Янгхаар учился уживаться с болью. Она была разной.
Разноцветной.
Синей. Стеклянной, хрупкой в раздробленных костях. Горячей. Эта не умолкала ни на мгновенье, словно Ерхо Ину последовал за Янгаром в Горелую башню.
И порой, засыпая, Янгар слышал такой знакомый хруст.
Желтой. Медово-тягучей в разодранных мышцах. Порой она утихала, позволяя вдохнуть, но возвращалась с новой силой, затапливая сознание. И тогда уж Янгар не в силах был сдержать стон.
Рыжей, как пламя, на ожогах. Огонь оставил частицу себя, чтобы день за днем восстанавливать метки.
Порой Янгару начинало казаться, что он никогда не избавится от боли.
И не выдержит.
Но время шло.
И тело, изодранное, искалеченное, сращивало раны.
Он вдруг осознал, что жив, свободен и вернулся домой. Теперь, открывая глаза, Янгхаар видел кольца Великого Полоза, в чешуе которого спрятана Печать. И надо было лишь добраться до нее.
Тогда боль уйдет.
А раны затянуться.
И он станет таким, каким был прежде. Только злее.
- Снова думаешь о мести, - Кейсо менял повязки дважды в день, и на раны накладывал едкую смрадную мазь, которая приносила новую боль. Но следом давала облегчение.
- Да.
Врать не было смысла.
- Они, - голос еще был хриплым, да и говорить получалось с трудом. - Меня не оставят. Отпустили, чтобы привел... след... потеряли...
Но рано или поздно найдут его.
- Печать. Нужна.
Кейсо похудел и белая кожа его обвисла, а губы, лишенные обычной краски, казались неестественно бледными, выцветшими.
- Тайник здесь. Надо достать. Я буду здоров.
В тот момент, когда сумеет дотянуться до Великого полоза, предложив ему каплю своей крови. И можно попросить Кейсо, чтобы поднял, у каама хватит сил, но...
- Дело не в доверии, да? - Кейсо промывает раны на плечах, счищая корочку. - Знания опасны?
- Да.
Он верно все понял, старый верный друг.
- Я... дотянусь... поправлюсь... уйду...
Полоз тоже слушает.
- Увидят меня... поймут... пойдут следом...
...прочь от Горелой башни, в которой маленькая упрямая медведица отсчитывает дни, оставляя зарубки на дверях.
- Ты... останешься... присмотришь за ней. Ей... нужен кто-то рядом.
И Янгхаару нужно знать, что его маленькая медведица не осталась одна. Она ускользает днем и возвращается под вечер, сбрасывает полог тяжелой медвежьей шкуры, но по-прежнему скрывает лицо, не верит, что не портит ее тонкая нить шрама.
Она ступает легко и беззвучно.
И камень ластится к босым ступням. На них больно смотреть, потому как кажется - замерзает. И руки Аану холодны. Янгар греет их своим дыханием, но...
- Я не человек... - шепчет она.
- Человек. Уже.
- Еще нет.
- Но скоро.
- Наверное, - ей страшно заглядывать в будущее. И Янгхаар понимает этот страх. Защитить бы. От него. От людей. От самого себя.
- Сегодня двое, - присев у камина, пусть бы тепло огня ей недоступно, но Аану нравится смотреть на пламя, она рассказывает о том, что происходит за пределами башни. - Верховые... близко подошли.
Она вздыхает и признается:
- На них цвета моего отца.
- Ты его любишь? - Янгхаар должен знать наверняка, потому что... он все равно убьет Ину, но ему не хотелось бы причинять боль своей медведице.
- Когда-то думала, что да, люблю... или любила? - она пожимает плечом. Рыжая шкура вдруг сползает, ложится мягким ковром. И волосы, заплетенные в толстую косу, падают, рассыпаются, укрывая спину. Его Аану снова медлит, прежде чем надеть платье.
Или хотя бы сорочку.
- И мне очень хотелось, чтобы он любил меня. Я старалась быть послушной...
Только Ерхо Ину любить не способен.
И говорить о нем нет никакого желания.
- Мне нравится смотреть на тебя...
В сумерках кожа отливает мягким золотом. И Аану, вспыхивая, вдруг вспоминает о своей наготе, спешит ее спрятать. Вот только пламя тоже умеет играть. И ткань сорочки слишком тонка. Но золото исчезает, и тени выписывают абрис ее тела на белом полотне.
- Ты красива, Аану.
- Ты хотел знать, люблю ли я отца. Нет. Не люблю. И я знаю, что ты собираешься его убить.
Она набрасывает на плечи шаль.
Обычная женщина.
Почти.
- Янгар, - Аану опускается на край постели. Ледяные пальчики ее отбрасывают прядь, прилипшую к щеке. - Я не боюсь за него. Но я не хочу, чтобы он снова причинил тебе боль.
А в ее глазах Янгар читает то, о чем Аану Каапо промолчала: он слаб.
Нет больше Черного Янгара.
Неправда.
- Поможешь мне встать, маленькая медведица? Не сейчас... завтра... а сейчас просто посиди рядом. Ладно?
Она кивает.
- Рассказать тебе историю?
- О стране Кхемет? - уточняет Аану.
Ей нравятся истории, которые почти что сказки. И Янгар сам начинает сомневаться в том, и вправду ли существует эта страна.
Быть может, и она - призрак, сотворенный песком и жарким южным солнцем.
- О ней... или о пустыне... о призрачном городе, который изредка показывается странникам. И даже ашшары, истинные дети пустыни Дайхан, не способны пройти мимо. Он появляется, когда солнце стоит высоко и воздух дрожит от жара. Песок раскаляется и ранит ноги. А мысли в голове становятся вязкими. Тогда и вспыхивают золотом сто одиннадцать куполов, отмеченных полумесяцем, знаком богини Иши. И вырастают из песков белые стены...
Говорить легко.
Янгхаар вновь видит их, сложенные из крупных блоков, выглаженные ветрами до зеркального блеска. И ворота, распахнутые гостеприимно.
Входи, странник.
Но не забывай, что не каждого отпустит призрачный город.
- Ты и вправду видел его? - Аану кладет на постель руки и упирается в них подбородком. Она так близко, но дотянуться у Янгара не хватит сил.
- Видел.
Марево над золотом башен.
И в нем, не то звуком, не то эхом безумного солнца - тягучая мелодия флейты.
- И вошел?
- Нет.
Подобрался настолько близко, что услышал запах жареного мяса, и вдохнул непривычно прохладный, напоенный водой воздух.
- Если бы я вошел, то вряд ли вышел бы.
Что удержало на краю?
Манил ведь призрачный город голосами фонтанов, обещанием иной, легкой жизни, сокровищами, о которых легенды ходили. Наверное, эта легкость и отпугнула.
- Тогда я рада, что ты устоял, - Аану зевает.
И Янгар дотягивается-таки до ее губ. Шершавые. И в то же время мягкие. Вот только собственные пальцы не способны ощутить этого прикосновения.
Ерхо Ину ломал их с большим удовольствием.
- Расскажи еще...
...историй много.
...о городе, что вытянулся вдоль берегов Великой реки. И домах, которые подымаются над водой. Весной вода подымается до самого порога, затапливая белые лапы опор, а летом отступает, оставляя на них гроздья тины. На жаре та начинает гнить, и в Белых кварталах на две недели воцаряется невыносимая вонь.
...о жителях, что расписывают лицо охрой и кланяются звероголовым богам. И о богах, чьи статуи из желтого песчаника стерегут великий город. Сама пустыня, подбираясь к стопам стражей, отступает с поклоном.
...о жрецах, закрывающих лица белой тканью, и танцовщицах, которые курят опиум, ибо он освобождает разум и душу, делая танец чистым.
...о тысяче и одной жене Богоравного Айро-паши, о белом его дворце, куда каждый год свозят юных красавиц со всех уголков мира. И новые жены исчезают за коваными дверями, чтобы больше никогда не показать миру свое лицо.
...о самом паше, который не стар и не молод, но в самой силе. И рука его крепка. Под ней ходят лютые сотни, прозванные в народе шакальими.
...о том, как звенит пустыня под копытами их лошадей. Тонконоги и длинногривы, несутся они наперегонки с ветром. И южным диким ветром летят перед лошадьми кайру-гончие, гладкошкурые, свирепые. Единожды взявши след, уже не собьются с него.
Она слушает, жадно ловит каждое слово, и Янгару хочется говорить. Он и говорит, до хрипоты, до сорванного голоса, переходя на шепот. Но наступает утро, и Аану, завернувшись в медвежью шкуру, засыпает. Ее сон легок. И страшно его потревожить.
Янгар любуется ею. Бледное лицо и рыжие, солнечные пряди.
Шрам, который он хотел бы стереть.
Перекрещенные руки. И белая шея с узором тонких, словно нарисованных вен.
Шелковый шнурок и шетигранная монета, что прикипела к коже.
Шкура... шкуру тянет схватить и швырнуть в огонь, пусть бы себе забрал, освобождая Аану. Но нет на это сил. Да и не спасет огонь. Лишь боги обидятся.
И Янгар сочинял новую историю, для себя и для той, ради которой стоило жить.
И в эти недолгие минуты Янгар чувствовал себя счастливым... почти.
Жаль, что нельзя было продлить их.
Время шло.
И однажды наступил день, когда Янгхаар Каапо сумел встать с постели.
А потом и другой - когда он дотянулся до черной петли змеиного тела. И Великий Полоз, отзываясь на родную кровь, отдал печать.
Горячим углем упала она на ладонь.
Опалила. И искалеченные пальцы сжались, удерживая шелковый камень. Печать же раскалилась докрасна. Как долго Янгар ее держал? Долго.
Он стоял, не смея шелохнуться, справляясь с чужой силой. Горячая. Хмельная. Слишком ярая, чтобы попытаться удержать ее, она огнем выжигала раны и сама же вытягивала боль.
Расплавленное золото бежало по жилам. И звенело далекое скрытое в земле серебро. Вторили ему железные руды. И голова кружилась от призрачного всесилия.
Кажется, Янгар упал.
И кажется, сумел подняться. Или его подняли? Его тело больше не принадлежало ему. Оно переплавлялась в невидимых горнах, и кузнечным молотом бил по вискам пульс.
Скрипнула дверь. Кто-то пришел.
И задал вопрос. Протянув руку, попытался коснуться, но отпрянул, опаленный незримым жаром Полозовой крови.
Позвали по имени.
И пытались дозваться, но Печать держала.
А когда отпустила, то оказалось, что за окном разгорается очередной закат, и огромный шар солнца уже увяз в сети ветвей.
К Янгару вернулась способность думать. И собственное тело он вновь чувствовал, прежним, полным, если не переполненным силой. А Печать лежала в руке, остывая.
- Вот так лучше, - Янгар подбросил ее на ладони и рассмеялся. Смех получился хриплым, сухим. И голос ломким. Мучила жажда и голод. - Намного лучше!
Он уйдет завтра.
И уведет за собой стаю охотников.
Он убьет Ерхо Ину и двух его сыновей. И дочь, которой нравится вкус чужой боли. В ее глазах слишком много тумана, чтобы можно было им верить. И кёниг, опутанный золотым голосом Пиркко-птички, тоже умрет от руки Янгхаара Каапо.
А летом Янгар вернется, чтобы забрать Печать и жену.
Присев у окна, Янгар наново научился дышать. Тело еще хранила отголоски подземного жара, и эта сила была слишком неудобна, чтобы пытаться совладать с нею.
И Янгар, прислонившись затылком к холодным камням, разглядывал свои руки. Целые. Живые.
Способные удержать клинок.
Шрамов и тех не осталось.
Он сжал и разжал пальцы. Провел ими по камню, по дереву, наслаждаясь этим прикосновением. И Белая башня отозвалась на него. Она тоже будет ждать лета.
- Присмотри за ними, пожалуйста, - попросил Янгар черного змея. - За Аану... она особенная. Но ты же знаешь, да?
В рисованных глазах Великого Полоза он увидел свое отражение.