Морг Королевского госпиталя Ветеранов располагался в старых подвалах, которые помнили еще совсем иной мир, поговаривали, куда как более честный и благородный, нежели нынешний. Спускаясь по узкой лестнице, Виттар старался не вслушиваться в бормотание местного служки, не старого, но уже крепко поиздержавшегося разумом человека. Сгорбленный, перекошенный на левый бок, словно бы единожды мышцы свело судорогой, да так и не отпустило, тот источал запах болезни, а еще сырого камня, мертвечины и ароматического воска.
- ...и ходят... ходят...
Человек не без труда переваливался со ступеньки на ступеньку, и через каждые пять останавливался перевести дух. Виттара подмывало толкнуть его, бесполезного, уродливого, в спину, и пусть бы толчок привел к падению, а то, весьма вероятно, закончилось бы сломанной шеей, но на освободившееся место наняли бы кого-то более живого.
Виттар сдерживался.
Он не знал, что ждет его внизу: в записке было лишь место и номер мертвеца. Однако сам факт, что Стальной король обратил внимание на данную смерть, говорил о многом.
Лестница закончилась, и человек остановился перед солидного вида дверью. Из ниши в стене он вытащил плоскую тарелку с десятком разновеликих свечей, давным-давно сплавившихся в плотный восковой ком, он неторопливо зажег фитили.
- Темень, - пояснил, пытаясь разогнуться. - Мертвяки и темень...
Человек этот явно не боялся Виттара и не считал нужным проявлять уважение, а тот не мог понять, почему этот факт не вызывает обычного раздражения.
- А паренька жалко... да, жалко... крепко его порвали. Уж матушка приходила, так плакала, так плакала... умоляла отдать. Так разве ж я могу? Распоряжение.
Виттар молча принял плошку со свечами.
- Завтра опять придет просить... - долгий косой взгляд, словно человек пытался угадать, понял ли Виттар его просьбу, пусть бы и скрытую.
Дверь отворилась беззвучно.
В лицо дохнуло холодом и сыростью. Виттару случалось бывать в этом месте прежде, и с того визита мало что изменилось. Узкое помещение со сводчатым потолком. Дубовые шкафы с вешалками, инструментом, запасом чистых склянок и прорезиненными фартуками. Десятипинтовые бутыли с формалином. И соты-ячейки, в которых виднеются белесые личинки мертвецов. Каменные ванны со льдом для тех, кого требуется сохранить в особо свежем виде. Лед спускают по узкой шахте, что протягивается с самой кухни, и время от времени доктора, которым приходится служить на благо Короля, заговаривают, что не мешало бы шахту расширить, так, чтоб вместился человек.
- Там он, - служитель повел к ванне, до краев наполненной колотым льдом. Он уже начал подтаивать, и кожа мертвеца лоснилась, а лед - розовел.
- Поставь лампы.
Виттар снял куртку и рубашку: одежда все равно пропитается запахами этого места, но хотя бы останется чистой.
Вытащив тело, Виттар перенес его на ближайший стол.
Служка сноровисто закреплял в пазах длинные трубки горелок. Пламя было белым и ярким, достаточным, чтобы разглядеть покойника.
Альвин, не чистый, на половину или на четверть - кровь детей Лозы сильна. Молод, насколько мог судить Виттар, не старше двадцати точно.
- Его вещи здесь? Принеси. Нет, сначала подай губку и воду.
Тело не удосужились омыть, и спекшаяся кровь - красная, у них тоже красная - скрывала многочисленные раны.
Виттар склонился и сделал вдох: смешно было надеяться, что по истечении такого времени - а парень был мертв не менее двенадцати часов - и ледяной купели запахи сохранятся. Но попробовать стоило.
Трава. Лед. Кровь. Камень.
Ничего, что указало бы на убийцу.
Или убийц.
Виттар отметил синяки на руках и ногах, частью старые, почти ушедшие в желтизну, но в большинстве своем - свежие, темные, явно полученные незадолго до смерти. Рваные раны, поверхностные, такие, которые причиняют боль, но не убивают. И раны глубокие...
Переломанные кости.
Перемолотую в железных челюстях руку.
И вспоротый живот.
- Рвали, - сказал служка, пусть бы его и не спрашивали. Но Виттар не одернул человека, поскольку тот был прав: гнали и рвали. Сначала - подстегивая интерес. Кровь пугает жертву, заставляет двигаться, и охота становится интересней. Но в какой-то момент игра закончилась.
Кто ошалел первым?
В зеленых пустых глазах мертвеца отражалось пламя. И Виттар закрыл их, отпуская душу. Вещи он осматривал столь же тщательно, как и альва.
Куртейка из дешевой ткани, некогда серая, но побуревшая от крови, изодранная в клочья. Рубашка. Штаны, явно перешитые... сумка с книгами.
Анатомический атлас, явно из лавки букиниста, завернут в холстину. Учебник по истории. И альбом. Виттар перелистывал страницы, разглядывая наброски, сделанные углем. Перекрестье улиц Уайтчепела. И старые конюшни, переделанные в торговые ряды. Открытые двери модной лавки и девица с веером, на лице которой застыло выражение вселенской тоски. А вот торговка рыбой, разопревшая на солнце. У нее веера нет, но имеется разделочная доска, которая вполне сойдет на замену.
Парень был талантлив.
Был.
- Завтра появится врач, - Виттар прикинул, кому мог бы доверить нынешнее вскрытие. - И с ним - мой человек.
Крайту тоже не мешает осмотреть тело. Вдруг да почует нечто, скрытое от взгляда.
- После того, как они закончат, позаботься, чтобы его... - казалось, мертвый альвин смотрит сквозь веки. - Привели в порядок.
Не дело матери видеть сына в подобном виде.
- Отправишь курьера к "Грибсону".
Похоронная контора имела репутацию понимающих людей.
- Расходы пусть запишут на мой счет... - Виттар открыл альбом на последней странице.
Набросок, пара ломаных линий за которыми просматривался тонкий девичий силуэт. Показалось - знакомый, но... нет, показалось.
У Торы совсем иная фигура. Более зрелая, женственная.
- Второго - к его матери.
- Сейчас?
Время позднее, но Виттар сомневался, что эта женщина спит.
- Сейчас. Пусть передаст...
Записку он написал на соседнем столе.
С женщиной стоило встретиться. Возможно, она знает что-то о девушке с последнего наброска. Или о старых пожелтевших синяках. Почему-то Виттару казалось, что эти два элемента взаимосвязаны.
Покинув морг, Виттар направился не домой, но на улицу Королевских гончих. Именно там, за бакалейной лавкой, и обнаружили тело.
В полицейском отчете утверждалось, что свидетелей не было, и лишь оказавшись в глухом тупике - даже окна домов, выходящие на эту сторону, были закрыты ставнями и решетками - Виттар отчету поверил. Пожалуй, если кто и слышал крики, то вряд ли решился бы выглянуть.
А уж вмешаться...
На мостовой сохранились пятна крови.
И резкая вонь лилейного одеколона, из тех, дешевых, что продают в аптеках на разлив. Людям они нравятся, а вот псам... кто-то явно спешил скрыть свой запах
Виттару это не понравилось.
А еще меньше ему понравилась тень этого же лилейного аромата, витавшая у ворот его особняка. Аромат был зыбким, таким, на который вряд ли обратишь внимание.
Совпадение?
Виттар распорядился усилить охрану.
А Тора не спала - играла. Нежная мелодия, колыбельная почти, и клавесин, купленный не понятно за какой надобностью - Виттар даже не мог вспомнить, как именно инструмент попал в его дом - был всецело покорен хозяйке.
Она же сидела спиной к двери.
Прямая. Строгая. И такая мягкая.
Ей идет домашнее платье из светло-зеленого ситца. Волосы гладко зачесаны, и видна длинная шея с белым шрамом, о котором она не любит вспоминать, но и забыть не способна.
Музыка оборвалась.
- Не останавливайся, - попросил Виттар.
В доме стало теплее, он словно ожил, отзываясь на ласку этой женщины. И... хорошо бы, если бы будущая жена Виттара тоже поладила с домом.
И с клавесином.
Тора подчинилась, но теперь музыка звучала иначе. Ровно. Выверено. Идеально. Только исчезло что-то очень важное. Что?
- Я не слышала, как вы вернулись, - Тора доиграла-таки, а Виттар не стал просить, чтобы она повторила пьесу. - Распорядится, чтобы подали ужин? Или вы желаете сначала ванну принять?
Она действует по правилам, безукоризненно вежливая, воспитанная девочка.
Хрупкая, как сегодняшний альвин.
И Виттар, взяв ее руки, повернул их ладонями вверх. Белые и узкие. Мягкие. С сильными пальцами, но все же не настолько сильными, чтобы защититься.
Умеет ли она рисовать?
- Тора, - если прижаться к запястью губами, то слышен ее пульс. - Я тебе говорил, чтобы ты не выходила из дому?
- Да, райгрэ. Я...
Не нарушила запрет.
- И повторю. Пожалуйста, ни при каких обстоятельствах не выходи из дому. Кто бы ни пожелал с тобой увидеться. Твои со-родичи.
Рука дрогнула. Ей все еще больно оттого, что ее бросили.
- Мои якобы друзья... хоть сам Стальной Король. Не выходи. Ясно?
- Да, райгрэ. Что-то случилось?
- Возможно, что и нет...
И вовсе был ли тот запах у ворот? И не могло ли случиться так, что Виттар попросту принес его за собой, как принес шлейф иных ароматов.
- Но... пожалуйста.
Ее слишком легко напугать, пусть бы Тора и старательно пытается этот испуг спрятать.
- Поужинаешь со мной?
Конечно, если на то будет его воля...
Ей и намека достаточно. Но хочется иного, а чего - Виттар и сам понять не способен. Тора ведь рядом, так чего еще желать?
Разве чтобы музыка при его появлении не менялась.
- Тора, тебя больше не обижают?
- Нет.
- Тебе не плохо здесь?
- Нет, - в ее голосе тень удивления.
- Может... тебе что-нибудь нужно? Или не нужно, но хочется?
- Спасибо, у меня все есть.
А с собственными желаниями Тора разобраться пока не способна. Она долго выбирала платья, не из-за того, что была капризна, но потому, что отвыкла делать выбор. И в конце концов пришла к нему.
Ей нужно было знать, что нравится Виттару.
Тора не желала ошибиться.
И сейчас вновь действовала по правилам.
Ванна и мягкие полотенца, наконец, избавленные от цветочной отдушки - Виттар и словом не упомянул, что она ему не по вкусу, но девочка сама догадалась. Столик, накрытый для двоих.
Свечи.
Белый костяной фарфор и столовое серебро.
Неторопливая беседа ни о чем, от которой, однако, становится легче. Его постель и свежее белье. Мягкий батист ее ночной рубашки. И такая уже привычная робость, словно каждый раз Тора наново принимает то свое решение. А Виттару нравится дразнить ее.
Он изучает.
Щиколотку и мягкую линию голени. Ямочку под коленом. И на колене тоже. Нежную, такую чувствительную кожу бедра...
Наверное, ему будет неимоверно тяжело отпустить Тору.
Или отпускать не обязательно?
Многие ведь держат любовниц и после свадьбы.
Виттар купит ей дом, не в центре, естественно - это будет слишком откровенным нарушением приличий. Но настолько близко к центру, насколько это возможно.
Этажа два... и чтобы библиотека. Она любит книги. Музыкальный салон, светлый и с хорошей акустикой, такой, чтобы для музыки хватило места.
Спальня.
Вряд ли он сможет часто оставаться на ночь... но ведь иногда сможет?
И детская.
Виттар не станет забирать у нее ребенка.
Он попытался представить этот дом, и Тору, но картинка не складывалась. Проскальзывало в ней что-то фальшивое. И эта фальшь здорово мешала уснуть.
А Тора спала, как обычно, на боку, поджав ноги и руками себя обхватив, словно все еще защищалась от кого-то или чего-то. В темноте ее кожа выглядела белой.
Как у альва.
И Виттар, желая отогнать наваждение, коснулся шеи. Теплая. Гладкая. И шрам на ней сам под пальцы скользнул.
Третий день кряду Торе доставляли цветы: белые лилии в плетеных корзинах. Лилии были роскошны, но Тору волновали не они - запах. Мертвенный, тяжелый, сводящий с ума. Он существовал как-то отдельно от цветов, и некоторое время скрывался в сети узких листьев, но осмелев, выползал, просачивался сквозь прутья корзин. Запах растекался по полированной столешнице, спускался к полу и пропитывал высокий ворс ковра. А Тора не смела ему мешать.
Лилии вызывали в ней безотчетный страх, перед которым была бессильна даже Хильда.
На то, чтобы управиться со страхом ушло время. И в третьей корзине, обвитой белой похоронной лентой, Торхилд обнаружила записку.
"Я же обещал, что мы встретимся".
Тора провела пальцем по гладкому картону, выдавленным буквам, золоченым виньеткам, и вернула записку в корзину, а корзину, подавив первое желание, оставила на подоконнике. Белые лилии безвредны, в отличие от того, кто послал их.
Жаль, что райгрэ ушел. И хорошо, что райгрэ ушел.
Торе нужно хорошенько подумать о том, что именно ему рассказать и как это сделать. Хильда согласилась. Очевидно, лгать не стоит, но и правда имеет разные обличья.
Торе следовало выбрать то, которое защитит ее.
Рассказать так, чтобы поверил.
И захотел вмешаться.
Не как отец.
Запах лилий, сам вид их - тяжелые восковые бутоны и белоснежные звезды цветов с легкой позолотой пыльцы - был неприятен. И Тора покинула комнату. Но сегодня тишина библиотеки не принесла ожидаемого успокоения. А в кабинете окно было открыто, и Тора поспешно, пожалуй, слишком поспешно, его захлопнула. Задвижка вдруг показалась ненадежной.
И окон слишком много.
Торхилд проверила каждое, пусть бы и действия кому-то могли показаться престранными. Впрочем, вряд ли сейчас в доме нашелся бы кто-то, кто бы осмелился сделать Торе замечание.
Райгрэ защитил.
Но захочет ли защищать и дальше? Он определенно ценит Тору, если делит с ней не только кровать, но и сами свои комнаты. А в те дни, когда Торе все же пришлось уйти в одну из гостевых спален, был крайне недоволен. Он оплачивает ее наряды.
И дарит драгоценности.
Зачем ей столько? Тора не знает, но ему нравится делать подарки. И Хильда требует, чтобы Тора не отказывалась: потом, когда райгрэ найдет жену, драгоценности пригодятся.
Он позволяет Торе помогать в делах. И просто любит, чтобы она находилась рядом. Он позволил менять свой дом... но хватит ли этого, чтобы ввязаться в драку?
И если ввяжется, то сумеет ли победить?
Хильда молчала, полагая, что здесь бессмысленно гадать. А Тора волновалась, даже не столько за себя, что еще можно было бы понять, сколько за райгрэ. И Хильда, которая прочно обжилась в местных зеркалах, нашептывала, что это беспокойство делает Тору глупее.
Думать надо о себе.
Иначе Тора не выживет.
- Прекрати, - попросила Тора, касаясь отражения. И то протянуло пальцы навстречу, холодные, как само стекло. - Он добрый.
Потому что Тора делает то, что ему хочется. Она нужна ему. И хорошо, если будет нужна еще некоторое время. Но видеть в этой заботе нечто помимо самой заботы - бессмысленно.
- Мы должны предупредить.
И Хильда согласилась, что это разумно. Тот, другой, способен ударить исподтишка, и тогда у райгрэ не будет шансов. Хильде не жаль, если он умрет, но тогда Торхилд достанется победителю. А с ним поладить будет куда сложнее.
Он такой, как Королева.
Любит делать больно.
- Раньше, - Тора не любила думать о ком-то плохо. - Он мог измениться.
Хильда возразила, что уж на это рассчитывать не следует. Тора видела истинное обличье, пусть и давно, но время, как оказалось, значения не имеет.
Да и будь Тора права - она редко оказывается права - неужели получила бы она букет белых лилий? И эту записку в напоминание о давней встрече. Или предупреждение? Охота начата.
Сложно спорить с отражением, и Тора отворачивается от зеркала. Она подымается в спальню и, закрыв дверь - еще слишком рано, и ждать долго - ложится на кровать. Здесь два запаха, и его - сильнее. Тора обнимает подушку и лежит.
Так ей спокойней.
Хильда не мешает. Ей все равно, вот только платье наверняка помнется, а неряшливость в одежде недопустима.
А Торе почему-то думается совсем о другом. О журналах, присланных портнихой в огромном количестве, эскизах, образцах и собственной растерянности.
- Подумай, что тебе глянулось, куколка, - портниха подсовывала картинку за картинкой, и разноцветные клочки ткани, кружева, лент...
...и не понимала, почему Тора молчит.
Увещевала. Уговаривала.
Сдалась, велев позвать, когда Тора уже на что-нибудь да решится.
А Тора, набравшись смелости, взяла десяток эскизов наугад и подошла к райгрэ. И он не оттолкнул, хотя наверняка имел множество куда более важных дел.
- Найденыш, - он отобрал листы и образцы тканей, - это ведь твои наряды, ты их будешь носить. И нравиться они должны именно тебе.
- У меня несовершенный вкус.
- Это ложь, - райгрэ усадил Тору на колени. - Забудь ее... и его, если сможешь. Ты очень красивая девочка. И умная. Сильная. Тебе просто не хватает немного уверенности в себе.
Какое отношение уверенность и сила имеют к платьям?
- Вот скажи, если бы ты увидела это... на ком-то другом, - райгрэ взял эскиз платья с пышными рукавами и многочисленными оборками. - Что бы подумала?
- Что... это очень эксцентричный наряд.
- А это?
- Домашнее платье... для первой половины дня. Если в светлых тонах...
- Видишь, ты все сама прекрасно знаешь, - райгрэ поцеловал Тору в лоб.
- А если я выберу что-то ужасное?
- Тогда мы это "ужасное" в саду закопаем... у тебя очаровательная улыбка.
Хильда думала иначе, но рядом с райгрэ Хильда замолкала, а у Торы иногда появлялось желание улыбаться. Не сегодня... сегодня снова было страшно.
Когда же наступили сумерки, Тора спустилась в музыкальную комнату. Она умела ждать, но сейчас почему-то умение это не спасало.
А если она опоздала?
Если плохое уже случилось?
Хильда предложила не тратить нервы по пустякам, а подумать о побеге. Не сейчас, конечно, но подготовиться стоит...
Тора коснулась клавиш. Играть учила мама, говорила, что слух у Торы идеальный и руки подходящие. Талант опять же имеется... и конечно, на сцену ей нельзя - это совершенно неприлично, но вот если для себя... для семьи... для будущего мужа.
Хильда знала, что ни семьи, ни мужа у Торы не будет. Дети - возможно, и жаль, что Тора пока не беременна. Ребенок упрочил бы ее положение.
Клавиши откликались на прикосновение. Хороший инструмент, только давно им не пользовались, и настройка не помешала бы, но и той, что есть, хватит.
Тора играла.
Без нот. По памяти. Для себя... и оказалось, что не только. Надо же было пропустить его появление...
- Не останавливайся, - попросил райгрэ.
И Хильда потребовала сосредоточиться. Исполнение должно быть безукоризненно или настолько близко к таковому, насколько это возможно. Была ли она права? Тора не знала, но музыка перестала доставлять ей удовольствие. Впрочем, райгрэ подобные мелочи не интересовали.
И вечер был обыкновенен.
Разве что он снова задавал странные вопросы.
Подымаясь в спальню, Тора осмелилась посмотреть в зеркало. Хильда кивнула: все правильно, спешить не надо. В постели мужчина скорее выслушает женщину, если, конечно, она постарается.
Но Тора опять все испортила.
Почему-то рядом с райгрэ она забывала о том, что думать следует о себе... еще и заснула.