную землю перед скамьей, тяжело поднялся и побрел во двор.
Мухтар еще спал: цепь закруглялась от штыря в будку. А вот куры уже кудахтали.
Дед Емельян взял в сарае серп, корзину саморучной плетки. Пол огорода - трава. Это раньше, когда с бабкой жили, все усажено было картофелем, табаком, помидорами, огурцами... А много ли надо одному? Да и сил уж нет лопатой орудовать. С маленьким кусочком потихоньку еще справишься. Вот и растет теперь пятачок картошки, маленькая тепличка огурцов и табак - единственное, чего не уменьшилось. Без него дед Емельян жизни не представлял. Понимал, что губит себя, кашлял по-страшному, но бросить не мог. Сызмальства пристрастился.
Наполнив корзину молодой травой да одуванчиками, дед Емельян побросал их в курятник. Раньше рубил мелко, но куры и так неплохо едят. Зачем лишняя морока?
Из будки вылез заспанный Мухтар - черно-серая дворняжка, похожая на щенка овчарки. Увидел хозяина, тявкнул неохотно.
Дед Емельян пробурчал:
- Сам не жрал, потерпишь.
Специально для собаки дед Емельян не готовил. Ели одно и то же. Самые лакомые кусочки, конечно, доставались Емельяну. Когда-то была и свинья. Но на пенсию всех не прокормишь, да и в мышцах слабость - поди заколи, когда сам еле на ногах стоишь.
Дед Емельян нажарил картошки, открыл банку соленых огурцов - вот и завтрак. Не забыл поделиться картошкой и с псом.
Оглядел себя в зеркале - щетины нет, а жаль. Когда жена была - радовался: бабам-то не нравится, когда бородища - дикарство, мол, и целоваться неприятно. А сейчас скрыла бы она морщины, годы немалые, но не лезет, зараза.
Забрехал пес. Кого черти принесли?
Во дворе ждал высокий коротко стриженный мужчина. В солнцезащитных очках, одет с иголочки: черные костюм и галстук, белоснежная рубашка. В руке - чемоданчик, точно такие в фильмах обычно набиты пачками денег .
- Вы ко мне? - спросил дед Емельян неуверенно.
- Емельян Никифорович?
- Да, я.
- Тогда к вам. Пройдемте в дом, надо поговорить.
Пускать чужака в хату не хотелось - больно по-бандитски выглядит, - но не хамить же. Прошли на кухню, маленькую, где ютились и печка, и газовая плита.
- Чай, кофе? - вежливо предложил дед Емельян, хотя кофе с роду не имел.
- Нет, спасибо.
- Вы присаживайтесь-то.
Незнакомец заметил, что стул только один.
- Может, в зал? Неудобно, если вы будете стоять.
Дед Емельян скрылся за занавесками спальни, вернулся с табуретом, уселся.
- Ну?
Незнакомец опустился на стул, поморщился. Видать, не привык на таких сидеть: деревянных, жестких.
- Я, собственно, по какому вопросу. Ваша деревня близка к городу. Можно сказать, пригород.
Дед Емельян хмыкнул.
- Да, да. Вы, наверное, давно не выезжали из деревни? Наш город разрастается, обновляется. Вот и до вас дошел.
- То-то, я гляжу, трамвай по улицам начал ездить, - усмехнулся дед Емельян.
- Я серьезно, Емельян Никифорович. Город разрастается, нужны новые земли. Собственно, из-за этого я здесь. Земля, на которой расположена ваша деревня, выкуплена. Принадлежит частной компании, которую я и представляю.
Дед Емельян посмурнел.
- Мы собираемся строить тут высотки, - продолжал незнакомец, - супермаркеты, заправки. Понимаете?
- Сними очки, сынок, - вдруг сказал дед Емельян. - А, так и думал: наглые, бесстыжие. Чего пришел-то? Вышибалой будешь? Это не тебя сегодня Сенька поливал?
- Спокойствие, Емельян Никифорович, спокойно. Не надо волноваться, делать поспешных выводов. Никто вас не выгоняет на улицу.
- Тебя как звать-то, ворон?
Незнакомец пришел в замешательство.
- Антон Денисович. А почему ворон?
- Худой вестник, и черен так же. Антон, значит... Так скажи мне, Антоша, это кто ж вас надоумил землю выкупать, нас не спросив? Тут целая деревня живет, а вы этот, как его... полис собрались возводить.
- Деревня не такая уж большая. Много домов пустует, живут в основном пожилые люди. У деревни нет будущего. Сносить ее надо. Вас переселим в город. Понимаете? Взамен вот этой халупы вы получите квартиру в городе.
- Халупы, значит?
Глаза деда Емельяна ожесточились, лицо побагровело.
- Я в этой халупе почти всю жизнь провел. Сам строил, когда женился. Чихал я на твою квартиру! Тут вся моя жизнь. Тут! И другие тебе то же скажут.
Антон поскучнел, взгляд опустил, забарабанил пальцами по столу, бросил задумчиво:
- Да сказали уж... некоторые.
- Вот-вот, а я еще добавлю. Иди-ка ты со своей стройкой к ёдрене фене. Мы тут полвека прожили, а ты снимать нас с места вздумал. Умный больно! Земли мало? Вон кругом сколько. Строй, где хошь? А на обжитую не суйся. Тут прадед мой жил, и дед, и отец. Деревня войну повидала и простояла, а ты, сопля зеленая, сносить ее вздумал?
- Попрошу без оскорблений. Я понимаю ваши чувства...
- Да ни ежа ты не понимаешь! Тут все родное: земля, трава, речка, тополь, соседи, друзья... Хозяйство тут у каждого, огороды. Или ты нам и дачу подаришь? Земля с пеленок нас кормит. Тут пращуры, в конец, захоронены. Куда нам, старым, переезжать?
- Но ведь все равно придется, - пожал плечами Антон Денисович.
- Придется? Попробуй - отними. Моя земля, я за нее плачу. И мой дом.
- Ну, сколько вы платите? Гроши. Мы предложили миллионы. Все улажено - земля вам не принадлежит. Дом? Дом предлагаем обменять на квартиру.
- Я ниче подписывать не буду. И говорить даже на эту тему.
- Зря вы так, зря.
- Не тебе о том судить. Вот вам!
Дед Емельян показал кукиш.
- Так и передай начальству. С маслом, ваш бродие, с маком - как пожелаете. Могу еще дырку от бублика привесить.
- В квартире-то лучше жить. Все ж цивилизация. И с печкой, - презрительный взгляд в сторону, - не надо маяться, и под рукой все: больница, магазины, рынок. Спокойнее, от воров защищенее. Да и опять-таки посты полиции повсюду. А с транспортом и вовсе сказка.
Дед Емельян посмотрел на чужака, как цепной пес. Вот-вот зарычит.
- Сынок, ты что ль глухой? Я ему про Фому, он мне про Ерему. Какой транспорт, какие магазины? Здесь мой дом родной, здесь! Иди от греха подальше, иди, пока не зашиб.
Антон Денисович резко встал, заиграл желваками.
- Я еще приду. Вы подумайте. Как лучше-то. Мы-то все равно своего добьемся.
- Да кто ж вам даст? Немцев прогнали, и вас - в шею.
- Ой, дурак ты, Емеля. Как в сказке: Емеля-дурак.
- Пшел вон! Вон, говорю, - закричал дед Емельян и яростно указал на дверь. - Пошел, пес!
Крик сорвался в кашель. Задыхаясь, дед Емельян согнулся. Антон Денисович потоптался и вышел молча.
Дед Емельян отдышался, прошел в зал, выглянул в окно. Не уехал, змий. Стоит под окнами черный джип. К Тоне, наверное, пошел.
Дед Емельян скрутил цигарку, вышел на крыльцо. Сел, закурил, подумал: "Надо табурет сколотить махонький, по ступеням люд топчется, а я задом все вытираю". Выкурив самокрутку, дед Емельян вышел на улицу.
Из дома напротив выскочил Антон Денисович. Хмурый, резким шагом дошел до джипа, бросил сердитое: "Я завтра вернусь, дед. Подумай хорошенько". Джип взревел и покатил, покачиваясь, по ухабистой грунтовке.
Следом появилась Тоня - дородная баба в самом соку. Вся семья, считай, на ней держится. Муж заработанные деньги пропивает, сын таскает пенсию у бабушки или из дома что продает, чтобы магарыч добыть, дочь еще мала.
- И к тебе ирод заходил? - спросила Тоня, махнув на джип.
Как после битвы: раскраснелась, глаза сверкают, руки в боки. Она могла похлеще Сеньки обматерить, ее крутой нрав всей деревне известен. Антон тот, верно, не знал, куда деваться. Не зря, как ошпаренный, выскочил.
Дед Емельян скрипуче засмеялся.
- Что смеешься? Приходил, спрашиваю?
- Погостил немного и ушел несолоно хлебавши. Сеньке, вон, проспаться не дал.
- Смеется! Что смешного? - пыталась сохранить строгость Тоня, между тем уголки губ непрошено поднимались. - Проспаться не дал, говоришь? Так ему и надо: и одному, и другому. Мой вчера опять пьяный притащился, С Сенькой этим что-то обмывали.
- Было б топливо, а повод заправиться всегда найдется, - лукаво ответил дед Емельян.
- Ишь ты, как глаза заблестели. Тоже не ангел был, сразу видно.
- Был, Тонечка, был. Теперь - ни капли. Как Варьки не стало, не хочу. Сколько слез я ей принес из-за этой водки... Не хочу. На Новый год даже не пью - боюсь сорваться.
- Эх вы, мужики, поздно за мозги беретесь... Вот сразу бы так.
Тоня вздохнула и сменила тему:
- Ну, что этот Антон Денисович тебе наговорил?
- Что, что. Что и всем, наверное? Квартиру обещал, блага цили... цилили... тьфу!
Тоня кивала, а потом и сама начала рассказывать:
- Спрашиваю, а что за квартира-то? Мнется. Новая, говорит, в городе. Чувствую, подвох. Где, сколько комнат, спрашиваю. Глаза опустил, виляет: ну, смотря кому...Одиночкам - однокомнатная, у вас семья - больше надобно. Больше - это сколько: две, три, - спрашиваю. Сколько квадратов? У нас-то дом вон какой, еще и пристройку сделали. Мямлил что-то. В общем, поняла, что лучше не будет. И поселят где-нибудь на окраине, вон за мостом что район, к примеру.
- Его все сегодня гонят. Ничего у них не выйдет. Вряд ли дураков найдут.
- Знаешь, а мне боязно, не усну сегодня. Землю-то, говорит, выкупил.
- Всех силком не выселят, а по-доброму не заставят. Правда на нашей стороне, и Бог, значит. Не бойся, Тонь. Деревне сколько годков осталось, потерпят. И им, и нам так лучше. Молодежь уезжает отседова, старики мрут. Время терпит, обождут.
- Ох, Емельян Никифорович, дай Бог так, дай Бог.
Дед Емельян сидел на крылечке и курил, когда пришел Антон Денисович. Мухтар натянул цепь, безудержно залаял.
- Здравствуйте, Емельян Никифорович, - сказал гость и одарил пса пренебрежительным взглядом.
Дед Емельян не ответил, глаза сощурил, выпустил дымную струю.
- Может, пса уймете? Голова разболится...
- А тебя никто не держит, - сказал дед Емельян, пожимая плечами.
- Пройдемте в дом?
- Я сегодня негостеприимный чего-то.
- Ну, вы хотя б подумали? Утро вчера мудренее. Вы - человек умный, не могли не заметить выгоду, - с улыбкой продолжил Антон Денисович.
- Как человек умный, я догадался, что вы хотите избу на шалаш обменять.
С лица Антона Денисовича сошла улыбка.
- Никто вас обманывать и не думал. Вот сегодня три семьи согласились переселиться. Сейчас...
Антон Денисович поднял ногу, положил на колено дипломат, расстегнул и прочел:
- Симайко, Голубцовы, Покрышкины. Вот.
Дипломат с щелчком захлопнулся, нога опустилась.
- Все молодые... - заметил дед Емельян. - Нашли глупцов. Только знайте: среди старожилов дураков нет.
- Емельян Никифорович, о вас же забочусь. Соглашайтесь. По-хорошему. Потом пойдет другой разговор.
- Что, с пушками приедешь? - презрительно усмехнулся дед Емельян.
- Ничего хорошего не обещаю. Вами займутся просто другие люди, которые не любят сюсюкаться.
Клокастые брови деда Емельяна соединились.
- Суда не боишься?
Антон Денисович невинно улыбнулся и ответил:
- Чего ж мне его бояться? Земля принадлежит нашей компании. Мы вольны распоряжаться ею по-своему.
- Божьего суда, Антоша, Божьего.
Антон Денисович на миг застыл и вдруг рассмеялся.
- До таких лет дожили, а до сих пор в сказки верите. Ну-ну, посмотрим, как ваш Бог распорядится деревней.
Дед Емельян бросил окурок в коробочку, приспособленную специально для этого, гаркнул на пса:
- Мухтар, молчать! В будку!
Пес непонимающе посмотрел на хозяина.
- Иди в будку!
Мухтар склонил голову и поплелся в конуру.
- А теперь послушай меня, сынок: мы костьми ляжем, а на землю свою не пустим.
- Значит, быть войне, - бросил Антон равнодушно. - В последний раз предлагаю капитуляцию. И овцы целы, и волки сыты.
- Ты не страшнее немца, сынок, не напугаешь.
Антон Денисович и дед Емельян долго смотрели друг другу в глаза.
- Емельян Никифорович, лично я против вас ничего не имею. Но это бизнес. Здесь нет места чувствам. Я обошел еще не все дома - время есть. Подумайте, Емельян Никифорович, хорошенько подумайте. И овцы целы, и волки сыты. Соглашайтесь. В самом деле, так будет лучше, подумайте.
Антон Денисович вышел на улицу, а дед Емельян сидел, словно мёртвый. Бледный, глаза расширены, не шевелится.
"Соглашайся, Емелюшка, соглашайся", - словно эхом отдало, а перед глазами ясно встала молодая Варя. Вчера дед Емельян словам непонятным значения не придал, мало ли какая нелепица во сне привидится. Теперь задумался. Не приходила ли и в самом деле Варька с того света? Предупредить, оградить от опасности.
Лязгнул затвор калитки, вошла Тоня, всплеснула руками и крикнула:
- Емельян Никифорович, он опять приходил! Угрожать пытался! Надо людей созывать.
В клубе давно не было столь шумно. И стар, и мал собрались в тускло освещенной зале, обсуждали как злобу дня, так и личные дела, сплетни.
Прозвенел микрофон. То Тоня вышла на сцену и попыталась его настроить. В клубе стихло.
- Итак, спасибо всем, кто пришел сюда, - начала Тоня с улыбкой. - Возможно, не все еще знают, но нашей деревне грозит снос.
В дальнем углу клуба несколько человек ахнули, поднялся шепот.
- Ну-ка цыц! Да, вы не ослышались. У многих уже побывал адвокат дьявола - Антон Денисович, так он себя называет. Уговаривает нас переселиться черт знает куда, покинуть родные места, хозяйство, бизнес.
Последнее относилось к Тоне. Она вела торговлю на дому: продукты, напитки, всякая мелочевка.
- Многих ожидает конура, семейным, возможно, что получше. К администрации области взывать бесполезно. Она нас продала с потрохами. Я знаю, некоторые поддались посулам змия и прошу их пересмотреть решение. Взгляните сначала на обещанную квартиру, в конце концов. Чтобы вам не всучили вместо алмаза стекляшку.
- Нам показывал, - пискнул женский голос из центра толпы. - Ничё, красиво, уютно.
- И где находится? - спросил густой мужичий бас.
- Не знаю. На этом, ноутебуке показывал.
- Да так я вам и хоромы президента покажу, - рассмеялся парень у дверей.
- Лучше съездить, Настюш, - согласилась с ним Тоня. - Мало ли что он показывал. А теперь слушайте меня внимательно. Завтра прибудет техника. Одну улицу у нас отвоевали, там только Касаткин не согласился.
- Полевая, что ль? Там пять домов жилых. Есению да Ефимовну запугали, верно, одни ведь, без мужиков, а молодые - без ума, - прогнусавил мужик с рыжими бакенбардами.
- Это кто без ума? Мы выгоду видим и соглашаемся. Вам-то что?
- А ты б не испугался, когда такой хмырь напирает, да с угрозами, с медом перемазанными? - пожаловалась Есения.
- Тихо! - крикнула Тоня. - Завтра враг ступит на нашу землю. Мы не должны допустить этого.
- Это как?
- Поперек дороги ляжем? Аль как на свадьбе - в цепочку?
- А шо, у меня ружо есть, - заявил поджарый дед с белой бородой веером. - Пальну разок, они и разбегутся.
- Не надо ни в кого стрелять, Павел Порфирьевич, - пресекла ненужные разговоры Тоня. - Но дорогу перегородить надо.
- Я ж говорил костьми ляжем.
- У кого есть машины? Кто не боится рискнуть?
- В смысле? - спросил рыжий, с баками.
- Поставим на въезде поперек дороги. Им не проехать.
- А если проедут? По головам.
- Не проедут. За это уже можно в суд подавать.
- Нет, я под таким не подпишусь.
- Я столько копил... Извини, Тоня, но я пас.
Взгляд Тони забегал по толпе.
- А я поставлю, ежели со мной хоть две наберутся! - крикнул Лагерев, небритый мужчина с фанатично горящими глазами, и выпятил подбородок.
- Ну, раз Егорыч осмелился...
Из толпы поднялась рука.
- Вот, уже двое, - радостно подсчитал Лагерев. - Кто третьим будет? Бог любит троицу.
- А что, я эгоизмом не страдаю. Ради общего дела...
Еще одна рука.
- Это кто тут эгоист? Мы, что ли?
- Да не в жизнь!
- Эки песни развели.
Одна за другой поднялись пять рук.
- Ну, пожалуй, хватит, - сказала Тоня. - Только после храбрость не растеряйте.
- Тонь, мужик сказал - мужик сделал, - заверил Лагерев.
- Да за тебя я спокойна, - отмахнулась Тоня. - Итак, кто готов бороться с произволом всеми способами?
- Да что мы можем? - хриплый старческий голос. - Только срок продлеваем.
- Нет, братцы, так не пойдет. Так мы можем не с чем остаться, - поддержали с задов толпы. - Ни дома, ни квартиры.
- Надо получше все разведать. Авось, не хитрят.
Тоня нахмурилась.
- У кого еще поджилки трясутся?
Толпа забурлила, заругалась, заспорила. Тоня пыталась управлять разговорами, но тщетно. Старые выселяться ни в какую не соглашались. Молодые делились на тех, кто "за", и тех, кто хотел во всем разобраться. В конце концов, решили пока технику не пускать. Разузнать побольше. Вдруг золотые горы - не сказка?
Варя снова снилась. На сей раз не проронила ни слова, лишь плакала. Беззвучно, как икона, отчего на душе холодело. Дед Емельян сидел на лавочке, курил и думал. Сон ли дурной привиделся, или жена сказать что хочет. Неужели он должен покинуть родной дом? Знает же Варя, каково ему, не может не знать. Но просит, все равно молит. А что он деревне скажет, ей не объяснишь про сон, про дурное чувство - не поверят, осмеют, оклеймят предателем.
Над головой прошумел крыльями аист, уселся в гнездо, что через два дома на столбе желтело. Закричали птенцы. Супружеская пара нежно потерлась клювами.
У деда Емельяна защемило сердце. Так захотелось сына, внуков повидать! Услышать детский смех, обнять возмужавшего Кирилла, с невестой познакомиться. Опостылело одиночество. Жизнь не жизнь, когда рядом нет родного человека.
- Едут, едут! - звонко прокричал малец на велосипеде, затормозил и бросился во двор к Тоне.
Дед Емельян притоптал окурок и упер взгляд в калитку напротив. Наконец, появилась Тоня с мальчишкой.
- Что делать-то собираешься? - спросил дед Емельян.
- А что делать? Все уже сделано. Не проехать им в деревню. Пойду посмотрю, чтоб не учудили чего.
- Боишься, по машинам попрут?
- Кто их, дураков, знает?
- Ну, иди, иди, потом расскажешь.
Хотелось присоединиться к Тоне, да дальние прогулки давно стали слишком тяжелы. Дед Емельян ждал поначалу возвращения соседки. Понял, что придет нескоро, и занялся повседневными делами. Сготовил себе завтрак, зверье накормил, полил огурцы. Сел на крыльцо передохнуть, заодно и дым пустить, вспомнил, что обещался себе сбить низкий табурет. Пока молотком махал, умаялся. Тяжело дыша, полюбовался на предмет своего труда, поставил на нижнюю ступеньку крыльца и тут же решил опробовать. Свернул цигарку, уселся.
- Вот, другое дело, - сказал с мягкой улыбкой.
Когда тлеющий огонек подобрался к пальцам, послышался голос Тони. Дед Емельян бросил курок и вышел со двора. Тоня буквально сияла. Неужели получилось?
Дед Емельян окликнул соседку, и та с радостью выложила, как было. И про бешенство Антона Денисовича, его угрозы, и про враждебно настроенных мужиков, скучковавшихся за Тониной спиной. Как Антон Денисович на словах не сдался, а сам велел стройбригаде возвращаться в город. Под улюлюканье детишек на велосипедах техника покинула деревню.
Деда Емельяна маленькая победа не обрадовала. Антон Денисович вернется. Такие люди сразу не отступаются, унижения не прощают. Чувствовал дед Емельян, что победа эта приведет к краху, лишь усугубит ситуацию. Не зря Варя плакала кровью.
Дед Емельян встал как обычно, рано поутру. Вышел с цигаркой на крыльцо: кровь разогнать, разум пробудить. На улице ругались. Тоня и еще кто-то.
Дед Емельян вышел за калитку. Соседку осаждали Федор - волосатый здоровый мужик, прозванный Волком, - и Кузьма - бойкий пропойца с большой залысиной, как всегда в грязных спортивных штанах и помятой майке, машет неимоверно худыми, белыми руками.
- Эй, эй, черти, вы мне соседку не обижайте.
Федор обернулся, приветливо махнул.
- А, Никифорович, здорово!
- Что стряслось, что за шум без драки?
- Да стерва это... - начал было Кузьма, но тут же схлопотал от Тони тяжелую оплеуху.
- Я те дам "стерва"! Я те дам "виноватая"!
- Уймись, баба!
- Молчи, пьянь!
- Цыц! - гулко крикнул Федор. - Никифорович, тут, значит, такое дело: спалили наши машины, один металлом стоит.
Дед Емельян плюнул в сердцах и выругался.
- Знал, знал, что так просто не оставят. Ну а Тоня тут причем?
- Как причем? - хамовато возмутился Кузьма. - А кто машины ставить надоумил?
- Я тебя силком тащила? На буксире машину тянула? - налетала Тоня. - Я предложила - ты согласился. Какие проблемы? Знал, на что шел.
- Если б знал, не поставил бы!
- А говорили, говорили ведь: вдруг раскатают!
- Так не раскатали же!
- А было бы лучше?
Дед Емельян поднял руки, пытаясь остановить словоизлияния, и сказал:
- Тихо, тихо вы. Что сцепились? Не ту глотку рвать стремитесь.
- И что нам делать? Кто платить будет? - не успокаивался Кузьма. - Где я деньги возьму на новую?
- Да она еле дышала у тебя! - воскликнула Тоня.
Дед Емельян всплеснул руками.
- Вот ядрен батон. Да уймитесь вы! Кто поджег, с того и спрос.
Спорящие замолчали, посмотрели на деда.
- Кругом-то ни машины ихней, - сказал Федор о строительной бригаде. - Не могли они...
- Ночью приехать, пока мы спали?
Федор осекся, пожал плечами.
- Ну, блин, я этого шестерку в навозе закопаю! - пригрозил Кузьма и затряс кулаками. - Я этого, с иголочки...
- Дождись его вначале, - пробурчал Федор.
- Да я его... я его из-под земли достану.
Федор усмехнулся:
- Ну да, в грязи копаться ты любишь.
- На что это ты намекаешь?
- На порося, что нахрюкавшись с друзьями в луже спит, - засмеялась Тоня.
Ни Антон Денисович, ни строительная бригада в этот день не показались. На следующий, после полудня привезли вагончики, разместили на окраине деревни. Навезли досок, принялись возводить забор - огораживать строительный участок.
Несколько деревенских во главе с Тоней навестили Антона Денисовича. Того яростные выпады в его сторону нисколько не смутили. Он не проявил ни капли внимания, лишь бросил небрежно:
- Прежде чем хаять чужих, присмотритесь к своим. Не всем мы противны, не все слепы.
А ведь и в самом деле даже не подумали, что кто-то из своих мог поджечь машины. Из сторонников переселения. Та же самая Есения. Загорелась в город переехать, а тут помехи устраивают, за себя трясутся и другим планы рушат. Градус доверия резко понизился. Каждый присматривался к знакомым с подозрением. Ожидался серьезный разговор.
Состоялся он, конечно же, в заброшенном клубе. Вот только ни к чему не привел. Порычали, полаяли друг на друга, рассорились, Есению до слез довели, а предателя не нашли.
|
