Таннис пыталась спать. Она ведь устала, но стоило прилечь, спрятаться под одеяло, которое приятно пахло дымом, и сон исчез. Ломило мышцы, особенно плеч, и спину тоже. Голова сделалась тяжелой, муторной, а тощий матрас, в который давно было пора досыпать соломы показался неимоверно жестким. Прежде-то с Таннис не случалось бессонницы, а теперь она ворочалась с боку на бок, пытаясь найти для тела такое положение, при котором тело это успокоится.
Не выходило.
Перед закрытыми глазами вновь и вновь вставало знакомое лицо.
Резкие черты, словно наспех вырезанные. И нос кривоватый, свернутый набок. На левой щеке шрам, который тянется от нижнего века до самых губ, полукруглый, он ничуть не портит Войтеха. Подбородок широкий, с ямочкой. А над верхней губой пробивается нитка светлых усиков.
И борода могла бы быть, но Войтех щетину сбривает.
Проклятье...
Все Кейрен с его разговорами... растревожил, разбередил.
И место это... оно ведь помнит.
Малыша с его судорожным кашлем, который Войтех лечил, заставляя пить горький настой солодки. Малыш все жаловался, что Войтех его травит, но отказаться не смел...
...он ведь не нарочно предал, бестолковый Малыш. Испугался просто.
Кто не испугается смерти?
- Не спится? - Кейрен сидел на прежнем месте, и руки к жаровне тянул. Все еще мерзнет? Не страшный он вовсе. Про псов говорили, что у них сила чудовищная, а этот...
Заморенный какой-то.
- Не спится, - Таннис села на лавке, придержав одеяло.
Толстяк всегда устраивался в углу. Одеяло было коротко для него, и он ерзал, переваливаясь с боку на бок, упирался коленями в стену, и злился, ворчал. А Свищ посмеивался...
- Зачем ты спрашиваешь о... - Таннис оперлась затылком о камень.
Холодный.
Холод здесь царил всегда, даже летом, когда из-за жары наверху было не продохнуть. Вода вот отступала, а крысы плодились, и приходилось их гонять факелами. А потом Войтех отраву принес, и крысы убрались, не потому, что жрали ее и дохли, но... кажется, крысы поняли, что с Войтехом не стоит связываться. Или и вправду они чуют метку подземного короля?
Чушь все... И Кейрен не спешит отвечать. А он побелел, и под глазами появились синие тени. Говорили, что псы выносливы, а этот... точно заморенный. Недоедал что ли в детстве? Или это из-за головы? Хорошо, что она не так уж сильно его приложила, могло ж быть и хуже.
- Хочу тебя понять, - Кейрен подпер подбородок ладонью, локоть же упер в колено.
- Нечего понимать.
Свищ над Толстяком посмеивался, ему нравилось, что тот начинает краснеть, ворчать и злится. Свища заводила чужая злость. И если бы не Войтех... тот всегда успевал остановить драку, оклика хватало.
А ведь не было в Войтехе особой силы.
Сухопарый, тощий, как все. И зимой, и летом вечно свитера таскал, правда летом - на голое тело. И тело это было синюшным, что у старой курицы. И кожа на ребрах натягивалась, казалась тонкой, того и гляди прорвется.
- В парке-то мы с полгода паслись, - Таннис вновь легла и сунула руки за голову. Собственные волосы показались вдруг жесткими, что солома... - Потом Войтех место сменил, сказал, опасно на одном долго задерживаться.
...Свищ подговаривал самим пойти, без Войтеха, но Толстяк отказался, а Велька заметил, что Свищ не по праву возникает. И вообще, коли ему что не нравится, то никто Свища силком не держит. Пусть катится на все четыре стороны...
- Но еще через пару месяцев... у него же папаша аптекарем был, я говорила?
- Говорила, - подтвердил Кейрен.
- Вот, и Войтех успел понахвататься всякого... ну и остались прежние папашкины знакомые, как я теперь разумею. Они товар приносили, Войтех забирал, мы развешивали и толкали. В парке же.
- Опиум?
- Не знаю, - Таннис прикрыла глаза. Товар Войтех приносил с другого берега реки. Он ходил к пристаням в одиночку и в тот раз, когда взял-таки Таннис с собой, оставил ее на мосту. Велел:
- Сиди и никуда не уходи.
Она подчинилась. Сидела, хоть бы было невыносимо жарко, а совсем рядом, шагах в трех, вырастала лавка, и в лавке-то наверняка прохладно. Или при лавке, вон какую она тень густую отбрасывает. Но Таннис послушно стояла у опоры, не смея сойти с места.
А Войтеха все не было и не было.
На нее уже поглядывать начал и лавочник, выбравшийся на порог, и полисмен, что прохаживался по мосту, положив ладонь на дубинку.
Скоро погонят.
Мост, конечно, еще не Верхний город, но люди по нему гуляют чистые, нарядные, и Таннис остро ощущала свою чуждость этому месту. Особенно немытая шея раздражала. И она трогала эту шею, смахивая бисеринки пота.
Откуда появился Войтех - не увидела, только вдруг кто-то дернул за руку, велев:
- Идем. Быстро.
У него был нос разбит, и глаз заплывал, а на лбу виднелась длинная ссадина, которую Войтех прикрывал длинным чубом.
- Что?
- Потом, - левую руку он плотно прижимал к телу.
Он тащил ее от моста, в лабиринт улочек и, только нырнув в нору подземного хода, позволил перевести дух.
- Прости, малявка, - Войтех взъерошил волосы Таннис, - но нам нужно было убраться и быстро. Не следовало волочь тебя с собой. Поможешь?
Уже в убежище, надежном, куда более надежном, чем собственный ее дом, Таннис промыла ссадину. И Войтех сказал:
- Спасибо.
И это было еще одной его странностью - благодарить за всякие пустяки.
- Это вежливость, малявка, - сказал Войтех. - Элементарная человеческая вежливость. Ну что, приступим?
Он доставал аптекарские весы, и маленький сундучок с гирьками разных размеров. Некоторые были столь крохотными, что брать их приходилось щипцами...
- Порошок был розовым, - Таннис помнила его, даже не порошок, но некую ноздреватую массу, которую приходилось разминать пальцами. А Войтех заставлял надевать повязки из нескольких слоев полотна. Сквозь них тяжело дышалось, но когда Таннис повязку сняла, то заработала подзатыльник.
- Разума лишиться хочешь? - его голос, строгий и с насмешкой, звучал в ушах.
Разума лишались другие, и Таннис, поглядев на них, не рисковала больше снимать повязку.
Измельчив розовую массу, ее смешивали с мукой и толченым мелом, перетирали руками. Мел въедался в кожу, а мука оседала на волосах, и Малыш становился черно-белым, как картинка из газеты.
Взвешивала Таннис. Только ее пальцы были достаточно тонкими и ловкими.
- Сложно все было, - Таннис не знала, зачем рассказывает обо всем чужаку. Наверное, потому что сказанное ею уже никому не повредит.
А Кейрен умеет слушать.
- Я протирала весы специальной тряпочкой. А потом на одну чашу клалась бумажка, их Велька нарезал, ровненькие такие... у него здорово это выходило. Порошок зачерпывала серебряной ложечкой. Четверь унции. Или половина. Поначалу долго приходилось возиться, а потом ничего, руку набила и быстро все... раз-раз... Велька снимал и заворачивал в конвертик.
- А конвертики вы продавали.
- Точно.
- В парке.
- Ага...
- И кому? - голос Кейрена дрогнул. Злится? Таннис повернулась на бок и оперлась на локоть. В сумраке - факелы уже догорали - было сложно разглядеть выражение его лица. Но Таннис чувствовала, что он и вправду злится.
- Кто приходил, тому и продавали...
- И кто приходил?
Он покачивался, опираясь ладонями на решетку.
- Да... по-всякому. Думаешь, я помню? И какая разница?!
Для Кейрена разница была, если он резко выдохнул и, оттолкнувшись от решетки, встал.
- Вы дурман продавали. Он вызывает зависимость, понимаешь? Две-три дозы и... я видел людей, которые подсаживались на эту мерзость. Через пару лет они превращались в... в нечто. Ни разума. Ни чести. Ни совести. А вы...
- Мы никого не заставляли покупать, - Таннис тоже видела курильщиков. Люди с пустыми глазами, живущие одной мыслью - где дозу добыть. И если получалось, то в глазах вспыхивал свет волшебных грез. Что они видели?
Таннис всегда было интересно. Она спрашивала, но... они не в состоянии были ответить, путались в словах, едва ли не давились собственным языком, мычали, хватали за руки, просили денег... требовали...
Угрожали.
- Не заставляли, - Кейрен шел вдоль решетки, от прута к пруту. - Да, вы не заставляли, но кто-то дал попробовать...
...однажды Свищ решился.
Он закинулся прямо в парке, и поначалу ничего не происходило. Свищ просто стоял, переваливаясь с ноги на ногу. Он двигался все быстрее и, не удержавшись на ногах, упал. Свищ засмеялся и раскинул руки.
- Небо! - крикнул он. - Поглянь, небо!
Он хохотал и тыкал пальцем в небо, которое было обыкновенно. А Таннис не знала, что ей делать. Бежать? И бросить Свища?
К счастью, Войтех появился вовремя и, только глянув на Свища, сплюнул.
- Идиот.
Он выгреб остатки товара, кое-как распихав по карманам. А потом поднял Свища.
- Давай, топай!
Свищ шел, пританцовывая и путаясь в ногах. Вечером же его рвало, сильно и какой-то слизью. Войтех заставлял пить воду с солью, и Свищ плакал, хлебал, но его опять выворачивало.
- Тебе повезло, что не сдох, - буркнул Войтех, пересчитывая оставшиеся пакетики. - Двойную дозу за раз вставить. Чем ты думал?
Свищ ничего не ответил, но на пакетики смотрел так жадно, что Таннис не по себе стало.
- Пора завязывать, - Войтех тоже заметил этот взгляд и, вздохнув, произнес. - Не будь дураком, Свищ. Это - для слабых. Ты же сильный?
Он кивнул и сглотнул, судорожно, словно сам не верил, что хватит сил управиться с это жаждой.
- Сильный, - Войтех сел рядом и потрепал по плечу. - Ты справишься. То, что ты видел, все невзаправду. А по-настоящему у нас будет иначе. Мы заработаем много денег.
Таннис, пусть бы и недолюбливала Свища, - гадкий он и вечно щиплется, когда думает, что Войтех его не видит - села по левую его руку, прижалась. Свища трясло, мелко и часто.
- Ты и я. И вот малявка... и они тоже... мы разбогатеем и уедем отсюда.
- Куда? - сипло спросил Свищ.
- Куда захотим. Может, к морю...
- Почему к морю?
- Просто так, - Войтех сунул руки в карманы и сгорбился. - Мой папашка море видел, говорил, что красивое, все грозился подняться и нас с мамкой отправить.
Его слушали. Хрипловатый, словно сорванный голос, завораживал. И Таннис помимо воли стала о море мечтать, о том, какое оно. Вода? Много воды, больше, чем в реке...
Только те мечты умерли вместе с Войтехом.
- После того случая Войтех не ходил за товаром, - Таннис подтянула колени к груди и обняла. Так сидеть было теплее. - Сказал, что больше нету. Но все поняли, он из-за Свища перестал брать, чтобы тот не подсел... а деньги все равно нужны были.
- В деньгах все дело?
- В деньгах, - согласилась Таннис.
В них, в разноцветных бумажках, которые высохли и стали жесткими, ломкими, но все одно ценности своей не утратили.
- И чем вы занялись? - Кейрен остановился. Он ведь тоже не первые сутки на ногах, и замерз, и устал, но не спится.
- Всем понемногу... он заплатил, чтобы нас научили.
- Чему?
- Я и Велька щипачами были... - Таннис вытянула пальцы и пошевелила. Сколько лет, а еще помнят, хотя наверняка утратили былую ловкость. - Свищ в порту шарился, по чемоданам... Малыш отвлекал, а Свищ, значит, дергал. С Толстым плохо, у него кроме силы ничего не было. Войтех его прикрывать поставил, чтоб, значит, если кто за Свищом побежит, то Толстый с ног его сбил, вроде как случайно...
- А сам он?
Кейрен думает, что Войтех просто на заднице сидел и деньги греб? Нет, он был не таким.
- Сам... по-всякому. Когда с нами ходил, а когда... он замки вскрывать умел. И ничего не боялся. Он по лавкам ходил и...
Не только по лавкам. Войтех не любил рассказывать о том, куда пропадает, но порой исчезал на день-два, однажды и вовсе неделю не было, и Свищ вновь стал зудеть, что, дескать, Войтеха наверняка замели и значит, пора делать ноги. А то ведь сдаст.
Толстяк просто отвесил ему подзатыльника. А Малыш, спрятавшись в углу, захныкал. Он вновь приболел, кашлял много и сильно, едва не пополам выгибаясь. Он ждал, что Войтех придет и даст горькой своей травы, от которой полегчает. Войтех же не шел... и появился мрачный, злой.
- Надо товар перетащить, - сказал и, глянув на Таннис, добавил. - Тебе, малявка, лучше бы остаться.
А она не захотела, спорить же Войтех не стал, повел к реке. Зарывшись носом в песчаный берег, его ждала лодка. Груз был укрыт парусиной, а на дне, скорчившись, лежал незнакомый парень.
- Выкинь его, - велел Войтех Толстяку, и тот поспешил исполнить. А Таннис прикусила пальцы, чтобы не кричать.
После той ходки она познакомилась с папашей Шутгаром и его лавкой. А Свищ получил-таки свое серьезное дело... да и остальным хватило.
- Мы занялись домами, - собственный голос показался Таннис глухим, чуждым. Она съежилась под одеялом. В тот первый раз, когда случилось остаться в убежище надолго, спали вместе. И Таннис прижималась к тощему боку Войтеха, а сама обнимала Вельку, который во сне ерзал, всхлипывал и дергал ногой. Войтех же лежал до того спокойно, что Таннис испугалась даже - дышит ли.
Дышал. Но все равно походил на мертвеца.
- И лавками, но с лавками сложнее... а вот дома... мы выходили в город, и Войтех вел. Он знал, где хозяев нет. Или что есть, но... старики - легкая добыча. Не смотри так, мы никого не убивали. Толстяк связывал и рот затыкал. А мы просто выносили вещи...
Кейрен молчал. Но молчание его было нехорошим.
Какая разница, что он подумает о Таннис?
Никакой.
- Мы не брали крупняк, столы там или комоды. Так, поверхам и быстро, чтобы не подняли тревогу. Потом вещищки относили...
Таннис осеклась, едва не назвав имя.
- Неважно, куда относили. Меняли на деньги.
...не все. Была часть добычи, которую Войтех хранил отдельно, в этой вот клетке. И когда собиралось изрядно, приказывал всем уходить. А возвращаться разрешал через сутки, если не через трое. Товар исчезал, а в пещере задерживался особый тухловатый дух.
Но никто никогда не задавал опасного вопроса, только Свищ однажды вякнул, что король мог бы и посерьезней дельце дать... а Войтех ударил его, без предупреждения, в лицо, смяв нос и зуб выбив. Зубы-то у Свища гнилыми были, он потом долго обижался, но уйти не ушел. Войтех же, примирения ради, бросил ему собственную долю. Деньги-то Войтех делил между всеми, пусть бы Свищ вновь оставался недоволен, говорил, что малышня работает мало, а получает наравне, но зудение его было привычным злом.
Отобрать не пытался, знал, что Войтех выгонит.
- Дальше, - тихо попросил Кейрен.
А злой какой... и на руках чешуя прорезалась. Это от нервов, что ли?
- А что дальше? Обычная история. Наводка кривой была, вот и напоролись на дом, в который хозяева вернулись до срока. Мужик тот спустился с кочергой, а у Свища перо. Всадил в бочину... за ним и баба с криком... Свищ и ее. Крови было много.
Таннис отвернулась. Ей почему-то было страшно смотреть на Кейрена.
Она не убивала.
Не убивала!
Она стояла с подсвечником в одной руке и тяжеленным серебряным блюдом в другой. Стояла и смотрела. Все произошло так быстро...
Свист Войтеха приказом уходить. Малыш, выронивший серебряные вилки, которые рассыпались по ковру со звоном. Неповоротливый Толстяк, что замер у двери, своей тушей перекрывая отход. Велька, торопливо рассовывающий по карманам печенье, что лежало в стеклянной вазе, прикрытое салфеткой. Салфетку Велька держал в зубах.
Мужик в белой до колен рубахе и ночном колпаке... в руках кочерга.
Он замахивается, но Свищ успевает уйти от удара и бьет сам. Его ножик с обмотанной кожаным шнуром рукоятью, кривоват и некрасив, как сам Свищ, но клинок пробивает ткань и входит в толстый бок мужика. Тот охает и, выпустив кочергу из рук, оседает на ступеньки. Он пытается зажать рану руками, а по белой ткани расползается красное пятно. Оно все больше и больше... и колпак падает.
Она же не способна идти. Ноги вдруг отказали, и сама словно оцепенела. Стоит и смотрит на мужика, на Свища, который яростно трет руку о жилетку, пытаясь избавиться от крови. А по лестнице, воя и скуля, летит женщина...
- Она сама напоролась, - сказала Таннис, повторяя слова Свища. - Сама.
Кейрен не поверит.
И Таннис не верила. Просто Свищ вдруг оказался на пути этой женщины, немолодой, некрасивой, но такой громкой. Она вдруг охнула и, застонав, опустилась рядом с мужем.
- Свищ ее добил. И сказал, что теперь нам никто не помешает домом заняться, - Таннис поднялась. Как и в ту ночь, ее била дрожь. Тогда Войтех достал свою флягу и, сунув Таннис, велел выпить. Она не помнит вкуса рома, но лишь то, что после двух глотков дрожь отпустило, а Войтех уложил на лавку, накрыл одеялом и сидел рядом, гладил по голове, уговаривая забыть то, что Таннис видела.
Это больше не повторится.
Он сдержал слово.
- Войтех ему ответил, что если Свищу охота вязаться с мокрухой, то его дело, но... больше Свищ пусть не приходит.
- Он вас сдал? - чешуя исчезла, и Кейрен выглядел обыкновенно.
- Не он. Он появился и потребовал, чтобы Войтех уступил место. Свищ решил, что если он зарезал человека, то стал крут. Он вызвал Войтеха. И проиграл.
- Что с ним стало?
- Со Свищом? Говорю же, проиграл и...
Кейрен и вправду не понимает.
- Бьются до смерти, - Таннис провела ладонями по плечам, снимая дрожь. - Ему не следовало возвращаться. А сдал нас Малыш. Войтех говорил, что после убийства всех шерстить станут, тихо сидеть надо. Мы и сидели. Но Малыша зацепили, на ерунде какой-то... полез по дури и попался. Пугать стали. Он и раскололся... вызвался остальных привести. Войтеху сказал, что знает верный дом. Богатый. Хозяева в отъезде, и никто мешать не будет... а добра полно... и ему поверили. Малыш ведь свой, как не поверить?
Почему Войтех, всегда осторожный, вдруг ослеп и оглох? И Велька, у которого отцовское чутье было? И сама Таннис. Сейчас, вспоминая, она видит то, чего не видела прежде. Вот Малыш переминается с ноги на ногу, дергает плечом, шею скребет, докрасна, до крови. И говорит как-то быстро и много, хотя обычно с него и слова-то не вытянешь...
- У тебя получилось уйти? - спросил Кейрен.
- Да нет... у меня не получилось пойти.
Во всем виноваты были сливы. Войтех принес их с очередной своей прогулки в Верхний город, наверняка в чей-то сад забрался, а может и у лавочника корзину спер. Слив было много, огромных, каждая с кулак Таннис, желтых.
- Не жадничай, - Войтех к сливам не притронулся, он сидел на этой самой скамеечке, которую против правил не потащил к папаше Шутгару, но позволил Таннис оставить ее себе. Сидел в обычной своей позе, стопа к стопе, колени врозь, левая рука лежит расслабленно, только пальцы шевелятся, словно Войтех играет. А в правой сигаретка зажата. И Войтех затягивается ею, выпуская из ноздрей терпкий дым.
Сливы сладкие.
Таннис в жизни не ела настолько сладких слив. И она от предупреждения отмахивается...
- Потом живот прихватило. Войтех еще сказал, что это мне за жадность наказание. Только... сливы очень вкусными были. И не наказание, а спасение. Я осталась здесь.
Не здесь, но галереей ниже, только вряд ли подобные подробности нужны Кейрену.
- А их в доме ждали. Взяли всех. Судили...
...и Таннис, прослышав новость, спряталась. Она провела под землей две недели, на сливах, сухарях и воде, прислушиваясь к каждому шороху, исходя испариной от мысли, что вот-вот придут за ней. Когда же голод выгнал наружу, Таннис узнала: бояться нечего.
О ней промолчали.
Почему? Она не знала.
- Войтех все на себя взял, - Таннис остановилась у решетки. - Может, надеялся, что остальным будет легче, там, не виселица, а... просто срок. Толстяк бы выдержал, он сильный... Малышу, тому за сотрудничество скостили, это верно, вот только...
...лучше смерть, чем тюремные баржи.
- Вот и все, - она провела ладонью по шершавому пруту. - Такая... обычная история.
- Ты больше не... - Кейрен смутился. Вежливый и знает, о чем хочет спросить, но не знает, как.
- По карманам не лазила. Отбило, знаешь ли, охоту...
- Зато связалась с террористами.
- Много ты понимаешь.
- Не понимаю, - согласился Кейрен. - Объясни.
Он все еще злился. На Таннис за прошлые дела? Или за дела нынешние, которые привели его в клетку?
- Объясни, - он в раздражении пнул корзинку для угля, и та перевернулась, уголь рассыпался. - Проклятье! Чего ради все это?
- Что "все"? - уточнила Таннис.
- Грабеж. Дурман. Воровство. Убийство. Или ты думаешь, оно было бы единственным? Неужели нельзя было иначе?
- Как иначе?
Таннис присела на лавочку и вытянула ноги, ступни уперлись в прутья, и в какой-то миг показалось, что если она хорошенько надавит, то прутья эти треснут.
Глупость. Решетки были надежны.
- Не знаю, - Кейрен расхаживал по камере кругами. Он все еще был нелеп в чужой одежде. И свитер съехал набок, а бледное худое плечо торчало из горловины, но Кейрен больше не пытался его прикрыть. Он и про холод забыл. - Иначе. Честно.
Честно... хорошее слово, красивое. Мамаша тоже частенько повторяла, что жить надо честно. И себя приводила в пример, вот только пример получался каким-то не таким.
- Честно, - повторила Таннис, отталкиваясь от прутьев. Она накренилась, и лавочка заскрипела, отрываясь от каменного пола. Еще немного и опрокинется. - Честно жить хорошо... я и жила... от рассвета до заката... завод и снова завод... а когда не сам завод, то дым от завода. А солнце только весной заглядывает и то ненадолго. Ты вот мерзнешь, а мне без солнца плохо. И вообще... всю неделю пашешь, а дадут пару медяков, и не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать, половину за жилье отдать надо. На оставшуюся особо не разгуляешься. Да и некогда гулять, выспаться порой не выйдет.
Кейрен молчал.
- Конечно, можно и не на завод. Мне вот предлагали в борделе местечко, многие наши соглашаются. Или вместо завода, или подрабатывать... оно и вправду легче, чем у станка или мешки ворочать. Лежишь, ноги раздвинув, ни о чем не думаешь, деньги получаешь. Красота!
Он дернулся, но остался на месте.
- Правда, рано или поздно сифилис подхватишь, так не беда, многие с ним ходят, пока заживо не начнут гнить. Но говорят, это не больно. Хуже, если псих какой порежет. С порченым лицом много не заработаешь. А то и вовсе пришибить могут... за шлюху много не дадут.
- Прекрати.
- Почему? - Таннис душила обида. По какому праву эта псина ее судит? Он, небось, в своей жизни ни дня не голодал. - Ну ладно, про шлюх больше не буду, раз ты такой нежный. Буду про честную жизнь. Как у моей мамаши... она на заводе работала, сколько себя помнила. А потом, когда оказалось, что она норму не выполняет, ее с завода выперли. Кому такой работник нужен? Ей всего тридцать семь...
...было тридцать семь...
- Она начала работать, когда семь было... сначала шерсть в цеху подбирала. Знаешь, мерзкая такая работенка. Когда шерсть растрясают из мешков, пыль летит, мелкая, едкая, она под одежду забивается и потом шкура зудит... и еще кашель. До сих пор кашляет.
...кашляла.
- В семнадцать замуж вышла. Мой папаша тогда еще пил умеренно и в бригадирах числился. Он мамаше колечко купил посеребренное. Красота... вот и жили они, душа в душу от смены до смены.
...и умерли в один день. Как в сказке, вот только дерьмовой сказка вышла.
- Правда, папаша все сильней закладывать стал, а у мамаши спина болеть стала. И руки с ногами. Говорила же, погнали ее с завода. А меня взяли...
Кейрен молчал. Только желваки ходили.
- И потому, когда мне предложили подработать, я согласилась. Ты спрашивал, чего ради, так я отвечу. Ради денег.
...и глупой мечты вырваться с этого берега реки, на который солнце заглядывает редко.
- Мне предложили отнести бумажки, раскидать в цеху. Я согласилась... раз и другой, а там свели с нужными людьми. Они хорошо платили. А мне нужно было много.
- Сколько?
Таннис пожала плечами.
- Фунтов двести... или триста...
У нее было четыреста пятьдесят шесть, целое состояние, но Таннис больше не чувствовала себя счастливой. Если повезет, она выпутается из этой истории и уедет за Перевал. Прикупит домик в маленьком городке и будет жить.
Просто жить, позабыв обо всем, что с ней было.
Если выпутается.
- Хорошо, - Кейрен потер переносицу. - Если я заплачу тебе триста фунтов, ты согласишься поработать на меня?