Кейсо появился в лагере на другой день после поединка. Бросив поводья мальчишке, он подождал, пока подадут лесенку, и лишь затем спешился. Кейсо вновь притворялся толстым и бессильным, неспособным даже на то, чтобы отыскать дорогу к нужному шатру.
Кейсо дул на озябшие пальцы и хлопал себя по щекам, чтобы к ним кровь приливала. Он вздыхал и брюзжал, жалуясь на осень, погоду, дожди и дороги, которые развезло.
И Янгхаар привычно кивал, думая о своем.
Он не убил Олли Ину, но теперь не знал, что с ним дальше делать. И совет, которые столь щедро раздавал Кейсо, пригодился бы. Вот только рассказать о поединке не получилось. Янгар начинал, но останавливался, понимая, что не в силах объяснить, почему поступил именно так.
- Взрослеешь, - Кейсо, избавившись от необъятной кожаной куртки, на которую по его уверениям, ушла кожа трех матерых кабанов, позволил мальчишке стянуть сапоги.
- Что ж... - с кряхтением и стонами Кейсо прилег на шкуры и погладил живот, который, как показалось Янгару, с прошлого раза стал еще больше. - Не убил - это хорошо... В смерти нет смысла.
Он принял чашу с горячим молоком, в которое сам добавил меду, едва ли не больше, чем молока. И поставив на живот, обнял ее ладонями. Грелся.
Кейсо и вправду не любил холода, хотя приходилось ему и босиком по снегу ходить, и спать в этом самом снегу, зарывшись в сугроб с головой. Он повел ладонью над чашей, собирая крохи тепла, и сказал:
- Будь готов, что тебя не поймут. Для некоторых бесчестье - страшнее смерти.
Ничего не может быть страшнее смерти.
Но чтобы понять, нужно умереть или даже умирать, раз за разом, доходить до края и возвращаться.
- Присядь.
Янгхаар сел, скрестив ноги.
Есть не хотелось.
Пить тоже.
- Ты похудел, мальчик мой, - заметил Кейсо и все подбородки его поджались, выражая негодование. - Хватит уже. Забудь.
- Не могу.
- Нельзя изменить прошлое.
- Я знаю.
- И нельзя вечно горевать по тому, что было утрачено.
- Я не горюю, - Янгхаар нахмурился: разговор был неприятен. Но Кейсо лишь головой покачал. Пальцы его пробежались по всем подбородкам и коснулись мышиного хвостика бороды.
- Что ж... - сомкнулись щелочки-глаза. - Ты не горюешь. Ты лишь перебираешь всех рыжеволосых девушек, пытаясь найти ту, которая заменит твою жену. Не отворачивайся, мальчик. Все говорят об этой твоей... странности.
Что странного в том, что Янгар желает быть счастливым?
У других ведь как-то получается.
- Янгу, - голос Кейсо был мягок, как тополиный пух. - Оставь ее. И дай себе остыть. Не пытайся оседлать судьбу, не выйдет.
Но ведь выходило.
Там, за краем моря.
За песками Великой пустыни.
На арене, раз за разом. И позже, когда полилась на дорогие подушки алая кровь Хазмата. Он до последнего за плетью тянулся, надеясь, что ручной зверь отступит.
И потом тоже, когда гнали, травили, пустив по следу шакальи сотни Айро-паши. Небывалое дело: раб поднял руку на господина. И разве тогда не была судьба Янгара в том, чтобы повиснуть на кресте?
На той же арене распяли бы. Подняли бы высоко, так, чтобы звери, которых выпустят, могли добраться лишь до ног. И зрители - а собралось бы много - орали б от восторга, подбадривая львов.
Или пантер.
Или гиен с мощными их челюстями...
...у Айро-паши знатный зверинец.
Но и тогда Янгар оседлал судьбу. И заставил ее измениться. Так почему сейчас не выйдет?
Кейсо, прочитав ответ в глазах, лишь головой покачал: мол, снова не сумел объяснить очевидного. Порой Янгар и вправду не понимал друга.
- Кёниг недоволен, - Кейсо, решив оставить болезненную тему, вернулся к новостям и остывшему молоку, которое он пил неторопливо, каждый глоток раскатывая на языке, словно не молоко смаковал, но дорогое редкое вино.
В Оленьем городе Кейсо пробыл три недели.
- Чем?
Кёниг... Вилхо трижды отправлял послания, которые были пространны и смутны.
Он называл Янгара дорогим другом. И просил проявить благоразумие, правда, не говорил, в чем же оно должно заключаться. Он сочувствовал потерям и удивлялся коварству старых родов, уверяя, будто бы не станет чинить препятствий законной мести... и вновь о благоразумии писал.
- Тем, что ваша война затянулась, - опустевшая чаша нашла прибежище на столике, а из рукава Кейсо появилась золотая цепь, звенья которой перемежались крупными бусинами солнечного камня. Цепь была длинна, ее хватило, чтобы дважды обернуться вокруг запястья Кейсо и почти исчезнуть в складках плоти. - И тем, что пока она идет, казна Вилхо не получает золото. Забыли о море корабли Ину, и не отдают положенной доли кёнигу. Твои аккаи не ходят в набеги... не идет торговля... не снят урожай...
Кейсо трогал бусины, перечисляя убытки, которые терпит корона.
- Кёниг желает, чтобы ты остановился.
- А Ерхо?
- И он тоже. Вы вдоволь померились силой, так он мне сказал.
Трусливый жадный человек, по недомыслию поставленный богами над другими людьми. И золото ему важнее чести. И сумей Янгар десять лет тому правду разглядеть, разве принес бы клятву?
В ту первую встречу Вилхо Кольцедаритель восседал на троне. Он показался огромным, каким не может быть человек обычный. Одежды его ослепляли сиянием драгоценных камней, а лицо и руки Вилхо покрывала золотая краска.
...в ту первую встречу Янгар едва не отступил.
...сердце вдруг остановилось.
...холодный пот потек по плечам. Руки и те задрожали, чего с Янгаром никогда прежде не случалось. Тогда он вытер мокрые ладони о штаны и, задавив саму тень страха, совершенно беспричинного, заставил себя ступить на алую дорожку.
- Кто ты? - спросил Вилхо и голос его, отраженный стенами зала, оглушил Янгара.
Перед этим человеком, да и человеком ли вовсе - огромным и оглушающе великолепным гляделся кёниг - хотелось упасть на колени.
...иначе золотой великан уничтожит Янгара.
Но Янгар устоял и сквозь сцепленные зубы ответил:
- Я тот, кто желает служить тебе.
И десять лет прошло.
Узнал Янгу, что стоит трон на особом возвышении, а тронные одежды кёнига шьют длинными, чтобы казалось, будто выше кёниг обычного человека. Что специальные зеркала спрятаны в нишах, и направляют они свет на Вилхо. Отсюда и сияние, чудесным образом кёнига окутывающее. Что под золотой краской скрывается лицо самое обыкновенное - чересчур толстого нездорового человека. И голос у него тонкий, почти женский. И что громким его делают латунные трубы, особым образом спрятанные в подлокотниках трона и стенах.
Десять лет...
...ушел непонятный страх, пусть бы каждый раз на пороге тронной залы сердце неприятно дергалось, а руки сами собой в кулаки сжимались.
...и уважения не появилось.
...но клятва все еще держала, хоть бы и не раз, не два думал Янгар, что трон Оленьего города заслуживает иного кёнига.
- Нет, - Кейсо умел угадывать мысли друга. - Не смей. Ты в одной войне увяз. И две точно не потянешь.
Это Янгхаар и без него понимал. Как понимал и то, что ему, быть может, и позволят сместить кёнига - многим не по нраву Вилхо Кольцедаритель - вот только трон Янгару не отдадут. Объединятся великие рода, защищая корону от недостойного.
И раздавят Янгара.
Да и не пойдет Янгхаар Каапо против собственного слова.
Он сам принес клятву. И сдержит ее, что бы ни случилось.
- Вот и ладно, - Кейсо погладил цепь, впившуюся в кожу. - Но меня волнует иное, малыш. Кёниг трусоват и недоволен. А недовольство его могут обратить против тебя же. Я слышал, что появились в Оленьем городе дети Ину.
Троих сыновей потерял Ерхо. И правильно, что пожелает он защитить четвертого.
- Не в безопасности дело, мальчик мой. Они пришли к кёнигу просить за отца. И если просить станет Пиркко, то кёниг, быть может, и послушает...
Кейсо зачерпнул горсть орешков, но есть не стал, высыпал в чашу по одному.
- И что? - Янгхаар не понимал причин беспокойства. - Ты же сам говорил, что кёниг желает прекратить войну. И какая разница...
- Большая. Порой женщина красотой и словом может добиться большего, чем мужчины силой и сталью. Ину тебя ненавидят. И если Пиркко сумеет добраться до сердца кёнига... малыш, с этим врагом ты не справишься.
- Почему? - Янгхаар даже обидеться не сумел.
Враг?
Глупость враждовать с женщиной.
- Слишком наивен, - со вздохом сказал Кейсо.
Он замолчал, думая о своем. Молчал и Янгар, пытаясь понять, чем же сумеет повредить ему Пиркко-птичка. Сердце кёнига?
Оно такое же жирное и ленивое, как сам Вилхо.
И в этом сердце время от времени рождаются чувства к женщинам, которых при дворе множество. Но чувства эти слабы и длятся недолго.
Вилхо чересчур любит себя, чтобы любить еще кого-то.
Олли лежал на циновке, подтянув колени к груди. Он больше не плакал, но лишь дышал судорожно. Вздымались и опадали бока, словно у загнанной лошади. И нить слюны сползала по щеке. Пальцы вцепились в ременную петлю ошейника. А взгляд и вовсе был безумен.
Присев рядом с врагом, Янгар коснулся коротких волос и сказал:
- Ты зря отказываешься от еды.
Олли словно не услышал. Только дыхание замедлилось.
- Если ты не будешь есть, то умрешь.
- И что? - голос Олли был слаб.
- Ничего. Но тогда ты не сможешь убить меня.
Янгар сел и вытащил из-за пояса флягу. Прижав ее к губам Олли, он заставил сделать глоток. Крепкая перцовая настойка обожгла рот, и Олли закашлялся.
- Ты думаешь, что лишился всего, - фляга легла в руку Олли, и пальцы сжались, проминая металл.
- Разве нет?
Он все же повернулся.
Мутный взгляд. Больной.
- Просто у тебя слишком много всего было, - Янгар подпер подбородок кулаком.
- А у тебя?
Олли встал на четвереньки и потряс головой, точно надеясь избавиться от пут сна.
- У меня... у меня когда-то не было ничего, кроме жизни и ошейника. Железного, - Янгар провел рукой по шее. Порой ему казалось, что на ней остался след. Он ведь долго не сходил - красная намозоленная полоса, которая людям знающим сама за себя говорила.
- Ты раб, - с непонятным удовлетворением произнес сын Ину.
- Был. Но однажды я перерезал хозяину горло... не смотри так. Он был сволочью и заслужил. Жаль, что умер медленно.
...в своих снах, тех, которые появлялись до побега, Янгар убивал хозяина медленно. И тот, захлебываясь кровью, скулил. И вымаливал пощаду.
Хорошие были сны. Яркие.
После них и жизнь становилась веселей.
- Ты проклят, - Олли сел. - Раб, убивший хозяина.
- Проклят. Еще до этого. Наверное, даже с рождения, если такая судьба, только... какая разница? Я живу.
Вцепившись руками в короткие волосы, Олли дернул их.
- Что будет со мной? - спросил он.
- Не знаю. Мне ты не нужен.
Олли ждал.
И решение было очевидно.
- Отправишься домой. Твой отец...
- Не простит мне того позора, который я навлек на семью, - Олли вскочил, покачнулся и тут же сел.
Он не знал, как вести себя. А Янгар не собирался подсказывать. Да и позора особого он не видел.
- Твоя вина только в том, что ты оказался слабее.
- Я позволил взять себя в плен. А затем позволил надеть это, - сунув палец под ошейник, Олли дернул. - Отец предпочел бы видеть меня мертвым, чем... таким.
Он опустил голову и добавил:
- Он сделает то, что должен был сделать ты.
- Убьет сына? - в это Янгар не готов был поверить.
- Не сына, но раба, которого не должно было быть. И... если ты хочешь спросить, то да, я боюсь его гнева.
Видя, что Янгар молчит, Олли продолжил.
- Для моего отца честь рода - не пустой звук. Он скорее позволит умереть всем нам, чем...
- Породнится с таким, как я.
- И это тоже.
- По-моему, - Янгар поднялся. - Нет никакой чести в том, чтобы убивать своих детей.
- Ты не понимаешь.
- Конечно, я не понимаю. Куда мне. - за пологом шатра шел дождь, один из тех, осенних, долгих, которые наводили тоску, выматывали душу и порождали странные мысли. В них не оставалось места для войны, зато был овраг, полный осклизлых отяжелевших листьев и скрытая под ними могила.
Найти бы.
Овраг недалеко... а в сундуке Янгара лежат сапожки из красной мягкой кожи и каблуки посеребренные, со звонкими подковками.
Спросить про могилу?
Кейсо вновь глянет с жалостью и отговаривать будет...
...но ведь овраг недалеко.
А Олли Ину остался.
Он был рабом, но относились к нему, как к гостю. И Кейсо взял за обыкновение пропадать в синем шатре, проводя с Олли многие часы. Это было похоже на предательство и несказанно злило Янгара, до огненных мошек перед глазами, до бешенства, подступающего к горлу и желания убить.
Пожалуй, хорошая битва помогла бы избавиться от ярости, но осенние ливни приглушили пламя вражды. Отступил Тридуба к Лисьему логу, уводя остатки своих людей. Янгар же, вместо того, чтобы двинуться по следу, ждал.
Чего?
Он сам не знал.
Война эта вдруг показалась пустой, лишенной всякого смысла. И медлил Янгар. И все чаще, пытаясь сбежать от самого себя, он уходил в лес.
К оврагу, ныне заполненному гнилыми листьями.
Водой.
И памятью.
Он пытался найти могилу, однако не преуспел. Почти переломив себя готов был задать вопрос Кейсо, но заглянул в глаза и промолчал. Да и так ли важно, где лежит тело, если душа уже давным-давно пересекла порог? И надо было отпустить ее, но...