Каримов Данияр. Код Шредингера

Annotation

Что если конспирологи правы, а Ферми – нет? Что если Млечный путь кишит жизнью и интригами, в которых Земле отводится особое место? А если и Земля – не Земля, а лишь ее копия, и калькой является даже история и… вы? Тень за спиной может принадлежать не вам, и вовсе не быть тенью. Что если мрак, окруживший вас, не темнота, а проявление иной сущности, иной природы, иной вероятности? Потусторонние силы, темная материя, параллельные миры, мультивселенная и теория струн. Готовы ли вы принять новую реальность? Пешке, как водится, суждено стать фигурой, которая изменит ход большой игры на галактической доске. Но что если и пешка вовсе не пешка? Вдохните побольше воздуха, чтобы не захлебнуться в мрачных глубинах космоса! Три, два, один…

Код Шредингера

Ржавое солнце медленно разгоралось на металле двух рельсовых параллельных, растопляя утреннюю дымку и черное масло колесных пар. В пропитанных пылью кустах у железнодорожной насыпи лежал, вытянув перед собой пухлые ручки, рыхлый мужичок в мешковатой одежде. Рядом с ним придавила чахлую усыхающую траву брезентовая сумка. Пластун внимательно наблюдал за тем, как в мареве таял, неуклюже покачиваясь, силуэт путевого обходчика. Вдали тлело красное око семафора, равнодушно взиравшего на выпирающие ребра шпал.

Над ухом противно и настойчиво гудел одинокий комар. Мужичок отмахнулся и, пригибаясь, неожиданно легко метнулся к путям. Деловито сопя, он вытащил из сумки и прикрепил к рельсе продолговатый предмет.

Жужжание стало громче, а потом надоедливый комар уколол в загривок. Мужичок попытался прихлопнуть кровопивца, но рука не слушалась. Пухлый завалился на бок и скатился с насыпи, закончив короткий, но головокружительный спуск в лужице мазута. Широко открытые голубые глаза удивленно вытаращились в небо, в котором чертил белую прямую далекий самолет и разливались волны эфира.

Черная лужица, в которой лежал мужичок, пришла в движение, собираясь вокруг головы. Субстанция, в которую превратился мазут, коснулась металлического жала, торчащего в загривке, отпрянула, будто получив болезненный удар, потом лизнула открытые участки кожи.

С другой стороны насыпи неслышно поднялись к путям двое вооруженных людей в боевой экипировке и тактических шлемах. Из-под опущенного зеркального забрала одного из них кустилась наружу пышная черная борода. Ее обладатель присел у предмета, оброненного пухляком.

– Басурманят партизане, прости господи, – перекрестился второй, явно соглашаясь со сказанным. «Мусульманин» покачал головой, сокрушенно поцокал языком, проделал какие-то манипуляции с предметом и осторожно убрал его в металлический контейнер, закрепленный на поясе. Его спутник молча взял сумку, и они спустились к мужичку, беспомощно лежащему внизу. Бородач пощупал пульс на шее «гяура», потом удовлетворенно кивнул напарнику.

Они подняли обездвиженного подрывника и потащили от железнодорожного полотна. Щебень, на котором возлежал «гяур», был сух. За поворотом, совсем недалеко от места, где разворачивалось загадочное действие, бурный и пестрый людской поток шумно втекал в здание вокзала с безликой площади, возвещая скорое прибытие экспресса.

Невообразимо длинные эфемерные пальцы ощупывали окружающее планету пространство, перебирая струны частот по партитурам множества источников. Симфония волновых возмущений непостижима разуму обычного существа. Ее гармонию мог бы разгадать холодный интеллект, рожденный пасьянсом тысяч печатных плат, но гигантская нейросеть, сплетенная километрами электропроводящих цепей, тянулась в космос не за вдохновением. Она равнодушно процеживала эфир сквозь лопасти локаторов в поисках добычи другого порядка.

Невидимая длань машины нащупала тонкую нить узконаправленного кодированного сигнала, замаскированного под статические помехи. С тихим щелчком включилось записывающее устройство. Детальная копия перехваченной передачи отправится к ранее добытым образцам. Искусственный мозг терпеливо корпел над их расшифровкой уже несколько месяцев.

Интеллект представлял задачу сложным механизмом, однажды неосторожно разбитым на мелкие детали, и каждая имела значение. Испробовав множество вариантов, искусственный мозг наконец понял принцип сборки, но построенные модели упрямо отказывались работать эффективно. На сей раз, однако, что-то изменилось. Сигнал затух, а недостающая часть механической головоломки встала на место.

На интерфейс живого оператора потек тонкий ручеек данных, в которых однако еще были досадные лакуны. Интеллект заполнит их позже, если (когда) поймает еще один кодированный сигнал. Непосвященному расшифровка представлялась бы белибердой.

Если бы оператор понимал язык сообщения, то прочитал следующее: «…развернута в штатном режиме. Уровень технологического проникновения характеризуется как приемлемый, хотя оценивается постоянной миссией ниже требуемого. Форматирование социума не готово к завершающей стадии, несмотря на проведенные мероприятия. Отмечено снижение темпов глобализации из-за противодействия на уровне правительств отдельных государственных образований. Корпоративное поглощение встретило сопротивление национальных элит и обособленных бизнес-групп. Заключение соглашений о слиянии невозможно в силу недоговороспособности. …прибытие…».

Мужичок по ту сторону стекла всхлипывает жалобно чумазым пяточком. Ребята его уже окрестили Наф-Нафом^[2], и кличка ему очень кстати. Глаз подбит, косит загнанно на дознавателя, щеки и двойной подбородок с редкой седеющей щетинкой дрожат. Животик, семейное дело, в меру положителен, с соседями отзывчив и приветлив. На шее оболтус школьного возраста, жена в бигуди и моложавая любовница. Лжив насквозь. Садануть бы по пухлой шее хорошенько, настолько противен!

Наф-Наф пускает слезку – не знаю, господин хороший, не понимаю, как произошло, бес попутал, голоса в голове – и получается у подлеца очень натурально, очень близко и каждому, кто это слышит, хорошо знакомо. Но маска на лице дознавателя непроницаема, грубые черты ее мрачны, и сам он к свинорылому не сопельки утирать приставлен. Задачи его сантиментам антагоничны и «доброго» напарника в компании нет. Веет от него смертной скукой, что наводит на многих допрашиваемых нечеловеческую грусть, которую убедительно демонстрирует плененный порося.

Какой, казалось бы, из бюргера берсеркер? Но угловатая пентаграмма на шее, видимая в инфракрасном (смещенном) диапазоне, и арсенал, аккуратно разложенный на столе, явствует об обратном. Оружия тут, между прочим, мама не горюй. Наф-Наф на штурм вокзала нацеливался. А все ради чего? Великой ложе, которой служил берсеркер, требовалась чудовищная бойня. Гибель десятков случайных людей должна была послужить дымовой завесой другому дьявольскому акту – казни пары специалистов малоприметного конструкторского бюро. Они прибывали поездом с какого-то семинара. Бедолаги вряд ли догадывались, кому перебежали дорожку. Да и кто бы поверил? Великая ложа? Что еще за масоны? Что за теории заговора? Ну не бред, а?

Нисколько. В соседних кельях заламывают ручки еще двое «поросят» – Ниф-Ниф и Нуф-Нуф, соответственно. Такие же пухлые, словно на одной ферме откормленные, внешне к боевым операциям совсем не пригодные. Подельнички, соратнички, бранная триада в полной сборке. Странная, досель в подобных составах невиданная, глубоко законспирированная и чрезвычайно опасная. До сих пор удивляюсь, как легко удалось ее взять.

До инцидента ни один из бесовской троицы не попадал даже в поле зрения полиции, да и не мудрено: они и друг друга впервой накануне увидели – в точке сбора. Когда-то такими занималась инквизиция, которую нет-нет поминает всуе мастер-наставник Грез, чей чахоточный кашель возвращает меня в бытие – в затемненную комнату, отделенную от дознавательской бронированным зеркальным стеклом.

Наставник с брезгливым прищуром разглядывает Наф-Нафа и медленно, словно нехотя, любопытствует, к каким мыслям меня зазеркалье подталкивает. Мнение мое ему что верблюду колокольчик, да и что ученик подскажет мастеру? Но ход мыслей подопечного он знать и корректировать должен, чтобы оправдать предназначение.

– Да? – уточняет он, и непонятно, чего в голосе больше: сарказма или иронии. Утвердительно киваю – однозначно, мастер! Судите сами: три оборотня за раз в одной точке – это не прокол, а скорее провокация, действие умышленное, против ордена спланированное. Наставник, вижу, соглашается, но кривится: не нравится, что трех поросят называют оборотнями. Ворчит раздраженно. Не оборотни, дескать, а вовлеченные. Вовлеченные! Как понимаешь, брат Фатум? С этими словами он разворачивается, губы под забралом сжаты твердо в две сухие полоски и добавляет: – Все мы здесь оборотни, посади меня в виману^[3]!

Потом мастер-наставник глаголет истину, с раздражением глядя сквозь стекло и самого бюргера в неведомую чужому взору даль. Он напоминает, что вовлеченные прежде всего жертвы подлой лжи и не менее подлой ложи, и что кому-кому, а мне бы это стоило помнить, сам ведь когда-то сидел перед дознавателем. Я не спорю, ибо бессмысленно. Прав брат Грез, конечно. Было дело, только меня не за подготовкой к теракту взяли, а после успешной диверсии в некой лаборатории. Оценили, так сказать. Сидел я, как и Наф-Наф в комнате с обшарпанным столом посередине. Кожу приятно холодила ткань шикарной сорочки, на белоснежной манжете которой подозрительно алело едва заметное пятнышко, ныли разбитые кулаки, а перед носом лежала папка с крупной округлой пиктограммой.

– Вовлеченный, гм-м-м, Фатум, – за плечом, заставив вздрогнуть, возник седой и крепкий еще мужчина. Он походил на откормленного и довольного жизнью кота, вальяжного, пресыщенного лаской и лакомствами.

– Не оригинален, – он обошел меня по кругу. – Распространенный псевдоним. Сам подбирал или подсказал кто? Ты на моем веку пятый или шестой Фатум. И что вас тянет называться чужими героями? Раньше как звали? До вовлечения? По-настоящему? Помнишь?

– Вижу, подзабыл, – он сел передо мной и повертел пальцем у виска. – В твоей голове присутствует кое-что, воздействующее на определенные нейронные цепи, и ты знаешь об этом. Твои собратья по несчастью называют ее голосами в голове. Безотказная штука, правда? Тебя воротит от нее, и мне о том известно. Боевая программа – искусственная зараза, и твой мозг еще пытается с ней бороться, но, вот беда, нет для нанитов^[4] антител. Не дошла до такого мать-эволюция. Гм-м-м. Никогда не задавался вопросом, почему ложа выбрала тебя?

В папке покоилось мое досье – краткий обзор насыщенной биографии изобиловал сносками на явно более объемные документы. Досье впечатляло скрупулезностью, с которой собиралось. Много позже мастер-наставник расскажет, что орден давно обратил на меня внимание. Среди оборотней я выделялся завидной живучестью. Ложе меня бы в гвардию записать.

Так и сказал, и не лукавил. Заглуши в вовлеченном наниты, и выманишь в мир нормального человека вроде меня. Нормального разумеется чисто условно. Но кто в Тайном ордене психикой заморачивается? Не до того братству, братцы, ой не до того!

Пока светлейший Грез распинается, дистанционно сканирую все еще всхлипывающего Наф-Нафа. Где он боевые наниты подцепил, а главное, как потасканный организм слияние выдержал? К перекодировке не пригоден, слаб и морально, и физически, а значит проследует на промывку мозгов. Наниты выжгут вместе с нервными клетками. Кого сейчас удивишь амнезией? Потом бедолагу выбросят на пустой улице и начинай жизнь сначала, если не сломаешься. Прошлое отнято, будущее – скрыто. Куда идти, если путей вдруг фантомное множество, а единственно верный и однажды выбранный тьма покрывает?

Наф-Наф за стеклом жалостливо плачется о семье, о человеческой ценности и психологической несовместимости с насилием. Я прислоняюсь открытым лбом к стеклу и отточенный голос мастера-наставника со стороны хоть не смолкает, но, кажется, становится тише. Думаю, ему и самому все это чертовски надоело: маски на братьях, поросята-берсеркеры, холодные стекла, игры в кошки-мышки, выбор – кого на перекодировку и к нам, а кого – на промывку мозгов. Ордену свидетели не нужны, тайные общества не держат балласт. А наше и вовсе: всяк при деле, и каждый – из оборотней-вовлеченных. Другим-то здесь, увы, делать нечего.

То, что тобой какое-то время владели наниты, а точнее – внесенная ими программа, жесткая и нередко с определенными этическими нормами несовместимая, наносит колоссальную психологическую травму. После подавления мозгового софта^[5] люди лезут на стену, а то и в петлю, бросаются в пекло, пропасть, во все тяжкие. Я до сих пор сомневаюсь, живой или машина, а вспоминать прошлое и под расстрелом не захочу. Но если после возвращения в себя ты не рехнулся, считай – стал непобедимым, потому что свободному человеку все нипочем. Так ведь? Истинно?

Над степью беспокойно мерцали звезды. В стороне, у самой линии горизонта волновалась под маревом смога разноцветная россыпь ночных огней. Там шептал слепой дождь, потрескивали костры, наполняя воздух пряным запахом сброшенных листьев, тоскливо разливалось протяжное разноголосье муэдзинов, а здесь стояла тишь: ни птичьего крика, ни стрекота цикад, лишь едва уловимый ветерок тревожил редкое сухотравье, но обманчиво безмолвие дикого поля.

Небосвод зацепился за едва обозначенный у самого горизонта далекий снежный пик, ткань пространства треснула и по крутому склону Млечного пути покатилась синяя звездочка. Ночная гостья нырнула вниз и, приглушив яркость, полетела параллельно поверхности, поплавком огибая складки местности. Поплутав недолго между сопками, словно запутывая следы, она, наконец, зависла у оазиса зеленки, испустив серебристый луч.

Столб света упал на скрытую от посторонних глаз полянку, в центре которой торчало ветхое, крытое ржавой жестью одноэтажное строение. Некогда, возможно, оно было частью крепкого егерского хозяйства или обителью затворника, скрывшегося от цивилизации, но теперь брошено, колея к нему заросла, заборчик из жердей истлел и завалился.

Дом, старый и обшарпанный, раскрыв в немом крике темную пасть дверного проема, косил ввалившимися окнами на справного напомаженного мужчину в дорогом костюме, отрешенно курившего на пороге. Шагах в двадцати от него медленно остывал внедорожник премиум-класса. Курильщик поднял голову к источнику света и выдохнул дым, заставив воздух вскипеть тенями.

Серебристый свет рассыпался искорками и звоном хрустальных колокольчиков. Мужчина сконфуженно затоптал сигарету и склонил колено перед уже вполне осязаемой брюнеткой в строгом костюме, провокационно подчеркивающем прелести. Гостья была подкупающе юна и чарующе красива, но одновременно лишена тонкой нотки индивидуальности, которая бы предала прелестнице неповторимость, словно творец лепил ее, не успев наиграться в куклы. Но кавалер был знаком с реальным наполнением изящной телесной оболочки.

– На сей раз вы позаботились о подушках? – леди Елей быстрым шагом направилась к машине. Мужчина, на миг замешкавшись, ринулся следом, обогнал, успев с восхищением оглядеть гостью, открыл дверь в салон. Дама грациозно опустилась в кресло, потом поманила его пальчиком, словно приглашая заглянуть в декольте.

– Мой ДНК позволяет воздействовать на плебс широким инструментарием, – в меццо-сопрано прибывшей звучала издевка. – Не удручайте меня, лорд-председатель. Вашему клубу еще предстоит объясниться за технологический скачок на вверенной планете, поэтому не распыляйтесь попусту. Не дайте мне усомниться в вашем происхождении.

– Стерва, – буркнул он перед тем, как открыть дверь с водительской стороны. Дама уже отвернулась к окну, ее губки тронула легкая улыбка. Внедорожник был гораздо комфортней примитивной кареты, которую подали во время ее первого инспекционного визита. Шаткую конструкцию на деревянных колесах, вычурно обитую багровым бархатом, сильно трясло на ухабах подобия дорог, и она, помнится, даже набила себе синяк. Сколько с тех пор минуло? Целая эпоха, скучная, темная, удручающе дискомфортная и невообразимо долгая. Здесь до сих пор приходилось скрывать каждое прибытие извне, да и само инопланетное присутствие.

Внедорожник тронулся, вызвав неприметное для лорда-председателя движение вокруг дома. Из зеленки неслышно выбирались покрытые камуфляжной броней безмолвные человеческие фигуры, следом выкатился из скрытого от чужого глаза укрытия легкий броневик, справленный под видавший виды микроавтобус. Воины попрыгали в него на ходу и машина, не зажигая фар, двинулась за джипом, корректно сохраняя дистанцию.

Вскоре о встрече странной пары и загадочном эскорте напоминал только окурок, да тающие вдали задние огни. Когда их угольки угасли, из темного оконного проема выплыло наружу пятно черной маслянистой субстанции. Оно лениво покружилось над лужайкой, примятой колесами, выпустило псевдоподии и ощупало следы небесной гостьи. Трава, которой коснулись черные щупальца, осыпалась в прах. Повисев немного в раздумье, пятно приняло вид идеальной окружности, втянулось в крохотную точку, и с негромким шипением схлопнулось.

– Тебя ждет светлое будущее, – заверяет тот и тянется к кнопке, чтобы вызвать караул, но чутка не успевает. Оборотень – еще неуловимое мгновенье назад поросенок поросенком – превращается в матерого взбесившегося кабана. Стул летит в одну сторону, дознаватель в другую. Цепь стальную проклятый оборотень разорвал и от браслетов едва не освободился. Кисть одна, кажется, только на коже и болтается, но другая рука Наф-Нафа цела и чудовищно действенна.

Дознаватель откатывается и неваляшкой вскакивает. Удар берсеркера разбил забрало шлема, обнажив перекошенное, побитое оспинами лицо, и я понимаю, почему мы в ордене скрываемся, за исключением наставников, под масками. Дознаватель мне знаком – в ложе не раз встречались. Никогда б и не подумал, а, гляди-ка, из наших.

– Напрасно ты это, парень, – зло шипит дознаватель, и любому другому становится страшно, но не берсеркеру. У него волосы на загривке дыбом от ярости. Рядом с ним сейчас смерти подобно. Не жалеет берсеркер никого, не гуманистами запрограммирован.

Я наблюдаю сцену в записи – орден его каждому участнику облавы на визоры^[6] скинул, вместе с файлами из камер с братцами Наф-Нафа по несчастью. Судя по хронометражу, берсеркеры взбесились практически одновременно, как по команде, крушат нары, бросаются на двери. Рядом с Нуф-Нуфом и Ниф-Нифом, к счастью, никого нет.

Наф-Наф пришпиливает дознавателя стулом к стене, и тот болтается черным, истекающим кровью мешком. В помещение влетают охранники, но скорость у берсеркера выше, трещат кости, хрипит разодранное горло, звучат хлопки – оборотень завладел заряженным оружием и бросился по коридору, открывая по пути камеры с братцами. Бойне в тюремном блоке теперь некому помешать, объект остается только блокировать по периметру.

Сигнал тревоги застает всех врасплох. Мы с мастером-наставником и бойцы, бравшие трех поросят, давно покинули объект и теперь мчимся обратно. Наспех собранная боевая группа, тем временем, входит в захваченный берсеркерами блок, но спасать уже некого. Сканеры фиксируют активность двух тепловых пятен и оба оказываются берсеркерами.

Тварей травят нейротоксинами^[7]. Ниф-Ниф и Нуф-Нуф – а это были они – мешками валятся на пол. Старшего братца Митькой звали. Дал сволочуга деру в лабиринт технологических туннелей и заброшенных штолен, связывающий объект с городской канализацией. Будто ведал куда шел. Или знал?

В подземном лабиринте темно и пахнет тленом, густой тяжелый воздух влажен. Мастер-наставник разбивает бойцов на триады, а зону поиска – на сектора. Грез мрачен, воображаемым стеком по голенищу иллюзорного сапога разве не стучит, настолько зол. Упустить берсеркера ему никак нельзя. Если оборотень вернется к хозяевам, ложа прихлопнет подполье в два счета. Это, братцы, понимаю даже я, на этой стороне мира сопливый еще новичок, а уж мастер тем паче.

Тройки обшаривают подземелье, а новоприбывающих Грез гонит на поверхность, встречать беглеца фанфарами, красной дорожкой и другими почестями, соответствующими обстоятельствам. Решение, думается, спорное – попробуй угадай, где бесноватый чертик выскочит из подземной табакерки, но самое верное, да и на визоре уже всплывает картинка, на которой берсеркер, сориентировавшись в сетке подземных переходов, выбирается в город. Учуял, поганец, верную штольню. Или все-таки знал?

Люк, через который берсеркер выскочил на поверхность, покоится на дне длинного рукотворного ущелья из обветшалых монолитов промышленных многоэтажек. Тут когда-то был шумный район: все время что-то пыхтело, лязгало, громыхало; надрывно гудели в бетонных коробах станки, обреченно шуршали конвейерные ленты, деловито жужжали погрузчики и мельтешили безликие синие робы. Теперь здесь тихо, как на кладбище. Да, собственно, им все вокруг и было. Погост индустриализации.

Оборотень бежит далеко впереди, ловко избегая столкновений с мусорными баками, брошенной мебелью и хламом. Меня Наф-Наф пока не чует, беспрепятственно позволяя сближаться, но на дистанцию прицельного огня первым выхожу не я, а наставник.

Мастер Грез бесшумно планирует откуда-то сверху аккурат в точку между мной и оборотнем, и бьет короткой очередью от бедра. Берсеркер сбивается с ритма – задело! – но с ног не валится, а палит в ответ. Не прицельно, а поверх и в стороны, чтобы ввести в замешательство. Пули щелкают по бетону стен, а Наф-Наф ныряет в окно первого подвернувшегося подвала. Наставник прыгает за ним, и с опозданием в несколько секунд и я, понимая, что помочь не успеваю. Крысу в угол загонять опасно, а берсеркера – самоубийственно. В замкнутом пространстве боевая зверюга любого противника голыми руками на лоскуты порвет.

В сумеречном ряде сквозных подвальных комнат с редкими подслеповатыми оконцами колышется полумрак. В первой пусто, во второй что-то шевелится в углу, и целеуказатель^[8] высвечивает человеческий силуэт. Бездомный на лежанке из прелых тряпок, по тяжелому духу – с будуна и до смерти напуган чужим присутствием, инстинктивно поднимает руки, чтобы закрыться. В полумраке он не видит толком, только какое-то движение, потому безопасен.

Впереди слышны выстрелы, мимо бьет шальная пуля, я ухожу в сторону, жмусь к стенам. Пока дуэлянты заняты друг другом, рывком бросаюсь вперед, но пальба неожиданно стихает. В последней комнате разбито окно, а под ним стоит, яростно вращая глазами, мой суровый мастер.

Потом наставник оповещает всех об эвакуации объекта и начинает обратный отсчет. Через полчаса несколько кубических километров подземелья, не менее столетия назад обжитого орденом, будут обработаны плазмой или напалмом, персонал – переведен. Кто не убежал, я не виноват. Мыло и мочало, начинай сначала.

Едва ли не каждая звезда, когда-либо обзаведшаяся планетами, имеет собственную строительную свалку. Красный карлик, затерявшийся в пылевой туманности между галактическими рукавами, не был исключением. На окраине его системы роился хаос из обломков планетезималей^[9], астероидов и ледяных ядер комет. В этой мешанине легко затеряться и крупнотоннажному судну, однако владелец малого корабля, дрейфовавшего среди космического мусора, все же заметно волновался, нервно перебирая бардовыми щупальцами.

Головоногий консул Ле Гле от республики, объединяющей несколько жалких водных миров, опасался слежки. Ставки в игре были чрезвычайно высоки. Если удастся сорвать банк, фракция малых рас, которую представлял Ле Гле, нанесет чувствительный удар по плодовитым конкурентам.

Ле Гле отвернулся к обзорному иллюминатору. Хронометры отсчитывали последние мгновения перед назначенным временем рандеву, но ни совершенные системы слежения, ни чуткие глаза головоногого не видели приближения другого корабля.

В консуле зародилось дурное предчувствие. Не мог ли посланник использовать малую фракцию втемную, чтобы затем с выгодой переметнутся к большим расам? Поменяйся они местами, Ле Гле, возможно, поступил бы именно так, но реальность была иной. Как ни печально, на данном этапе игры в сотрудничестве больше нуждалась не раса кандидатов, а малая фракция.

Консул обменялся с супругой удивленными взглядами. Посланник проник внутрь звездолета, не потревожив ни системы безопасности, ни датчики, следящие за герметичностью корпуса. И где, икра его дери, судно, доставившее гостя к точке рандеву? Не возник же он в вакууме?

– Хотелось бы знать, – буркнул консул, скрывая за раздражением липкий страх, который поневоле испытывал каждый раз, когда встречался со странным чужаком. Ни имени, ни прошлого, ни видимых слабостей, а только статус посланника. Ле Гле пока так и не смог выяснить, с кем или чем имел дело. Возможно, у культуры, снарядившей в Лигу переговорщика, вообще нет иерархии, должностей и дипломатии в том смысле, который выкладывали в эти слова другие расы.

В жидкой среде корабля гость выглядел взвесью чернил, выпущенными испуганной каракатицей. Движение колыхало масляные лохмотья и Ле Гле поймал себя на мысли, что не понимает, какая сила способна удержать черные частицы вместе, и озадачивается этим с самой первой встречи. В газообразной среде мира, на котором обосновался галактический форум культур, посланник виделся точно так же. Раса, к которой принадлежал переговорщик, казалась чуждой настолько, что чудилась порождением иного континуума, сгустком мрака, плотного, плотоядного, очень голодного.

Чтобы отогнать ирреальные ассоциации, хозяин переключил внимание на бар и выудил на обозрение жутковатого посланника пару прозрачных сфер. Внутри шаров метались крохотные золотистые рыбки.

– Позвольте предложить вам этот изысканный деликатес, – Ле Гле отправил одну из сфер в плавание по направлению к гостю. – Эти прелестные создания обитают у минеральных источников на одном из миров моей республики, и поэтому имеют поистине незабываемый вкус. Попробуйте!

– Вот как? – иронично прогудел гость. Ле Гле мог поклясться, что при этом посланник покосился на скрытые объективы системы наблюдения, хотя органов зрения у чужака он так и не приметил. Однако именно после этой фразы экраны, по которым супруга консула следила за переговорщиками, потухли, а аудиоканалы заполнило фоновое шипение.

– Посланник, фракция рассмотрела вашу заявку и сочла справедливыми притязания на кандидатские права, – Ле Гле сделал паузу, ожидая реакции собеседника, но тот молчал. Консул продолжил с флером легкой досады. – Вскоре вопрос вынесут на голосование, но, заверяю вас, оно будет чисто формальным. Это обычная процедура. Вступление в галактическое сообщество может затянуться на долгие годы, но кандидат заручается гарантиями невмешательства со стороны других рас и правом на самоопределение. Отличный бонус!

– Скромность – достоинство истинного мужа, – гость наконец позволил себе выдавить скупую похвалу, слегка подмаслив чужое тщеславие. Сфера с рыбками медленно растворилась в чернильном сгустке без следа. – Фракции известно, что наше появление ослабит позиции больших рас?

– Только, примариата, если быть точнее, – самодовольно усмехнулся Ле Гле. – Это приемлемо. Сухопутные наложили руки на слишком многие ключевые маршруты, получив, тем самым, незаслуженные преимущества. Такое положение раздражает многих. Появление независимых от примариата точек на транспортных переходах общегалактического значения послужит установлению баланса, столь необходимого цивилизованному космосу.

– Консул, мы глубоко признательны вам лично и фракции за содействие и поддержку, – гость чуть подался вперед. – Подтверждение прав нашей культуры на ареал – важный шаг для развития сотрудничества. Не сомневайтесь, оно будет выгодным.

– Нас, как вы помните, интересует планетная система у желтого карлика, координаты которого я поделился с вами ранее, – ответил посланник. – Но, если точнее, только одна планета, тогда как в обозначенной системе есть еще несколько миров, пригодных для заселения. Водных миров. Да и сама планета больше чем наполовину покрыта океаном. Мы немногочисленны, консул, и согласны потесниться.

– Позвольте напомнить один момент, посланник, – щупальца головоногого сплелись в затейливом узоре, в котором Ле Гле выразил легкое удивление. – Гравитационный колодец системы, на которую ваша культура претендует как кандидат, входит в структуру гиперкоридора. Им пользуется половина галактического рукава^[10]. Контроль над ней значит контроль за долей в сборах с оживленного торгового и транспортного маршрута. А вы предлагаете совместно укорениться во пространстве примариата и вот так легко отказываетесь от солидных дивидендов? Неслыханное бескорыстие. В чем же ваш интерес?

– Интересы наших культур схожи, консул. Мы ищем баланс, и нам не по нутру монополии и диктат. Что скажете? Новые миры, влияние и, конечно же, транзитные сборы, которые окупят сторицей любые ваши хлопоты. Достойное предложение?

Консул не торопился с ответом. В его непропорционально большой голове боролись противоречивые чувства. Немногие в известной вселенной культуры оказались способны к экспансии за пределы естественного ареала. Согласись он с визави, и локальная до сих пор республика окажется в высшей лиге. Великое искушение. Посланник поистине имел потустороннюю природу. Но столкнуться с примариатом напрямую? Нет, это, пожалуй, слишком даже для амбициозного вида Ле Гле.

– Осторожничаете? – Консул скорее почувствовал, чем разглядел в ряби, прокатившей по субстанции посланника, усмешку. – Ставить на темную лошадку всегда рискованно. Кот в мешке иной раз почище кота Шредингера.

– Оставьте ваши идиомы, – сказал Ле Гле, сдерживая появившееся раздражение. – Я не договорил. Наше появление в этой истории примариат воспримет как прямой вызов, а у нас слишком разные весовые категории.

– Благодарю за понимание, посланник, – Ле Гле помедлил, размышляя, как подать гостю следующее условие, но потом решил, что лучшим вариантом будет сказать ему прямо, без обиняков. – С этого момента нам лучше прекратить контакты вплоть до момента, когда возникнут реальные предпосылки для создания консорциума.

– Надеюсь, нам представиться такая возможность, когда мы встретимся, чтобы объявить о консорциуме, – на этих словах посланник потерял правильную форму, вновь превратившись в чернильную взвесь. – До свидания, консул.

Сила, удерживавшая черные частицы вместе, ослабла и жутковатый гость на глазах Ле Гле растворился в жидкой среде корабля. На месте, где висел чужак, теперь плавал пустой сосуд, в котором немногим ранее испуганно метались эндемичные рыбки.

– Неординарный попутчик, – консул мысленно отмахнулся от всплывшего в памяти черного образа. – Но свое дело сделал. Мы подсадили тварей в самое сердце гипертрассы. Примариат теперь повертится угрем. Что нашел анализатор?

Конференц-зал был просторным и светлым, с голографическим видом на горный хребет, освещенный утренним солнцем, отчего, казалось, от панорамного псевдоокна веяло зябкой свежестью. Однако собравшимся было жарко, и причиной тому была жгучая брюнетка в деловом костюме, наблюдавшей с показной скукой за неспешным движением перьевых облаков, проплывающих выше снежной гряды. Лорд-председатель ложи, представив гурию собранию посвященных, с каменным лицом изучал платиновую запонку на манжете, под которой слегка жег кожу никотиновый пластырь. Нервные пальчики леди Елей отстукивали сложный ритм по столу из красного дерева.

Высший круг Великой ложи скорее напоминал совет директоров крупной корпорации, чем избранное и тайное общество. Бюрократия хищным грибком поражала любое перспективное начинание. Леди Елей мысленно покачивала головкой. Бюрократия и раболепие. Редкий раб не мечтает властвовать. Редкий властитель изживает из себя раба системы.

Докладчик, стараясь не поднимать на гостью бесцветных глаз, бубнил, апеллируя к цифрам и графикам, высвеченным на широком экране за его спиной, время от времени нырял с головой в ворох бумаг, что-то дополняя и сбиваясь с ритма. На его лысине нервно блестели капельки волнения. Пространный документ, выверенный загодя до последней буквы, уже не внушал доверия ни самому составителю, ни аудитории – цвету Великой ложи, собранного со всей планеты.

– Присядьте, лорд-корректор, – подал голос Форт, оторвавшись от запонки и с сочувствием вглядываясь в лица присутствующих. Лорд-председатель лично курировал коррекцию исторического развития, и не преминул чуть ранее блеснуть перед гостей успехами, надеясь усыпить ее внимание. Терра-2-0-16, бахвалился он, считала себя уникальной и не думала о счетах с примариатом. Внедренная несколько столетий назад стандартная версия общей истории успешно прижилась, настоящее прошлое за несколько поколений перешло в разряд мифов и фольклора. Место истины заняла ложь, которая не могла правдоподобно объяснить даже происхождение циклопических сооружений «древности». Но род человеческий во все времена обманываться рад. Любовь к сказкам люди впитывают с детства.

Леди Елей, к досаде Форта, не снизошла до похвалы, заставив теребить манжету. На провинциальном собрании фрейлина, искушенная в дворцовых интригах, чувствовала себя божеством, и была выше земных слабостей. Лорд-председатель начал подозревать, что визит специального посланника не был плановым вопреки сообщениям из примариата. Чувствовал это и следующий докладчик, который сейчас поспешно шмыгнул за стол. В воздухе повисла пауза, которую ни один из персонажей странного спектакля не назвал бы театральной.

– Я ознакомилась с представленными данными по корпоративному поглощению до прибытия и, признаться, сначала была восхищена, – мягкий и завораживающий голос леди Елей нарушил тишину, растекся по помещению, заполнив его полностью. Она поднялась и медленно от бедра пошла вдоль стола, демонстрируя присутствующим совершенные формы. Ворс дорогого ковра глушил стук каблучков отчего казалось, что их хозяйка плывет в воздухе.

– Но примариат не позволил себе обмануться достигнутыми темпами трансформации местных экономик и сообществ. Глобализация рынка протекает медленней, чем следует. Финансовые инструменты эффективны, но не менее трети ресурсов планеты все еще контролируются разрозненными структурами. В чем дело?

– Как вы думаете, что внутри? Не знаете? То, что осталось от лорд-корректора из параллельной ложи – с Терра-19-7-6. Материал изъят из генофонда нашего вида решением патриархов и с милостивого согласия примы.

Лысый вздрогнул и выронил шар. Сфера медленно покатилась по столу к дальнему краю. Она удивительным образом двигалась по идеально ровной линии, не встречая на пути препятствий. Члены ложи – мужчины и женщины разных рас и возрастов – брезгливо убирали руки, боясь коснуться шара, словно тот был чумным.

– Счастливчик, – сказала посланник, неспешно следуя за шаром. – Председателя распылили на атомы, а корректор еще имеет шанс влиться в генетическое древо, если, конечно, кто-то неосторожно не разобьет контейнер с его ДНК. Ах!

– Вы только что убили коллегу, – проворковала посланник. Лысый побелел и стал медленно сползать с кресла. Леди Елей обвинительно обвела пальчиком присутствующих. – И вы – тоже. Никто из вас не остановил ни шарик с ДНК, ни технологическое развитие на шарике покрупнее! Столкнуть аборигенов не трудно. Иммунитет, полученный подопечной цивилизацией в последней войне, ослабел. Если еще каких-то тридцать-пятьдесят витков назад у кого-то остался бы шанс выжить, то теперь все будет выжжено дотла. Люди готовы к кровопусканию, и единственным препятствием остаемся мы – ложа! Так почему же мы не пользуемся тем, что имеем?

Зал пришел в движение, заскрипели кресла. Лорд-председатель потянулся в карман за сигаретами, но, наткнувшись на взгляд леди Елей, забарабанил пальцами по краю стола. Лорд-корректор шумно глотал минералку.

– Опекаемые параллельной ложей получили технологию прыжка, – шар в ее ладонях потемнел, а в голосе фрейлины зазвучала грусть. – Посланников планеты, на которой действовала ложа, приняла Лига миров, и система получила статус суверенной. Лига выделила опекаемым стандартную сферу развития. Теперь внутри сектора примариата появилось неуправляемое суверенное пятно.

– Воистину, судари, – с озабоченностью в голосе сказала леди Елей. – Мы теряем контроль над сектором, который по праву наша Ойкумена. А ведь если б не нелепое восстание в прошлом, вопроса о юрисдикции вообще бы не стояло.

В улей по зову нанитов спускаюсь под вечер, чувствуя себя разбитым и морально выпотрошенным. Приветливо киваю знакомому оборотню на КПП^[11]. Тот нетерпеливо машет мне, отзывая в сторонку. В его распоряжении закрытый уголок с обшарпанным столом и парой расшатанных стульев. Он выставляет чайник, плещет в чашки коричневую бурду, гордо именуемую компотом собственного приготовления, суетится от нетерпения.

– Принес? – спрашивает наконец. Кладу ему в руку упаковку любимых пряников, и он аппетитно жует, жадно слушая, какие круасанчики я потреблял сегодня в уютной кофеенке на поверхности. Его не так давно перевели на карантин, так что грех бедняге не посочувствовать.

Вовлеченные служат расходным материалом, и процент потерь высок, но наниты имеют приятный побочный эффект. Инородная дрянь, сросшаяся с плотью, останавливает старение, позволяя носителю внешне практически не меняться десятилетиями, а то и веками. Оборотни, говорят, могут переживать целые исторические эпохи, если, конечно, удается вовремя найти свой дзен.

Понятно, что делиться такой технологией с человечеством ложа не готова, да и не собирается. Цели у корректоров иные, да и объяснятся за зигзаги в истории вряд ли хотелось. Так что вовлеченный, даром что связан с ложей нанитами верности, по истечению первых двадцати лет после обращения обязан пройти временной карантин. Сухое и казенное название скрывает за собой заключение в улье. Длится эта пытка десять лет и считается пройденной только в одном случае: если чалиться в подземелье от звонка до звонка. Любые формы и способы контакта с поверхностью, как понимаете, настрого запрещены. Легче всего это испытание проходят те, кто не обзавелся до инициации семьей. А уж если детки были…

Мне относительно повезло. Когда меня «наградили» нанитами, я и девицей постоянной обзавестись не успел, а родителям и вовсе было плевать. Они уж лет пять как наслаждались разводом и каждый искал себе новое счастье, в концепцию которого великовозрастный сын никак не вписывался. Оперился? Геть из гнезда!

Формально карантин был, конечно, процедурой сугубо добровольной, вроде обета, но безальтернативной. Так что, если о ком-то говорили «сыграл в десятку», сразу становилось понятно: проходит пытку временем. Трудно ему, а иной раз невыносимо, но не оборвав связей с внешним миром на постоянную службу в ложу не перейти. И вот ведь в чем засада: путь для вовлеченного открыт исключительно в одну сторону. Покинуть ложу можно только ножками вперед. Кто-то так и делал, но для большинства оборотней, выживших в горниле тайной войны, подземелье становилось единственным домом. Или логовом, что точнее.

Сыгравшим в десятку улей предоставлял работу, не связанную с деятельностью на поверхности, пищу и одежду, товарищи – скудные развлечения. Оборотни тащили сверху алкоголь, деликатесы, предметы обихода, но главное – рассказы о жизни мира людей, которые невозможно было заменить новостными пакетами и выхолощенными, глянцевыми, нарочито пустыми ток-шоу. Человек, даже если напичкан нанитами донельзя, остается существом социальным, отшельников среди двуногих крайне мало. Вот и у знакомца моего в углу будки гундит еле слышно телеящик, но тот в сторону приемника даже не смотрит, а гостю в рот заглядывает. Как, дескать, дышится на свежем воздухе?

На втором стакане компота и собеседник, и я понимаем, что на третий круг возлияний ни красок, ни деталей визита в кофейню не хватит. Он со вздохом убирает пряники в ящик, а я рассыпаюсь в восхищении напитком, пытаюсь выведать рецепт и на выходе заручаюсь обещанием скорого и торжественного посвящения в сакральную тайну.

За КПП людское движение практически замирает, и деловитое гудение улья, сначала кажущееся вездесущим, затухает, становится фоновым, коварно убаюкивающим, вечным сумеркам подземелий подстать. Но в центральном улье всегда светло и нет место тени. Искусственное освещение здесь не глушится даже в условно ночные часы, словно корректоры, опутавшие щупальцами поглощаемый мир, боялись темноты. Ха! Уж кому бы!

В центральном улье я должен пребывать сутки через двое. Считалось, что ложа оказала мне высокое доверие, допустив до охраны такого объекта! Кое-кто на периферии мне даже завидовал. Я же тяготился назначением, в душе называя его продолжением временного карантина. В провинции ей-богу дышалось много легче.

Первые часы смены по графику условно ночные, тихие и спокойные, хоть звезды считай, но где ж тут их разглядеть? Над головой метров триста грунта и гранитобетона, известного как «хренпробьешь». Такие же улья рыли на естественном спутнике планеты, хотя после удара и последнему идиоту стало понятно: и под землей, увы, не скрыться. Но на Терре-2-0-16 сооружения апокалипсиса вполне сгодились, а после восстановления климата над ними выросли города, о чем, впрочем, местная история умалчивает. Темная тетка, словом, вечно что-то недоговаривает. Да и с чего бы, коль не абы кто ее танцует, а победители.

В раздевалке почти никого, у соседнего шкафчика обтирается махровым полотенцем здоровячок из другой смены, бицепсом с татуированной пентаграммой играет. Оборотень, ясен день, других к охранной службе не подпускают. Увидел меня, кивнул приветливо, белье несвежее в сторону вежливо ножкой сдвинул, место освобождая. Помнит, цербер, что старших следует уважать. Ему ж, когда он только в охранение попал, мне вколачивать и пришлось: и культуру поведения, и корпоративную этику. В прошлой жизни этот тип был торпедой^[12] в уличной банде, так что других методов воспитания не воспринимал. Кость лобовая толстая, к педагогике бронебойная.

Здоровячок хищно глазами блещет, чистый волк, всем видом альфа-натуру демонстрирует. Мне становится скучно. Избитый приемчик, вам доложу, практически в каждой мужской компании неоднократно использованный, оскомину набивший, но по умолчанию из показной солидарности не порицаемый. Девицам справным в мужской компании не только тосты посвящаются.

Оборотень обижается. Врать, говорит, мне незачем, не девица, мол, чтобы впечатление оказывать, а узрел фифу вместе с главным – они на объекте сейчас. Он ей экскурсию устроил, водит по улью, похваляется.

Тут мне впору удивиться вполне искренне: как же так, родимый, почему нашу смену в известность не поставили об инспекции руководства? Собеседник ухмыляется: доволен, нечисть, что все-таки подкинул костыля, и не скрывает даже. Как, дескать, не сообщили, если я, уважаемый, тебя в известность и ставлю?

В ответ хочется приложить ухмыляющуюся уголовную морду о шкафчик, но мебель ломать жалко, да и не причем она. Не гасится злость разрушением, только хуже становится, по себе знаю. Цепляю на анфас благодарную улыбку, но здоровячок нутром звериным настроение чует, хвостик поджимает и бочком-бочком к выходу семенит.

Оборотень пожимает плечами. Кто ж его, бойца-вовлеченного, в начальственные планы посвящать будет? Настроение у меня падает ниже последнего уровня улья. Тихой смена точно не будет. Вечно недовольное высокое начальство в покои удалится, нижестоящее всех и вся распекать останется. А мне после безуспешной погони за берсеркером в щель забиться хотелось. Что ж теперь? Клин клином?

Второй (весело): – Нет, черт возьми, позвольте! Представим, что вы не светило науки, а студент. Да-да, студент, не отмахивайтесь! Прыщавый студент, которому еще не страшно ошибаться. Ему не возбраняется ошибаться! Более того, от него требуют предположений, гипотез, версий! Что бы вы сказали, будь на его месте?

Первый (доверительно и размеренно): – Это значит, что записи сделаны на очень древнем языке. Очень-очень древнем, на основе которого потом появились языки современные, все их многообразие. Понимаете? Нет? Мой друг! Какой же вы, однако, солдафон!

Первый (задумчиво): – Носители этого языка, образно говоря, наши предки. Вижу, не понимаете… Язык – живая система. Он меняется со средой обитания, с течением жизни и социальных процессов. Это постоянный и непрерывный процесс деградации или обогащения. Наши прапрадеды мой друг, даже разговаривали иначе, а праправнукам наша речь покажется чудной, архаичной. Но если течение, о котором я упоминал, остановится, тоже самое случится с языком. Вы, наверняка, слышали о мертвых языках. А о статичных? Представьте, есть примеры! Один из моих коллег занимался изучением языка закрытой кочевой культуры.

Первый: О да! В некоторой степени так и было. Люди идеально вписались в природный ландшафт. Их культура и, соответственно, язык, застыли в развитии. Речь, словарный запас не менялись на протяжении нескольких столетий, пока в тех краях не нашли богатое рудное месторождение и появились цивилизаторы, которые, несомненно из добрых побуждений, принялись раскачивать устои, подкапывать под гармоничную архаику, менять ландшафт.

Личные покои фрейлина нашла аскетичными, а интерфейс^[13] с виртуальным мажордомом, управлявшим ими, архаичным. Здесь не было привычной нейросвязи^[14], управление осуществлялось звуковыми командами, но помещение отвечало всем известным требованиям защиты и выбирать не приходилось. Ничего безопасней крохотная планета на отшибе галактики предложить не могла.

Леди Елей подхватила бокал с вином, поднесенный услужливым автобаром, присела на диванчик и неожиданно нашла его удобным. С теплым чувством она оперлась локотком на подушку и, сбросив туфельки, подобрала ножки. Потом фрейлина призывно щелкнула пальчиками.

– Доступ разрешен, – подобострастно сообщили покои и, прощально подкрасив воздух тонким цветочным ароматом, сменили тональность. Голос лишился эмоций, словно что-то невидимое, опутавшее пространство неосязаемыми щупальцами, внезапно сорвало с себя маску, обнажив безжизненный скелет машинерии.

– И тени растворились в свете, – прозвучало в ответ. Голос был живым. Микросекретарь фрейлины, отлитый в платине ее серьги, идентифицировал собеседника как секретного альфа-контрагента и вывел проекцию его лица на сетчатку. Контрагент – неприметный мужчина в годах, казалось, смотрел посланнику прямо в глаза.

– На данный момент я располагаю конкретными доказательствами, – сказал контрагент. – Подполье долго водило ложу за нос, играя на стороне статистики. Технология внедрения и наноконтроля здесь недостаточна совершенна, госпожа, я докладывал об этом. Туземный генетический материал накопил много ошибок, что приводит к сбоям в боевых программах нанитов. Это позволяло подполью заниматься перевербовкой некоторых вовлеченных.

– Мы создали легенду о подготовке теракта против малозначимого конструкторского бюро и слили триаду вовлеченных класса берсеркер, – упрямо продолжал контрагент. – Косвенные данные, полученные берсеркерами, свидетельствуют о связи подполья с реакционерами.

– Не совсем берсеркерами, – собеседник опустил глаза. – Мне известно, как примариат относится к использованию в спецоперациях боевых программ, не прошедших испытаний, но мы обязаны были рискнуть. Триада получила дополнительные способности. Это позволило берсеркерам собрать образцы ДНК и затем передать информацию в улей. Среди подпольщиков идентифицированы сотрудники проекта, действующие или числящиеся погибшими во время выполнения заданий.

Контрагент пожевал губы, словно переводя дух. Леди Елей отставила бокал, чтобы скрыть легкую дрожь в кончиках пальцев. Слова контрагента заставили ее вспомнить подзабытый во время восхождения по иерархической лестнице азарт охотника и волнение было простительным.

– Рекомендую ознакомиться со списком идентифицированных, – контрагент позволил себе едва заметно приподнять уголки губ. Микросекретарь леди Елей пискнул, сообщив о передаче закодированного пакета данных и начале дешифровки. Перед глазами фрейлины побежала тарабарщина технических значков.

– Интеллект, закрыть все каналы! – гневно скомандовала леди Елей. Движения утеряли обманчиво мягкую кошачью плавность, стали резче и жестче, словно изящным телом фрейлины овладело что-то чужое и несовместимое с сексапильностью. Изображение контрагента замигало и исчезло.

– Ваших покоев, – пояснил Интеллект и замолк. Свет на мгновение погас, впустив в комнату, где находилась фрейлина, темноту, прикосновения которой леди Елей было достаточно, чтобы почувствовать присутствие чего-то почти осязаемого, эфемерного, бестелесного и бесконечно чуждого. Пытаясь погасить рефлективный трепет, фрейлина обернулась, ощущая, как нечто, ускользая от взора, легко уходит за спину. Воображение, подстегнутое адреналином, наделило чужака выпуклой формой маслянистой и черной кляксы. Леди Елей развернулась в обратную сторону, однако неуловимый взломщик уже растаял в колыхании занавеси на декоративном окне.

Фрейлина залпом осушила бокал и, успокоив сердцебиение, отдала повторную команду о дешифровке пакета данных, полученных от контрагента. Микросекретарь, оправдывая худшие ожидания, виртуально развел руками. Взломщик полностью изъял информацию, уничтожив все ее следы.

– Экранируйте мои покои от любого вида энергетического воздействия и выставите физическую охрану, – приказала она, не глядя в виноватое лицо Форта, вытянувшееся в удивлении. – Жду у себя немедленно.

– Напрасно смеетесь! Календарь, которым мы пользуемся, не единственный в мире. Ортодоксы, к примеру, ведут летоисчисление от некой даты, отстоящей на пять с лишним тысяч лет от нулевого года общепринятого календаря. Церковники веками заверяли нас, что вели отсчет от сотворения мира. Правда, потом наука отодвинула момент сотворения нашей планеты на несколько миллиардов лет, но оказалось, что некоторых это не убедило. В последнее время появилось новое толкование древнего календаря и, как ни удивительно, оно нашло сторонников среди людей, которые считают бога, а то и целый пантеон богов, не высшим, а инопланетным разумом. Я говорю о людях, посвятивших себя поиску контактов с пришельцами, НЛО и подобных загадочных историях, о которых вы, наверняка, не раз слышали. С некоторых пор авторитетные представители этого движения заинтересовались несвойственной им практикой экзорцизма!

– Но предполагали ли вы, что в них действительно есть что-то общее? Если нет, то напрасно. На ваш вопрос «почему» ответит наш гость. Он уже в студии и это известный уфолог, специалист по палеоконтактам Джереми Саймс.

– Тем более! Не так давно один из моих коллег обратил внимание на череду странных случаев, объяснить которые не могли ни церковные экзорцисты, ни практикующие медиумы. К примеру, несколько месяцев назад к нам обратились родные одной девушки, которую считали одержимой.

– Сэм, я понимаю ваш скепсис! Допускаю, что у многих есть искушение провести параллели между уфологией и демонологией. Тем более, в свете заявлений отдельных духовников, называющих инопланетян бесами.

– Только отчасти. Все-таки девушке на момент пробуждения в ней иного сознания был не год-два. Она готовилась к браку. Здесь уместней говорить о вторжении в ее разум другой сущности, и эта сущность предъявляло права на тело, оправдывая себя некими межзвездными законами.

– Вы сейчас наверняка рассмеетесь, но иная сущность действительно противилась браку, считая его неравным! Семья жениха, – кстати весьма уважаемое, почтенное семейство, – была оскорблена. Но не в этом суть, Сэм! Девушка откуда-то почерпнула массу сведений об устройстве вселенной, иных цивилизациях и устройстве галактики. Она оказалась кладезю информации, но, к сожалению, неохотно шла на контакт. Мы в ее представлении были низшими существами, чей удел – следить за сохранностью и правильным развитием тел, которые потом займут другие сущности.

– Когда она смекнула, что ее не понимают, она, скажем так, сменила раскладку, но полностью, конечно, от старояза не избавилась. В лексиконе захваченной ею девицы просто не хватало слов, соответствующих чуждым понятиям.

– Вот здесь мы подходим к печальному финалу истории, Сэм! Когда иная сущность убедилась, что наша космическая индустрия еще не освоила межзвездные перелеты и на планете нет и не было дипломатов из других систем, дамочка наложила на себя руки, умертвив девичье тело.

– Мягко сказано! А вот еще поразительный случай. Мужчина, чуть более пятидесяти лет, инженер, сотрудник крупного концерна, прекрасные рекомендации, отличный работник. Но, проснувшись однажды утром, в одночасье меняется. Несет тарабарщину, мнит себя перебежчиком из иной реальности, называет совершенно другой возраст и рефлекторно, повторюсь, рефлекторно, на физиологическом уровне ведет себя так, будто действительно значительно моложе.

– Ну, когда жена, скажем прямо, решила, что у супруга случилось психическое расстройство, она вызвала полицию. Копы, конечно, реагируют на подобные сигналы неохотно, но выбора не было. К дому нашего клиента подъехал патруль. Малый был сначала приветлив и даже вежлив. Он попросил офицеров связать его с руководством местного сопротивления или представителями тайного всемирного совета. Полицейские, конечно, сделали вид, что согласились и попросили сесть в машину. Сейчас, мол, и доставим. Но когда он понял, что его везут в иные палаты, вышиб стекло, выскочил из салона на ходу и дал такого стрекоча, что только и видели. Через несколько часов его, конечно, поймали. Он запутал в перелеске, который в прошлом исходил вдоль и поперек. Сопротивлялся при задержании яростно. Еле скрутили.

– Сэм, ты спросил, я ответил. Но нас заинтересовало другое. Этот мужчина требовал контакта с орденом сопротивленцев и тайным всемирным советом, о существовании которых упоминали мы! Представляете? Он практически слово в слово упоминал об организациях, о которых мы давно говорим!

– Ха-ха! Я вас разочарую. Исключено! Мы изучали его досье. Он относил нас к конспирологам. Ну, знаете, все эти странные типы, повернутые на рептилоидах, плоской Земле, фальсификации лунных программ.

– Как никогда! Но речь не о чужих или зеленых человечках, Сэм. Речь о возвращении в лоно материнской цивилизации. Я вижу, насколько округлились твои глаза, но хочу кое-что прояснить. Дело в том, что, по нашим данным, планета, на которой мы обитаем, некогда входила в состав межзвездного государственного образования. Того, между прочим, самого, откуда прибыла сущность, поселившаяся в бедной девице, о которой я упоминал ранее. Но со временем, примерно семь с половиной тысяч лет назад, на ней стали усиливаться сепаратистские настроения. Это привело…

Нет, братцы, не гейша это, бери выше. Не могут леди в эскорте ходить. Лорд-председатель, скорее, был при ней, а уж никак не она. Но пава, не обманул оборотень, хоть куда. Стройна, грациозна, чувственностью плещет, да так, что сердце ноет. И еще веет от дивы смертельной опасностью, как от безжалостного и свирепого зверя, упакованного с изысканную обертку. Редкое в жизни сочетание, и дама, чую, об этом прекрасно знает.

Стою в карауле у ее покоев, вытянулся как подле боевого знамени, стойку держу, как двери внезапно распахиваются, и она в коридор выступает. Остановилась подле, вглядывается пристально, с изумлением и, кажется, потаенной болью. Лицо ваше, говорит, кажется знакомым. Я язык проглотил, волосы на загривке поднялись дыбом, табельный автомат сжимаю. Ствол у него твердый и уже не холодный, рука нагрела. Где бы мы, спрашивается, видеться могли? Постовых к подобным дивам судьба ближе чем на километр не подпускает.

Она же радостно улыбается, в ладоши хлопает и лорд-председателя, подоспевшего очень кстати, вопрошает, не освидетельствовал ли кто сего индивида на ДНК. И на меня при этом пальчиком изящным указывает. Тот лезет в планшет – он ведь меня и не видел никогда, наверное! – что-то бухтит под нос, потом отрицательно водит головой. Дескать, в тестируемых таковой не значился и не заявлялся, а есть перед дамой никто иной, как вовлеченный Фатум класса ратник.

– Фатум? – с интересом переспрашивает дама. Лорд-председатель гундит утвердительно, поясняя, что имена владык популярны у вовлеченных. И добавляет: мужчина из местных, беспородных, улучшен нанитами, и поэтому через расшифровку генома не проходивший. Основная миссия: постовая служба, сопровождение грузов, охрана объектов.

– Охрана и сопровождение, – щебечет дама и проводит бархатной ручкой по моему лицу, замирает на шраме над бровью, полученном в далеком детстве, в глазах ее на миг чудится тщательно скрываемая печаль. – Что ж, пусть будет сопровождение и охрана.

Зенки у лорда нашего округляются, отчего он становится похож на кота, перед которым вдруг возвеличили мышь. Как же, дескать, так, леди Елей? – вот ведь как имя ей подходит! – но спорить с дивой не решается, боится прохвост, кожей чувствую. Потом они – немыслимо! – стоят и ждут, пока меня снимут с поста, и мило болтают о моей ничтожной персоне.

Леди Елей искренне удивляется, почему вовлеченных допускают к охранной службе без расшифровки генома. Лорд-председатель оправдывается досадной нехваткой кадров и плановым сокращением финансирования проекта. Елей приводит опровергающие доводы, потом вовлекает в разговор меня. Она расспрашивает о происхождении шрама над бровью и с удовольствием констатирует поразительное сходство обстоятельств малозначительного инцидента со случившимся с кем-то ей известным. Дамочка умиляется тембром моего голоса и обертонами. Я, как понимаю, точь-в-точь ее знакомец. Некогда, видимо очень близкий, но безвременно потерянный в какой-то передряге. Вот ведь мелодрама!

Наконец меня сменяют, и гурия меняет тему разговора. Я из беседы исключен и для лорд-председателя вновь превращаюсь в предмет мебели, но дама о присутствии двойника знакомца помнит, бровками водит, глазками стреляет. Мне, что скрывать, дюже приятно, еще чуть-чуть и хвостиком вильну. Думать ни о чем не хочется, но приходится. Шанс мне выпал, какой в ордене никому доселе. Наставник, полагаю, будет обрадован, узнав с кем мне выпал нежданный променад.

Прелестница в сопровождении председателя направляются в сторону лифта, и я соображаю, что сегодня окажусь в святая святых – в секторе генетического проекта, проникнуть в который никому из наших еще не удавалось. Абориген досель мог попасть туда только как испытуемый. Проект занимался какими-то тайными и, видимо, совсем не гуманными разработками и время от времени ему требовались объекты для экспериментов. Недостатка в лабораторных мышах, впрочем, здесь не испытывали.

Мысли о проекте и долге перед орденом быстро улетучиваются, едва мы заходим в кабинку. Я стою рядом с Елей, едва не касаясь, и вдыхаю ее запах, отчего по телу бежит легкая дрожь. Генетический двойник, подозреваю, был к леди неравнодушен, и я, как на духу, начинаю ему завидовать. Роман с такой закрутить – на всю жизнь трепетное воспоминание. Оборотень и богиня – чем не сюжет?

Леди искоса поглядывает на меня, председатель ложи – на нее, а я включаю остолопа и пялюсь в кнопки, повторяя в памяти комбинацию, набранную председателем. Я ее сразу запомнил, но уж больно хочется отвлечься, ибо в противном случае я и на присутствие лорда начхаю.

Вице-лорд-корректор Шконка, статный мужчина в годах и с благородной сединой на висках, выдающей древнее происхождение, склонился в церемониальном поклоне, блеснув на леди Елей моноклем минидисплея. Женское естество гостьи его ничуть не взволновало. Он видел в ней носителя высокого статуса, а не объект для воздыханий, и фрейлину это вполне устраивало.

– С большим интересом я направлялась к вам, – произнесла леди Елей, разглядывая ряды колб, емкостей, центрифуг. Председатель послушными и угодливым референтом сопел за ее плечом, потухший и как будто постаревший, смирившийся с унижением. Корректор вздохнул: тон визитерши не предвещал ничего, кроме сокращения расходов.

– Дипломаты подозревают, что в игру включились «светляки», – леди Елей сделала паузу. Бледное лицо визави, мгновеньем назад не выражавшее ничего, кроме бесконечного внимания, скривилось в гримасе отвращения. Монокль выпал и болтался визором к посланнику. По стеклу стекали беспокойные струйки значков. Фрейлина почувствовала легкое разочарование, словно ждала чего-то другого.

– Лично я уверена, – продолжила она, – что корректоры просто проглядели разработку прыжковой технологии. У опекаемых на Терре-1-9-76, как, впрочем, и здесь, сохраняется деление на страны, и они враждуют. Технологию, скорее всего, обрели военные. Но прима-патриарх в гневе. Вы, наверняка, понимаете, что значит для Примы-Терры потеря системы.

– И не мы пока диктуем правила Лиги, – согласилась посланник. – Но рано или поздно мы вернем себе утерянные территории, и от вас, в том числе, зависит, когда это произойдет. Меня, между прочим, информировали о замедлении темпов развития. Лорд-председатель тому свидетель. Теперь я хочу услышать вас. Как продвигается генетический проект?

– Очень удобный ресурс, госпожа. Выемка таких единиц воспринимается обществом с облегчением, и оно отводит глаза на исчезновения взрослых людей. Ваш вооруженный сопровождающий, кстати, наверняка «подсел» на наш порошок где-то на улице, иначе бы его здесь не оказалось. Порядка семидесяти процентов персонала нашего улья из таких же так называемых привлеченных, хотя сами они себя называют оборотнями.

Леди Елей приложила к личику тонкие кружева надушенного платка. Специальная ткань аксессуара, пропитанная микросенсорами и нанофильтрами, могла в любую секунду закрыть лицо непроницаемой маской. История знала множество «несчастных случаев на производстве». Платок не изменил ни формы, ни цвета, и фрейлина опустила ручку. Воздух, которым она дышала, был вычищен от любого вредоносного присутствия, но осторожность заставила ее оставить платок в ладони, чтобы заметить сигнал тревоги.

– От пяти до пятнадцати лет, госпожа. Разработка корректирующего штамма завершена, и мы готовы начать основной этап. Все зависит от первых месяцев. Важно обеспечить масштабное распространение.

Брюнетка обернулась к председателю, вновь многозначительно подняв бровь. Тот, смерив вице-лорда испепеляющим взглядом, демонстративно отошел к сопровождавшему их охраннику и остановился, с деланным равнодушием рассматривая колбы. Фрейлина криво улыбнулась и, удостоверившись, что никто не может подслушать разговор, обратилась к собеседнику, не скрывая ярости.

Слух благодаря нанитам от ложи и кое-каким штучкам от ордена у меня работает не хуже радара, так что в отличие от лорд-председателя разговор яйцеголового с дамочкой слышу прекрасно. Весь их предшествующий диалог, судя по всему, предназначался для чужих ушей, включая раковины Форта. Вице-лорд хоть и ученый, но, глядите-ка, работает, куриный потрох, в охранке и, судя по тому, каким тоном говорит тет-а-тет с гостьей, определенно достиг на тайном поприще успеха. Говорит он с едва заметным акцентом, мягко сглатывая гласные, превращая слова в телеграфные сообщения: пжалст, гнез-с, мсштаб! Баритон его хорошо поставлен, выверен на камертоне, заверен печатью о чистоте генома. Истинный примарианин, язву ему на чело.

Елей возмущенно попрекает его за какой-то инцидент в покоях. Тот, однако, и вовсе не думает оправдываться, а прозрачно намекает на некие данные, представляющие, на его взгляд, чрезвычайную важность. Я чуть ли не кожей чувствую, что беседу они ведут не только вербально, но и голосового потока достаточно, чтобы ощутить ужасное. Треклятая парочка обсуждала деятельность ордена.

Шконка уверяет Елей, что располагает твердыми доказательствами существования подполья и обнаружил следы нашего воздействия, хотя кое-где выдает желаемое за действительное, да и насчет меня он ошибся. Я не на улице порошок попробовал, а на вечеринке – на спор. Дурак, что с меня взять. Впрочем, инопланетная вражина на основе куцых и весьма разрозненных данных делает верные, точные выводы. Голова, что ни говори, работает у него отлично. Нам бы такую в компанию, горы б свернули. Но теперь перед орденом рисуется совсем иная перспектива.

Дамочка с каждым мигом мрачнеет. На меня она уже не поглядывает, но председателя так глазом и сверлит. Тот недоуменно головешкой вертит: он-то в беседу не посвящен, иначе давно б в обморок грохнулся. Прохлопать появление подполья и подготовку к восстанию, напророченному вице-лордом, это не НТР^[16] проспать. Тут поркой не отделаться. На измену тянет. Беги, Форт, беги! Но не чует пока интрижья душа, по ком звонит колокол. Надулся жабой и очи выпучил. Ей-богу, смотреть противно.

Елей доклад Шконки впечатляет, и вот она уже манит к себе лорд-председателя. Не сносить, вангую, бедолаге головушки, если чуда чудного не случится. Да только ж где в наш техногенный век чудо сыскать? Юда – хоть вприкусь ешь. Фриков наплодилось в человеческом мире на полтыщи лет вперед. Хоть телевизор не включай. Но чуду, увы, нет места таковому в мире материальных и на зуб пробуемых ценностей. И председатель все это наконец интуитивно почуял, и на глазах будто уменьшается, словно гарпия незримая материю из него выцеживает.

Расковыряй Елей устраивает Форту знатный, с китайскими фейерверками и живописанием казней египетских. Об ордене, впрочем, она вслух ни-ни. Председателю показательно пеняют за отсутствие должной поддержки генетическому проекту, головотяпство и напыщенность. Тут, казалось бы, и все, но дама вдруг выказывает великодушие, и предоставляет жертве возможность оправдаться.

Форт демонстрирует, что не просто так в ложе председательствует. Риторикой разве что за душу не берет. Шконка в данном моноспектакле теперь выступает выскочкой и ретроградом. Вице-лорд, к моему немалому удивлению, смену ветра разумеет и быстро скисает. Геном у чистопородных, может, и получше туземного, но злопамятством, склочностью и злобой друг к другу они нас на два корпуса вперед обошли. И вот уже не лорд-председатель оправдывается, а корректор – за то, что через голову прыгнул, саму фрейлину волноваться заставил, а по сути только время зря тянул.

Елей внимательно высоких мужей слушает и что-то в головке своей помечает. Она, как понимаю, к рождению истины в споре уже подготовилась и всецело наблюдению дебатов отдалась. Я тем временем пространство сканирую, да бочком-бочком к ближайшему столу с образцами – пробы с пробирок снимаю, наносканеры на кончиках пальцев только скрипят, информацию переваривая. Что там чистопородные нам уготовили?

Вирусы, братцы, инструмент многопрофильный, а главное – очень для перестройки биосферы удобный. С их помощью, между прочим, примариат когда-то много миров осеменил. Буквально! Берут, значит, обезьянку перспективную, инфицируют искусно выведенной заразой, а уж оно потом само распространяется по популяции. Со стороны внешнего вмешательства не наблюдается, вирус хитромудрый передается половым путем. Фигурально – по любви, да и кто б сомневался? Природа Венеры коварна.

Инфекция вписывается в программу внутриутробного развития и на протяжении нескольких поколений редактирует геном. Глядь, и через несколько столетий на планете оформляется и крепнет новый доминирующий вид, удивительным образом совместимый генетически и схожий внешне с сеятелями, и теперь принадлежит ей отчасти. Отчего б иначе двуногий неоантроп^[17], застыв однажды под бесконечной россыпью звезд, ощущал необъяснимую тоску? То волчий плач по почти забытому и навсегда потерянному дому.

Крапленая карта налицо, но попробуй докажи. Галактическая бюрократия, говорят, и духом о целенаправленном заражении не ведала, пока однажды примариат не заявил права на группу систем, опираясь на родственность видов. Скопление то удивительным образом служило стратегически важным узлом, связывая центральные миры, преимущественно представленные в Лиге, с одним из оживленных галактических рукавов. Так что, образно говоря, вирусологи взяли Лигу за горло.

В нашей зоне Златовласки^[18] кружились четыре планеты, включая Солар, и еще два потенциально пригодных для заселения планетоида нарезали эллипсы вокруг газовых гигантов. Чистопородные взяли в системе завидный прикуп и без промедлений запустили программу открытого освоения. Через короткий по галактическим меркам срок новый вид обжил все планеты обитаемой зоны, и молодой квартет пополнил число развитых провинций примариата, который в ту пору переживал период экспансии и рассвета. Ложа теперь называет этот период эрой благоденствия, и Орден, кстати, с ней отчасти согласен.

Расширение в галактике имеет границы, и когда жизненное пространство перестало увеличиваться, ойкумена прямоходящих столкнулась с проблемой. Демографическое давление росло, и примариат отчаявшись найти способ сбить давление, начал подготовку к войне. Сеятели устремили взор на сектор конкурентного вида, с которым они давно не могли поделить часть пограничных систем. Вероятный противник изображался бесформенным человеконенавистным чудищем, взалкавшим опустошить миры из светлой короны примариата. Не удивлюсь, если по ту сторону агитпром штамповал что-то похожее.

Начать вторжение примариат не успел: в игру вступила Лига, к которой предусмотрительно апеллировал конкурентный вид. Затевать конфликт с соседом в таких условиях было самоубийственно, а погасить милитаристские настроения пропагандистская машина не успевала. Она к тому моменту набрала полный ход и потому катила по инерции в прежнем направлении. Так что котел все-таки перегрелся и крышку сорвало с чудовищной силой, ошпарив обитаемые системы. По мирам примариата прокатились бунты, и кое-где стороны не чурались использовать климатическое, гравитационное и другое оружие массового уничтожения.

Примариат, как и любая другая форма, склонная к абсолютизму, превратил операцию по наведению порядка в геноцид, избрав для показательного избиения пару-тройку молодых и, по этой причине, особенно горячих систем. Энтузиазм карателей до смерти перепугал Лигу, показательно исповедовавшую культ добродетели во всей его многогранной ксеномании. Галактическое сообщество даже объявило восставшие системы закрытыми для посещений и какое-то время за этим скрупулезно следила пока не наскучило, и она не убедила себя, что примариат и думать забыл о былом обретении. Но прайд помнил об охотничьих территориях и не оставлял намерений вернуться, а горстка выживших, отрезанных от материнской цивилизации, начала строить свою, и, надо сказать, небезуспешно.

Разумеется, многим потомкам выживших эта версия генезиса была не знакома. Терра-2-0-16, к примеру, отдала прошлое на съедение мифам. Так, по крайней мере, думалось разведчикам примариата, тайно прибывшим через несколько тысячелетий после катастрофы и с удивлением обнаруживших, что планета вновь заселена людьми. Откуда б чистопородным знать, что их ждали, сначала с надеждой и тоской по бесконечности неба, потом с отчаянием, недоверием и, наконец, ненавистью. Ждали и готовились, и это безумное ожидание сконцентрировалось в тайном ордене, впитавшем всю человеческую паранойю. Но правда была таковой, что лучше б сойти с ума, и я сейчас имел ее образцы на руках.

Наниты завершили отбор и сигнализировали об этом сознанию. Я ощущал досаду, мысленно сетуя, что снова пропустил момент, когда мозг заменил нервное ожидание удовлетворенным чувством выполненной работы. Чертовы микроботы обменивались данными с нейронными сетями напрямую, минуя личность, и это порядком бесило. Не люблю чувствовать себя подростком, за которого давно все решили взрослые.

До малоприятной беседы с лорд-председателем контрагент Шконка словно и не замечал охранника, нарочито отождествляя его с инструментом, прибором, андроидом, но не человеком. Он смотрел сквозь него, но теперь вдруг обратил внимание. Тот, послушный властному окрику, шагнул в сторону от стола с пробирками.

Корректор недвусмысленно улыбнулся. Воздух вокруг охранника сгустился, заключив в невидимые, но действенные оковы. Их появление обозначились легким всполохом тусклых искорок вокруг запястий, лодыжек и шеи. Контрагент обернулся на гостей, словно спрашивая разрешение, потом подошел к обездвиженному вовлеченному, с интересом его разглядывая. Прозрачный монокль увеличивал один из зрачков, придавая контрагенту несколько комичный вид. Но охранник хранил невозмутимое спокойствие.

Лорд-председатель, чувствуя себя победителем в завершившемся споре, испытывал потребность в демонстрации перед леди Елей рыцарского великодушия. Он наблюдал за действиями корректора, выбрав объектом милости безродного вовлеченного памятуя странную реакцию фрейлины. Но его оппонент не дал повода вмешаться.

– Не может быть! Его пришествия ждали в другом месте! – Лорд-председатель захлопотал вокруг охранника. Леди Елей досадливо закрыла лицо платочком. Председатель оставался в ее глазах глуповатым маргиналом, и это не могла исправить даже коррекция ДНК.

– Мы можем организовать это здесь, у нас есть необходимое оборудование! Инициация владыки войдет в анналы истории Терра-2-0-16! Пришествие дубль-лорда в нашей ложе! Вице-корректор? Немедля! Специальный посланник примы-патриарха, я убежден, желает того же!

Маленькая процессия чистопородных в сопровождении оборотня, механически следовавшего за ними, проследовала из помещения, прошла еще несколько и, наконец, достигла ярко освещенного зала с пустым полупрозрачным коконом посередине. К нему спускалось с потолка переплетенье трубок разного цвета и диаметра. Кокон плотоядно распахнулся, открывая на срезе аскетичное молочно-белое ложе с углублением в форме человеческого тела.

Охранник покорно разрядил оружие, освободился от амуниции, аккуратно сложил одежду, оставшись полностью обнаженным. Если он и чувствовал при этом на себе вожделенные взгляды двух, по меньшей мере, пары глаз, то вида стоически не подавал. Вокруг его шеи и конечностей все еще блестели искорки. Контрагент, тем временем, колдовал над панелью управления, не обращая внимания на происходящее.

Вовлеченный, будто и не колеблясь, улегся в обозначенный изгибами контур. Сердцевина кокона, мягкая и податливая, вдруг превратилась в густой полупрозрачный гель, который проглотил человеческое тело. Когда снаружи осталось только маска неестественно спокойного лица, трясина вернулась в прежнее агрегатное состояние.

Ратник перенес погружение стоически спокойно, но лорд-председателю показалось, что в глазах «полуавтомата» мелькнул страх. Он быстро подошел к кокону, наклонился, и, как ему казалось, доверительно спросил: – Боишься?

– Никак нет, – отрапортовал вовлеченный. Лорд-председатель удовлетворенно выпрямился, и было развернулся, но заметил краем глаза необычное затемнение где-то глубоко в затвердевшем желе. Пятно или клякса, скорее осязаемая неким шестым чувством, чем видимая, тянула щупальца к голове вовлеченного. Лорд-председатель, узрев странное движение, озадаченно замер.

– Молодец, – похвалил вместо него контрагент, расслышавший ответ вовлеченного. Одобрению Шконки не хватало искренности. Лорд-председатель вздрогнул от неожиданности и моргнул. Пятно исчезло.

Лорд-председатель, решив, что чужеродное движение ему померещилось, поспешно отошел к фрейлине, наблюдавшей за подготовкой кокона со стороны. В ее мыслях смешались волнение, радостное ожидание и необъяснимая тревога, однако прелестное личико оставалось непроницаемым.

Большая часть картинки плыла темно-серым и коричневым, но в левом верхнем углу метались то вверх, то вниз светлые, смазанные точки, плетущие сложный узор. Наконец, горизонт выпрямился и блеклые пятнышки на угольно черном небе сменились унылой пустынной местностью, залитой призрачным светом огромного бело-голубого полумесяца. Яркое око его хитро щурилось чуть ниже зенита.

Модуль выбрался на более-менее ровную поверхность. Камеру покачивало, но стабилизаторы старались как могли, и в центре экрана вновь появилась россыпь призрачных огней. Картинка обрела резкость, и только теперь стало понятно, что световой узор на ней рисовала тусклая иллюминация безликих приземистых сооружений. Их цвет не отличался от окружающего реголита, но резко очерченные грани строений словно напоказ выпячивали искусственные формы, фермы, прямые углы, отчаянно контрастируя с безжизненным лунным пейзажем.

Чуть в стороне от соглядатая двигался медленно и тяжело некий объект. Камера поймала его в фокус, и тот обрел форму прямоугольного бруса. Объект был сопоставим в габаритах со школьным автобусом, но не имел окон, дверей и любых других примечательных деталей. Гладкие стенки бруса отливали металлом.

Объект плыл над самой поверхностью, едва не задевая днищем зубья камней, усеявших плато. Он направлялся прямиком к ближайшему строению, в стене которого неторопливо открывался проем. Модуль перевел камеру, позволяя разглядеть хорошо освещенный, но пустой, на первый взгляд, бокс. Однако затем из глубины выступили две человекообразные фигуры, столь же гладкие и отливающие металлом как брус, медленно, словно нехотя, вплывающий внутрь.

Посланник возник внутри звездолета Ле Гле как и в прошлый раз – будто из ниоткуда. Вот только сейчас консул не позволил застать себя врасплох и имел удовольствие пронаблюдать за появлением своего необычного гостя. Тому наверняка не стоило бы особого труда материализоваться в любой из возможных точек внутреннего пространства корабля, – идеальная технология для абордажа! – но посланник, вероятно, пытался выказать вежливость и поэтому явил себя у шлюза. Прозрачная жидкая среда у переходной камеры загустела и налилась чернотой, оформляясь в подобие сферы, обрамленной масляной бахромой чернильных протуберанцев.

Ле Гле сплел щупальца, чтобы скрыть волнение. Ему вдруг показалось, что гость способен видеть сквозь многочисленные переборки, отделяющие их друг от друга. Консул поспешил успокоить себя тем, что подобное не под силу ни одному известному галактике существу. С какой бы стати «светляку» быть иным и обладать сверхвозможностями?

Ле Гле окинул взором командную рубку, откуда в подробностях лицезрел появление гостя. Прежде чем ее покинуть, консул коснулся щупальца верной супруги, занявшей его место у систем управления кораблем.

С прошлого рандеву здесь не произошло видимых перемен, если не считать обновленной начинки бара, которой Ле Гле все еще надеялся впечатлить гостя. Главным образом, чтобы завладеть вниманием, пока снаружи, за толщей переборок, переговорный отсек покрывался прочным панцирем экранов, неподдающихся воздействию известных культуре консула сил и видов излучения. Хозяин судна решился на модернизацию, впечатлившись возможностями «светляка». Если все задуманное пройдет успешно, он усилит такой же защитой внешнюю обшивку корабля. Головоногому не нравилось то, с какой непринужденностью посланник проникает внутрь его корабля. Ле Гле чувствовал себя беззащитным и беспомощным, словно моллюск, лишенный раковины.

– Вы впечатлили меня радушием и кулинарными изысками с прошлого раза, – недипломатично оборвал его гость. – Я чувствую, как вы пытаетесь справиться с дискомфортом, который невольно ощущаете рядом со мной. Поверьте, мне не доставляет удовольствия оказывать на вас подобное… Хм… Воздействие?

Консул затрепетал от овладевшего им животного страха. Сгусток мрака, который, видимо, только прикидывался живым существом, словно заглянул в его душу. Если «светляк» столь же легко проникает в сознание, мысли, память…

– Мне бы совершенно этого не хотелось, – продолжал посланник, словно подтверждая опасения хозяина корабля. – Тем более, после всего, что вы для нас сделали, после вашего неоценимого содействия моей экзотичной культуре. Другими словами, предлагаю перейти к делу. Согласны?

Консул потупился, чтобы собраться с духом. Справившись с приступом паники, он, пытаясь продемонстрировать визави искушенное спокойствие, сказал: – Посланник, я хотел увидеться, чтобы ознакомить, разумеется строго конфиденциально, с позицией республики относительно вашего предложения.

– А вы способны удивить, любезный Ле Гле, – сказал посланник и консул не без удовлетворения отметил, что чужак впервые произнес его имя вслух. – Что-то произошло? Баланс сил в Лиге наконец изменился?

Посланник помолчал, то ли тщательно взвешивая каждое услышанное им слово, то ли сверяясь с установками, несомненно полученными перед визитом к консулу. Черные протуберанцы едва заметно трепетали. Ле Гле терпеливо ждал.

– Я имел в виду вас, мой наивный друг, – протуберанцы посланника выпрямились и затвердели, превратив чужака в подобие ядовитых рыб, обитающих в глубинах миров водной республики. – Не ожидал найти в вас хладнокровия, но мудрости…

– Бросьте, консул, – прогудел «светляк». – К яхте приближается боевой ордер примарианцев. Он вынырнет здесь через несколько секунд, откликаясь на сигнал, поданный вашей супругой. Решили сыграть белыми? Непростительная легкомысленность с вашей стороны. Ваши жалкие технологии не удержат меня в этой чудной комнатке. Она слишком роскошна для карцера. Вы не игрок, Ле Гле, а пешка, и сейчас примариат смахнет вас с доски.

Ожидание было недолгим. Вскоре на одной из переборок проявилась яркая точка, от которой по поверхности побежали стремительные прямые. Вода рядом с ними кипела. Переборка дрогнула и со скрежетом разделилась на расходящиеся друг от друга лепестки.

Честно? Я чуть не обмочился, когда почувствовал, что теряю контроль над телом. Сияние, сковавшее с ног до головы, было обжигающе холодным и покалывало кожу, как если б меня бросили голым в снег. То, чему я еще не знал названия, потому что и не слышал никогда о таких технологиях, служило чем-то вроде невидимого, самодвижущегося футляра, который следовал приказам вице-корректора или того, кто выдавал себя за него. Тело будто не слышит панических команд мозга, который, однако, продолжает принимать сигналы рецепторов.

Отчаяние, ужас? Пожалуй, дикая смертельная тоска. Чистопородные звери готовятся стереть меня из мира, и я ничего не могу кроме, разве что, одного – люто их ненавидеть. Смирение присуще агнцам, а я отношусь к хищному, доминирующему виду, подмявшему местную фауну камнем и палкой, поглотивший коварством и хитростью всех конкурентов на планете. Мое животное естество, чуждое покорной жертвенности, сейчас незримо бьется в клетке скованного тела, исходясь в страхе и бешенстве.

Дубль-лорд Фатум, которому горячо симпатизирует роковая красотка и кому лорд-председатель страстно желает отдать мою физическую оболочку, стоял у истоков их вида. В далеком прошлом ему с группой соратников удалось выделить несколько универсальных комбинаций генокода. Их носители стали патриархами расы и получили в дар вечную жизнь в бесконечной цепи перерождений. Платить за это полагалось генетическим дублям, чья личность и память вымарывалась. Каково?

Какое-то время я еще вижу его боковым зрением, пока створы кокона не смыкаются. Очертания внешнего мира размываются. Ложе, к которому меня прилепили словно муху к полоске липкой ленты, исчезает, и на мгновенье я чувствую себя висящим в невесомости. К горлу подкатывает ком. Потом в пространстве передо мной раскрывается воронка, и бесконечно черная дыра втягивает внутрь и меня, и вопль, который исторгаю.

Время теряет всякий смысл, а смысл – время, остановив мысли, воспоминания и последовательность событий. Потом передо мной зажигается крохотный огонек. Он напоминает язычок пламени на фитиле свечи, дрожащий на ветру, но затем растет и заполняет пространство вокруг, едва не обжигая кожу.

Как ни удивительно, ловлю себя на том, что все еще продолжаю ощущать себя цельной личностью и, о чудо, чувствую, как отзывается физическая оболочка или ее иллюзия. Окружающее, тем временем, принимает неожиданно понятный рецепторам вид. Загробный мир оказывается довольно тесным и геометрически правильным – кубом метров десять в ребре. Я возникаю в центре этого пространства перед самодовольным типом в тонкой алой тунике и сверкающих золотом латах поверх нее. Им легко бы мог быть я, до того мы с ним похожи вплоть до шрама на физиономии, если б не выражение глаз двойника и печать надменности на челе.

Стоит двойничок и, нахально улыбаясь, передо мной сабелькой чудной вертит. Узри, молвит, дубль-лорда Фатум (будто я не догадался!) и возрадуйся, что выпустишь в бренный мир владыку. Он обещает, что зажжет новую эру, и все этой версии грядущего сопутствующее.

Я его, гада, может быть, готов сейчас голыми руками порвать, в глотку зубами вцепиться, но первый порыв сдерживаю, поскольку чую – грубой силой дубля не возьмешь. Если он и вправду реинкарнации проходил, бойцовского опыта сверх моего набрал на тысячелетия вперед. А значит, хитростью мерзавца брать надо, а никак иначе. Потому в ответ ему нагло ухмыляюсь и пылкую тираду экспромтом завожу.

Что-то, говорю, неуважаемый, расписанными вами перспективами не впечатлен. Место во вселенной освобождать не намерен, будь вы, дубль-лорд, хоть богом, а хоть и самой примой-патриархом. Приглянулось комсомольское тело? Возьми в честном бою, как и надлежит мужчине. А нахрапом меня и гопота никогда не брала.

Фатум явно не ожидал подобного финта от дубля, присланного на заклание, и потому внешне заинтригован. Да, дескать, прав ты, смерд. Позволить низко пасть даже перед тобой не могу, а уж в своих глазах – тем паче. В общем и целом, телом твоим, дикарь, с удовольствием и удовлетворением готов овладеть в честном бою и посему изволь немедля вооружиться.

На столь высокой ноте противник чертит в воздухе пентаграмму и в моей руке материализуется клинок. Не пистолет, не бластер, не дезинтегратор, не граната, а оружие ближнего боя. Оружие, сволочь беспринципная, выбрать не позволил. Чтобы, значит, без вариантов. Бесстыдная, словом, аристократия.

Сабелька у него что надо, вроде энергетической природы и гудит даже немного. У меня в руках что-то родственное, но совсем не тонкое и грациозное, как у него. Снизу на рукояти круглый переключатель, но чего и на что, поди уж разбери. Мне тонфа^[20] привычней, да и другой технике учиться поздно.

Пока мы готовимся к драке морально, я пытаюсь его понять как противника, в разговор вовлечь пробую, зачем ему именно мое тело, вопрошаю. Да при технологиях примариата хоть кентавра в пробирке лепи. Кое-где, говорят, уже пробовали. Так чего, казалось бы, владыке стоит заказать клона и вселяться в него хоть по десять раз на дню?

Двойник стучит себя по лбу пальцем в покрытой бронепластинками перчатке. Темная ты, говорит, сущность, дикая. Природа жизненную искру и силу настоящую дает только тому, кто в природе естественным путем появился, по воле ее, так сказать, и по ее повелению. С остальными она успешно борется – на всех известных мирах. Век клонов недолог, а смерть для сознания – дичайшая психологическая травма. Как, дескать, не единожды ее перенесший, авторитетно свидетельствую.

Вот, говорю, в этом, ваше сиятельство, и заковыка. Потому очень без тела остаться боюсь. Не вынесу ведь душевной травмы, во снах являться буду, изведу. Он недобро смеется. За это, мол, дикарь, не бойся. Смерти в твоем случае нет, а есть единение, симбиоз, священный и многоликий союз душ, сущностей и ликов бесчисленных отражений дубль-лорда. Стать мне сулит он гранью великого почти вселенского я, имя которому Фатум. Со всем багажом воспоминаний и опыта.

Злость меня, доложу, душит страшная. Как бы голову не потерять в буквальном и переносном смысле. Чтобы успокоиться, верчу оружие в руке, слушаю внимательно, как клинок воздух разрезает. Он жужжит, словно и не один он в гарде^[21], а множится.

Дубль-лорд в этот самый миг отпрыгнул в сторонку и в грудь клинком метит, чтобы как жука насадить. Сам, однако, едва за живот не держится, так его мое искусство забавляет. Насмехается, значит, а мне, знаете, и не обидно боле. Знаю: не фехтовальщик, а смех один, но дубиной-то махать умею. Не грациозно, но быстро, отточено и эффективно.

Противник ловко смещается, подрезая меня в движении, и тут крутиться приходится мне. Я на уровне инстинктов отражаю один удар, едва не пропускаю второй, чудом отбиваю третий. Фатум загоняет меня в глубокую оборону. Танец с саблями ускоряет темп, только и успевай, но в моем персональном Аиде^[22] появляется третий игрок.

На плоскости аккурат над ареной растекается моей пентаграммой темное пятно, приглушая своим присутствием рассеянный свет. Я отчего-то ему совсем не удивлен. Стигмой^[23] клеймен при вовлечении, так почему бы ей не следовать за хозяином? Под ногами проявляются тени, сначала неясные, но постепенно и неумолимо набирающие четкость, и это неожиданно пугает моего противника. Я слышу, как сбивается его дыхание. Выпады дубль-лорда теряют уверенность, внимание противника рассеивается, будто он пытается удержать в поле зрения не только меня, но и что-то еще – за моей и, возможно, его спиной.

Ловлю я благородного дона на вздохе, тыкаю «тонфой» под ребра, выпуская из легких воздух. Дубль-лорд потрясенно выпучивает глаза и со стоном оседает. Сабелька катится в сторону, испаряясь на глазах. Истончаться уходящим месяцем начинает и дуэлянт. Струйки наполнявшей его энергии стремятся вверх к почерневшему грозовым фронтом потолку.

Губы его прозрачны как лед, голос становится тише, шепот превращается в шелест опавшей листвы, и только радужные оболочки, покрытые саваном поволоки, какое-то время сохраняют цвет. Я закрываю его глаза. И открываю свои.

– Реакция после процедуры может быть замедленной, – сказал корректор, скосив взгляд на леди Елей, все еще стоявшую с лордом-председателем поодаль. Увидев, как меняется ее лицо, поспешил добавить. – Как я упоминал, в вовлеченном присутствовали наниты. После реинкарнации владыке потребуется некоторое время, чтобы отторгнуть нейромодификанты, и до тех пор определенные возможности, а может и воспоминания, могут быть недоступны.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал корректор, облепляя голову человека в халате голографическими датчиками. – С физиологией, вижу, все в порядке. Приборы не обманешь. Протестируем память, эмоциональный фон?

– Пандемия туземных гоминидов. Вирусное заражение, внедрение доминантного маркера в ДНК. Период пандемии – три поколения. Стандартная практика примариата. Развитие и коррекция генома продолжались до бунта. Назвать дату?

– Как изволите, леди Елей, – контрагент отстранился, освобождая место у диагностического кресла. Фрейлина сделала книксен, вызвав благосклонную улыбку на лице дубля и спросила: – Владыка помнит все?

– С возвращением, мой дубль-лорд, – голос фрейлины был тих. Заслужив благосклонную улыбку, леди Елей ласково взяла лицо дубля в ладони, мягко повернула к лорд-председателю и промурлыкала: – Но меня сейчас интересует иное, владыка. Помнишь ли ты его и в какой ипостаси?

Дубль сконцентрировал взгляд на лорд-председателе и тот переменился. С него слетела показная вальяжность и манерная легкомысленность, обманчиво дорогой гражданский костюм больше не скрывал хищного движения. Перед трио, застывшем у диагностического кресла, стоял опасный, матерый враг. Лорд-председатель или тот, кто за него себя выдавал, направлял на них пистолеты с глушителями.

Леди Елей закусила губку: она не заметила, когда в руках противника появилось кинетическое оружие. Контрагент благоразумно замер на месте, с завистью просчитав, что с позиции, занятой лорд-председателем, пространство простреливается насквозь. Нейросвязь не отзывалась. Лорд-председатель имел высший доступ к интеллекту проекта и сейчас полностью блокировал помещение. Переиграл, мерзавец, ай-яй-нехорошо!

– Захлопните рот и поднимите руки, – процедил лорд-председатель. – Мне терять нечего. Хотите жить, делайте как говорю. Не хочу никого убивать, но вы меня в угол загнали. Как крысу, посади меня в виману!

– Когда существует хотя бы крупица света, – перебил его Форт. – Меня на это не проведешь. Я знаю, что ты получил в распоряжение память бедняги, и кодовыми фразами меня не убедишь. Поэтому заткнись! Больше предупреждать не буду! Кто двинется или заговорит, стреляю без предупреждения. Всех разом! Ясно?

Фрейлина картинно закатила глазки, выказывая нетерпение, контрагент изображал дерево, дубль-лорд – буддийского мудреца. Леди Елей не понимала слов и их значения, и в ее глазах действия предателя были бы уместней в дешевом шапито. К чему все это представление? Примерно тем же вопросом задавался контрагент, которого происходящее заинтриговало. Подполье, думалось ему, использовало звуковые коды. Что хотел активировать или деактивировать ренегат?

Чело дубля потеряло напряжение, расслабилось, взгляд стал затухать. «Гатэ гатэ пара», – монотонно бубнил подпольщик, наблюдая за его реакцией, пока тот не стал клевать носом. Форт потрясенно умолк. Он явно ожидал от дубль-лорда чего-то иного.

– Угробили парня! – с ненавистью сказал Форт. Палец потянул спусковой крючок, когда Шконка вдруг рванул прочь, на ходу выдергивая из-за пазухи ручной излучатель и потянув за собой прицел ренегата. Совершив спринтерский рывок, контрагент отдал фрейлине и дубль-лорду самое драгоценное – гибельно краткий остаток своего времени.

Леди Елей, воспользовавшись подаренным мгновением, выхватила из складок платья оружие и выпустила в Форта веер энергетических пучков, заставляя противника сместиться в сторону и не позволяя продолжить прицельный огонь. Дубль слетел с кресла и подобрал по пути оброненный Шконкой излучатель. Контрагент, отброшенный пулями к кокону, лежал на животе, захлебываясь кровью.

Пули пронеслись совсем рядом и дубль сорвался с места. Стремительными электронами он и леди Елей разбежались в стороны, и теперь угрожали взять Форта в клещи. Здраво рассудив, что инициатива перехвачена, ренегат стал отступать, зло отплевываясь короткими очередями, не позволяя стрелкам поймать его в перекрестье. Потом он отдал мысленную команду, и фрейлину с сопровождающим от него отрезал монолит опустившейся стены.

Разведывательный дрон давно покинул плато, на котором раскинулась база чужаков, но лунный грунт все еще хранил его следы – две тонкие и неглубокие бороздки. К чести его конструкторов, почти неприметные, поскольку модуль был немногим крупнее радиоуправляемой игрушки, а гравитация здесь была относительно мала. Но если знать, где искать, и на эту область не упадет астероид или не прольется дождем шальной метеоритный поток, разглядеть оставшуюся колею можно будет и через миллион лет.

Если б механизированный лазутчик остался на месте, то стал бы свидетелем удивительного явления. Тень, которую отбрасывал один из бесчисленных камней, выступавших из талька пыли, внезапно обрела объем и превратилась в черную сферу. Новый гость плато был более осторожен и не оставлял на реголите следов. Отделившись от горизонтали, он метнулся к искусственным сооружениям. Достигнув ближайшего строения, шар на миг завис, словно над чем-то размышляя, сместился чуть влево, потом вправо, перелетел к другому, где повторил нехитрый танец, переместился к следующему, пока, наконец, не нашел, что искал. Он соприкоснулся со стеной, и та впитала черную сферу без остатка.

По ту сторону каменного барьера царил сумрак, в котором скорее угадывались, чем были видны, признаки жилого помещения и очертания скудного мебельного набора – прямоугольники шкафа, стола с остатками трапезы, пары стульев и двухъярусной кровати. Одно из мест на ней было занято. Обитатель комнаты мирно спал, укутавшись в одеяло. По меркам обычного человека, в помещении было довольно прохладно, а его хозяин если таковым не был, то явно относился к близкому и теплокровному виду. Он выглядел молодым, коротко стриженым мужчиной.

Черная сфера неспешно облетела пространство, исследуя содержимое. Заглянула в шкаф, просочившись в щель между приоткрытых створок, потом ненадолго задержалась у стола, заинтересовавшись оставленной посудой и прямоугольником планшета, брошенным подле. Экран прибора ярко осветился, отреагировав на прикосновение, и по помещению заметались причудливые, зловещие тени.

Шар отпрянул, словно испугавшись разоблачения, а затем осторожно приблизился к постели. Тень, которую отбрасывала черная сфера, накрыла лицо спящего. Мужчина зашевелился и издал тихий стон, как если бы увидел неприятное сновидение. Но миг, другой и вуаль мрака исчезла, растаяв вместе с загадочной темной субстанцией. Дыхание выровнялось и человек открыл глаза.

Зажегся мягкий, рассеянный свет. Человек сел, огляделся и потянулся к комбинезону, сброшенному на пол у койки. Одевшись, он подошел к зеркалу, врезанному в дверцу шкафа, провел ладонью по волосам, пригладил именной лацкан на нагрудном кармане и гаркнул отражению: – Старший инженер Крут. Внеплановый осмотр!

Довольный результатом, старший инженер Крут подмигнул зеркалу и, подхватив со стола пластину служебного планшета, толкнул входную дверь. Скорым шагом он направился прочь от отсека с еще теплой постелью.

Вскоре Крут нырнул в технический штрек. Идти в нем можно было, согнувшись в три погибели, но он вел вглубь базы, и именно туда инженера влекло что-то, завладевшее его дремлющим разумом. Через несколько минут, изрядно вспотев, Крут остановился и приложил руки к стене. За ней, он явственно это чувствовал, мерно перекачивало массивы данных цифровое сердце базы – коммуникационный узел, сплетенный каналами связи.

Крут присел и извлек планшет. Если бы его сознание сохранило способность воспринимать происходящее адекватно, оно бы наверняка удивилось тому, что можно сделать с помощью заурядного служебного устройства. Пальцы побежали по сенсорному экрану, меняя настройки, исходные коды и частоты. Планшет ощутимо нагрелся, но инженер, захваченный процессом, не придавал этому значения.

– Примитивы, – прошептал инженер и выделил из перехваченного потока нужный канал. На экране возникла карта ближнего космоса. Крут увеличил масштаб одного из секторов, и тот осветился ярким созвездием, образованным группой кораблей, прибывших некоторое время назад с Прима-Терры. Эти суда, как помнилось инженеру, сопровождали важную шишку, почтившую подопечный мир внеплановым визитом. Пока эмиссар примы проводил инспекцию, группа сопровождения убивала время в дрейфе, маскируясь под хвостовое оперение близкого роя астероидов. Обмануть аборигенов тем самым они могли, но никак не совершенные системы лунного форпоста.

Через десять условных минут Крут вновь мирно сопел. На этот раз он укрылся одеялом с головой. Если бы кто-то разбудил его и попросил рассказать, что ему снилось, старший инженер заверил бы, что спал без снов. Ничего, заслуживающего внимание.

Наставник Грез – лорд-председатель?! Кто бы мог подумать! Форта за дурака держали, а он, оказывается, остальных и небезосновательно. Коварный Янус^[26] – в римской мифологии – двуликий бог времени, начала и конца, дверей, входов и выходов; изображался всегда с двумя лицами – как правило молодым и старым, смотрящими в противоположные стороны, в будущее и прошлое.), плюнь ему в четыре глаза! На чьей он стороне играл, кому мантры пел, от меня чего ждал и чем я его не убедил? А, главное, что делать-то? И пока четкого плана в голове нет, я продолжаю мимикрировать под аристократа. Статусной дамочке это нравится. Она на дубль-лорда виды имеет, и я знаю почему: мне его память досталась в наследство как трофей. Фатум не лгал. Побежденный превращается в одну из граней победителя.

В голове наряду с вопросами гудит рой воспоминаний многих лет многоликой сущности, и я могу одним мысленным усилием распотрошить весь мнемоархив. Леди Елей в нем отводится особое место. Умопомрачительная интриганка давно использует связь с дубль-лордом для продвижения при дворе примы. Та еще стервь. Но и Фатум не сосуд добродетели. Посвящение в сокровенные секреты примариата происходит для меня мгновенно, вселенная выворачивается на изнанку и приходит состояние дурноты. Осознание прошлого с его тайнами приходиться усилием воли отложить на потом. Всему свое время.

Елей бросается к Шконке, но тот уже испустил дух. Под сводами улья истерично визжит сирена. Дамочка нетерпеливо ждет, пока я облачусь в амуницию, и поспешно увлекает меня к лифтам, куда устремляются фигурки из ближайших помещений. На площадке возникает давка. Наниты включились (я не дубль-лорд и отказываться от них пока не собираюсь!) и выдают на сетчатку картинки в тепловых и электромагнитных диапазонах. Средств обороны ни у кого нет – охрана сектора опрометчиво доверена автоматике, и люди испуганно жмутся к стенам, расступаясь перед вооруженной парой. Рецепторы улавливают молекулы страха, видимый персонал не представляет для нас с Елей опасности, но в голове в унисон сирене трубит тревожный горн. Грез или Форт, поди его теперь разбери, ведет непредсказуемую и пугающую игру.

По коридорам и галереям верхних ярусов деловито снуют бойцы-вовлеченные. Фрейлине отдают честь, на меня удивленно косятся. Спецпосланница раздает по пути приказы невидимым для меня исполнителям, из чего я делаю вывод: сеть контрагент раскинул заранее, оставалось только подсечь. Скольких успел выявить Шконка и унюхал диверсант-берсеркер?

Под ногой хрустит оброненный кем-то коммуникатор. В галерее перед нами группа захвата выносит двери и врывается внутрь, щетинясь стволами излучателей. В соседнем отсеке стоит на коленях хрупкая миловидная женщина в брючном костюме. Ей в спину упирается ствол пулемета, который легко удерживает в одной руке смуглый бородатый детина с пентаграммой вовлеченного. Женщина провожает нас внимательным взглядом, и мне это очень не нравится. Детина поддает ей прикладом, памятуя шайтана.

Елей тащит меня в управленческий сектор, справедливо полагая, что условно это место должно быть самым защищенным. Фрейлина рвется к кабинету лорд-председателя, на ходу делясь размышлениями. Лорд-предатель (презрение к Форту из уст Елей звучит как новый титул), по ее мнению, был и ранее осведомлен о моей генетической особенности, и с этим трудно не согласиться. С чего б иначе мастер его ранга стал возиться с неофитом из охранения? Ясно как на летнем полюсе: держал за козырь, надежно спрятав в рукаве.

Разоблаченный предатель, по прикидкам Елей, мог запросто впасть в отчаяние и, наверняка, готовился к радикальным мерам. Не склонный к панике Шконка утверждал, что подполье нашпиговало ложу агентами и целыми боевыми ячейками. Так что оставаться в улье, да и на планете, крайне недальновидно, однако и немедленно отправляться на Прима-Терру безумно опасно. На подлете, с ее слов, могут ждать могущественные враги, но кто они, мне пока не совсем ясно.

Дамочка тешится надеждой укрыться на лунной базе. Улья на спутнике прорыты глубже, уровень защиты – кратно выше, входы-выходы охраняются отборными войсками. Звездному крейсеру не пробиться, изворотливой бактерии не пролететь. Ради безопасности объектов ложа в свое время добилась сворачивания местных лунных программ. От освоения естественного спутника опекаемых отвлекли киберпространством, где больше не требовалось усилий и риска, чтобы стать бравым капитаном межзвездного корабля, национальным героем или властелином всея вселенной. Когда фантазия тождественна реальности, не приходиться тащить за уздцы.

Едва за нами закрываются двери, фрейлина принимается с пристрастием потрошить рабочий стол Форта, посвящая меня за делом в суть происходящего. Кабинет переворачивается вверх дном, а следом меняет полюса и действительность. Все, что я знаю об подполье, подвергается сомнению и порицанию. Реальность в ее глазах полна коварного зла и темных предчувствий. Орден она именует сбродом изменников, Форта – смердом, получившим титул только после основательной коррекции ДНК. Контрагент Шконка, предусмотрительно внедренный в Великую ложу, подозревал его в вероломстве, но не предполагал, как низко тот опустился. Связался с вовлеченными! С киборгонизированным отрепьем! Какая мерзость!

Елей возмущенно ахает, явно подзабыв, что милый ей Фатум сам едва ли не киборг, а затем прерывает рассказ и хмурит бровки. Предатель, с досадой констатирует она, успел отстучать открытое сообщение на Прима-Терру о реинкарнации дубль-лорда и придется уходить, поскольку по мою душу наверняка уже слетаются отборные убийцы. С этими словами Елей укутывается в моих объятьях и покрывает лицо поцелуями. Я в ответ ищу ее губы, стремясь насладиться нектаром колдовского цветка, но он вянет от неверного прикосновения.

Фрейлина отстраняется, тщетно скрывая отвращение, словно коснулась не человека, а жуткого уродца. Точеное лицо не выражает ничего, кроме твердой сосредоточенности, а в грудину упирается пламегаситель моего же автомата со снятым предохранителем. Излучатель Шконки ловко извлечен тонкими пальчиками и отброшен в сторону. Я обезоружен и в голове чутка шумит. Наниты пичкают нейроны успокоительным. Программа выживания терпеть не может шальные нервы.

Ты, между тем говорит дамочка, не Фатум, и голосок фрейлинский не журчит, а поскрипывает снегом, холоден и бесцветен, отчего становится зябко, тоскливо и страшно как брошенной на улице собаке. Осторожно киваю. Да, мол, не Фатум, но не прочь им называться, и знаю все, что ему известно.

На щечках Елей проступает легкий румянец. Я против воли пытаюсь поймать ее взгляд, но красавица не поднимает увлаженных глаз, явно не желая узреть испуг на лице, которое она считала дорогой ей маской, украденной у лорда разоблаченным дублем. Беседовать со мной ей противно, но она преодолевает брезгливость и обещает бесконечную жизнь, покрытую вечной же славой, в обмен на смиренную покорность ее высокой воле. Вместе, уверяет она, мы поставим двор на колени, но сначала нужно выжить, а это трудная задача.

Фатум играл жестко и не жалел никого. Его неожиданному появлению не будут рады и вне зависимости, удачно ли прошла реинкарнация, пристрелят как шавку. Но если бы только это беспокоило Елей. Мне и, видимо, ей угрожала другая не менее смертельная опасность в личине лорд-председателя.

Я загоняю гнев и страх на задворки сознания. Мнемобанк^[27] Фатума одобряет позицию Елей. Ему и, собственно, мне доподлинно известно: жребий дубль-лорда не для слабых, и ведомо почему. Властолюбивый Фатум перебежал дорожку многим чистопородным, а перед кончиной в предыдущем теле и вовсе задумал дворцовый переворот. Дубль-лорд, подсказывает бездонная память его благородия, был убит в интимных покоях примы ее же точеной рукой во время тайной близости и столь пикантная деталь биографии тщательно скрывалась, чтобы не заронить в других саму мысль о возможности заговора при дворе.

До знакомства с Фатумом я об инциденте не знал, а Елей и сейчас пребывала в неведении. Известие о гибели любовника застало ее на дальних мирах, где она пребывала по заданию примы с инспекцией. Фрейлине скормили террористическую версию: подрыв яхты дубль-лорда смертником из отлученных от двора кланов. С идеей переворота Фатум ознакомить красотку не успел, да и не намеревался. Дамочка хранила удивительную для коварного ума преданность приме-патриарху.

Раскопки в прошлом дубль-лорда я откладываю на потом. Усвоить стучащую в лобные доли информацию подобает как гурману, в более благоприятной обстановке. Пока же остается мысленно пожать плечами и довериться Елей. В стремительно меняющихся обстоятельствах ее представление о масштабах мира мне кажется адекватнее. Временно. Разумеется, временно.

Звездолет не откликается, а сканеры фиксируют движение в заданном квадрате облака мусора. Лорд-ренегат или кто-то еще явно не желает дубль-лорду с фрейлиной благополучия. Красотка злится – уничтоженный звездолет был вроде личной яхты, но быстро находит альтернативу. На призыв специального посланника откликаются шлюпы, о существовании которых не мог не знать Форт-Грез. Шаттлы, милостиво сообщает она, ждут на поверхности – в ангаре на окраине города. Улей с ним связывает транспортный туннель.

В приемной страшно и высоко кричит референт, его вопль обрывает выстрел. Тяжелый удар выносит двери, открывая вид на опрокинутый стул, большую и темную в неоновом свете кляксу на стене, под которой бьется в агонии тело секретаря. У его ног истекает густой жижей кофейник.

Красотка награждает меня презрительной усмешкой, щелкает затвором отобранного автомата, и выглядывает наружу. В кабинет влетает пара коммандос, безосновательно посчитавших, что внимание осажденных отвлечено переговорами. Фрейлина срезает их щедрой очередью, с удовлетворением отмечая, как остальные противники, сунувшиеся было следом, поспешно отступают.

– Выходи, курва! – требуют из приемной. Я вздыхаю. Мне бы сейчас гранату, но Елей многозначительно стучит пальчиком по предплечью, где комбинезон обозначает миниатюрный гибкий экран. На нем видно, как коридор позади нападавших перекрывают штурмовые группы верных примариату членов ложи. Осаждающим досадно, и они клянут фрейлину с дубль-лордом нехорошими словами.

Рассыпаются частой дробью штурмовые винтовки, лает крупнокалиберный пулемет, коридор, видимый из приемной, на этом участке прямой и простреливаемый, заполняется смертоносной энергией, с визгом шинкующей материю и пространство. Когда звуки боя стихают, леди Елей грациозно выступает из-за стола, вознаграждая верных людей величественным поклоном головы. Боец, оказавшийся ближе к фрейлине, восторженно преклоняет колено, его примеру следуют остальные.

– Поднимитесь, воины, – леди Елей подает бойцу ручку и тот немедленно оставляет на ней поцелуй. Фрейлина оглядывает присутствующих, выражая восхищение их отвагой. Наниты сухо сообщают о бесконтрольном выбросе в воздух феромонов. Пользуясь тем, что все взгляды обращены на фрейлину, бегло осматриваю тела поверженных подпольщиков. Тела лорд-председателя среди них нет.

Позади встают с оружием на изготовке двое рослых бойцов, еще пара выдвигается в авангард. Форма и шевроны конвоиров мне незнакомы, но дубль-лорд, прячущийся на задворках сознания, о них осведомлен. Безымянные модификанты из секретной службы, без жизни, истории и будущего, с особым скелетом, усиленной мышечной тканью, напичканы боевыми нанитами по самый мозжечок. Их, похоже, даже выращивают под конкретных персон – в эскорт. Леди Елей управляет ими, как пальцами.

– Выходим с сопровождением, – говорит Елей. – И не беспокойтесь, мой дубль-лорд. Этих людей я отобрала сама. Они комфортно чувствуют себя даже на поверхности. Вы не осудите меня за вольность? Я все еще пользуюсь доверием?

– Восславим абсолют! – рявкают конвоиры. Леди Елей одаривает присутствующих ободряющей улыбкой. Облачко феромонов в ограниченном пространстве приемной опасно сгущается. Для взрыва не хватает искры, и неожиданно для всех высекает ее мертвец.

Подпольщик, тот самый, что надеялся отвлечь нас переговорами и уже остывающий в лужице своей крови, вдруг шевелится и вместе с ним, ей-богу, шевелятся волосы на моей голове, потому что симптомы эти мне знакомы. Страшные раны в груди бедняги заполняются синей сукровицей, она пенится, а во мне поднимается и клокочет ненависть к тому, кого еще вчера почти боготворил. Ну не тварь ли мастер-наставник? Натравил, мерзавец, зомби-камикадзе! Этой нежити и оружия не надо, оно само – органическая бомба, человекоподобное воплощение кислотного ада.

До хлопка, сметающего железо и плоть, всего мгновенье, и я его трачу вполне по-рыцарски, падая бревном на леди Елей. Ко мне, с опозданием в доли секунды, бросаются модификанты, поневоле становясь живым щитом между нами с фрейлиной и бомбой. Щит выходит жиденький и тут же разлетается ошметками.

Мощный удар вышибает из меня воздух и на какой-то момент сознание. Приемную заволакивает дымом, искрит пробитая проводка, шипит и плавится синтетика, жалобно стонет человек. Или стенаю я? Леди подо мной восхитительно крепко ругается, намекая, что еще жива. Крою матом, значит существую. Классика!

Фрейлина садится и промокает платочком капли чужой крови, окропившей чело. Ее кукольное личико преисполняется омерзением. Она брезгливо сдирает с себя испачканное платье, под которым оказывается соблазнительно обтягивающий комбинезон высшей защиты. Я, тем временем, подбираю автомат. Леди Елей замирает. Ей досадно.

Автомат, други, знатная вещь. Несколько килограмм брутальной уверенности в вороненом исполнении – самое то, что нужно в сложных обстоятельствах. Так что настроение мое с обретением оружия заметно улучшается, и я даже мурлычу что-то себе под нос мелодичное и жизнеутверждающее. Елей награждает меня удивленным взглядом. Подмигиваю в ответ: мол, неожиданно, красавица? А я и не так могу! В прошлой жизни, безвозвратно нанитами отнятой, в школьном хоре пел и гнать децибел умел. Патер один, помню, в храм свой заманивал. Церквушка протестантская в нашем квартале стояла. Они ведь, как у них гей-революция случилась, к нам побежали. Такой глоткой, говаривал он, бесов изгонять. Но не о пении сказ, да и службу пришлось мне нести не церковную, и изгонять не потусторонние силы.

Благодаря зомби-камикадзе число способных передвигаться в окружении Елей резко сократилось – до меня с ней включительно. С конвоем, иными словами, красотка серьезно просчиталась. А Грез молодцом, узнаю руку мастера. И пока он нас окончательно не прихлопнул, пора бы рвать когти, да поживее. Но где-то в стороне страшно ухает мощный взрыв, второй и земля под ногами дрожит. Туннель к ангару, видимо, теперь закрыт. И я совсем не удивлен, когда выясняется, что так и есть.

Полированная поверхность столешницы из темного дерева отражала свет софитов, сосредоточенные лица трех представительных мужчин, расположившихся в креслах полукругом, и вытянувшуюся перед ними во весь фронт фигуру в темно-зеленой военной форме с офицерскими погонами.

– Вот этот вот орел, – один из сидевших – краснощекий тучный мужчина в гражданском костюме – ткнул кончиком сигары в направлении офицера. Завитки дыма, рожденные движением руки, устремились к потолку. Офицер не шелохнулся.

– М-м-м. Виноват… Полагаю, что целью являются специалисты в разных областях наук. Именно из-за профессиональной деятельности. Последним, как я уже вам говорил, был специалист, разрабатывающий новый метод радиоуглеродного анализа.

– Его метод перевернул бы историю, значительно сузив временные рамки. Можно допустить, что это ударило бы по интересам кругов, занимающихся торговлей артефактами древности. Там ведь золотое дно, как известно, но…

– Очень странный теракт. Очень странный исполнитель. Программист, высокооплачиваемая работа, пример для представителей своего народа – поднялся из нищеты, получил блестящее образование, никогда не был замечен в религиозности и связях с фанатиками. Наконец, семья. Он недавно женился на любимой девушке, она на последнем месяце беременности. Как-то нетипично.

– О! – воскликнул краснощекий. – Коллега, в вас снова проснулся любимый «мистер Нет»^[28]? Я знаю, почему вы против! Ждете, когда председательство перейдет к вашей стороне, и заберете все лавры себе! Вы – интриган! Ваш в качестве верховного, полагаете, будет более рассудительным?

Под низкими сводами катакомб стремительно бежало вперед эхо стремительного шага мастера-наставника Тайного ордена. Светлейший Грез, уже избавившийся от нелепых и дорогих одежд лорд-председателя, следовал на совет гранд-мастеров, который сам же и созвал по случаю досадного разоблачения. Орден должен подтвердить его чрезвычайные полномочия до ликвидации угрозы в виде спецпосланника примы и ее новообретенного спутника. Столкнуться лоб в лоб с примариатом самоубийственно. Терру-2-0-16 скорее очистят, как бывало прежде, чем позволят влиться в Лигу на правах суверенной единицы.

Штурм приемной, спланированный наспех и лишенный поддержки, закончился полным разгромом: группу, посланную на захват фрейлины-спецпосланницы и ненавистного дубль-лорда, ликвидировали невесть откуда взявшиеся боевики охранки. Где их только прятал треклятый Шконка? Не могла же Елей незаметно притащить их с собой?

Форт покинул улей, выскочив в тайную штольню из технического тоннеля. Великая ложа невежд и бездарей даже не представляла, насколько широко и глубоко расползлись подземные галереи. Мастер-наставник передвигался по катакомбам без фонаря, легко различая путь в призрачном мерцании люминесцентного грибка, въевшегося в камни стен. Он чувствовал с ним родство. Свой среди чужих и в точности до наоборот.

Мастер-наставник не был вовлеченным. Лорд-председатель являл собой конструкта – организм, созданным генной инженерией. Для планеты его родителей такой способ деторождения был обыденностью, но в других мирах к носителям искусственно сконструированного ДНК относились с предубеждением. Рукотворный генокод позволял жить тысячи лет, но, увы, не дарил душу. Грез-Форт подозревал, что смерть не станет для него переходом в иной мир, чью природу примариат так и не смог познать до конца несмотря на умопомрачительные технологии. С кончиной тела Форт исчезнет навсегда. Даже если представить, что реинкарнация в его случае теоретически возможна, шанс найти подходящий для переселения объект представится вряд ли. Природа изобретательна, но не настолько, чтобы сравниться с извращенной фантазией человека. Дублей у конструктов нет и быть не может, как у совершенной и потому тупиковой эволюционной ветви.

Когда-то осознание неразрывной связи бытия с физической оболочкой отвернуло лорд-председателя от величественного блеска примариата, изрядно подпорченного спесивостью чистопородных. Он смирился с тем, что чистопородные относились к нему либо с презрением, как к смерду-выскочке, либо с оскорбительной жалостью, которую незрелые испытывают к ущербным. Место конструкта среди смертных, и если так, то почему ему не быть с ними? Может быть поэтому наивные обитатели Терра-2-0-16 вызывали у Форта непривычное сострадание?

Смертные были стадом, взращенным волками. Корректорам понадобилось менее ста лет, чтобы практически полностью заменить историческую память туземцев ложными воспоминаниями. Да и не было уже никакой исторической памяти, поскольку не осталось хранителей.

Патриаршие институты экспериментальной истории писали для местного люда новую версию прошлого, где-то изымая, а где-то добавляя целые тысячелетия, выдумывая народы, города и цивилизации, героев, предания и даже кое-что из фольклора – чем фантасмагоричней, тем приживалось лучше. Поглощение, которое уготовила одичавшему миру пусть цивилизаторская, но чужая воля, обещало стать слиянием – тихим, для Лиги едва заметным, и вполне приемлемым. Подобная стратегия, конечно же, не допускала возможности существования горстки посвященных в дела текущие и для населения Терры-2-0-16 скорбные, и зря. Кое-где в уцелевших подземных убежищах сохранились бесценные архивы и прятались от вселенского ока те, кто еще умел их читать.

По пришествию в Великую ложу, Форту удалось взрастить и выкристаллизовать из них ядро подполья и партии сопротивления. Первых послушников тайного общества помнил, пожалуй, только он – бессменный наставник нескольких поколений. Он и только он был отцом ордена, но теперь, став заложником собственной конспирации, шел на поклон к гранд-мастерам, коих знал еще безусыми юнцами. Разделимы ли еще с ними общность, признание или сострадание?

«Мастер-наставник Грез!», – стражники у тяжелых дверей зала, в котором собрался совет, отсалютовали Форту церемониальными алебардами. «Мастер-наставник Грез!», – ответил эхом караул изнутри, и створы, обитые кованым железом, подались навстречу. «Мастер-наставник Грез!», – громогласно возвестил секретарь совета, подтверждая личность входящего.

Форт вошел в просторное помещение, напоминающее амфитеатр. Вокруг арены, залитой ярким светом, возвышались дуги скамей, частично занятые фигурами в темных плащах и голограммами присутствующих по удаленной связи. Ведьмин круг тринадцати – по числу ульев ложи. В былые времена совет собирался только вживую, но теперь некоторые гранд-мастера присутствовали виртуально, и уж непонятно было, существует ли он в подлиннике или стал сборищем мертвых проекций. Форт прошел к центру и опустился на колено, терпеливо ожидая, когда стихнут разговоры.

– Совет обеспокоен за тебя, – продолжал секретарь. Голос у него был бесцветный, как, наверняка и лицо, скрытое под ухмыляющейся маской. – Руководствуясь интересами обеспечения твоей безопасности, боевое крыло переподчиняют почтенному брату Зари – гранд-мастеру первого улья. Твой потенциал и ценный опыт совет отныне намерен использовать только в воспитательной работе с послушниками.

Мастер-наставник опустил голову, чтобы скрыть смятение. Его определяют в песочницу? Уж не по протекции ли брата Зари? Старый хитрец, по слухам, давно облизывался на боевое крыло, считая его чем-то вроде инструмента реальной власти, и, гляди-ка, нализал! За какие заслуги, знать бы еще. И пес бы с ними, но гранд-мастера так и не поняли, как изменится привычный мир, как только Елей и Фатум покинут систему!

Один из членов совета властно поднял руку, прерывая. Форт прищурился. Никак высказаться решил гранд-мастер маленького и отдаленного тринадцатого улья, самый тихий и неприметный из круга? Удивительно!

– Пойми, светлейший Грез, мы считаем угрозу преувеличенной, – успокаивающе сказал тринадцатый. – Ты необдуманно и чрезмерно применил боевое крыло на территории улья, поставив под угрозу существование ордена.

– Как же секретность, брат Грез? – со скамьи тяжело поднялся гранд-мастер третьего улья, немногим уступавшего по величине центральному. – Мы все клялись соблюдать ее, как соблюдали отцы-основатели ордена.

– Быть может, стоит? – Голос гранд-мастера звучал обвинительно. – Нет? Молчишь? Ты утверждаешь, что шпионы вернутся с силами, способными стереть человечество. Но не ты ли твердил, что открытое вторжение невозможно? Что враг намертво связан обязательствами перед высшими силами? Я лично слышал это от тебя.

– Да, утверждал, – охотно признал он, повышая голос. – Но обстоятельства изменились. Враг только что потерял одну из важных систем, я докладывал об этом, и какое-то время будет дуть на воду^[29]. Пока масштаб нашей деятельности известен только шпионам, но едва узнает враг, здесь уничтожат все, чтобы не отдавать систему другим.

– Нас изведут без звездного флота, – твердо сказал Форт. – Врагу не нужно разносить планету, ему теперь известно множество других способов, о которых вы, похоже, забыли. За которые не осудят, не накажут, не заставят сожалеть. Враг не понесет никакой ответственности за геноцид и останется в стороне.

– Чушь, – усмехнулся кто-то за спиной. Форт потрясенно обернулся. Он не узнал голос, и хотел увидеть сомневающегося, заглянуть в глаза, но безуспешно. Лица всех участников совета выражали возмущение, и Форт почувствовал горькое отрезвление. Ученики забыли все, чему он их учил. Спесивые старцы считали его сказочником!

– Мировая война, пандемия, потоп, ледниковый период, вспышка солнечной активности, супервулкан, посади меня в виману, – процедил Форт. – Выбирайте! Любому из всадников апокалипсиса припишут туземное происхождение. Местная цивилизация слишком слаба, чтобы ответить на такие вызовы, а ведь это не полный арсенал врага. Мы даже не освоили орбитальное пространство, потому что совет запретил доступ к архивам предтечей, зарубив на корню НТР. Вы ответственны за нашу слабость!

Секретарь затряс колокольчиком, призывая собравшихся к порядку. Форт с мукой глянул на часы, отмечая, как неумолимо быстро течет время. Зал клокотал, и он, рассудив, что демократия – не слишком лучший способ для принятия тактических решений, поклонился и покинул арену, не обращая внимания на гневные выкрики в спину. Многое уже сказано, главное пока не сделано.

Скрывшись от посторонних глаз, разжалованный мастер шмыгнул в привычные катакомбы, приводя в порядок мысли и задавая мозгу новые условия. Итак, его оставили без поддержки, без защиты, но не без зубов. За годы конспиративной работы Форт успел кое-чем запастись, и арсенал, собранный им в тайной штольне подземелья, поразил бы воображение любого оружейного гранда. Кому идти на Елей с дубль-лордом, если не ему? Будет им шаттл, дайте только космодром отстроить!

Попетляв для верности и убедившись, что за ним нет хвоста, Форт ускорил шаг. Следуя приметным только ему знакам, вскоре он вышел к заветной галерее, куда выходила тайная штольня, где, почуяв неладное, остановился. Что-то неуловимо изменилось – в структуре стен, бытия и самого пространственно-временного континуума. Форт, почуяв неладное, замер.

Темный, пахнущий тленом коридор перед ним скручивался воронкой, затягивая в омут сгущающегося мрака. Аномалия отвлекла Форта от главного, и он почувствовал это загривком, над которым встал дыбом колтун волос. Страх – верный индикатор иной реальности. Бездумный животный атавизм, примитивный, но безотказный даже у горизонта событий, шептал о том, что абсолютно чуждое бесшумно возникло за спиной.

Включив фонарик, Форт обернулся, но не разглядел ничего, кроме клубящейся вокруг мглы. Дрожащий слабый луч рассеивался, окрашивая ее в багрянец, вызвав неприятные ассоциации с утробой огромного зверя. Иона прячет в темноте страхи, и больше всего боится их найти.

Мгла растворяла чужака, не позволяя поймать глазами, а может и сама была чужаком. Багряный туман медленно переваривал Форта и привычную реальность, приглушая звуки и скрадывая очертания. Потом из темноты на неуловимый миг проступило лицо, но мгла размыла черты, пахнуло смрадом. Форт отпрянул, но темнота, вдруг став осязаемой, подхватила его и швырнула вперед.

Истошный вопль застрял в горле, сдавленном перегрузками. Мимо проносились бусины светил и кружева туманностей, грозовые фронты газовых облаков и бриллиантовые россыпи скоплений. Форт чувствовал горячее дыхание белых гигантов, покалывание далеких пульсаров^[30], вдыхал планетные системы, кишащие паразитирующими цивилизациями, расшвыривал в стороны медузы черных дыр, поджидавших неосторожных странников. Подлые пиявки высасывали жертв досуха.

Обдуваемый звездными ветрами, он несся к центру галактики, откуда тянул щупальца властелин ужаса – сверхмассивная черная дыра. Она встречала очередную жертву, облачившись в сверкающую мантию квазара^[31], усыпанную драгоценностями мириада поглощенных светил. Королева хищников жадно лизнула ноги конструкта, и Форт ощутил нестерпимое жжение.

Потом квазар исчез, и Форт обнаружил себя в тесном и сыром зиндане. Далеко вверху серел поделенный на квадраты неправильный овал неба. Пахло экскрементами и гниющей плотью. На руках и ногах тяжело лязгали цепи, покрытые налетом ржи. Конструкт сделал шаг, но оковы стали вдруг свинцовыми, заставив опуститься в зловонную жижу под ногами. Цепи превратились в огромных скользких гадов, обвили конечности, поползли по телу, стягиваясь в колдовской клубок на груди. Одна из змей коснулась язычком лица.

– Ты, – прошелестело нечто. – Ты, но с другой стороны, сотканный из материи, которую всегда называл черной. В твоем мире мы вряд ли смогли бы увидеть друг друга. Но это ложная слепота. Мы – одно целое.

В грудную клетку вонзились сотни ледяных спиц. Холодные пальцы схватились за ребра и раздвинули их с хрустом, чтобы впустить внутрь что-то большее. Тьма проникла внутрь, растеклась чернилами по венам, заставляя конечности неметь, сжала бьющееся перепуганной птицей сердце. Форт пытался кричать, но издавал только натужное сипение. Мрак пожирал его изнутри. Тьма кислотой растворяла в себе без остатка, и место боли занял холод.

Под ногами развернулась бездна, и Форт рухнул, увлекая за собой липкие сгустки мрака. Мгла бросила его на пики башен огромного города. Далеко внизу раскинулся вполне обычный полис – с депрессивными окраинами и центром, выдержанном в лучших традициях урбана. По фосфоресцирующим улочкам споро бежали темные ручейки, неспешно несли агатовые воды реки проспектов, угольно чернела елочная мишура иллюминации. Конструкт видел не привычный мир, а его копию в негативе. Светлое здесь было темным, иссиня-черное – ослепительно белым. Так пугающе, и так, увы, формально знакомо.

Большинство людей, срывавшихся с высоты, умирали в воздухе из-за разрыва сердца. Не без протекции альтер-эго Форт попал в мизерный процент тех, кто выдерживает последний аттракцион до конца. Разогнанная пращой гравитации, бомба из антиматерии неслась с воем к светлым бетонным плитам внизу.

На поверхности суматошно метались черные фигурки, но пара антиподов, напротив, замерла, глядя наверх. Они испуганно жались друг к другу, на гудронных лицах застыл ужас. Форт несся прямо на них, чтобы пометить поверхность глубокой оплавленной воронкой. Все ближе и ближе, пока антимирок не сотряс мощный удар, от которого белесая земля задрожала на многие километры от эпицентра.

Солнце еще не встало и город на поверхности только просыпался. За годы в ложе я наблюдал, как он растет вширь, покрывается коростой бетона и тянется к небесам, словно зодчие, ощущая подспудно родство с внеземельем, мечтали однажды проткнуть тонкое покрывало атмосферы. Но, несмотря на перемены, город оставался все таким же неспешным, как тридцать лет назад, когда бойкий парнишка сунул мне в ладонь пакетик с треклятым порошком. На, брат, зацени, знатно пробирает. Знать бы тогда, насколько. В пакетике между крупиц наркотика притаились мелкая искусственная нежить, которой не терпелось попасть в кровь и разнестись по организму, подчиняя нервную систему. Наниты, чертовы наниты.

Центральный улей располагается под заштатным, по здешним меркам, миллионником, прокуренным трубами предприятий, теплостанций, тепловозов, автомобилей, и непонятно, что появилось раньше – уютное и стерильное подземное укрытие или восточный лабиринт ломаных улиц, хаотичное нагромождение разной высоты домов и аляповатая пестрота разношерстных кварталов. Теперь я смотрю на город другими глазами, сквозь память дубль-лорда, и ракурс мне не нравится. В сравнении с поселениями на Прима-Терре, да и не только на ней, он выглядит жалко, убого, дикарски.

На поверхность мы с Елей выскользнули вдвоем, не рискуя оставаться на месте надолго и стремясь не привлечь к передвижению излишнее внимание. Шевельни дамочка изящным пальчиком, ее б сопровождала армия, но протокол секретности посланница ставит выше. Елей беспокоят какие-то «светляки», о которых дубль-лорд почему-то то ли не помнит, то ли не знает. Досадные лакуны в доступном мнемобанке меня раздражают. Говорят, мертвым известно все, а на поверку – брехня.

Елей уверенно прыгает в ранний трамвайчик, увлекая за собой. Вагон еще пустой и кондуктор – мощная тетка в сером платке – делает вид, что не замечает первых пассажиров и оживленно болтает с щупленькой вагоновожатой. Фрейлина, сбросив покрывало утонченной светскости, прикидывается обычной горожанкой, поднявшейся ни свет ни заря, чтобы добраться до работы раньше строгого руководства. Роль эта ей идет: обывательская простота создает удивительную иллюзию. Нет больше высокомерной снежной королевы. Протяни только руку, и прекрасный плод упадет в ладонь. От волшебного ощущения предательски щемит в груди, и непонятно отчего больше – от чудной близости к Елей или от феромонов, ей подвластных.

Унылый окраинный пейзаж за стеклом фрейлину совсем не смущает, как не смущает автомат, который я спрятал под курткой. Она доверчиво роняет головку на мое плечо, и я от неожиданности не сразу понимаю, что это часть игры. Со стороны, наверное, мы должны казаться парочкой, не спешащей расстаться после бурной ночи.

Для вида вздыхаю, собираясь с мыслями. Хотя, что уж, причины моих душевных метаний стратегического секрета не представляют. Метаний даже не припомню, если откровенно. Несовместимость была. Да, пожалуй, это самое точное слово, хоть и означает совсем не то, что понимает Елей. Несовместим я оказался с ложей, вопреки причинно-следственной связи, чужим и ее адептам, и касте вовлеченных, инстинктивно не принимавшим в близкий круг инородный элемент.

Прохиндей Шконка обрисовал ситуацию правильно: корректоры предпочитали отбирать боевиков из криминальных элементов, и чем выше цивилизация, тем пещерней оказывались ее отбросы. Великое вселенское равновесие! Проклятые наниты лишали их последней человечности, полностью подчиняя воле Великой ложи. Оборотень должен безоговорочно выполнять любой приказ, даже если ему придется расправиться с собственной родней, хотя кое-кто легко брал на душу такой грех и без постороннего внушения.

С чем это сравнишь? Цепным псом, наверное, было б лучше. Цепной пес свободы не знает, и в фантазии, если таковая имеется, не ограничен. Цепи нанитов стократ страшней. В кандалах оказывается не тело, а сознание. Невидимый хозяин внутри головы переключает рубильник, и ты исполняешь то, что приказывают, даже если не согласен, с извращенным мазохистским удовольствием. Хуже всего, что не смотришь на происходящее со стороны. Все, что делается твоими руками, делается тобой. Оборотней, мне думается, могли бы клонировать. Так было бы честней. Но ложа упорно цеплялась за естественный материал, питая явную склонность к садизму. Кто-то хотел иметь не преданных слуг, а рабов – озлобленных, ненавидящих, но абсолютно послушных.

Вовлеченным нередко сохраняли ограниченную свободу воли. Наниты разрешали слопать любимую печеньку в буфете, закрутить на стороне романчик, подбить собутыльнику глаз. Иллюзия выбора чудотворно повышала эффективность марионеток. Но в любой момент оборотень мог получить приказ, который гнал его к цели по составленному сверху маршрут. Без сомнений и колебаний, приходилось ли подавлять огневую точку или давить рифленой подошвой игрушку в песочнице.

Те, что послабее, со временем сходили с ума. Покрепче имели шанс перейти в касту специалистов, которых глубоко внедряли в туземные структуры, представлявшие для ложи интерес, но такие случаи не были массовыми. Большей части приходилось «чалиться в зиндане», годами наблюдая, соседствуя, сотрудничая или подчиняясь одному и тому же хороводу лиц, физиономий, рыл. Несложно догадаться, какова атмосфера в контингенте, оперирующим подобными образами. Так что подполье было освобождением и в прямом, и в переносном смысле.

Если хотя бы иногда задаешь себе вопросы, то знакомишься с сомнением, а оно иерархии естественный и непримиримый враг, почва для инакомыслия, ереси или, если смотреть с другой стороны, заговора и предательства. Но предателем я себя эгоистично не считал. Причастность к ордену позволила подняться над стаей, хоть и не создавала иллюзий элитарности.

Леди Елей монолог слушает, не прерывая. У нее к душевным кульбитам дубля сложилось свое отношение. Она не скрывает, что связывает мои терзания с благородным геномом. Я все еще вижусь ей перевоплощением обожаемого лорда. Ты, говорит улыбаясь, не так уж плох. Как за ушком почесала. А я, дуралей, и рад изливаться. Еще чуть-чуть, мурчать начну и о ножку длинную тереться.

Трамвайчик постепенно наполняется публикой, в массе со сна смурной, обреченно зевающей. На работу, словом, как на праздник. Задняя секция звенит энергичной молодью, нарочито развязной и хамоватой. Прямо за нашими спинами устраивается шумная компания и по обрывкам фраз, которые удается поймать, понятно, что следует с гулянки и не прочь ее продолжить. Кто-то затягивает веселую песню, ее подхватывают нестройным хором, сбиваются, гогочут. Иллюзия близости с Елей окончательно рассыпается, тонет в чужой какофонии, оставляя горечь послевкусия.

На сиденье напротив плюхается разбитная на вид деваха – потертая косуха, джинсовая юбка едва белье прикрывает, глаза густо подведены синим, с вызовом, неряшливо. «Красотка» меланхолично посасывает энергетик из яркой банки. Взгляд пустой, стеклянный, словно и нет за радужкой человека. Разверни фантик, а внутри шиш и тщета с апатией.

Рядом с девицей примостился совсем еще зеленый парнишка. На лбу красные точки прыщей, не дающие растущему организму покоя. Юноша то на фрейлину мою с интересом поглядывает, то на острые коленки соседки. Понимает, наверное, что ни в том, ни в другом случае не светит, но косится. Гляди, что уж. Трамвай – не пип-шоу, денег не попросят.

– За пра-аезд передаем, – громко, требовательно, нараспев затягивает издали кондукторша, перекрикивая стук колесных пар. Ледокол в косынке легко протискивается среди стоящих пассажиров, без видимых усилий отодвигая в стороны даже самых массивных, пока наконец не останавливается около нас с Елей и недобро щурится – нашел серый волчок зайчиков! – и рявкает: – Передаем!

Аккуратно, чтобы невзначай на обозначить автомат, опускаю руку во внутренний карман с заранее приготовленной купюрой, как вдруг в затылке что-то будто взрывается, отчего в глазах темнеет и плывет. Музыканты, блин! Они, паскуды, огрели чем-то сзади. Елей запоздало вскрикивает, выигрывая секунду-другую, которые я трачу, наблюдая, как кондукторша распыляет над фрейлиной какой-то аэрозоль, а «красотка» с сиденья напротив вполне осмысленно смотрит на мой лоб в перекрестье прицела. Прыщавый парнишка, внезапно повзрослев, хищно скалится, извлекая из-за спины наручники.

Комната, обшитая красным деревом, не имела окон, и в ней было бы темно, если б не настенные светильники, стилизованные под лилии. Середину помещения занимал овальный стол с графином воды и набором стаканов. Вокруг расположились четверо мужчин в строгих костюмах. Лица их выражали сосредоточенность. Со стороны встреча напоминала деловое совещание или собрание совета директоров некой компании.

– Все тот же троллинг, товарищ, – второй участник встречи, краснощекий тучный мужчина раскурил сигару, чтобы скрыть легкое раздражение. – Сколько еще лет вы будете припоминать мне то досадное опоздание?

– Давайте-таки закончим с пикировкой, коллеги, – вступил в беседу третий участник встречи. Голос его был сиплым, а дыхание – тяжелым и натужным. Он чуть наклонился вперед, блеснув стеклами очков, и обратился к сухопарому. – Представите гостя?

– Прошу прощения, господа, – сказал сухопарый и кивнул четвертому, который все это время сидел, не шелохнувшись. – И вас прошу простить, друг мой. Мы не привыкли к большим компаниям. Расскажите, с чем пришли.

– Никто из круга, – заявил сухопарый. – Решение принято стороной нашего молодого друга на основе их собственных разработок. Позже могу представить каждому соответствующие документы. Если интересно.

– Мы не представляли масштабы и характер, – попытался оправдаться четвертый. – Их действия, методы, лобби в политических кругах и СМИ… Представлялось, что мы работаем против транснационального синдиката, связанного с глобальным производством и распространением наркотиков.

В дверь постучали. Присутствующие в комнате смолкли. Сухопарый встал и приоткрыл дверь. Человек, стоявший за ней, был одет в гражданское, но, судя по выправке, привык носить мундир. Он что-то прошептал на ухо сухопарому. Тот помрачнел еще больше и, развернувшись к оставленным за столом собеседникам, объявил: – В городе над знакомым нам объектом вспышка неизвестной инфекции. Чрезвычайно заразный патоген с высокой летальностью.

Молодой мужчина, удобно устроившийся в кресле напротив леди Елей, доброжелательно улыбался. Безукоризненно сидящий спортивный пиджак синего оттенка, свободные брюки, мягкие туфли, очки в тонкой оправе. Неофициальный вид должен был, наверное, настроить собеседницу на доброжелательный разговор. Для полноты картины не хватало изысканного алкоголя, цветов и непринужденной обстановки лаунж-бара. Но помещение, в которое поместили леди Елей, разлучив с дублем, напоминало, скорее, унифицированный офис – серый, безликий, деловито аскетичный, пахнущий канцелярией.

Кроме них в комнате никого не было, что создавало иллюзию доверительной беседы. Мужчина не знал, что мини-секретарь фрейлины давно выявил в оправе очков камеру и отследил получателя сигнала. В соседнем помещении, доложил он хозяйке, находилось несколько коллег «пиджака», настроенных не враждебно, но и отнюдь не дружелюбно. Леди Елей, судя по перехваченным переговорам, рассматривали как предмет для торга, бездушный, но имеющий высокую ценность товар. Фатум представлял только оперативный интерес. Дубля приняли за телохранителя. Тем лучше.

– Там, – мужчина многозначительно ткнул пальцем вверх. – Неужели вы полагаете, что сборище дилетантов, именующих себя Великой ложей, не привлечет внимание секретных служб? Невысокого вы о нас мнения!

– Нам известно о большой галактической игре за систему кротовых нор, – голос теперь звучал приглушенно. – Мы знаем, откуда вы прибыли и какой статус госпожа специальный посланник имеет в примариате. Это ведь так у вас называется? Почему не матриархат? Было б точнее.

– Люблю прямоту, хотя, признаться, неожиданно, – сверкнул глазами «пиджак». – Нам хотелось, чтобы вы вели себя разумно, а лично мне – снять маску. Будьте добры, не тестируйте на мне афродизиаки. Я в восторге от вас и без стимуляторов.

Леди Елей вновь улыбнулась и на сей раз вполне искренне. Дикарь в синем пиджаке был симпатичен. В нем определенно присутствовал стержень, которого так не хватало в увальне, который возомнил себя отражением дубль-лорда. В туземце не ощущалось страха, но чувствовался ироничный сарказм. Что ж, схватка с сильным противником доставляет профессионалам удовольствие.

– Будем откровенны: нас беспокоит увеличение активности после вашего прибытия, – Алеф многозначительно взглянул в ее глаза. – Некоторые мои коллеги даже склонны полагать, что в так называемой Великой ложе случилось что-то крайне нехорошее. И это крайне нехорошее представляет опасность для всех нас.

– Не понимаю, о чем речь, – повела плечиком леди Елей. Алеф криво улыбнулся и хотел было что-то ответить, но дверь внезапно распахнулась. Вошедший в комнату человек многозначительно посмотрел на дознавателя и протянул бумажный листок. «Синий пиджак» бегло пробежал глазами по тексту. Алеф старался не показывать эмоций, но содержание ему не нравилось, что не укрылось от Елей, хотя ее внимание теперь было приковано не к «пиджаку», а новому персонажу действа.

Немолодой чуть полноватый мужчина, занявший кресло позади Алефа, вряд ли пользовался вниманием красавиц. Невыразительное лицо с мягким подбородком и слегка выпяченными губами. Готовая иллюстрация бесхарактерности, с которыми ярко контрастировали глаза – серые с тяжелым ртутным бликом. Такие глаза должны пугать, но сейчас были полуприкрыты, словно их владелец набирался сил перед решающим прыжком.

Алеф положил листок перед фрейлиной. Отпечатанный на нем текст без начала и конца был выдержкой из какого-то доклада и скупо сообщал о вспышке неизвестной местной науке инфекции в поселении с ничего не говорящим леди Елей названием. Данные о смертности были тщательно замараны. На листке стояла печать с грифом «секретно».

– Мы не имеем к этому отношения, – леди Елей выделила «мы» и с холодным любопытством взглянула в серые глаза напарника Алефа. – Настолько ли вы наивны? Думаете, мне не понятно, кто из вас главный?

– Так вы не наблюдатель, а эмиссар, – леди Елей жеманно вздохнула. – Но такой мужлан! В моем обществе перед дамами следует представляться. И пусть когда-нибудь вам станет неловко за этот момент.

– Но я хочу спокойно объясниться, – нарушила ее леди Елей. – Пусть это будут не переговоры и пока только из уважения к вашему статусу, милейший. В чем-то мы ведь коллеги. Мне хочется, чтобы вы осознали глубину своего невежества и той пропасти, в которую готовы свалиться. Только благодаря мне вы сможете выжить и сохранить свой мир.

– Отнять? – фрейлина картинно всплеснула ручками. – С чего вы взяли? Мы – ваша семья. А за вспышкой болезни, которая так напугала вас и ваши власти, стоит кто-то чужой. Тот, кто хотел вынудить вас безрассудно броситься в Лигу! Чужой!

– Ах, простите! – возмущенно воскликнула леди Елей. – По сравнению с тем террариумом, куда вы устремились сунуть голову, мы – одна семья. Но кое-кто в Лиге уверен, что у нашего вида излишек пространства, и его можно переподчинить. Некоторые расы поднаторели на подобных прецедентах.

– Терра-два-ноль-шестнадцать, – с расстановкой произнесла фрейлина в его сторону. – Вот как значится ваша планета на галактических картах. Два, ноль, шестнадцать. Безликие порядковый номер. Вы не уникальны, вот в чем проблема. Заявите о себе в Лиге, и можете паковать багаж. Вам выделят большой колониальный корабль и отправят тихим ходом к одной из наших систем, где, сударь, вас уж точно не ждут, поверьте! Но я в предвкушении!

– Вы не заявляете о себе, как о независимой цивилизации, и мы вместе найдем чужака, чтобы сдать в Лигу. Он будет свидетельством вторжения чужих в нейтральный ареал. Лига подобного не терпит, и с ее позицией вынуждены считаться.

Но «пиджак» сейчас внимательно слушал не леди Елей, а писк миниатюрного наушника в дужке. Мини-секретарь пустил тревожную волну, предупреждая хозяйку о движении за стеной. Алеф и эмиссар, больше не говоря ни слова, встали и вышли, пропустив в комнату нескольких вооруженных до зубов людей в респираторах. В шею воткнули шприц, и фрейлина почувствовала, как наливается тяжестью тело. Потом ее рывком подняли и поволокли по коридору. Леди Елей услышала, как Алеф обеспокоенно говорил с кем-то невидимым о шаттле. Значит, нашли. Но зачем им челнок?

Леди Елей наградила его презрительным взглядом. Алеф сокрушенно покачал головой, выудил из бардачка бутылку газировки, сделал несколько глотков. Машина тронулась. Сероглазого с ними не было.

– Отказ сотрудничать вынуждает нас прибегнуть к альтернативному варианту, – подытожил Алеф. – Что ж, сейчас мы захватим шаттл. Управлять кораблем будет ваш спутник. Он, я убежден, готов на все, чтобы сохранить вам жизнь. Исключительная преданность. Генетическая модификация? Впрочем, не существенно. Мы получим доступ к лунной базе, с которой без промедления отправимся в Лигу. Вы станете наглядным доказательством агрессии примариата. Мы справимся с инфекцией без вашей помощи. А заодно избавимся от ненужного протектората.

– Не будьте наивными, сударь, – сказала фрейлина. – Вы ищете причину инфекции не там, где следовало. Заражение, я убеждена, – провокация. Примариату не нужна пустая планета. Мы не заинтересованы в вашем уничтожении, и могли бы помочь!

– Так не в том ли главная интрига? – усмехнулся Алеф и тут же помрачнел. – Знаю, что не вызову ответного чувства, но к вам испытываю бесконечную жалость. Лига, конечно, не достанет приму, но вас отпустят вряд ли. Слышал, что в Лиге практически нет гуманоидов, следовательно ее членам не свойственна гуманность. В любом случае, после разоблачения вы не сможете вернуться в примариат. Вам не простят.

Маленькая колонна бронированных машин, в которую влился внедорожник, несся по второстепенным улочкам обреченного города. Где-то рядом пронзительно выла сирена скорой. Цепкий взгляд «синего пиджака» поймал школьницу, бессильно прислонившуюся к столбу, старуху, распластавшуюся на общественной остановке, молодого мужчину в смокинге, скрючившегося у лимузина. Вокруг зараженных собирались зеваки, еще не понимающие, что вскоре сами станут предметом пристального интереса праздных прохожих. Алеф вновь обернулся на леди Елей. Улыбаться пленнице ему больше не хотелось.

Бывший лорд-председатель Великой ложи Форт плелся, пьяно пошатываясь, по центральной улице города, раскинувшегося над ульем. Подчиняясь непостижимой ему воле, разжалованный мастер-наставник Тайного ордена направлялся пешком к торговому центру, под которым скрывался главный вход в подземелье, обжитое слугами примариата.

Конструкт мог с полна насладиться иронией судьбы, но ощущал чувства другого порядка. Нечто, захватившее сознание, разложило личность Форта на спектр из нескольких бледных отражений, вынуждая каждую отдавать мозгу странные и порой противоречивые команды. Тот посылал импульсы телу, в котором сначала нехотя, а позже охотно, с искрой, запустилась невидимая внешне биологическая фабрика смерти. Легкие видоизменялись, и теперь грудная клетка, активно поглощая кислород, на хриплом выдохе выпускала в воздух полчища микроскопических убийц – вирусов, с аналогами которых Терра-2-0-16 еще не сталкивалась. Незримый шлейф смерти тянулся за Фортом с самой окраины, сросшейся с пригородным поселком, куда конструкта направило нечто, овладевшее в тайном тоннеле.

Часть сознания, соотносившая себя с сильной стороной личности Форта, исходила бессильной ненавистью к захватчику, чьи путы не могла сбросить. Другая, будто сотканная из любопытства, удивлялась, как легко чужак смог установить над ним полный контроль. Третья трагично заламывала руки в ужасе, предчувствуя скорую гибель всего, что когда-то называлось Фортом. Так, наверное, чувствуют себя вовлеченные? С каждой минутой омут мрака затягивал конструкта все глубже в небытие. Нечто не торопилось, поглощая личность смакуя, старательно и неспешно слизывая слой за слоем воспоминания, пережитые эмоции и подспудные желания.

Вот он, едва научившись читать, складывает простые слова из детских кубиков. Пальцы помнят шероховатую поверхность их граней и выжженные в дереве бороздки букв. Мама нежно целует его в макушку и ему радостно, светло, как никогда позже, когда он вырастет и окрепнет. Вот отец ведет его по узкому мостику через ручей, отделяющий их луг от бескрайнего, как казалось тогда, поля. Над ним кружат разноцветные стрекозы и отец смеется, и он хохочет вместе с ним, пытаясь ухватить одну из них. Потом на горизонте вырастают черные башни, от которых веет страхом и безысходностью, и взрослые на кухне шепчут длинные непонятные слова «оккупация», «протекторат», «примариат», и Форту горько, что он не знает, как правильно сложить их из кубиков. Родители были бы им горды.

Он стремительно летит в определенную точку будущего, перемалывая прошлое в небытие, перескакивая длинные промежутки в месяцы и целые годы, через синяки, вино и первые поцелуи, старенькую гимназию, консервативный колледж и обязательную мобилизацию в силы поддержки примариата. Родная планета теперь обозначается Террой с обезличенным цифровым кодом. Все, что дорого ныне обесценено, близко – с равнодушием отброшено. В новой системе ценностей Форт, как и многие его соплеменники, неполноценен и задыхается в унижении, но где-то впереди мерцает, разгораясь, истинная и желанная свобода: непостижимая, недостижимая, божественная.

Что с ними было не так? Почему примариат легко и озорно захватил мир Форта? Может, все дело в кризисе, а котором говорили много, сочно и долго? В кризисе ценностей, систем, идей? Человек нуждается в идее, в великой идее. Он должен стремиться к высокой цели, поскольку, как только теряет ее, превращается даже не в обезьяну – уж этот род любопытен, а в микроба, огромную прожорливую, везде гадящую бактерию, облепленную гаджетами. Ей интересно только потребление. Что если прежние идеи исчерпали себя, а новых ни предложить, ни придумать стало некому? Кризис ли это или уже разложение? Страшное, муторное, все отравляющее. А ведь, пожалуй, на момент появления примариата планета конструкта уже была мертва.

Оккупационный монархический режим растоптал суть родного Форту технократического общества. Учитель этики в колледже как-то обмолвился, что Прима-Терра еще недавно была заштатным миром на отшибе древней экспансии, источник которой давно канул в безызвестность. Вырваться вперед остальных и распространить свое влияние ей позволила преступная технология, несовместимая с общепринятой моралью. Примарианские бароны примерили вечную власть над другими мирами, непостижимым образом став бессмертными, реинкарнируя себя в генетических двойниках. Форт подозревал, что никто из победителей смерти не бывал в царстве мертвых, останавливаясь где-то на границе между бытием и потустороньем. А может сам господь не пускал исчадий в загробный мир, кто знает?

После лекции преподаватель исчез, чтобы недели две спустя явиться в колледж за расчетом. В нем с трудом узнавался человек, два десятка лет стоявший за кафедрой. Учитель этики оказался дублем какого-то напыщенного чина из примариата и говорил с бывшими коллегами сквозь зубы, и глядя на него Форт радовался, что, как и многие вокруг, был конструктом. Ему не хотелось, чтобы кто-то занял его тело, хотя сама идея реинкарнации служила искушением. Благодаря ей примариату удавалось переманивать к себе властителей других миров, расширяя, тем самым, свое пространство так быстро, сколько позволяла скорость, с которой распространялась информация.

Месть за бесчестье и отрицание примариата некогда казалась Форту единственно верной целью, но сейчас он смотрел на нее, не испытывая прежнего возбуждения. Вместе с чужаком он спешил пролистать прошлое как наскучивший роман, боле не останавливаясь на ключевых моментах, чтобы наконец достичь последних страниц и ознакомиться с финалом. Очутившись в последней главе, Форт почувствовал, как замедляется повествование. Или его покидает жизненная энергия? Проходя мимо огромной витрины, он увидел в отражении сгорбленного больного старика. Меньше чем за полдня он, начхав на законы времени, перевел биологические часы далеко вперед и теперь они, быть может, отмеряли последние минуты.

Конструкт медленно повернул голову на звук. Рядом остановилась, с сочувствием осматривая, молодая светлоглазая женщина. За ее пальчик цепко держался розовощекий карапуз, старательно облизывающий леденец на палочке. Форт хотел отмахнуться: беги, несчастная, без оглядки, как от чумы! Уноси скорей отсюда малыша! Но чудовищное нечто заставило благодарно кивнуть, выдавливая улыбку облегчения.

– Конечно! – женщина, не колеблясь, взяла его под локоть и нечто, прикинувшееся Фортом, покряхтывая, повлекло маленькое семейство в сторону улья, рассекая без жалости безликий людской поток. Навстречу, распугивая пешеходов какофонией клаксонов, неслась по проезжей части колонна мощных автомобилей. Сознание конструкта кольнуло что-то едва заметное, но очень важное. Не оттого ли, что женское личико, мелькнувшее в окне одной из проехавших мимо машин, показалось хорошо знакомым? Впрочем, угасающая личность Форта не придала этому значения и быстро утеряло живую мысль. Конструкту не хотелось отвечать на вопросы, бессмысленные перед бездной забытья. Суета – проявление хаоса. Нечто, овладевшее Фортом, относилось к хаосу с отвращением.

Ловко взяли, ей-богу, как школоту румяную: без шума, истерик и пыли. Елей сразу на беседу увели, а со мной, что даже обидно, и не поговорил толком никто. Бока помяли для острастки, сунули в ошейник с шипами шокера и забыли, будто и не человек, а пес цепной у павы во владении. Невысокого тут оказались мнения о вовлеченных. Могли б и пристрелить, но для чего-то сберегли, и вот объяснение – зайчики зеркальной поверхностью пускает.

Челнок – одно название. Стоит ответ себе в ангарчике продолговатая и гладкая до блеска штуковина. На вид капля ртути, только увеличенная в масштабе до размеров спального вагона. Где в ней люк, и не поймешь. Задраена намертво – ни щелочки, ни шовчика. На суету вокруг не реагирует. Инопланетная капелька на аборигенов чхать хотела. Аборигены – в точности до наоборот. Облепили челнок датчиками, проводами, панелями, с кормы отковырять образец материала пытаются, но ни резаки, ни зубила не берут. Сесть бы по-хорошему, подумать, до чего-нибудь, глядишь, и докумекали б, но двуногие попались нервные. Видно, очень спешат, и потому ничего не получается.

Лощеный прощелыга, назвавшийся Алефом, щукой по ангару вьется, исследователей покусывает, поторапливает. Не терпится покинуть тесные пределы. В городе, если я понял верно, чумная эпидемия, и Великая ложа, возможно, имеет к этому прямое отношение. Шконка, помнится, о вирусах обмолвился. Обнулить задумали? Столько времени и сил потратить, стольких в ложу заманить и одурманить, чтобы рубануть наотмашь? Нелогично, но куда нам до чистопородной логики.

В ангар неожиданно вваливается еще одна вооруженная группа и все берут друг друга на прицел. Судя по гонору, гости пожаловали из конкурирующего с пленителями ведомства. Алефовцы громко выясняют с ними отношения, холоднокровный супчик в синем пиджачке куда-то названивает. Когда на той стороне берут трубку, лощеный передает ее предводителю оппонентов, и тот внимательно слушает, вытягивается, а потом устало сникает. Передает трубку обратно уже совсем другой человек: вежливый и предупредительный, Алефу уважительно козыряет. Конкуренты испаряются, освобождая пространство, но оставшиеся в ангаре в летучей машинке все равно вряд ли поместятся, если она, конечно, не растягивается. Не порциями же собранную рать на луну готовятся забрасывать?

Внутрь ангара заносят ящики, из которых – мама родная! – извлекают настоящие скафандра, да непростые. Глухие массивные шлемы с узкими визорами, усиленные искусственной мускулатурой бронекостюмы. Не догадывался даже, что подобное в распоряжении аборигенов имеется. Но вот ведь! Пока мы, значит, в полубогов играли, они к операции на луне готовились – загодя, отнюдь не спонтанно.

Бойцов упаковывают в скафандры. Рядом с каменной миной расхаживает невесть откуда взявшийся бюрократ. Глазом серым холодно зыркает, зубом цыкает. Что-то не нравится сердечному. Не ко всему, видимо, все-таки местные были готовы. Либо лично ему идея с полетом не нравится. Наземная крыса! Зачем же к бойцовской компании подвизался?

Алеф, будто и не знаком с сомнениями, бубнит тем временем окружению команду. Мне тычут стволом между лопаток, задавая вектор движения – прямехонько к челноку. Не знаю, что Елей наплела или лощеный сам до чего-то дотумкал, но, кажется, думается наивному сотоварищи, будто стоит только меня в шаттл загрузить, как он тут же свечкой взлетит. Знай, загружай десантников, и прямиком на естественный спутник да обратно, пока желающие не кончатся.

Мои подозрения Алеф сиюминутно подтверждает. Судьба, говорит, будет у твоей хозяйки незавидной, отдадут головастикам для изучения, а там как сложится. Могут ведь и препарировать ненароком. Произносит он это как бы походя, подчеркивая показное равнодушие и, похоже, мерзавчик не блефует. Эпидемия, видимо, здорово начальство Алефа напугала, раз инопланетного посланника в лабораторные крысы готовы записать. Фрейлина, впрочем, ничуть не оскорбляется и незаметно мне подмигивает, словно на что-то намекает. Поддержи, мол, красавчик! Я и рад стараться. Слушаю и повинуюсь!

Капля при нашем приближении оживает. С еле слышным шипением люк призывно раззявила, что твой кашалот перед Ионой. Мне б удивиться, но ассоциации мешают и в голове слышится противный смешок. Дубль-лорд о себе нескромно напоминает, о чем я про себя досадую. За всем происходящим я и запамятовал о его присутствии. А примарианскую посудину не проведешь. Она свою породу за версту чует, даже если порода эта очень глубоко в подкорке спрятана.

Внутри чудо инопланетной техники выглядит скромно, я бы сказал – по-спартански. Отсека всего два – головной и брюшко, разделенные переборкой. Стенки обшиты немарким материалом – то ли сплавом, то ли полимером. Все скруглено, в глухие панели убрано, с защитой от дурака – читай, туземца. Палуба, почувствовав давление ног, вспучивается ложементами. Причудливо и неравномерно. В переднем отсеке на наших глазах прорастает всего четыре креслогриба, но в заднем поднимается густо два длинных ряда.

Борта шаттла становятся прозрачными, создавая причудливую иллюзию, будто капля сделана изо льда и теперь тает от человеческого тепла. Невольно скашиваю глаза под ноги, подспудно ожидая увидеть лужицы. Между грибками кресел, к моему удивлению, темнеет небольшое пятно, ни к месту, как грубое ружейное сало на механизме наручных часов. Корабль слишком хорош для такого неряшества. А Алефу инопланетные чудеса, что рыбе джойстик. Он не впечатлен, бескомпромиссен и в направлении кабины указывает. Елей за его спиной уже загружают с отделением штурмовиков. Дамочка, в отличие от экскорта, без скафандра. Ее, полагаю, берут на борт, чтобы мне в голову ненароком не пришло шаттл с десантом разбить.

Фрейлина, что твоя королевна, подбородок вздернула и величаво шествует внутрь без принуждений, не позволяя понукать чужим жадным рукам, но, увидев пятно, по-бабьи визжит и пытается выскочить наружу. Ее скручивают, гнусно, не по-джентльменски, возмутительно, но выразить негодование скотским отношением к даме мне не дают. Ошейник вгоняет в позвоночник заряд, ноги подкашиваются, я поленом валюсь на пол, бессильно наблюдая, как Елей – гордая, божественная, неземная – бьется в истерике.

Нет, ребята, ничего отвратительнее и одновременно эффективней женской истерики. Паучья самка съедает партнера целиком, человеческая – только мозг, а результат один. Я подозреваю, что где-то так же тайно, как Великая ложа, действует сеть специальных школ, где девочек сызмальства обучают управлению самцами, а те, кто к совершеннолетию не овладел манипулированием, просто плохо учился. Среди девочек тоже встречаются двоечницы.

Красотка, еще пару мгновений назад недоступная и холодная, кричит что-то о таинственных «светляках», о которых я так и не спросил, коварных ловушках врагов, сделавших челнок смертельно опасным местом, о том, что в шаттле теперь нельзя находиться. Она вопит о готовности умереть на месте, лишь бы не находиться вблизи пропитавшей палубу дряни. Алеф кривит губы. Не верит, да и я бы принял истерику за демарш, но вдруг понимаю, что паника Елей неподдельна. Фрейлина до чертиков напугана, и ее страх передается не только мне. Чертовка, сама того не осознав, выбросила в ограниченное пространство челнока облако феромонов, которое я ощущаю едва ли не физически.

Один из бойцов отвешивает Елей оплеуху. Глаза у него бешеные – то ли от интоксикации, то ли от наведенного страха. Фрейлина валится на руки другому и тут же поджимает ножки, чтобы не коснуться невзначай темного пятна. Алеф властным взмахом руки останавливает позорную экзекуцию. Ощутив в людях перемену, он приказывает оставить пленницу в головном отсеке, и даже мне становится понятно, что больше уступок не последует. Елей униженно затихает и только закусывает губки, когда ее грубо усаживают в ложемент.

Меня бросают в пилотское кресло. Ног еще не чувствую, но верхние конечности уже шевелятся, и шаттл воспринимает движение как сигнал. В воздухе на расстоянии вытянутой руки, распускается цветком голограмма. Чудно, но красиво. Я такое только в фантастических фильмах видел. Что-то внутри подсказывает, что передо мной пульт управления – ни рулей, ни штурвала, но в ложементе пилота я словно уже бывал. Каждую кнопочку на проекции пульта узнаю, каждый значок понимаю. Любопытно до жути.

Дубль-лорд, затаившись где-то на окраинах сознания, не раз, поди, на подобных штуках летал. Сиделец в моих мозгах при этой мысли презрительно фырчит, и мне сразу понятно: челнок для него игрушка, примитив. Как велосипед против мощного байка на сотни две-три лошадиных сил. В случае с шаттлом, как понимаете, даже не в табунах измерять надо, но Фатум управлялся с махинами грознее. На то и лорд, следует полагать. Бессмертный, как Кощей.

Алеф пристраивается рядом, внимательно за движением рук наблюдает. Я подозреваю, что все мои действия фиксируются на скрытые камеры, но со службистом солидарен, и сам втихую недоумеваю, отчего дубль-лорда уговаривать не пришлось. Никак бедняга истосковался в потусторонье по полетам. А если на луну его тянет что-то другое?

Высокородный в моей голове мысленно рисует неприличный жест и мне думается, что мы с ним не такие уж и чужие. Капля укутывается маскировочным полем, чтобы превратиться в тусклый шар, невидимый радарами, и бесшумно взмывает ввысь – к прозрачному в атмосферной дымке полумесяцу. До свидания, планета-мать! Или прощай?

Искусственный интеллект малого корабля, который туземные деграданты наивно приняли за челнок, пригодный только для полетов к естественному спутнику и обратно, затаился. Воле леди Елей, оформленной в пакеты данных от микросекретаря, умная машина подчинилась еще в ангаре. Статус позволял брюнетке командовать судами гораздо большего тоннажа и привлекать к содействию целые эскадры. Интеллект, замещавший малому кораблю экипаж, почитал за честь помочь важной фигуре примариата. И еще ему не была чужда доля тщеславия.

Послушный приказам специального посланника, ИИ выдал на потребу легковерным зрителям проекцию пульта. Наблюдая, как простодушный дубль тычет пальцами в голограмму, леди Елей могла бы улыбнуться, но ей было тревожно. Беспокоило пятно, наличием которого она ловко воспользовалась, чтобы разыграть истерику и оказаться в головном отсеке. Улучшенные рецепторы фрейлины во всю мощь вопили о чуждом присутствии.

Переборка, отделяющая рубку от остальной части корабля, незаметно затянула отверстие люка, став глухой. Мышеловка захлопнулась, но загнанный в угол опасен вдвойне. Леди Елей знала об этом не понаслышке. Покинув низкую орбиту, «челнок» под ее управлением понесся в противоположную от луны сторону. Там малое судно в режиме полного молчания поджидал резервный корабль, посланный в сектор Терры 2-0-16 систему тайно – на случай форс-мажора. Фрейлина предпочитала играть только наверняка. Передав автопилоту координаты точки рандеву и получив от ИИ подтверждение о блокировке отсеков, Елей по-кошачьи мягко тронула руку дубля.

– Дубль-лорд может оставить симулятор в покое, – сказала она и чуть наклонилась к эмиссару, занявшему один из ложементов головного отсека. – Корабль подчинен мне, и мы с небольшой пересадкой полетим на Приму.

– Что? – Алеф впереди попытался подняться, но обнаружил, что не может пошевелиться. Его тело стянули ремни ложемента. Спутник Алефа молча ухмылялся, затаив ярость в глубине серых глаз. Леди Елей встряхнула головой, и больше не было в этом движении дурманного очарования, а только бесконечный хоровод перерождений. Дубль, внимательно наблюдавший за ней, притупил взгляд, осознав наконец, насколько сознание фрейлины старше биологических лет девичьего тела.

– Ах, я все-таки чувствую готовность к переговорам, – леди Елей со смешком откинулась в кресле. – И больше не говорите, что не уполномочены, господин эмиссар! Но ваши доводы? Фи! Набили корабль боевиками! Вы не понимаете масштабов игры, в которую намерились ввязаться. Вы оказались не в том месте. Я правильно использую идиому?

– И не в то время, – подсказал дубль. Корабль услужливо преподнес ему бокал чего-то душистого с легкими нотками алкоголя, выдвинув из ближайшей стенки незаметный до этого манипулятор. Дубль сделал осторожный глоток и против воли улыбнулся. Алеф, лежащий в соседнем кресле, сжал губы. Ему достался коктейль из злости, справленной горькой беспомощностью и толикой зависти.

– Само существование! Но оно может безобразно прерваться, потому что на борту корабля присутствует опасная тварь, чье поведение непредсказуемо, а возможности выше, чем у нас вместе взятых. Тот самый чужак, господа! Это «светляк», проявление темного мира.

– Не ерничайте, – фрейлина постучала пальчиками по ложементу, словно прикидывая, сколько карт выложить открытыми на стол. – «Светляки» появились у наших границ недавно. Мы до сих пор не знаем, есть ли у них цивилизация – в нашем понятии. Они не вступали с нами в переговоры, но Лига удивительно оперативно признала их существование. Согласно кодексу, их вид имеет право на пространство, необходимое для выживания и эволюции. Но кто знает, как глубоко копнул их Дарвин, и почему сфера их интересов вдруг распространилась на наш с вами ареал обитания.

– Неужели? – язвительно заметил сероглазый. – Мне кажется, в вас говорит не правда, а страх. Еще бы понять его причину. Конкуренция? Если «светляк» таков, как вы рисовали, отчего же он не догадался о вашем плане?

– Одумайтесь, – эмиссар неуловимо быстрым движением, удивительным для его комплекции, выхватил из складок одежды пистолет, дважды выстрелил в рванувшего к нему дубля и, не позволяя фрейлине опомниться, перевел ствол на нее.

Дубль споткнулся, упал у кресла леди Елей, попытался подняться, но смог только перевернуться на спину. Фрейлина зажала рот ладонью, будто пытаясь удержать в себе крик, и потрясенно смотрела, как разливается на груди дубля алое пятно.

По легенде, я должен был нестись по кроличьей норе быстрее пули, пробившей грудь, да только ничего подобного не наблюдалось. Ни источника яркого света, ни призрачных проводников. Перемены виделись иначе. Может быть поэтому мне не было сейчас ни страшно, ни тоскливо.

Головной отсек корабля, в котором встрепенулось в последнем ударе мое сердце, сменился крохотной сумрачной камерой с глухими стенами. Интуитивно я понимал, что мозг наверняка накачивает сознание мнимыми образами. Он пытается защитить его от неизбежного угасания, подменить реальность сном, время в котором растянуто, как в последние мгновения перед пробуждением. Но правдоподобность происходящего подкупала. В такой проекции, наверняка, было бы страшно в одиночестве, но пребывал я тут не один. В камеру меня швырнуло вместе с верным спутником – его высокородием. С дубль-лордом разве заскучаешь?

Ментальный попутчик чхать хотел на личное пространство. Фатум самозабвенно тряс меня за грудки, зло, пространно и совсем не аристократично поминая всуе предков, и предков их предков, и было понятно, что я должен был знать свое место: не отсвечивать, не лезть на рожон, оставив решение проблем людям опытным.

Опытным человеком в этом деле была, конечно же, фрейлина, но никак не я. Моя самонадеянность и самодеятельность поставили его существование под угрозу. После реинкарнации, видите ли, требуется время для восстановления личностной матрицы. Дяденька-то рассчитывал жить вечно, а ему даже не кота в мешка, а свинью подкладывают. Преждевременная и глупейшая моя кончина грозила Фатуму невосполнимым ущербом, и он очень по этому поводу переживал.

Трясет он меня и не знает, что я и не догадывался, что в технологии реинкарнации есть такая досада. Вот почему Владык можно по пальцам пересчитать! Но морда у меня, несмотря на мыслепад, каменная и треволнения лордовы ей до форточки. Ей ментальный попутчик не нравится, да и сам я, что ж скрывать, паразитов не люблю. Не дурак, кумекаю: симбиоз с недалеким в лордовом представлении дублем был вынужденным и временным. Фатум рассчитывал со временем нивелировать личность попутчика и взять под контроль телесную оболочку. Моя ему, чую, пришлась весьма впору.

Любой бы, наверное, волком выл. Но к собственному удивлению чувствовал я даже не горечь, а странное любопытство: догадывался ли мастер Грез, что владыки за здорово живешь не перерождаются? Знание это рождает в моей бедовой головушке понимание, что обратной дороги-то теперь точно нет.

Дубль-лорд внезапно успокаивается и плюхается в кресло, удачно материализовавшееся позади. Кресло добротное, с резьбой на крепких ножках и богатой обивкой, лаком пахнет будто только из мастерской. Фатум замечает мое удивление, щелкает пальцами, и подо мной вырастает обычный венский стул. Удобно ли, интересуется. Если нет, говорит, можешь запросто изменить. Пространство ведь воображаемое.

Я ему охотно верю и модифицирую стул в кушетку, а потом в диван. Массивный, покрытый броней диван, лязгающий гусеницами и наставивший на дубль-лорда ствол… Покрытый корой и полоской мха древесный ствол. Дубль-лорд с кресла и не приподнялся. Улыбается криво: нет тут, мол, никакого оружия. Он и сам, поди, о нем думал. И вижу, мысли мои высокоблагородие понимает.

Посидели, помолчали. Наконец он хлопает себя по колену. Ладно, говорит, смертник, давай мириться – друг с другом и тем фактом, что обоим недолго осталось. Не думал, дескать, что уйду в компании двойника в иллюзорном видении. За сотни прожитых жизней разуверился в собственной смерти, а она, как видишь, все равно неотвратима. Ирония! Веришь ли, говорит, но случилось такое в первый раз. По-настоящему, мол, и не умирал никогда.

Голова моя окончательно ломается. Не пойму, говорю, господин дубль-лорд вашего страха перед смертью. Столько тел пережить, а ни разу на том свете не бывал? Он головой вертит: не так, болван, ты все понимаешь. Нет после смерти ничего, никакого другого света, ни рая, ни ада, самого ТАМ в природе не существует, иначе давно бы получили убедительное доказательство обратного.

Как так? Он отмахивается. Мол, все равно не поймешь, а по существу – обученное сознание может осуществить квантовый переход в другое тело. Расстояние между источником и приемником не имеет значения, да и время – тоже, хотя, конечно, из будущего в прошлое не попадешь. Главное – подходящий носитель. Сознание, вещает дубль-лорд, есть симбионт, идеальный, изобретательный и избирательный паразит. Подсадить личинку чужого сознания в любое доступное тело? Легко! Когда-то примариат в военных целях выводил психоклонов в искусственных организмах. Бестиарий получился зрелищным и чудовищным. Идеальных солдат в пробирках вырастить не удалось, но ужас, которое вызывало даже локальное применение звериной гвардии, окупал все. «Пробирки» вгрызались в плацдарм буквально, всем, чем можно было вгрызться – намертво, как питбуль. Но чтобы сохранить полноценную личность со всеми ее воспоминаниями и, по сути, подарить ей вечную жизнь, необходимо изрядно попотеть.

Здесь начинается самое интересное. Для квантового перехода личности мало найти генетического двойника. Сознанию владыки нужно подготовить для перехода матрицу, с которой оно восстанет в новом теле. Опытный дубль-лорд может отредактировать некоторые воспоминания, а то и добавить пару-тройку новых качеств, чтобы разнообразить бытие. Вот только – ну досада! – в моем носителе его высокородие, в ДНК его ети, пробыл слишком недолго и, стало быть, подготовиться к переходу не успел. На этом, собственно, и все. Неожиданно и глупо. Досадно даже.

Всласть подосадовав, дубль-лорд неожиданно интересуется плебсом. Ну а ты, спрашивает, как? Не страшно ль помирать? Я терпеливо объясняю, что ничто нечеловеческое мне не чуждо. Пожил бы еще чутка, конечно, но и жаловаться грех: люди столько не живут, и нанохрень в себе всякую не носят. Дубль-лорд вдруг на этом меня прерывает и с умилением глядит в очи. Что ты, мой золотой, сейчас о нанохрени сказал? А что я эдакого сказал?

Лорд хлопает себя по лбу и восклицает что-то вроде «Ну конечно, наниты!», и изрекает, что знает, на какие трюки они способны. На какие такие? А давай, говорит, дружок, покажу. Передавай скорее тело. Я рисую ему фигу. Умру, но тело не отдам! Знаю ведь, что, заняв однажды хозяйское место, не освободит. Пусть на секунду, но все же!

Дубль-лорд на отказ вновь устраивает форменную истерику, брызжет слюной, в ярости крушит мебель, которую сам же и создает – для боя. Сломав пару гарнитуров, подуспокоился и глазки прикрыл. Лицо при этом благородный владыка делает каменное. Знать, что-то обдумывает. Иль взвешивает?

Я и пары объяснений заминки придумать не успел, а дубль-лорд прерывает молчание. Извещаю, мол, дружочек, что выбрал из двух зол меньшее, и спасет мою-наши жизни, согласившись на полное слияние, а иначе передать дублю необходимые опыт и знания невозможно. На торжественно скробной ноте Фатум делает пассы руками, от которых моя голова будто тяжелеет, наполняясь тайными знаниями, и глупо открывает рот, осознавая, что теперь ей открыты такие секреты, за которые, наверное, другой дубль отдал бы душу. Но – главное сейчас! – как с помощью нанитов восстановить и оживить тело.

Образ дубль-лорд истончается, стенки камеры тают, открывая исполинские перспективы, и я нахожу себя в самом центре этого пространства перед армией механических молекул. Нанороботы держатся кучно, один к одному, и в их штампованном однообразии зацепиться взглядом не за что. Зато я весь очень заметный, ни на что не похожий, но важный, при эполетах и – мать честная! – в галифе. Воодушевлен, конечно, будто только что знатную речь с броневика толкнул. Я для нанитов, между прочим, сам бог и смысл существования. Тьма легионная стоит передо мной, не шелохнется, в идеальном порядке, ровными рядами, выверенными колоннами, сливающимися вдали в тусклое, серое, отливающее металлом море. Механическая орда хищно блестит оружейной сталью и жаждет громких команд. Легкие мои в благодарность за преданность наполняется упоительным воздухом безграничной власти, и я готов гаркнуть…

«Вижу, понравилось», – с иронией шелестит в ухо ветерок голосом дубль-лорда, сбивая весь полководческий настрой. Призрак Фатума напоминает, что пора бы послать к чертям смерть и вернуть к полноценной жизни любимый обоим организм. «Ты же не хочешь умереть?», – вопрошает из небытия призрак лорда. Ясен день, никак не хочу! Наниты, уловив это желание, уносятся исполнять высшую волю – сшивать разорванные ткани и сосуды, сращивать, исцелять, реанимировать. И это – самое малое, что я теперь способен с сделать – с их или без их помощи. Слияние открыло передо мной все, что знал и умел Фатум, все известные ему тайны, только за обладание которыми смерти ему желали многие, включая персоналии в высших кругах примариата. Ай да Фатум, ай да дубль-лорд! Его лживое высокоблагородие лгал мне даже после позорной капитуляции. Ну да ладно, собачий сын, теперь-то я знаю твой главный секрет!

Микроскопический зуд возвращает ощущение реального тела, и это было бы чертовски здорово, не рухни я в чертовски неудобном положении. Несчастная моя спина под неестественным углом упиралась в ложемент, одна из рук немела, придавленная обмякшим торсом. Из такого положения не вскочишь. В глазах пока темно, но фоновый шум в ушах уже распадается на голоса, и я – ну надо же! – узнаю всех участников действа. Кроме, пожалуй, одного.

За время моего отсутствия, диспозиция основных участников диспута практически не меняется. Фрейлина клянет эмиссара, тот выговаривает спецслужбиста, агентура же выражает искреннее удивление. И причиной ему вовсе не головомойка от начальства, а непредвиденное появление на доске новой фигуры, обладающей поразительно чистым и глубоким басом.

Оптимизму «баса» было не занимать. Он просто светился торжеством и искрил иронией, не вязавшейся с внешностью. Новый игрок был хорошо вооружен, облачен в боевой скафандр с офицерскими знаками отличия, и безусловно опасен. На груди светилась наклейка с фамилией Боу, но на самом деле она вряд ли что-то значила. Суровое лицо вояки нелепо кривилось шутовской гримасой, под которой пряталось что-то иное, нечеловеческое. Переборка, отделявшая носовой отсек от основного, разошлась в стороны, позволяя увидеть безвольно обмякшие тела коммандос.

– Да уж, – сказал офицер. Один из коммандос за спиной Боу пошевелился и неловко сполз с кресла, по его подбородку побежала вниз тонкая полоска слюны. Эмиссар поймал бессмысленный расфокусированный взгляд бойца и с досадой понял, что элитное подразделение превращено в желе. И всему этому виной пятно, которого испугалась дива?

– Брось ствол и обьяснись, офицер, – прошипел Алеф. «Бас» сокрушенно покачал головой. Оружие вырвалось из рук эмиссара и его компаньона, взмыло к подволоку^[33]. Боу или, точнее, тот, кто скрывался под его личиной, подмигнул осоловевшему Алефу.

– Блокировка сознания, – Боу пожал плечами, военный в чине лейтенанта за его спиной с интересом лизнул палубу. – В целях безопасности, разумеется. Им ничего не угрожает, а мне не хотелось бы пальбы. Не желаю ставить вашу миссию под угрозу. Я на вашей стороне.

– Я, как у вас говорят, пришел с миром, – повторил Боу, обращаясь уже к эмиссару. – Мне кажется разумным помочь жителям вашей планеты с организацией визита в Форум. Или как его еще называют в примариате – Лига. Но Форум, согласитесь, звучит солиднее.

– «Светляки» – чуждая форма жизни, если вообще являются таковой, – напомнила она. – У них даже имен нет. Это нелюди и преследуют интересы, несопоставимые с человеческими. Эмиссар, вы же разумный человек!

– На вашем месте я бы благоразумно молчал, – прервал Елей «переселенец». – Или мне напомнить, чем ваши люди занимались все эти годы на Терра-2-0-16? Истребление автохтонного населения, вмешательства, эксперименты со штаммами, внедрение нанитов и прочая бесчеловечная жуть. Весь ваш примариат преступен уже только потому, что перекраивает миры и общества по своим лекалам.

– Он способствует достижению нашей цели, но обладает возможностью сделать с нами то же, что и с группой сопровождения. – сказал тот, вернув самообладание. – Неравные переговоры. Кроме того, мы пока не знаем, что он потребует от нас и в чем его интерес.

– Чем больше вы будете рассуждать или слушать повествования очаровательной помощницы примы, тем дальше от цели вас уведет умный корабль, – напомнил о себе «светляк». – Хотя, – он кивнул в сторону леди Елей, – корабль все же не настолько умен, чтобы поставить передо мной непреодолимую преграду.

– Извольте разочароваться, – воскликнула Елей и щелкнула пальчиками. Отверстие в переборке схлопнулось, разрезав несчастного Боу на две неравные половинки, одна из которых рухнула под ноги эмиссару. Воспользовавшись секундным замешательством Алефа и его спутника, дубль перехватил оружие, которое больше ничего не удерживало у потолка.

В центре задраенной переборки проявилась клякса и стала расползаться в разные стороны по поверхности. Материал стремительно темнел, набухая бумажной салфеткой, на которую кто-то капнул машинным маслом. Леди Елей протянула руку к боковой панели, та послушно отошла в сторону, открыв невидимую прежде нишу, из которой фрейлина выдернула предмет, напоминающий автоматическую винтовку.

Пятно отделилось от плоскости, приняло объем, превратившись в черную субстанцию сферической формы, и двинулось на Елей. Дубль выстрелил. Взметнулись и опали черные протуберанцы. Пули, сохранив форму, плавали вокруг шара как в невесомости.

– Отведайте, сударь, нечеловеческого, – оружие леди Елей метнуло в сторону субстанции сгусток энергии. «Светляк» покрылся твердой коркой, превратившись в иссиня-черный шар. Существо, пойманное в ловушку, злобно взвыло. По поверхности сферы пробежали волны, но стенки выдержали давление.

Елей метнула в «светляка» еще один энергетический сгусток. Сфера с шипением стала сжиматься. Чужак испуганно заверещал и затих. Сфера съежилась до размера бильярдного шара, покрылась сетью морщин и осыпалась на палубу прахом и сажей.

Все познается в сравнении. Истинно! Алеф с эмиссаром и громилами вкупе мне глубоко несимпатичны, но и торжество прекрасной Елей отклика не вызывает. «Светляк» – та еще жуть, конечно, однако красотка совершила хладнокровное, бесчестное убийство. Чужак был обезоружен и пребывал в ее власти. О Боу просто молчу. Останки бедняги Елей скормила малому кораблю, который довольно скоро их переварит. Отработавший материал в примариате утилизируют безотходно.

Челнок, вместивший всю нашу странную компанию и поднявший ее же из гравитационного колодца^[35] Терры 2-0-16, теперь и вправду кажется малым. На фоне резервного судна, припасенного в рукаве Елей, он как мелкая рыбешка подле кита. Корабль этот громаден, в его утробу, наверное, вместится небольшой городок, и формой напоминает морского гиганта – с массивной головной частью и утончающимся хвостом, увенчанным плавниками.

Космический левиафан распахивает пасть и челнок мухой липнет к языку палубы. Искусственный интеллект гремит фанфарами и рапортует о прибытии. Так, мол, и так, ваши благородия, почту за честь служить и впредь, если будет угодно. Не соблаговолите наружу? И люк подобострастно нараспашку.

Елей чудо-пушкой в пленных тычет. Прошу, судари, на выход. Она лично сопровождает «дипломатов» на палубу и сдает под опеку конвою верных модификантов, а потом терпеливо ждет, когда к отцам-командирам сгонят стадо исходящих слюной «овощей». Знакомство со «светляком» не прошло для коммандос бесследно. Думаю, фрейлина могла легко и непринужденно скормить челноку и их – с нее станется, – но явно желает продемонстрировать эмиссару, что элите примариата не чужда гуманность. Все мы человеки, произрастаем от одного корня, братья друг другу и сестры. Гендерных предубеждений нет?

Схожу на палубу гиганта последним, подспудно надеясь отсрочить беседу с Елей. Дамочке не терпится узнать, на что намекал кляксообразный ксенок^[36]. К гадалке не ходи! Фрейлина – тут как тут – берет под ручку и увлекает в сторонку. Не намерен ли, молвит, милорд объясниться, о чем судачил супостат?

В иных обстоятельствах и рад бы, возможно, исповедаться, но вот именно сейчас боюсь схлопотать реинкарнацию, не завершив монолога. «Светляк», подозреваю, нас с Фатумом отметил не ради красного словца. Но попробуй вслух такое сказать. Стою истуканом, да глазами пустыми хлопаю. Авось и пронесет.

Елей причину неловко паузы толкует по-своему. Конвой укладывает меня мордой об горизонталь, да с таким рвением, что мои челюсти клацают, а у Алефа с начальником отвисают. Они же меня за противника держали, и потому весьма заинтригованы. Кто друг, кто враг, а кто попал впросак. Ну-с, недолорд Фатум, ждут тебя, похоже, не уютные покои смазливой фрейлины. Нары, в лучшем случае. В худшем, полагаю, отправят вслед за «светляком», будь он, растуды его инопланетную сущность, трижды неладен.

К немалой радости, жажду крови Елей уже утолила и с казнью дубля не торопится. Модификанты, послушные ее воле, уводят меня с красивых глаз долой. Ясно как днем – судно готовится отчалить и его обитателям сейчас не до допросов с пристрастием. А я и не напрашиваюсь. На невнимание, ей-ей, даже не обижусь.

Конвой бесцеремонно пакует неудачное воплощение высокородного Фатума в одиночку. Камера небольшая, но на удивление чистая. Сухой воздух пахнет аспирином. Под потолком тлеет тусклый светильник, рядом темнеет глазок системы наблюдения. Нарочито, словно с издевкой. Стены голые, без намека на окна, на ощупь шершавы как наждак. Из удобств – ниша, в которой можно покемарить, да приземистая тумба отходоприемника. Было бы чем, сходил б для опыта, но ведь ни крошки последние сутки не досталось. Тумаки одни, да загадки. Червяка таким не заморишь.

Чтобы унять проснувшееся чувство голода, растягиваюсь на шконке и закрываю глаза. Хорошо бы обмозговать происходящее, авось и вывезет кривая. Однако дельных мыслей нет и довольно скоро пустое это занятие утомляет, и я проваливаюсь в морок, в котором творится черт те что!

Дубль-лорд, прописавшийся в бедовой моей головушке, в этот самый момент дюже обескуражен. У него или точнее у нас незваный гость, главный примарианский супостат. Заглянул без стука, но, поди ж ты, благородный дон с ним хорошо знаком. И они, вроде как, сначала меня не примечают.

Орел наш благородный Фатум – при тоге и золотых доспехах, но будто съеживается, едва «светляк» возникает перед ним в привычном образе жирной масляной кляксы. Ксенок сразу берет за рога. Вот, говорит, и свиделись. Чего ж не рад? Он, если я правильно все понимаю, предъявляет дубль-лорду по старому счету. Высокородие невесть когда нарушил некую договоренность. Не оправдывается, но повинен, всеми фибрами чувствую, а в чем конкретно, понять пока не могу. В пыльном шкафу общей нашей с лордом памяти, оказывается, прячутся не только скелеты, но и темные пятна.

Мне б, конечно, хотелось получше, хотя бы без мордобоя, но из вежливости я ее принимаю. Гудение «светляка» меняет тональность. Он, вроде как, моей реакцией удовлетворен. Не самая, признает, лучшая реальность, но ведь бывают и хуже. Из них, всевозможных, говорит, и складывается та невидимая масса, которую ваши физики называют то темной материей, то темной энергией.

– С каждым новым событием вселенная тяжелеет и расширяется, – вещает «светляк». – На любой развилке, на каждом перекрестке рождаются невидимые друг другу вероятности, а иногда целые миры. Со временем одни становятся призрачными, другие, напротив, наливаются энергией и все меньше походят на изначальные копии. Их может быть великое множество, но вот ведь какая ирония: они существуют только в единой системе пространственных координат. Понимаешь?

В целом, отвечаю, да. В одну и ту же точку упакованы несколько реальностей. Вероятности – что-то вроде граней пространства-времени. Все это крайне занимательно, но к чему? Чай, мы тут не в аудитории собрались.

К тому, гудит «светляк», что границы между вероятностями проницаемы – для энергии и переносимой ею информации. В целом бессистемном, хаотичном потоке можно выделить упорядоченные структуры. Или то, что разумные существа считают душами.

Тут он будто хитро подмигивает, хотя, казалось бы, и не чем. Глаз ведь у него нет. Клякса себе и клякса. «Светляк», однако, моих измышлизмов не подмечает, и на полном серьезе выдает околорелигиозную ересь, из которой следует, что души не просто так мечутся между реальности, а с вполне конкретными целями и исходя из понимания собственного места во вселенной. Одни, значит, ищут рай, другие – то, что погорячее. К счастью для многообразия миров в пространственно-временной матрешке, переход отнимает много энергии, так что в новый мир сущность, как правило, попадает без груза воспоминаний. В скудном ее багаже, уверяет «светляк», только амнезия, слегка приправленная накопленными в прошлом рефлексами и инстинктами.

– Но если научиться сжимать информацию, паковать плотнее и дублировать, в параллельную реальность можно переселиться без лоботомии, – заключает лектор. – Это дьявольски трудно, но еще трудней не поддаться искушению вернуться. Особенно, если сущность присмотрела себе подходящий сосуд.

Тут меня, наконец, осеняет, что «светляк» метафорично втолковывает мне способ переселения личностей, которым пользуется примариат. Я-то, дурень, чуть не решил, что кляксу пробило на проповедь. Он ведь о реинкарнациях вроде талдычил, о концепции небес и геены огненной, а, смотрите, куда вывернул. Лихо!

«Светляк», тем временем, вновь занимает место за трибуной и сообщает, что постигшие суть переселения несут особую ответственность за само бытие. Безграничные возможности позволяют с его слов сворачивать горы: творить миры, править историю, корректировать реальности. Справедливо, когда этим свойством наделены лучшие. Те, что способны осознать и вынести тяжелое бремя ради сохранения самого вселенского древа и, читай, сущего. Но если нет? Что если избранный отказывается стать хранителем и стражем бытия?

Вопросы эти, следует понимать, риторические. «Светляк» не ждет ответов, поскольку тут же переключается на моего двойника, чье благородство поставлено им под сомнение. Глас обвинителя наполняется укором и горькой иронией. Увы, но кое-кто, говорит, вполне готов разменять предназначение на исключение. Сохранив однажды сущность и научившись переселять ее в заданную вероятность, такой мнит себя полубогом и, к пущей «светляка» печали, стремится жить вечно не ради высокой цели, а в угоду низменным удовольствиям. Когда же наступит пресыщение, а страсти растворятся в мудрости?

Дубль-лорд по-прежнему молчит, а клякса все напирает, пока наконец не убеждается, что взывать к совести оппонента бессмысленно. Тогда «светляк» меняет тон и гневно жужжит. На что, так тебя растак, ты рассчитывал? Надеялся затеряться среди вероятностей? Забыл, что в распоряжении стражей вечность?

Фатум смеряет его холодным взглядом. Он полон презрением. В его версии оппонент склонен к преувеличению. Фатум цедит, что не порывался в компанию «светляков» и плевать хотел на бытие, в котором нет места мирской радости. Кому нужна вечная жизнь, если она сопряжена с вечными же обязательствами. Ты, говорит, мил друг, прав, сравнив меня с полубогом, ибо в отличие от тебя сотоварищи на большее не претендую и в спасители миров не рвусь.

Клякса искрится иронией. Так вот почему, говорит, благородный дон Фатум создавал примариат. Конечно, не в одиночку, будем справедливы. У истоков стояла целая группа – исследователи, финансисты, военные. Всем хотелось вечной жизни, но не всем она досталась. Только избранным. На этих словах «светляк» будто подмигивает. Дескать, но все хорошее имеет свойство заканчиваться. Ты, молвит «светляк», завершаешь свой путь, поскольку в искалеченном теле оборотня оказался не случайно. Это я, говорит, сделал так, чтобы не позволить тебе поглотить сознание несчастного парня. Так что больше переходов не будет. Да и примариата век отныне недолог.

Лорд на глазах наливается черным, словно мрак наполняет его изнутри, испуганно смотрит на темнеющие руки, ощупывает лицо и беззвучно кричит, прежде чем осыпаться горсткой тлеющих углей. Зрелище это приводит в трепет, и я ощущаю животный ужас, а чернильное пятно некстати вспоминает о моем присутствии. Вот, говорит, юноша, что случается, если позволять себе гореть страстями. Не повторяй чужих ошибок.

Сгинь, кричу я, чур меня! А оно теперь кружит вокруг меня, волнуется и покрывается рябью. Вид человеческий еще дитя, шепчет оно, ему нужны заботливые попечители, и это вкрадчивое увещевание заставляет страх перед нежитью вспыхнуть и сгореть в пламени ярости. Пастыри? Опять? Довольно! Мы сами!

– Если бы ты знал, сколько раз я слышал эти слова, – в гудении «светляка» проявляется обида. Слышится вздох. Чернильная клякса твердеет, покрывается коркой и из трещин во все стороны бьет ослепительный свет. Я закрываю глаза руками и размышляю о том, насколько ироничен выбор стороны, если светлое и темное – только цвет, и насколько унизительна, беспомощна порой эта слепота.

Знакомые голоса звучали все глуше, и то, что только что и бесконечно давно именовало себя человеком, уносилось от них все дальше по темному туннелю. Часть сознания еще цеплялась за угасающие ассоциации, но и они уже меркли в сравнении с восхищением. Он (Оно? Она?) воочию наблюдал туннельный эффект^[37]! Но был ли он первым, кто лицезрел переход? Разве не слышал он о чем-то подобном ранее, задолго до того, как попал в черный туннель?

– Если хочешь, называй меня ангелом, – ответил Посланник. – Не удивляйся! Твое физическое тело осталось в прошлом, в мире за барьером, который ты преодолела. Но не бойся. Здесь нет боли и страданий. Откройся, яви себя свету и продолжи путь.

– Нет! – Та отвергла протянутую длань, не позволяя проводнику прикоснуться к оголенному сознанию, и этот отчаянный поступок неожиданно вернул ей память. Она – не безымянная душа. Она есть человек, мужчина, 32 года, ученый, смелый экспериментатор, разведен, детей нет.

– Всему свое время, – сказал охранитель, и в голосе его слышалась усмешка. – Имена здесь имеют другое значение, и свое прежнее ты теперь можешь забыть. Нарекаю тебя Фатумом. Он привел тебя сюда, хоть силу его, как видно, ты еще не осознал.

Как и предполагал новонареченный Фатум, проводник не был ангелом, хотя и прятался за знакомыми ассоциациями. Не являлся он и охранителем. Посланник выступал кем-то вроде экзаменатора и вербовщика в одном лице. Он встречал сущности, которым чудом удавалось миновать барьер, отделяющий миры мультивселенной друг от друга, и определял степень их сохранности. Зачем? Ответ на этот вопрос Фатум получил, когда туннель за ним исчез, и отступать стало некуда.

– Добро пожаловать в другую реальность, – возвестил Посланник и Фатум обнаружил себя на вершине покрытого сочной травой холма, с которого обозревались идиллические окрестности – шумящий листвой лес, убегающая вдаль голубая лента реки, небольшой поселок на берегу и несколько рыбацких лодок, мерно качавшихся на волнах.

Откуда бы проводнику знать о тщеславии Фатума, если он не смог заглянуть тому в душу? Посланник объяснил это богатым опытом общения с заблудшими душами и собственным прошлым. Он якобы и сам некогда влачил земное существование, пока однажды не перешагнул грань между реальностями.

– Это было так давно, что я потерял счет мирам, оставленным за спиной, – Посланник закрыл глаза, предавшись воспоминаниям. – В ту пору еще не сложился институт проводников. Сознания или, если быть точнее, личностные матрицы, сохранившие память о собственном прошлом, были предоставлены сами себе. Многие не понимали, какие возможности открывает способность к переходу. Но еще меньшему числу хотелось думать об особой ответственности перед сущим.

Они спустились к реке, где их ожидала пустая лодка. В ней не было весел, и Фатум не приметил и намека на двигатель, но стоило им занять банки^[38], суденышко тронулось в направлении поселка. В руках Посланника невесть откуда появилась удочка, и он тут же забросил ее в воды реки. Фатум наблюдал за ним с настороженным молчанием, а словоохотливый проводник, словно не замечая, продолжал изливаться, предугадывая незаданные вслух вопросы.

– Мы странствовали по мирам, не подозревая о том, что есть другие души, перешагнувшие барьер. Некоторые строили империи, а то и цивилизации. Видишь ли, это не так и трудно, когда располагаешь опытом, накопленным за предыдущие жизни, и не боишься использовать знания. Один из нас даже создал особую реальность. В ней, между прочим, мы сейчас и находимся. Ты же не думаешь, что запросто возник бы в другом мире, не утеряв прежний образ и подобие? Дорогой Фатум, ты все еще массив структурированных данных, но никак не материальное тело.

Фатум недоверчиво провел рукой по планширю. Он ощущал неповторимую структуру дерева и неровный рисунок волокон. Почувствовав укол, Фатум отдернул руку и уставился на палец, из которого торчала заноза. Посланник, тем временем, ловко подсек рыбу, и бросил ее на дно лодки.

Лодка стукнулась бортом о помост на противоположном от холма берегу. Посланник подхватил улов, не без грации шагнул на влажные доски пирса и зашагал к берегу, насвистывая незатейливую мелодию.

За его спиной поднялось и стремительно потянулось в синеву небес удивительное дерево. На глазах Фатума оно раскинуло густую крону, покрыв тенью людей, стоявших подле, поселок и холм на той стороне реки. Ветви исполина сплетались в невообразимо сложный узор, сливались и выбрасывали новые отростки.

– Вселенское древо, – с благоговением изрек Посланник. – Каждая ветвь – вероятность. На каждой развилке событий, имеющих значение, пробивается новый отросток. Мы, к сожалению, пока способны взаимодействовать только с отдельными вероятностями. Наши реальности относятся к небольшому сектору кроны. Все остальное – к иным факторам, формирующим вероятности. Мудрено? Не мудрено! В любом случае, удержать такого гиганта может только мощная корневая система. Сдается, под поверхностью земли, на которой мы с тобой стоим, сокрыто не меньше, чем над ней. Хотел бы я знать, кто или что ответственно за развитие невидимой нам части.

– Я несколько утомлен метафоричностью, – глухо сказал Фатум, подавленный масштабами проекции. – Не понимаю, в чем ее смысл? Указать на ничтожность приходящих? Подавить сопротивление? Внушить, что исход отсюда невозможен?

– Отнюдь, – ответил проводник. – Ты волен покинуть этот мир, если проявишь желание. Удерживать не будут. Но вот в чем проблема: перед путешествием тебе придется пережить лоботомию. Ты навсегда забудешь нашу встречу и безвозвратно утратишь способность к переходам в иные реальности. Прости, но мы не можем рисковать. Мы охраняем не души от вселенной, а вселенную от мятежных душ. Смекаешь?

– Все зависит от ракурса, – сказал Посланник. – Даже вселенское древо нуждается в заботе. Хороший садовник срежет умирающую ветвь, а любящий – не позволит ей усохнуть. Он окучивает и бережет древо, поливает и удобряет, защищает от вредителей. Так просто на словах, но столь сложно на деле. Стоит пропустить одного, как число паразитов множится. Они поедают листья, подтачивают корни, высасывают жизненные соки. Дерево перестает расти и плодоносить, а затем – гибнет. Что может быть страшней мертвой вселенной? Статичной, не имеющей будущего, не предоставляющей выбора. Вселенная марионеток!

Посланник вздохнул и Фатум обнаружил себя сидящим на берегу знакомой уже реки. Древо исчезло. Рядом с Фатумом весело и уютно потрескивал костерок, над которым болтался почерневший котелок. Аппетитно пахло дымком и ухой. Проводник опустил в котелок ложку, помешал, а затем выловил кусок рыбы и отправил его в рот.

Фатум, окончательно сбитый с толку, уступил любопытству и соблазну, еще не понимая, что совершает, тем самым, первый шаг на пути, по которому его намерился провести болтливый проводник, а путешествие будет неблизким.

Поселок и лес за ним оказались искусной декорацией, призванной скрыть от глаз прибывающих высокотехнологичный комплекс, в масштабах не уступающий городу средней величины. Обитатели породившей его реальности значительно опередили цивилизацию, к которой относился Фатум, и многое увиденное им, сначала казалось непостижимым. Здесь фигурально научились не только обращать свинец в золото или воду в вино, но и раскрыли секреты материализации мыслей и вечной юности. Непосвященный принял бы подобное за магию или, бери выше, чудо. Фатум буквально ощущал себя выходцем из античной эпохи, которому довелось побывать в закрытом научном городке времен ядерной гонки. Сможет ли он понять природу энергий, используемых в технологиях культуры, оседлавшей саму реальность?

Проводник, взявший на себя бремя наставничества над прибывшим, с одобрением наблюдал за восторгом подопечного. Он полагал, что обрел продолжателя общего дела и соратника. Посланник заблуждался. Новичок вовсе не горел желанием присоединяться к обществу хранителей вселенского древа, но жаждал знаний, с помощью которых лелеял надежду вернуться домой. Фатум тосковал по своему настоящему, где благодаря природному интеллекту, дополненному упорством и терпением, вопреки предубеждениям и препятствиям враждебного мира корпораций, сумел вырваться из рабочей среды родителей и построить блестящую научную карьеру.

Перед злополучным экспериментом Фатум только начал пользовался плодами успеха, на алтарь которого в свое время положил бесшабашную молодость и искреннюю любовь. Он не успел вкусить все прелести, к которым уже мог дотянуться, и чувствовал себя незаслуженно обделенным. Но, увы, довольно скоро выяснилось, что возвращение невозможно. Исход информационного составляющего, по заверениям посланника и его коллег, разрушал целостность структуры физического носителя. Его тело мертво.

В этот момент Фатум понял, как много готов отдать за ласку живой женщины, вкус хорошо прожаренного бифштекса или прикосновение настоящего ветра. За все то, чего не было в искусственной реальности, которую, как утверждал посланник, ее архитектор сумел втиснуть между вероятностями, допускавшими существование человека.

Фатум сделал вид, что принял слова наставника на веру, избавив себя от очередной лекции. Посланник, думалось ему, намерено вводил новичка в заблуждение. Возможно, из лучших побуждений, но ложь от этого не становилась правдой. Обитатели искусственной реальности посещали с миссиями разные миры, проникая в нужные им точки пространства-времени любой из доступных вероятностей. Это означало, что сущность Фатума могла вернуться в собственное физическое тело в тот момент, когда покинула его, не обрекая плоть на растительное состояние или смерть. Единственным препятствием тому служили только правила, установленные теми, чьи интересы представлял Посланник, и угроза лоботомии.

Бессильное отчаяние сменилось жгучей злостью, злость – мрачной обреченностью, та – стоическим принятием, а затем – равнодушным спокойствием, благодаря которому на пепелище страстей проросло решение. Фатум понял, что может заменить ему настоящее, и удивился, почему мысль об этом – простая и очевидная – не осенила раньше. Вселенная представляла широчайший спектр реальностей, из которых нужно было выбрать если не почти идентичную, то очень близкую. Понятно, что в других вероятностях Фатуму не удалось миновать барьер, иначе Посланнику пришлось бы сейчас заниматься не им одним, а по меньшей мере несколькими его двойниками. То-то было бы веселье!

Много бесконечно длинных дней, а может быть месяцев, недель или лет спустя Посланник объявил, что вскоре возьмет другого подопечного, а ученику самому впору стать наставником. К тому моменту Фатум научился преодолевать барьер между реальностями без костылей в виде сложной аппаратуры, пользуясь ресурсами собственного энергетического тела. Вместе с опекуном он побывал в десятках вероятностей, исправляя ошибки неприкаянных сущностей и умиротворяя мятежные души. Он наблюдал, как оживают и наливаются силой усыхавшие ветви вселенского древа, как распрямляются и тянутся вверх новые отростки, распускаются набухшие почки, освежая крону сочной листвой. Фатума признали неординарным, талантливым специалистом, и прочили место в одной из элитных подразделений – группе научных изысканий. Чтобы влиться в корпус хранителей в качестве полноправного игрока, осталось сдать последний экзамен.

Искушением Фатума стала свобода. Наставник исчез, предоставив ученика самому себе и собственным мыслям. Бесследно растаял многолюдный, шумный комплекс. На его месте шумел листвой дикий лес. Реальность сузилась до теперь совершенно пустого поселка на берегу безымянной реки времени, и не с кем было переброситься словом, не у кого испросить совета.

Остаток дня и всю ночь испытуемый провел в полном одиночестве, расположившись на мостках, к которым невообразимо давно причалила лодка, ведомая волей лукавого Посланника. Фатум наблюдал за мерным течением темных вод, созвучным его мыслям. На том берегу чернела громада холма, со склона которого он некогда необдуманно спустился. Река манила человека войти, призывно нашептывая что-то, а он не мог решиться, понимая, что пути назад не будет. Да и хватит ли сил?

Фатум оставил сомнения и декоративный поселок перед рассветом, пересек реку вплавь и, отдышавшись, поднялся на холм. Перед тем, как нырнуть в открывшийся портал, беглец оглянулся назад. Он мог поклясться, что разглядел на противоположном берегу одинокую фигурку проводника, а затем услышал почти забытые, но до боли знакомые голоса.

Сквозь полуприкрытые веки Фатум изучал лица присутствующих, подмечая малоприметные отличия от коллег, оставленных в параллельной реальности. Может ли он кому-то довериться или лучше сохранить бесценный опыт в секрете? Перед двойниками он не имел моральных обязательств… Он получил бессмертие, но к чему оно без могущества?

Одна из переборок кают-кампании резервного корабля имитировала панорамное окно. Когда эмиссара и Алефа только ввели в этот просторный и несколько вычурный отсек, за «стеклом» разливался розовым рассвет, открывая урбанистический ландшафт – вид неизвестного им величественного города. Потом полотно стало угольно черным и на нем вспыхнули разноцветные искорки далеких светил, не желавших складываться в рисунок узнаваемых созвездий. Алефу вдруг подумалось, что эта картина созвучна трауру по свободе и будущему – его, эмиссара и их мира.

– Как вы могли убедиться, судари, крайне легкомысленно подвергать сомнению величие примариата и его технологическое превосходство над вашей культурой, – Елей с едва скрываемой скукой разглядывала пленников. Прежде чем доставить в кают-кампанию, их, по приказу фрейлины, провели через главную галерею, позволив оценить размеры корабля, численность экипажа и его оснащенность.

– Хотя, конечно, эта культура, как и история, совсем не ваши, – Елей позволила губам обозначить легкую улыбку. – За некоторыми, разумеется, несущественными отличиями. Но примариат может закрыть на это глаза. В противном случае… Судно, любезно принявшее нас на борт, не самое большое во флоте примариата, но и его огневой мощи достаточно, чтобы очистить планету от скверны видового предательства. Если, конечно, вы не убедите меня и саму Приму в желании присоединиться к нашей большой семье.

Фрейлина выразительно посмотрела на эмиссара, стоически не издавшего и звука. Она читала его как открытую книгу и понимала, что за молчанием посланник Терры-2-0-16 скрывает напряженную работу мысли и беспомощную ярость. В иной ситуации леди Елей предпочла бы не загонять его в угол, а подтолкнула к нужному решению более искусно. За годы реинкарнация она научилась манипулировать более достойными противниками. Но, увы, с вмешательством «светляка» дело принимало паршивый оборот. Примариат терял систему и в случае признания за ней суверенитета, и если б выжег местную цивилизацию каленым железом. Сохранить право на Терру-2-0-16 можно было только заручившись согласием ее уполномоченных представителей, и поэтому Елей отчаянно блефовала, принуждая упрямцев к компромиссу.

– Итак, как специальный посланник примариата, я готова сопроводить вас в Лигу, и официально предлагаю вашей культуре покровительство Прима-Терры. Вы подтвердите свое согласие перед представителями высокого собрания обитаемых миров. Наш протекторат гарантирует безопасность и автономность. Последнее, сударь, конечно же в разумных пределах. Вы сохраняете за собой свободу во внутренней политике, однако вопрос внешних сношений будет отнесен исключительно к нашей компетенции.

– Учитывая чрезвычайные обстоятельства, включая вспышку странного недуга на Терра-2-0-16, в случае отказа примариат проведет орбитальную бомбардировку. Знакомый вам мир исчезнет в течение нескольких минут. Быстрая и легкая смерть. Мы гуманны. Тем более, когда речь идет о наших братьях по виду.

– Я готова обеспечить вас связью с вашим коллегиальным советом, – сказала Елей и, перехватив многозначительные взгляды, которыми обменялись эмиссар с Алефом, вздохнула. – Не удивляйтесь, нам давно известно об этой наднациональной структуре. Примариат приложил в свое время немало усилий, чтобы она сложилась. Приступим?

– Извольте, – эмиссар снизошел до согласия. Фрейлина мысленно поморщилась. Неотесанный мужлан! Что ж, пусть потешит самолюбие и сохранит хорошую мину при плохой игре. Леди Елей чуть опустила ресницы и, воспользовавшись помощью микросекретаря в сережке, мысленно призвала к готовности искусственный интеллект корабля.

– К вашим услугам, прекрасная госпожа, – немедленно отозвался тот на приватном канале. Инженеры наделили машину приятным баритоном и леди Елей рассудила, что этот тембр достоин того, чтобы звучать вслух. Искусственный интеллект благодарно щелкнул скрытыми в потолочных панелях динамиками, активируя голосовой интерфейс^[39].

В глубине развращенной души она понимала, насколько бесполезно сопротивление, если чужаки взяли под контроль системы корабля. В галереях и тесных переходах судна наверняка уже кипел яростный, но скоротечный бой. Люди, застигнутые нападением врасплох, пытаются обороняться, но черные пятна «светляков» поглощает их одного за другим. Противник, которому ни палубы, ни переборки не служили помехой, атакует со всех сторон, лишая экипаж малейшего шанса выжить. Ее никто б не осудил, выкинь она немедля белый флаг, вот только смириться с потерей и этого корабля Елей не могла.

Взвыла, но тут же смолкла сирена. Люк в кают-кампанию, стилизованный под резную дверь из красного дерева, внезапно распахнулся и в перекрестьях прицелов модификантов появился тот, кого Елей сейчас ожидала увидеть меньше всего.

Модификанты склонили головы в подчинении. Они идентифицировали новоприбывшего как дубль-лорда Фатума – одного из высших иерархов примариата. Холодная надменность на личике Елей сменилась искренним удивлением. Дубль не сменил ни одежд, ни прически, ссадины на его лице все еще отливали металлом нанитов, но теперь в нем чувствовалась сила, присущая абсолютной, безграничной власти. Уже только то, что он освободился и беспрепятственно прошел через десятки палуб, делало его тем, кем фрейлина когда-то знала. Высокородный Фатум возродился, и корабль беспрекословно принял его возвращение. Не пресловутый «светляк», а он говорил с ней от имени искина. Елей от досады чуть прикусила губку. Ей следовало бы догадаться!

– Здравствует, – коротко ответил тот и неожиданно ударил Елей ребром ладони по сонной артерии. Подхватив обмякшее тело, Фатум передал фрейлину ближайшему модификанту. – Изолируйте в покоях до особых распоряжений. Гостей, – он указал на эмиссара и Алефа, – освободить от надзора.

– Да, лорд, – модификанты поспешно удалились. Дверь кают-кампании закрылась и Фатум повернулся к гостям. Он мгновение изучал бледное и растерянное лицо Алефа, потом кивнул эмиссару, с трудом скрывавшему за маской невозмутимости тревогу и колоссальное нервное напряжение.

1
Гяур – неверный (мус.), в средневековье презрительное название иноверцев.

2
Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф – персонажи из сказки «Три поросенка».

3
Вимана – санскр. – гипотетический летательный аппарат, описанный в древнеиндийской литературе.

4
Наниты – гипотетическое – роботы, размером сопоставимые с молекулой, обладающие функциями движения, обработки и передачи информации, исполнения программ.

5
Софт – сленговое, собирательное название программного обеспечения.

6
Визор – забрало, подвижная часть шлема, которая служит защитой лица и глаз.

7
Нейротоксин – яд, специфически действующий на нервные клетки.

9
Планетезималь – небесное тело, образованное частицами пыли протопланетного диска. Уплотняясь и накапливая массу, затем образует протопланету – зародыш планеты.

10
Галактический или спиральный рукав – структурный элемент спиральной галактики. В рукавах содержится значительная часть пыли, газа, звезд и их скоплений.

12
Торпеда – сленг – опасный боец в банде, который выполняет задание любой ценой, даже если есть риск для жизни.

13
Интерфейс – система для взаимодействия пользователя с различными, чаще всего сложными, машинами, устройствами и аппаратурой.

14
Нейросвязь – гипотет. – способ управлять машиной мыслью.

15
Троян – категория вредоносных программ, осуществляющих различные несанкционированные пользователем действия: сбор и передачу информации, разрушение или злонамеренную модификацию, нарушение работоспособности систем или использование их ресурсов в неблаговидных целях.

17
Неоантропы – буквально: новые люди, от греч. néos – новый и ánthropos – человек; обобщенное название людей современного вида, ископаемых и ныне живущих.

18
Зона Златовласки – обитаемая зона вокруг звезды, стабильная зона обитаемости – условная область в космосе, определенная из расчета, что условия на поверхности находящихся в ней планет будут близки к условиям на Земле и обеспечивать существование жидкой воды. Соответственно, такие планеты или их спутники будут благоприятны для возникновения биологической жизни, схожей с земной.

19
Эдвин «Базз» Олдрин – американский астронавт, участвовавший в первой высадке людей на Луну и переговоры которого с Землей позже обросли множеством интерпретаций и легли в основу одной из теорий заговора. Согласно одной из них, Олдрин и Нил Армстронг наблюдали в небольшом отдалении от места посадки неопознанные искусственные объекты, которые якобы следили за прилунением землян и их выходом на поверхность спутника Земли.

20
Тонфа – японское холодное оружие, прообраз современной полицейской дубинки с поперечной рукоятью.

21
Гарда – часть эфеса клинкового холодного оружия, защищающая руку от оружия противника.

23
Стигма – греч. – пятно, клеймо ставившееся на теле рабов или преступников в древней Греции.

24
Темные века – исторический термин, обозначающий период упадка культуры и о котором известно мало; космологический термин, обозначающий период после Большого взрыва, когда звезды и другие яркие источники по Вселенной еще отсутствовали.

25
«Гатэ гатэ пара гатэ пара сам гатэ бодхи сваха» – санскрит. Слова из универсальной защитной мантры в буддизме – «Сутры сердца», которая означает «полное избавление от иллюзий и приветствует просветление».

28
«Мистер Нет» – Mister No (ам. анг.) – прозвище, полученное советским дипломатом Андреем Андреевичем Громыко в дипломатических кругах, а затем и западной прессе за то, что в интересах СССР более 20 раз использовал право вето в Совете безопасности ООН.

29
Обжегшись на молоке, станешь дуть и на воду – старинная поговорка. Смысл: тот, кто однажды потерпел неудачу, становится излишне осторожным, предусмотрительным.

30
Пульсар – вращающаяся нейтронная звезда, источник разного вида излучений, приходящих на Землю в виде периодических всплесков.

31
Квазар – активное ядро галактики, в котором, как считается, находится сверхмассивная черная дыра, вытягивающая на себя материю из окружающего пространства, что сопровождается мощным излучением, превышающем излучение всех звезд галактики.

32
"Лошадью ходи, век воли не видать" – цитата из советской комедии «Джентльмены удачи».

33
Подволок (морской термин) – обшивка потолка судовых служебных и жилых помещений.

34
Казус белли (лат. casus belli) – юридический термин, формальный повод для объявления войны.

35
Гравитационный колодец – интерпретация силы притяжения небесных тел – планет и их спутников, астероидов, звезд и их скоплений. Чем массивнее тело, тем глубже и больше порождаемый им гравитационный колодец, и тем больше требуется энергии, чтобы преодолеть притяжение.

36
Ксенок – от греч. – пришелец, инопланетная форма жизни.

37
Туннельный эффект – преодоление микрочастицей или световой волной потенциального барьера либо отражающей поверхности в случае, когда полная энергия частицы или волны меньше высоты барьера, но остается при туннелировании неизменной.

38
Банки – поперечные доски в лодке (шлюпке), сиденья.

39
Голосовой интерфейс – платформа, позволяющая человеку взаимодействовать с электронным устройством, режим голосовых команд.

Каримов Данияр : другие произведения.

Код Шредингера

Код Шредингера

Annotation

Код Шредингера

-01.

0.

01.

02.

03.

04.

05.

06.

07.

08.

09.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

29.

30.

31.

32.

Оставить комментарий © Copyright Каримов Данияр (xstan@yandex.ru) Размещен: 24/11/2020, изменен: 24/11/2020. 343k. Статистика. Повесть: Фантастика Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Что если конспирологи правы, а Ферми - нет? Что если Млечный путь кишит жизнью и интригами, в которых Земле отводится особое место? А если и Земля - не Земля, а лишь ее копия, и калькой является даже история и... вы? Тень за спиной может принадлежать не вам, и вовсе не быть тенью. Что если мрак, окруживший вас, не темнота, а проявление иной сущности, иной природы, иной вероятности? Потусторонние силы, темная материя, параллельные миры, мультивселенная и теория струн. Готовы ли вы принять новую реальность? Пешке, как водится, суждено стать фигурой, которая изменит ход большой игры на галактической доске. Но что если и пешка вовсе не пешка? Вдохните побольше воздуха, чтобы не захлебнуться в мрачных глубинах космоса! Три, два, один...