Аннотация: Иногда запреты бывают на самые неожиданные вещи
Кривошеина Елена
Родину не выбирают
Денек выдался замечательный. Дорога неспешно бежала вперед, плавно изгибалась среди полей, старательно взбиралась на косогоры и радостно летела под горку. А теплое ласковое солнце превращало весь мир в одну большую сверкающую драгоценность. Нежно перешептывались листья деревьев, мягко стелилась молодая зеленая травка, и даже дорожный асфальт, казалось бы, наслаждался ясной погодой, удовлетворенно поблескивая искорками слюдяных вкраплений.
Новая машина охотно слушалась малейшего движения руля и норовом походила на молодую резвую лошадку. Испытывая огромное удовольствие, я специально чуть-чуть "водил" ее по дороге, бросал то влево, то вправо, притормаживал и снова ускорялся. Время за пробами и играми летело незаметно, и вот уже впереди как-то неожиданно быстро замаячила граница. Заструилась полоса мокрого асфальта, первая пробная капля упала на лобовое стекло, за ней другая, третья. Солнце протянуло ко мне прощальный лучик, мазнуло желтой краской зеркало заднего вида и неохотно, медленно начало погружаться в кисель мутно-белесой тучи.
Дождь усилился. Капли застучали увереннее, настойчивее, решительнее. Маленькие отдельные озерки, создаваемые ими, слились одну общую волнистую поверхность, побежали, переливаясь, закрыли обзор. Я с сожалением вздохнул, щелкнул рычажком, и дворники послушно шевельнулись, двинулись в свой бесконечный путь: вправо-влево, вправо-влево...
Вот я и дома. Родина.
Я сбросил скорость, выровнял бег автомобиля и с грустью подумал, что до следующего моего рейса - сотого, юбилейного - не меньше месяца, а то и двух. И, значит, новая встреча с солнцем будет ой еще как не скоро. "А не взять ли мне с собой Солу? - мелькнула шальная мысль. - Ведь это какой-никакой, а рубеж. Да и девочка порадуется, она ведь так любит кататься. Возьму, пожалуй". И настроение немного улучшилось.
***
- Как ты мог? Ну как ты мог?! - кричала на меня Лора. По лицу ее шли красные пятна, кудряшки на голове прыгали в унисон выкрикам, руки были сжаты в кулаки. - У девочки еще не сформировавшаяся психика, неустойчивое восприятие! Она еще не знает, что такое хорошо, а что такое плохо! Ей еще расти и расти, а ты...
За окном осуждающе шелестел дождь. То прижимаясь к стеклу мокрыми листьями, то с усилием отклеивая их, мерно качалась ветка яблони, которую мы посадили с Лорой шесть лет назад - в день рождения Солы.
- О чем ты думал, а?! - продолжила жена. - Зачем ты вообще потащил ее с собой? А если уж потащил, то почему не включил имитатор?
Вопрос был риторическим, и ответа на него не было. По крайней мере, у меня.
- Лора, я же не знал, что так все получится...
- А должен был знать! Как ты, взрослый умный человек, мог вести себя как ребенок?! Как глупый ребенок! Ты же не первый раз на выезде, ты же знаешь правила! Ты же знаешь, какую реакцию это вызывает! Ну как ты мог так поступить? С ней?! С маленькой девочкой? Что с ней сейчас будет?!
Я молчал. Яблоня мягко шлепала мокрыми листьями, оставляя после себя разлапистые следы на стекле. Неспешно и безысходно шуршал дождь. В доме стояла гнетущая тишина ожидания. Сола, напуганная, не выходила из своей комнаты. Она всегда чувствовала, когда мы ругались. Хотя мы старались вести себя при ней как ни в чем ни бывало, но она каким-то шестым, десятым чувством понимала, что происходит, и тогда пряталась в своей комнате. Обнимала своего любимого плюшевого медвежонка, укачивала и уговаривала, уговаривала... Вот и сейчас, наверное, опять забралась с ним на диван и убеждает его не плакать.
- Ты все время в своих фантазиях! - собралась с новыми силами Лора. - Кого ты из нее растишь? Как она сейчас будет в школе? Как она сейчас будет с учителями, с детьми? Как? Как тебе вообще в голову пришло сделать это?
Лора сделала несколько резких шагов по комнате, остановилась, развернулась, закрыла глаза ладонями, вздохнула несколько раз, видимо считая про себя, чтобы успокоится, отняла руки и села напротив меня. Щеки ее горели.
- Ты мне можешь объяснить, как ты вообще это придумал? Как это тебе вообще в голову пришло? - нарочито спокойным тоном начала она. Покусала губы, подбирая слова, пытаясь удержаться на грани. Не удержалась и снова сорвалась в крик. - Как тебе вообще в голову пришло показать маленькому ребенку СОЛНЦЕ?!!!
***
Как мне это в голову пришло? Даже и не знаю, как... Просто я хотел ее порадовать.
Я вспомнил дорогу, обычную серую пелену дождя и приближающуюся границу. Сола егозила по сиденью, то принималась бурно выкладывать свои детские новости: "Папа, а Сенька сломал в классе стул, а Светка уронила цветочный горшок". То прилеплялась своим носиком-кнопкой к окну и разглядывала дорогу, описывая все, что видела: "Ой, смотри, а елка похожа на большого мохнатого бегемота!". То начинала задавать свои бесконечные почему, когда, зачем и как: "Папа, а если корову кормить не травой, а фруктами, то она будет давать вместо молока сок?"
Краешек туч впереди уже начал светлеть, и мое сердце замирало в предвкушении.
По профессии я перегонщик, гоняю автомобили через границу. Отсюда - старые и подержанные, разъеденные дождем и влагой, оттуда - новые, чистенькие, только что сошедшие с конвейера. Езжу туда и обратно. Через границу и назад. Из дождя - в солнце, из солнца - в дождь. Иногда даже по два раза в месяц. Да, я не первый год за рулем, я наизусть могу процитировать Инструкцию, где говориться, как должен действовать водитель "в случае нахождения в машине постороннего лица младше восемнадцати лет". И я должен был в тот день включить имитатор, который скрыл бы от маленькой девочки все, что ей не полагается видеть. Вместо солнечного дня показал бы струйки дождя за окнами, затемнил стекла, отсекая слишком яркий свет... Одним словом, позволил бы ребенку оставаться в счастливом неведении.
Но я его не включил. Я хотел, чтобы она увидела... Я был уверен, что она поймет...
А ни в чем я на самом деле не был уверен! И ни о чем таком не думал!
Облачный край становился все светлее и прозрачнее, впереди уже появился первый робкий солнечный проблеск, я протянул руку и... опустил ее обратно, так и не включив тумблер. Я так хотел показать солнце моей Соле. Я думал, что ей понравится... И ей действительно понравилось!
- Папа, папа, посмотри! Что это?! - закричала она, увидев солнечную полоску за облаками. - Папа! Оно светится!!!
Край туч смещался прямо у нас на глазах, открывая впереди голубое небо, яркие желтые лучи и бирюзовую сверкающую зелень. Капли дождя падали все реже и реже и, наконец, прекратились совсем. Я выключил дворник и последние оставшиеся на стекле бисеринки засверкали в солнечном свете, брызнули всеми цветами радуги, мгновенно превратившись в маленькие бриллианты. Мы пересекли границу.
- Папа! Какая красота! Я никогда такого не видела! Что это, папа?!
- Это солнышко, Сола.
- Папа! Все вокруг желтое! Посмотри, деревья стали желтыми! - Сола стояла коленями на сиденье, вцепившись руками в обод окна. - И трава желтая! Папа, как все блестит! Как будто праздник!
- Дочка, не смотри прямо на свет, а то глазки заболят.
- Ой, папа! Разве от этого могут болеть глазки? Это так красиво! Папа, но как же так? У нас такого нет...
Она оглянулась назад, и я тоже глянул в зеркало. Низкие темные тучи клубились над дорогой, почти касаясь ее. Дождь стоял плотной серебристой стеной, и мокрый асфальт искрился, ловя солнечные отблески. Не спорю, это тоже было красиво. Но вот солнце...
Лора, которую я несколько раз брал с собой за границу еще в период своего жениховства, желая поразить ее воображение, призналась мне потом, гораздо позже, что каждый раз она ехала только для того, чтобы не обижать меня. И солнце ей не нравилось, казалось слишком ярким, жарким, надоедливым... И она ни разу не согласилась поехать со мной уже будучи респектабельной замужней дамой: "Ты знаешь, милый, столько нужно сделать дома..." И я уезжал один.
А сегодня вот взял с собой Солу...
- Папа, папа! А как же Мишутка?! Он же ничего этого не видит!!!
Мишутку Сола обожала и таскала всегда с собой. И вот ведь, какая незадача, именно сегодня забыла. Трагедия.
- Папа, а можно в следующий раз Мишутка поедет с нами? Он тоже посмотрит. Можно?
- Можно, Сола, можно. Можно, Солнышко мое.
Впереди был теплый летний день, желтые одуванчики, трава, сухая, а не мокрая, на которой можно было сидеть, валяться... И целый день без дождя.
Прошла неделя, и меня вызвали в школу.
Вообще-то, на все родительские собрания всегда ходила Лора, а внеурочных вызовов у нас еще не было - училась Сола хорошо. Но классная руководительница настойчиво просила зайти именно меня, а не жену. Лора удивилась, но послушно спровадила меня на встречу.
Я сидел за маленькой школьной партой, с трудом поместив под ней ноги, и чувствовал себя кузнечиком, засунутым в спичечный коробок. Я был здесь всего лишь один раз, когда мы с Лорой привели дочку в первый раз в первый класс. Сола, такая маленькая, в беленьком платьице и с громадным бантом на голове, крепко сжимала в ручонках пестрый лохматый букет, который собирала накануне самостоятельно.
- Мама, я сама! - настойчиво отстраняла она пытающуюся помочь Лору. - Я уже большая девочка и могу собрать букет сама. Ведь я уже первоклассница, а не какая-нибудь детсадовка!
Сола всегда была на удивление самостоятельной девочкой.
Классная дама Аналимена Антартондовна ("И как такое имячко выговаривают дети?" - озадаченно подумал я) долго собиралась с мыслями и наконец начала издалека:
- Вы знаете, господин Мирон, Сола - наша звездочка. Она большая умница, хорошо учится, ребятишки ее любят. Но в последнее время возникла одна проблема...
Пожилая дама замолчала. Я ждал. На душе в предчувствии чего-то нехорошего было муторно и тревожно.
- Ваша девочка рассказывает странные вещи... Вы знаете, - учительница опустила глаза, помолчала и, понизив голос, почти скороговоркой произнесла. - Вы знаете, она рассказывает про солнце!
Я замер. Ах, Сола, Сола... Не удержалась так-таки! Но, в принципе, все не так страшно. Солнце - это ведь не секрет. Все рано или поздно узнают о нем, просто принято считать, что чем позже, тем лучше.
- Но Вы знаете, это еще не все, - женщина, наблюдающая за моим лицом, видимо, отследила ход мыслей. - Она говорит... Мне даже неудобно повторять... Она говорит, что когда вырастет, то уедет... уедет туда, к солнцу...
Я онемел.
- Это очень, очень нехорошо, - продолжала классная дама. - Вы же знаете, что это невозможно, Родину не выбирают. А детская психика очень неустойчива... Вы понимаете, что у Солы сейчас формируется неправильное представление о жизни, о ее возможностях, и если во время не остановить этот процесс, то неизвестно куда все это может зайти... - учительница сделала многозначительную паузу, ожидая моего ответа.
Сказать мне было нечего, в голове была полная пустота. В окна настойчиво скребся дождь. Откуда-то из-за двери приглушенно доносился отдаленный жизнерадостный школьный гомон. В кабинете же стояла тишина, пыльная, душная, набитая недомолвками, как шуба нафталином.
- А, представляете, каково остальному классу? Из-за Вашего недосмотра могут быть проблемы и у остальных детей. Вы понимаете, Сола ни в чем не виновата, она всего-навсего ребенок. И она не осознает значения того, что она говорит. Это мы с Вами, взрослые люди, знаем, что можно, а что нельзя. Но она еще маленькая девочка, ее сознание еще нестабильно и потому последствия могут быть непредсказуемыми... Эту проблему нужно срочно решать.
Аналимена Антартондовна умолкла, с профессиональной благожелательностью глядя на меня и всем своим видом предлагая задать очевидный вопрос дилетанта-родителя мудром педагогу: "А что же сейчас делать?!" Но я, сжав зубы, молчал. Пауза была жирной, долгой и тягучей, будто капля чернил, падающая на чистый лист бумаги.
Не дождавшись моей реакции, дама вздохнула, покрутила в руках ручку, пожала плечами. Я молчал, ожидая продолжения. И дождался.
- Господин Мирон, как это ни жаль мне говорить, но решение в данной ситуации должно быть радикальным. Вам необходимо... И я как педагог со стажем этого даже требую... Одним словом, Соле необходима биокоррекция.
Я вскочил. Крышка парты, отлетев, хлопнула с громким звуком, похожим на выстрел.
- Биокоррекцию?! Такому маленькому ребенку? Ни-ког-да!
И, рванув дверь, выскочил в коридор.
- Это будет лучше для нее же! Для вас, для всех! - неслось мне в след.
Вечером состоялся громкий разговор с Лорой.
- Мирон, нужно, - убежденно заговорила она, немного успокоившись. - Как она дальше будет жить? Ей же не запретишь разговаривать, она ребенок. А как к ней отнесутся с ее рассказами окружающие? Наши соседи, родственники, друзья, в конце концов...
Я не отвечал.
- Мирон, ну чего ты молчишь? Ты же понимаешь, что оставлять все так нельзя. Проблему все равно нужно решать. Биокоррекция - это ведь не так и страшно. Сейчас ее научились делать уже очень хорошо. Ну, исчезнет у нее воспоминание о вашей поездке, и все. Остальная же память не будет затронута. Зато никаких проблем в будущем. Пусть растет ребенком, а не изгоем. Мирон, ну?
- Хорошо, - проскрежетал я.
- Завтра?
- Да.
- Тогда я пойду, скажу ей, - повеселела Лора.
- Нет, не надо. Я скажу сам, - я встал и двинулся на второй этаж.
Сола, сидела на диване, поджав под себя ноги и вцепившись в Мишутку. Того самого, которого она хотела в следующий раз взять с собой.
- Привет, малышка.
Девочка подняла на меня испуганно-виноватые глаза:
- Привет, папа, - тоненький голосок дрожал.
- Как дела?
- Ничего...
Я присел к ней на диван, она тут же переползла поближе ко мне, прижалась к боку, спрятала личико у меня подмышкой и затихла, замерла под моей рукой.
- Доченька, нам завтра с тобой нужно будет съездить в больницу, сделать укольчики... - начал я, поглаживая ее по тонким невесомым волосикам.
- Это из-за того, что я рассказала ребятам? - она глянула серьезно и печально.
Моя рука дрогнула.
- Нет, маленькая, - фальшиво уверил я. - Просто тебе уже пора делать следующие прививки.
- Ааааа... Ладно, - и снова уткнулась в меня.
- Маленькая, может тебе уже ложиться спать, ведь уже поздно...
- Папа, - вдруг решилась Сола. - Мы поедем в больницу, чтобы я забыла солнышко? Да?
- Откуда ты это взяла?!
- Мне Димка из пятого класса сказал. Сказал, что детям нельзя такое знать, только взрослым. И тогда делают укол и все забывается. Это правда?
Я молчал.
- Правда?! - прошептала она. - И я больше уже не буду помнить? Я больше уже совсем его не буду помнить?! Как там тепло, и красиво... И какое оно большое.
- Нет, моя хорошая, - я вложил в свой голос всю силу убежденности, на которую был способен. - Ты будешь помнить. Ну, скажи, разве такое можно когда-нибудь забыть?
- Да, папа, - в первый раз улыбнулась Сола. - Я не забуду.
И, вспоминая, счастливо вздохнула...
- Ну почему? Почему так? - поздно ночью негромко жаловался я Лоре, которая уже жалела о своей дневной вспышке и, лежа рядышком со мной, утешала меня как маленького, поглаживая по голове.
- Ты же понимаешь, что нельзя маленького ребенка подвергать такому стрессу. Это мы уже взрослые, все понимаем. Солнце, не солнце, но мы-то знаем, что родину не выбирают. А она маленькая, она еще этого не знает. У них же восприятие только начинает формироваться, в них же еще это не уложилось. А с твоей безалаберностью может так и не уложиться. А если ей захочется уехать?! А, представляешь, что бы было, если бы каждый решил так?
- Но почему нельзя знать про солнце и любить родину? - уже по инерции ныл я, хотя прекрасно знал ответ и сам.
- Можно. Обязательно можно. Вот мы же знаем и любим. Но мы уже взрослые, наша психика стабильная. Мы знаем, что родину не выбирают.
- А почему нельзя выбирать родину?
- Ну, хватит! - рассердилась Лора и выдернула свою руку из моей. - Ты опять ведешь себя как ребенок. Давай обойдемся без глупых вопросов.
Когда вечером следующего дня, завершившего выезд в больницу, я заглянул в комнату Солы. Она сидела за столом и рисовала.
- Привет, доча.
- Привет, папа! - девочка радостно вскинулась, вскочила, подбежала, обняла меня за ноги.
Я вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, как она? Казалось, все было как обычно.
- Рисуешь? Получается?
Она отцепилась от меня, опустила голову, поковыряла ногой ковер. Я ждал.
- Знаешь, папа, - наконец произнесла девочка, вскидывая на меня влажные глаза. - Я хочу что-то нарисовать, но не знаю что. Мне кажется, что я что-то забыла. Что-то яркое-яркое, важное-важное... светлое... Думаю, думаю, вспоминаю... И не получается.
- Ничего, девочка моя, - пробормотал я, прижимая ее к себе. - Все со временем образуется...
А еще через два дня я был вынужден уйти с работы.
- Простите, Мирон, - сказал Ральф. - У меня никогда не было к Вам никаких претензий. Вообще-то, Вы мой лучший работник. Я знал, что если нужен срочный выезд, то я всегда могу обратиться к Вам, и Вы не откажете. И, главное, все будет в порядке. Но инструкции пишут не зря. Вы могли навредить ребенку...
Я согласно кивнул. Он был прав. Он был тысячу, да что там тысячу, миллион раз прав! Сердце щемило - мой сотый, юбилейный, мой самый счастливый, самый светлый выезд оказался последним.
И солнца больше уже никогда не будет... Ведь я-то точно знаю, что родину не выбирают.
***
- Папа, - моя взрослая, самостоятельная дочка бежала ко мне, раскинув руки. - Папа! Я вернулась!
Моя Сола - перегонщик! Мог ли я подумать? Первый перегонщик - женщина. И это ее первый выезд за границу. И она вернулась.
- Папа, как я скучала! - Сола повисла у меня на шее. - Как я рада!
Я молча обнимал ее, стараясь незаметно смахнуть слезы.
- Папа, все хорошо! И знаешь, папа, - она потянула меня за ворот рубашки, заставляя наклониться, и шепнула. - Я все вспомнила!!! И солнце, и тот день!.. Спасибо тебе, папа! И я так счастлива!
***
Высокая стройная женщина лет сорока помогла спуститься по мокрым ступенькам беловолосому старику:
- Осторожнее, папа. Вот так. Садись в машину, вот замечательно.
Не обращая внимания на дождь, на капли, стекавшие по лицу, рукам, сходила обратно в дом, вынесла чемодан, положила его на заднее сиденье. Обошла машину, устроилась на водительском месте.
- Готов, папа?
Старик кивнул, крепко сжимая в руках черный зонт, похожий на мокрую растрепанную галку. По окнам тонкими неспешными хрустальными струйками стекала вода.
- Тогда едем. Всего два часа и мы будем на месте. Ну да ты ведь и сам помнишь. Я купила тебе уютный домик, там есть лужайка, цветы, маленький ручеек рядом. И солнце. Много-много солнца.
- Сола, доченька, - голос старика был тих и неуверен. - Мы правильно делаем? Ты не осуждаешь меня? Ведь родину не выбирают...
- Папа, мы все делаем правильно. Я люблю тебя, понимаю и хочу, чтобы ты был счастлив, - девушка погладила морщинистую руку отца и серьезно заглянула ему в глаза. - И, главное, знай - ты всегда можешь вернуться. В любой момент. Родину, конечно, не выбирают, а вот место, где жить - это выбрать можно.