Дёмина Карина : другие произведения.

Семь минут до весны. Глава 12

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.65*22  Ваша оценка:

Глава 12.

   Мирра уходила, но оставался запах.
   Терпкие цветочные духи, которые привязывались, что к ковру, что к стенам... и Ийлэ представляла, как давняя заклятая подруга касается этих стен.
   Ласкает.
   И трогает старые перила, говоря о том, что надо бы их сменить, потемнели уже и ныне дуб не в моде. А Мирра всегда очень пристально следила за модой.
   Как иначе?
   Девушке ее положения...
   ...ее положение никогда ее не устраивало, а никто не замечал. И матушка пеняла, что Ийлэ ведет себя недостаточно любезно...
   ...не видела?
   ...или предпочитала не видеть?
   В конце концов, с кем еще ей здесь чаи устраивать?
   В округе пять более-менее приличных поместий, четыре из которых принадлежат людям... а городок мал, и все друг друга знают... сонная жизнь, скучная...
   ...мама могла бы блистать, но никогда не выезжала за пределы городка...
   ...почему?
   ...и почему этот вопрос стал волновать Ийлэ именно сейчас? Причем настолько, что она выбралась с чердака. Хотя ложь, выбралась она по иной причине, чтобы пройти по следам Мирры, чтобы убедиться - заклятая подруга ушла.
   Стереть бы этот цветочный привязчивый запах.
   - Крадешься? - поинтересовался пес.
   Снова Ийлэ пропустила его появление.
   - Крадусь, - она выпрямилась и руку, которой гладила стену сонного дома, за спину убрала. - Я...
   - Я не буду мешать.
   - Не мешаешь.
   Напротив, его запах, густой, животный, но не неприятный, стирает тот другой.
   - Вы были подругами? - Райдо посторонился, пропуская Ийлэ.
   - Нет. Мы... считались подругами.
   - Существенная разница.
   Пожалуй, но прежде Ийлэ этого не понимала. Она вообще многого не понимала, позволяя себе думать, что крохотный мирок ее надежен, спокоен и предсказуем, впрочем, сие, наверное, свойственно многим крохотным миркам.
   - Ты не обедала? Нет, Нат с Нирой... представляешь, вбил себе в голову, что заберет девчонку себе. И главное, не переубедишь. Я ему говорил, что так нельзя... вроде послушал, но с Натом никогда нельзя быть в чем-то уверенным. Он хороший парень. Сообразительный. Вот только упрямый, как... не знаю кто.
   Пес шел сзади, в трех шагах держался, достаточно далеко, чтобы Ийлэ чувствовала себя спокойно, но в то же время присутствие его, близость не тяготили.
   - Мне порой хочется взять ремня и выпороть.
   - Не надо.
   - Не буду, конечно. Все равно не поможет. Он же и сбежал после того, как райгрэ его выпорол... и главное, за ерунду какую-то, в которой Нат не виноват... то ли кто-то что-то разбил, то ли разлил... перед этим Нат сбегал несколько раз, вот и стал во всем виноватым... разбираться не стали. А он обиделся и снова сбежал, на сей раз удачно. Хотя тебе вряд ли интересно.
   Ийлэ кивнула: ей совершенно точно не было интересно, почему Нат сбежал.
   Он приходил на чердак каждый день, больше не пытался заговорить, но забирался на сундук и садился, сидел... часами сидел... и как-то вот книгу принес, Ийлэ читала.
   Не по просьбе, но...
   Почему бы и нет?
   Нат разливал чай из фляги - старый шарф он обмотал кожаным шнуром, и теперь чай долго оставался теплым, а шарф не разматывался - и вытаскивал из-за пазухи бутерброды. Наверняка, делал сам, кромсая хлеб неровными крупными ломтями, а ветчину - еще большими.
   И масло клал кусками, намазывать не пытался даже.
   Его бутерброды были вкусны. Ийлэ ела медленно, разжевывая и холодный хлеб, и ветчину, и масло. Выедала мякоть, а корочки складывала у трубы сушиться.
   Потом, весной, ей пригодятся.
   Высохшие корки она прятала в наволочку, которую украла из бельевого шкафа. Некогда в нем было множество наволочек, и простыней - мама пересчитывала их лично, и перекладывала мешочками с лавандой и ромашкой, для сна; и пододеяльников, пушистых полотенец, что больших, что маленьких. А ныне полки шкафа были пусты.
   Куда все подевалось?
   Картины.
   Псы не трогали их, сожгли только семейные портреты...
   ...или вот рамы, с тех самых семейных портретов.
   ...или фарфоровые безделушки, которые собирала прабабка Ийлэ, а бабка и мама берегли коллекцию...
   ...каминные часы, доставшиеся от прадеда...
   ...и собрание стилетов из лазоревой гостиной...
   Дом опустел. И он жаловался Ийлэ, сквозь сон, забыв о том, что сам же ее предал. Дом пестовал свои обиды, забыв о чужих, но как ни странно, Ийлэ ему сочувствовала. Ей тоже не хватало потерянных вещей. Как бы там ни было, на чердаке не думалось о них.
   А вот внизу - да...
   - Здесь ваза была, - Ийлэ остановилась у алькова. - Древняя. Ценная. Еще картины. Море. Мне нравилось смотреть.
   От картин на обоях остались бы следы, поскольку обои выгорели, мама, помнится, жаловалась, что качество их было вовсе не таким, как заявлено...
   ...обои переклеили.
   ...и полы кое-где перестлали.
   - Море мне понравилось, - пес провел по стене ладонью, - я, когда впервые увидел, то весь день на берегу сидел... зачарованный... оно менялось, то серое, как сталь, то черное почти. Или зеленью вот отливает, а потом вновь чернотой.
   - Я не была.
   - Не была? - он повернулся к Ийлэ, не скрывая своего удивления. - Почему?
   - Не знаю.
   - Всех детей вывозят на море. Это полезно. Воздух и все такое...
   - Значит, не всех.
   А ведь и вправду странно.
   Мирру вот отправляли. И Ниру. И найо Арманди, появившись перед самым отъездом, долго уговаривала матушку присоединиться. Она так красиво рассказывала про дом, который они сняли на самом берегу, про песчаный пляж и белые зонтики, что Ийлэ их потом во сне видела.
   Плакала. Просилась.
   А отец сказал, что нельзя... на море тоже нельзя... цена...
   - Что? - переспросил пес. - Чего цена?
   Ийлэ пожала плечами, дав себе слово быть осторожней. Наверное, ей мало читать Нату, или это слишком долгое молчание виновато в том, что она заговорила? Мысли вслух. Какая глупость.
   - Отец. Не разрешал. На море...
   Она погладила стену, и дом отозвался на прикосновение живым тягучим теплом, которым он делился щедро, словно таким образом пытался загладить собственную вину.
   - Мы никуда не выезжали. В город только.
   Запаха Мирры почти не осталось.
   - Ийлэ... скажи, пожалуйста... что твой отец хранил в той комнате... стой, погоди прятаться.
   Она не собиралась прятаться.
   - Я не причиню тебе вреда. И не трону твою малышку. Я просто должен понять, что происходит. Я ненавижу, когда меня пытаются использовать втемную. Не ты, Ийлэ. Другие. Подружка твоя, которая поселилась бы, дай ей волю... или ее мамаша... доктор... у меня такое ощущение, что они пытаются добраться до чего-то важного, а я понятия не имею, до чего.
   Мирра?
   Доктор?
   Добрейший доктор, который тоже наведывался в поместье, но не ради чая матушки. Он появлялся, чтобы сыграть партию-другую в бейшар. И отец радовался, поскольку кроме Ийлэ и доктора у него не было соперников... а после бейшара доктор садился в низкое кресло у камина - он утверждал, что слишком стар и кости его ноют на перемену погоды. Он брал в одну руку бокал с коньяком, а в другую - трубку.
   Не курил - кусал чубук.
   И рассказывал забавные истории из своей практики.
   Тот доктор казался сильным человеком. И мудрым. И... лжец. Почему папа не увидел правды? И мама... и никто-то...
   - Я... не знаю, - Ийлэ сумела посмотреть в глаза псу, хотя и знала - нельзя.
   Это вызов.
   И сейчас он разозлится.
   Ударит.
   Наотмашь. По губам? Или пальцами ткнет в живот, заставив согнуться, а потом о стену. Тот другой всегда бил, но никогда - насмерть, даже когда Ийлэ хотела, чтобы насмерть.
   - Тише, - Райдо улыбнулся и палец прижал к губам. - Не отворачивайся. У тебя глаза зеленые. У наших такой цвет редко встречается... серый вот часто, голубой еще... иногда - карий... чем светлее радужка, тем чище кровь... я вот - сама видишь.
   Его глаза были серыми, темными.
   И ненависти в них Ийлэ не увидела, впрочем, это ничего не значит, поскольку тот другой тоже не ненавидел ее, напротив, временами он был любезен.
   Позволял ей садиться за стол.
   Вилки, ложки и ножи... салфетки и церемония званого обеда. Игра в семью. И поиск повода, который находился всегда. Нельзя верить... но ей так хочется... и поэтому она смотрит, до рези в глазах, до дрожащих колен. Вызов.
   Он должен его принять и тогда... тогда, быть может, все закончится.
   - Яркие какие... и раскосые... Ийлэ... ты только не обижайся, но... ты женщина.
   Ийлэ знает.
   А пес вдруг шагнул ближе, разрывая нить взгляда. Ийлэ не успела отступить, да и отступать ей было некуда - стена за спиной и та самая ниша, в которой некогда ваза стояла. В нише не спрячешься.
   Она и не будет.
   Она... сумеет его ударить... у нее и нож имеется... и это шанс...
   - Глупая девочка, - пес перехватил руку с ножом. И держал он крепко, но бережно. - Ты же поранишься...
   - Ты...
   Ийлэ уткнулась в широкую его грудь, в клетчатую рубашку, продымленную, прокопченную, и наверное, ее стирали, поскольку порошком тоже пахнет, но слабо. А псом - напротив, сильно.
   - Отпусти.
   - Сейчас отпущу, - он говорил мягко и рокочущий голос над самым ухом заставлял вздрагивать. - Только отдай мне нож... пожалуйста... это плохой нож... кого ты им резать собралась?
   - Тебя!
   - Меня... я помню... но ведь не ударила же... могла ударить, но не ударила... ты вовсе не злая, альва... напугана и растеряна... обижена еще...
   - Да что ты знаешь!
   Она разжала пальцы, и нож упал на пол.
   - Ничего не знаю, - покорно согласился Райдо. - И знать не буду, пока ты мне не расскажешь. А ты не расскажешь пока. Не доверяешь. И это где-то правильно, нельзя поверить тому, кого ненавидишь. Ты же меня ненавидишь, да?
   - Да, - Ийлэ вдруг поняла, что еще немного и расплачется.
   А она не плакала давно.
   И просто запах... дыма... и дома... и коридор этот... и почему он ведет себя не так, как должен вести пес? Держит, обнимает, баюкает мягко, точно ребенка... и наверное, раньше, уже давно, в той прошлой жизни Ийлэ вполне бы могла поверить его рукам.
   Чтобы не разреветься - позор и смех - она сказала:
   - Псы не выносят прямого взгляда...
   - Кто тебе сказал такую ерунду?
   - Это вызов и...
   - Ийлэ, - ему, кажется, нравилось произносить ее имя, и оно, привычное, звучало совсем иначе. - Если бы мы любой прямой взгляд воспринимали как вызов... представляешь, сколько пустых драк было бы?
   - Сколько?
   - Много.
   - И тогда как?
   - Тогда? - переспросил Райдо, отпускать ее он не был намерен, и Ийлэ смирилась.
   Подчинилась.
   Она ведь и раньше подчинялась силе, но та сила была... злой?
   ...нельзя обманываться, равно как и верить ему. А можно... что? Стоять вот так, в коридоре? В кольце рук, разорвать которое у нее при всем желании не выйдет? Кольцо теплое. Ийлэ не замерзла, нет, но оно все равно теплое... и запах дыма опять же... костры разводили ранней весной, убирая старые листья, и дымы стлались по земле, мешаясь с туманами. Молочно-белые, пряные. Мамины розы тонули в них. Дымы подбирались к окнам дома, и матушка хмурилась: обязательно какое-нибудь окно оказывалось запертым недостаточно плотно, и дымы проникали в дом.
   А с ними и запахи.
   - Да, прямой взгляд можно истолковать, как вызов, но всегда важно, от кого этот вызов исходит. К примеру, взять Ната. Нат одной со мной расы. И он мужчина. Мальчишка, конечно, но и мужчина. То есть, глядя мне в глаза, он пробует собственные силы... и чем дольше сумеет удержать взгляд, тем лучше... для него, конечно, не для меня. А ты... ты мало того, что женщина, так еще и альва...
   Руки он разжал, и отступил.
   Нож поднял.
   - Я тебе другой дам, - пообещал Райдо, пряча этот в рукаве. - Нормальный. Только Ната не прирежь, ладно?
   - Не прирежу.
   - Вот и умница. Пойдем обедать, а то я устал сидеть там один...
   Он протянул руку.
   Широкая ладонь. Шрамы. Пальцы короткие с ребристыми темными ногтями. Запястье толстенное, но в то же время беленькое, беззащитное какое-то.
   - Пойдем, - согласилась Ийлэ, отводя взгляд от этой руки. - У... мамы были драгоценности... много... алмазы... и сапфиры еще... некоторые вещи старинные и, наверное, очень ценные... я не знаю, их никогда не оценивали... они семье принадлежали...
   ...браслет с крупными полированными гранатами...
   ...тяжелое красное золото и изумруды, которые больше напоминают мутные стекляшки... прапрабабка... со времен исхода...
   ...диадема с алмазами, ее мама с насмешкой именует короной и надевает неохотно. А Ийлэ диадема нравится... нет, Ийлэ знает, что когда-нибудь все эти драгоценности достанутся ей, но когда это будет?
   Ей позволяют играть.
   Комната. И зеркало. И мамины шкатулки, полные сокровищ... вытащить и примерить, сочинив очередную волшебную сказку о том, как однажды...
   - Их не нашли. Меня спрашивали...
   ...мягкий голос.
   Вопрос и еще вопрос. И надо отвечать, пусть губы и разбиты в кровь. Пощечина. Вопрос. Пощечина... вода по волосам течет, Ийлэ пытается слизывать капли с губ, ее мучит жажда, но ей не позволяют. Снова вопрос...
   ...опять.
   Напиться позволят, когда она расскажет обо всем, что они хотят знать. Но Ийлэ не понимает...
   - Тише, девочка моя, тише, - она вдруг очнулась в чужих руках и, кажется, закричала, забилась, пытаясь вырваться, а когда Райдо отпустил, сползла по стене, поскуливая, зажимая рот ладонями. - Все закончилось... все уже закончилось... они умерли, я знаю...
   ...он ничего не знает.
   ...и если узнает, сам убьет Ийлэ. Он будет милосерден и подарит ей быструю смерть... и не так давно, это - все, чего Ийлэ хотела, но теперь... когда все изменилось.
   - Прости, - пес сел рядом, большой и теплый, и близко чересчур, но Ийлэ не отползла, позволила себе прислониться к нему, ненадолго, на мгновенье, которое, правда, растянулось, но с мгновеньями такое случается. - Я не хотел... я не должен был спрашивать, да?
   Она сумела кивнуть.
   - И не буду... больше не буду... только не убегай, ладно? Бран был дерьмом... я не такой... мы не такие, как он... дерьмо ведь везде встречается, но не нужно думать, что мир из него слеплен...
   - Из него... - Ийлэ сказала, чтобы убедиться - она не потеряла саму эту способность: разговаривать.
   А Райдо не ответил.
   Не согласился, но и...
   - Пойдем есть, - сказал он, поднимаясь. - А потом ты мне почитаешь. Почитаешь, да? Мне младшенький писем прислал, а читать некому... Нат, конечно, умеет, но Нат - не то, ни эмоций, ни выразительности... одно сплошное оскорбленное достоинство.
  
   Писем и вправду было много, пусть и не все из них - для альвы.
   Из очередной стопки писем выпал серый конверт со знакомым чернильным пятном в верхнем левом углу. Райдо усмехнулся: приятно было осознавать, что старый товарищ не изменился.
   Кеннет всегда был параноиком.
   Но зато почерк у него, в отличие от младшенького, был читаем.
  
   Райдо, привет старый засранец!
   Хотя вроде ты еще и не такой старый, так что, привет нестарый засранец! Рад был получить письмецо и узнать, что ты жив. До меня доходили слухи, что ты подорвался на поле, но видать, опять преувеличивают.
   Что до жизни моей, которая, уверен, нихрена тебя не интересует, но ты ж у нас скотина воспитанная, без поклонов не умеешь, то скажу так: у меня все в полном ажуре. Ушел я в отставку, да не просто так, а с листом наградным, к которому медалька положена. Так что ныне я не хрен с горы, а, как изволил выразиться мой папашка, достойный член общества. Он давече целую речугу толкнул. И невестушку мне подыскал, из вдовых и рода малого, но с приданым. Хорошая баба. И сын у нее толковый, правда, поначалу на меня все скалился, а теперь ничего, привыкли друг к другу. Славный пацан. Бестолковый только, прям как я был.
   Живем мы в пригороде, своим домом и мирно, чего и тебе от души желаем.
   Но по вопросам твоим стало мне ясно, что у тебя по-прежнему шило в жопе крутится. А потому прошу: поосторожней там. Лезешь ты в дело, которое не просто дерьмом воняет, но целою выгребною ямой, куда тазик дрожжей кинули. Видал такие шутки? Если нет, то скажу я так: от дрожжей дерьмо из ямы на раз прет. И не успеешь отойти, как с головою накроет.
  
   Райдо хмыкнул: старый друг не изменился.
   И хорошо бы навестить его, посмотреть и на дом, и на невесту, и на пасынка. И быть может, сидя в саду под вишнями - Кеннет этими вишнями всех достал, рассказывая, как в своем доме беседку поставит и будет чаи гонять на старости лет - опрокинуть по стаканчику вишневой наливки.
   Или на худой конец, бренди.
   Если доживет...
   А ведь не зовет Кеннет в гости.
   Знает? Наверняка. Он всегда умудрялся знать то, что ни по должности, ни по совести, ему знать было не положено.
   Райдо развернул страницу, написанную мелким птичьим почерком. Случись человеку стороннему взять ее в руки, он долго бы пытался разобрать хитросплетения Кеннетовых каракуль, в которых угадывалась то одна, то другая буква, но лишь угадывалась.
   Буквы перемежались с цифрами.
   А то и вовсе сливались в узорчатую, словно нарисованную вязь навроде альвийской, а та вдруг перемежалась с резкими штрихами клинописи.
   Шифр Кеннет выдумал сам. И был он несложным, если знать некоторые хитрости. Райдо знал.
   Зеркало.
   Пара книг и лист бумаги. Счеты. Кеннет обходился и без них, но голова Райдо ныне работала туго. Хорошо, хоть вовсе работала.
   Наверное, можно было бы кликнуть Ната, но...
   ...если и вправду дерьмо, как предупреждал Кеннет, мальчишку лучше не впутывать.
  
   Сразу скажу, что Брана из Медных я лично не знал, но слышал от людишек верных, будто бы этот Бран не просто дерьмом был, а дерьмищем первостатейным, какового и в собственном роду не больно-то жаловали. Род, конечно, дело такое... ты моего папашу знаешь, он меня всю жизнь ошибкой молодости называл, да и я к нему особой любовию не пылаю. Вот за Лидию мою, то спасибо, что сосватал... но я ж не о том. С Браном иное. Медных осталось не так и много, они друг за друга держатся, вот и его не единожды выручали. Еще со школы за ним тянулось, да то дела давние. Из королевской гвардии его выставили, темная историйка, вроде как он девку не то снасильничал, не то едва не снасильничал, не то просто побил. Теперь-то концов не найти. Скандал Медные замяли, да только и их не хватило, чтоб Брану местечко удержать. Поперли его, хотели и вовсе военную дорожку перекрыть, но тут самая заваруха началась. А сам знаешь, дорогой друг, что в армии всем местечко найдется. Только попал Бран не как мы с тобой, на передовую, а в Особый отдел, к папенькиному приятелю под теплое крылышко. И сидел под этим крылышком, пока бои шли.
   Вот скажи, Райдо, отчего так бывает, что у одних жопа в дерьме, а у других - в шоколаде? Мы-то с тобой кровь лили, землицу альвовскую поили, а Бран опосля по этой землице гоголем ездил. Ценности именем короны реквизировал, согласно пятому предписанию. А что, хорошая работенка, непыльная... в городок какой являешься, бумажкой в нос тычешь и ждешь, пока мэр аль какой иной человек с поклоном тебе золотишко выносит...
   И сам понимаешь, что не все ценности короны до короны доходили. Опись описью, но помимо городской казны завсегда можно и каких людишек потрясти, из важных, которым охота и далее жить-поживать, добра наживать. И добром этим они поделятся, пусть и без особой охоты, но своя шкура дороже.
  
   Райдо отложил письмо и потер переносицу. Глаза слезились, и мошки разноцветные мельтешили, мешая сосредоточиться.
  
   У Брана репутация была такая, что и в Особом отделе с ним вязаться брезговали. Они-то, конечно, свое дерьмо глубоко закапывают, потому кроме слухов я тебе ничего сказать не скажу, но и слухи таковые, что Брану дважды внушение делали. А понимаешь, что с третьим он бы нежданно-негаданно смертью храбрых пал бы всем на тихую радость.И поговаривали, что многие сего ждали с превеликим нетерпением, и желающих устроить эту самую смерть было в избытке, но тут Бран в отставку подал.
   Уйти из Особого - это уметь надобно, но у него вышло... не отставка, конечно, но отпуск по ранению, хотя того ранения - царапина на хвосте. Думаю, что начальничек его, почуяв, к чему все движется, спровадил этакий подарочек, чтоб народ поостыл, не захотел с Медными вязаться. Сунули Брану в зубы усадебку, сдается мне, ту самую, в которой ты кости греешь, и велели сидеть тихо.
   Но вот что любопытно.
   Ему вначале иную усадьбу предлагали, на самом Побережье, на песочках да солнышке. А он отказался, попросился самолично в альвийскую глушь, дескать, леса сосновые там, для здоровья зело пользительные. Надеюсь, сие правда истинная и ты, дорогой мой приятель, от сосен тех поздоровеешь со страшною силой. Да только учти, что Брану эти сосны не на пользу пошли. По официальной версии скончался наш приятель опосля продолжительной и тяжелой болезни.
   И с ним еще двое.
   Видать, ну очень заразною болезня была. Полагаю, что имя ей - жадность.
   Нет, ничего-то толком выяснить не удалось, тема болезненная, но твоих вопросов касательно, скажу так. В Особом у многих не особо чисты руки. И сам понимаешь, королю - королевское, но и тем, кто пониже стоит, тоже свой кусок урвать охота. Все ж понимали, что война - она не вечная, а вот дальше - как расстараешься, так и заживешь.
   Бран старался от души.
   Родичи его, конечно, ныне делают вид, что знать про его штуки не знают, и вообще премного опечалены смертью, но все это - вежливая хренотень. А на деле один сведущий человечек шепнул мне, что, дескать, старший из Медных давно бы Брана в расход пустил, когда б не его папаша. У того сынок - единственная отрада, а потому и дозволяли ему все... и еще тот же человечек, чье имя тебе наверняка не интересно, добавил, что, дескать, папаша этот ну очень Брановой смерти огорчился. До того, что кричал и обзывал райгрэ нехорошими словами. Возмездия требовал.
   А райгрэ так оскорбился, что папашу этого за горло взял и едва душу не вытряхнул, но вовремя остановился. Или не вовремя? Один хрен. Спровадили его в дальнее имение, запретив носу оттуда казать. Но главное, что папаша не успокоился. Он по-прежнему жаждет мести. И от мыслишки этой поганой не откажется...
  
   Час от часу не легче.
   Отец Брана, Видгар из рода Высокой меди, был силен, и возраст силы этой не убавил. Пожалуй, что в иные времена Райдо имел бы шанс управиться, но не теперь...
   Теперь он и обернуться не способен без риска развалиться на куски.
  
   Потому, разлюбезный мой друг, которому супруга моя велит кланяться низко и выказывает на словах всяческое почтение, будь осторожен. Я-то помню, что тебе озера по колено, а море - по яйца, и сами эти яйца чугунные, не иначе, но не ищи жопой приключений.
   Про приятелей Брана знаю мало. Но вряд ли хорошие люди, с таким дерьмом ни один хороший человек, или не-человек, связываться не стал бы. А если у них общее дельце имелось, то и вовсе сие говорит не в их пользу.
   С усадьбой твоей и вовсе мутно.
   Обыкновенная она.
   Особисты, конечно, проверяли ее после Брановой смерти, пусть и сами они не чаяли от него избавиться, а все свой. Но ничего-то не нашли, вот тебе ее и всучили.
   За сим откланиваюсь, дорогой мой друг.
   И если вдруг захочется тебе свидиться, соскучишься по старому своему приятелю Кеннету, или же по иным своим приятелям, которые могут быть полезны, то шли оптограмму.
   Осторожней там будь.
   И не вздумай помирать, я еще беседку не поставил, а вишни только-только посадил. Представь себе, какое это огорчение, получить дом и без вишневого сада! Но клянусь тебе, что, хочешь ты того аль нет, но мы с тобою еще погоняем чаи в моей беседочке, вспомним былые времена...
   ...или не чаи.
   Моя хозяйка такой сидр ставит, что просто прелесть. Пьется водицей, а по мозгам шибает конским копытом. Давече я как бутыль усидел, так еле до дому добрался...
   Дом у меня ладный, только крышу наново крыть пришлось. И забор правил... да оно и понятно, сколько лет без мужика...
   Ну да теперь наладится все.
   Живи, Райдо.
   Яблони, вишни - один хрен, главное, что мы с тобой эту самую жизнь заслужили.
  
   Заслужили... вот только чем?

Глава 13.

   Пятый день кряду шел снег.
   Пушистый и легкий, он ложился сугробами, норовя затянуть и без того слепые зимние окна дома. В снежных разливах тонули уцелевшие кусты роз, и темные плети плюща, на которых сохранились еще редкие ягоды. Снежные шали ложились на плечи яблонь, старый вяз и тот спешил укутаться, чувствуя близость морозов.
   Ийлэ держалась каминов.
   Пламя дарило тепло и еще спокойствие, которое было ложным, но Ийлэ позволяла себе верить, что эта зима... нет, на прошлую она не будет похожа, она просто будет.
   С камином вот.
   И с отродьем.
   Оно пыталось держать голову.
   - Смотри, получается, - Райдо лежал на боку, наблюдая за отродьем. Иногда он подавался вперед, но не прикасался. - Упрямая...
   Оно не плакало.
   Даже теперь, когда у него хватило бы сил и на слезы, и на крик, отродье предпочитало молчать. Оно лежало на животе и ноги елозили по толстой шкуре, которую Райдо принес для тепла, ручонки в эту шкуру уперлись, и походило на то, как если бы отродье пыталось подняться. Оно с немалым трудом отрывало слишком тяжелую для него голову, держало ее секунду, а то и меньше, и падало, замирало, отдыхая, чтобы вновь повторить...
   - Ничего, научится... и еще поползет... поползешь ведь?
   Отродье отвечало кряхтением.
   Забавное.
   И странно теперь думать, что вот оно могло исчезнуть.
   - Поползет... они когда ползают - смешные очень... но имя все равно надо придумать, - Райдо перевернул отродье на спину, и оно закряхтело, задергало ручонками. - И зарегистрировать ребенка... а то ведь не дело.
   Наверное.
   Ийлэ отвернулась к окну.
   Почему сама мысль о том, что нужно придумать имя отродью, вызывает у нее такое отторжение? Не потому ли, что с именем отродье перестанет быть отродьем, а станет... кем?
   Младенцем.
   Розовым младенцем, который уже почти похож на обыкновенных розовых младенцев, разве что слишком тих и слаб пока, но это ведь временное. К весне отродье и вправду научится, что голову держать, что сидеть... или вот ползать даже...
   Наверное.
   Ийлэ отвернулась к окну.
   Почему сама мысль о том, что нужно придумать имя отродью, вызывает у нее такое отторжение? Не потому ли, что с именем отродье перестанет быть отродьем, а станет... кем?
   Младенцем.
   Розовым младенцем, который уже почти похож на обыкновенных розовых младенцев, разве что слишком тих и слаб пока, но это ведь временное. К весне отродье и вправду научится, что голову держать, что сидеть... или вот ползать даже...
   - Ийлэ, послушай, - Райдо переложил его в корзину и сунул бутылочку с козьим молоком. Отродье пило жадно, наверное, тоже не верило пока, что голод не грозит.
   Интересно, будь у нее возможность, она бы прятала молоко?
   - Это уже не смешно... точнее, я неправильно выразился, за мной есть такое, выражаться неправильно, и вообще я в словесах хреново разбираюсь. И душевной тонкости от меня не дождешься, потому и... прекрати... она-то ни в чем не виновата...
   - Я не виню.
   - Винишь, - Райдо держал бутылочку двумя пальцами, и пальцы эти казались огромными, или напротив, бутылочка крохотной. - Ты же на нее лишний раз взглянуть боишься...
   - Нет.
   Вот сейчас Ийлэ на отродье смотрит.
   Круглое личико... глаза серые... у альвов не бывает серых глаз... и родинок... Ийлэ пробовала их стереть, но родинки не стирались, напротив, становились темнее, ярче.
   Брови эти... слишком светлые. И волосы тоже светлые, с каждым днем светлее становятся. Полупрозрачные коготки на полупрозрачных же пальцах, которые обняли бутылочку. Отродье уже почти насытилось, но пьет, вздыхая и причмокивая.
   Почти уснуло.
   И почти поверило, что теперь в ее жизни всегда будет, что эта корзина с толстым пледом, что бутылка с молоком... Райдо...
   - Винишь, но все равно любишь, - со странным удовлетворением в голосе произнес пес.
   - Нет.
   - Да... иначе почему ты осталась тогда? И позже?
   Неприятный разговор.
   Не тот, который должен быть у камина, когда за окном почти уже метель и сумерки, свинцово-лиловые, тяжелые, с бледным пятном луны, которая заглядывает в окна. Подсматривает?
   - Он ведь прав был, наш добрый доктор... она умирала... и сама не выжила бы... молоко, тепло... льняное семя... это все хорошо, но недостаточно. А вот твоей силы... если ты ее не любила, то почему позволила жить?
   - Чего тебе надо?
   - Многого, - он высвободил бутылочку из вялых рук и корзину качнул. - Мне надо, чтобы ты перестала прятаться... и чтобы у нее появилось имя... чтобы она росла, а ты жила... быть может, вновь научилась улыбаться... мне кажется, раньше ты легко улыбалась и улыбка тебе шла... мне надо, чтобы ненависть ушла...
   - Многого, - согласилась Ийлэ.
   Смешной.
   Ненависть не способна уйти. Не сама по себе... и наверное, Ийлэ могла бы рассказать.
   ...о том, как пряталась. О боли. О крови. О страхе - она все-таки умирала, и лес, который до того делился силой щедро, вдруг отступил, замер, ожидая, когда Ийлэ умрет. Лес готов был принять ее тело, опутать корнями, укрыть полями зеленых мхов.
   Рассказала бы о слезах.
   И растерянности.
   Красном грязном комке, с которым она оказалась связана толстой веревкой пуповины, и о том, до чего мерзко ей было прикасаться к этой пуповине... и к комку...
   - Я... я подумаю, - ответила Ийлэ, отворачиваясь.
   В конце концов, у нее есть еще время.
   До весны.
   - Подумай, - Райдо встал. - И еще... тут Нат передать просил, а все как-то случая подходящего не было... но вот... держи.
   Тонкая цепочка и подвеска-капелька, черная жемчужина, мелкие алмазы, граненые квадратом.
   - Это ведь твое, верно?
   Ийлэ кивнула.
   Ее.
   Она знает каждый камень, и что на третьем - крохотная трещина, которую разглядеть можно лишь в отцовскую лупу... и трещину он эту сам показал... и пообещал камень заменить, но Ийлэ не разрешила. А на пятом лапки зажаты были плохо, и отец дожимал, а Ийлэ сидела рядом, глядя за тем, как он работает. Было в этом что-то завораживающее...
   ...и жемчужину она выбирала сама.
   В коробке была сотня их, крупных, идеальной формы, но разного оттенка... белые, бледно-голубые и розовые, насыщенного оттенка... желтоватые, словно вылепленные из масла... еще вот лиловые, гиацинтовые... вся палитра, в которой эта, темная, почти черная, выделялась.
   Теплая.
   И тогда была теплой, пусть и тепло это было собственным, Ийлэ, а нынешнее - пса. Он носил подвеску в кармане своей дурацкой клетчатой рубашки, вот и нагрелась, что она, что металл... папа делал удивительные цепочки, тонкие, но прочные, с рисунком, который переползает со звена на звено.
   Лоза и терний.
   ...по праву...
   Он так сказал, а когда Ийлэ попросила объяснить, что это значит, отец отшутился, мол, не стоит хорошенькой девушке забивать голову всякой ерундой. А ведь не ерунда... полустертая лоза и яркий терний... алмазы сияют, словно ничего не произошло. И жемчужина, кажется, стала темнее, чем прежде.
   Ложь.
   Жемчуг цвет не меняет.
   И эта подвеска...
   - Она... дорого стоит, - сказала Ийлэ.
   - Возможно, - пес смотрел прямо. - Некоторые вещи стоят дорого, а другие и вовсе цены не имеют. Все относительно в этом мире.
   - В философию ударился?
   Ком в груди растаял.
   Откуда он взялся? Зимний. Холодный. Не снег, но старый серый лед, который и под солнцем не тает... ведь не было же, но вот... Ийлэ трогает грудь.
   Ничего.
   Рубашка. Свитер нелепый, который она носит, пусть бы в доме уже и не холодно... упрямство... мама всегда говорила, что Ийлэ непозволительно упряма. А отец смеялся, дескать, семейная черта...
   ...и подарил жемчужину.
   ...сказал:
   - Ты в своем праве носить черный...
   ...еще одна деталь. Сколько их было, потерянных памятью секунд и слов, которые возвращались, причиняя почти физическую боль?
   - Ударился, - Райдо коснулся локтя. - Со мной бывает. Ийлэ... можно тебя попросить?
   Просить?
   Конечно... подвеска-капля, жемчуг и алмазы... подарок из прошлого, вот только подобные подарки бесплатными не бывают.
   Ийлэ сжала подвеску в руке, понимая, что расстаться с нею не сможет.
   - Что... надо?
   - Ничего особенного. Не сбегай с обеда, ладно? Эта дура опять приедет. И я знаю, что ты не хочешь с ней встречаться, но пожалуйста... я с ней в одиночку не справлюсь. От Ната помощи никакой. А ты...
   Дура? Он говорит о Мирре... Ийлэ не хочет с Миррой встречаться, но и отказать в просьбе не способна. Пес знает.
   Он нарочно.
   И не раскаивается ничуть. Стоит, осклабился широко, радостно.
   Сволочь.
   - Хорошо, - ответила Ийлэ, надеясь, что голос ее звучит ровно.
   - Вот и умница...
   К счастью, требовать, чтобы Ийлэ переодевалась к обеду, он не стал, то ли знал, что откажется, то ли знал, что переодеваться не во что.
   А и плевать.
   Мирра как-нибудь переживет...
  
   Переживать Мирра не собиралась.
   Она, настроенная весьма решительно, вошла в дом, который уже мысленно полагала своим, и бросила шубку Дайне.
   Мило улыбнулась хозяину.
   Присела в реверансе. Ната одарила кивком - не столь уж важная он птица, чтобы расшаркиваться... и вовсе, после свадьбы надо будет выслать его... матушка о том упоминала не единожды, и Мирра всецело была с ней согласна.
   ...и не только с матушкой.
   ...он обещал, что поможет Мирре. А он никогда не давал пустых обещаний.
   - Надеюсь, вы соскучились по мне так же, как и я... - она не стала дожидаться, пока Нира справится с шубой. Сестрица вечно копалась, на сей раз наверняка нарочно, желая Мирру позлить.
   Пыхтит. Дергает несчастные пуговицы.
   - Соскучился. Очень, - ответил пес, предложив руку. Показалось, что в словах его мелькнула насмешка, но... показалось, конечно, показалось...
   У лестницы Мирра обернулась: Нат, присев на корточки, возился с пуговицами, а сестрица, вместо того, чтобы от помощи отказаться, как то положено приличной девушке, что-то тихо и настойчиво говорила.
   Вот же...
   Впрочем, так даже лучше, пусть с этим щенком возится, зато мешать не станет...
   Райдо тоже обернулся.
   - Не волнуйтесь, Нат о вашей сестре позаботится. К слову, у вас здесь приняты помолвки?
   - Вы говорите... - Мирра порозовела.
   - О людях. Ну, то есть, о людях, которые здесь живут. Я не очень хорошо знаю местные порядки. Как это происходит?
   - Свадьба? - Мирра бросила взгляд на расчерченное шрамами лицо.
   Урод.
   Почему жизнь настолько несправедлива? Ей совершенно не хотелось выходить замуж за урода, но... дом... поместье... и маменька намекнула, что поместье с секретом... и этот секрет сделает Мирру не просто богатой...
   ...и хорошо, если так.
   ...он не отпустит Мирру сам, да и она не захочет уйти, но иногда ей нравилось думать, что однажды она уедет.
   Сбежит.
   От матушки с ее нравоучениями, от отца. И от него, конечно. Скорее даже от него, чем от матушки и отца. Мирра отправится за Перевал... быть может, попадет ко двору... а если нет, то в городе Камня и Железа найдется место для очень состоятельной и красивой вдовы... и вдовам многое прощается... это ведь свобода, а ради свободы Мирра потерпит общество этого недоразумения, которому суждено стать ее мужем.
   И зря Нира злословила.
   Псы ничем-то от людей не отличаются... разве что размерами.
   Мирра потупилась. Почему-то сегодня маска, привычная уже, родная почти, раздражала неимоверно. Все эти взгляды в пол, трепет ресниц, робость и вздохи, прикосновения украдкой... почему никто не видит, насколько это все обманчиво?
   - У нас... у нас... принято, чтобы... если девушка нравится молодому человеку... и он имеет серьезные намерения, то эти намерения он должен изложить ее отцу или же старшему брату... опекуну... тому, кто представляет интересы этой девушки, - Мирра наблюдала за псом сквозь ресницы, пытаясь по лицу его прочесть, что он думает о человеческих обычаях.
   К сожалению, если пес что-то и думал, то лицо его было для чтения непригодно.
   - И тогда, если у отца девушки нет возражений, то он дает свое согласие на помолвку... Жених и невеста обмениваются кольцами, о помолвке объявляют в газетах, чтобы все знали... вот... после помолвки необходимо выждать некоторое время... месяц или два... на случай, если вдруг окажется, что у кого-то имеются возражения... к примеру, девушка была ранее обещана другому человеку. Или же жених связан обязательствами... к сожалению, такое порой случается.
   Пес кивнул.
   - Но обычно... обычно... - Мирра запнулась, но нашла подходящее слово. - Обычно все проходит обычно...
   Райдо улыбнулся.
   Отвратительно. И клыки эти... папенька, конечно, утверждал, что псы - хищники, но не людоеды, однако в городе говорили иное...
   Мирра сплетням не очень верила, но ведь клыки...
   ...и обращаться они умеют...
   ...и в лесу охотились, не этот, но прежние, которые засели в поместье надолго... правда, о тех отец упоминать не любил. И получается, что о женихе своем Мирра знает до отвращения мало.
   Или все-таки достаточно?
   Она мило улыбнулась в ответ на улыбку, и продолжила:
   - Во время помолвки готовятся к свадьбе... платье там, украшения... дом опять же в порядок приводят... составляют список гостей... рассылают приглашения... много суеты...
   - Понятно, - оборвал Райдо и, почесав черным когтем - с виду тупым, но неприятным - кончик носа, задал следующий вопрос. - А как долго эта ваша... помолвка длиться может?
   - По-разному... иногда годами... например, если обручают детей, то приходится ждать, пока эти дети не вырастут.
   - Удобно.
   - Что?
   - С детьми...
   - Да, конечно, - Мирра не очень поняла, но вновь улыбнулась. - Но мы с вами уже не дети...
   - Это точно... не дети...
   - ...и если необходимо поторопить, то всегда можно получить особое разрешение... оно, конечно, обойдется в приличную сумму, но с другой стороны избавит от прочих хлопот... да и пышная свадьба... кому она нужна?
   Здесь Мирра покривила душой.
   Свадьба была нужна ей, но... матушка права. Вряд ли родичи пса обрадуются невесте-человеку. А потому лучше, если все будет тихо и быстро.
   Помолвка.
   Свадьба. И похороны... нет, еще завещание где-то между свадьбой и похоронами...
   ...несколько месяцев траура...
   ...и свобода...
   ...настолько, насколько он позволит ей быть свободной.
  
   Мечты и чаяния маленькой человеческой девушки были незамысловаты и по-своему обыкновенны. Райдо читал их сквозь маску дружелюбия, которую она нацепила, надеясь обмануть его.
   Маска была хорошей, вот только...
   Он слишком долго жил на грани, чтобы обманываться улыбками, взглядами нежными, этим вот фарфоровым румянцем... пальцами трепетными в его ладони...
   На руках ее перчатки, пожалуй, несколько более плотные, чем обычно. И само прикосновение к нему девушке неприятно, оттого, если и прикасается она, продолжая игру, то исключительно к одежде... и пальцы вытирает о юбки.
   Морщится.
   Хмурится.
   И вновь улыбается. Гримасы мелькают. И не гримасы даже - тени их... но Райдо довольно и теней. Сейчас Мирра удовлетворена.
   Ей кажется, что Райдо готов сделать предложение, и она, несомненно, предложение это примет.
   Почему?
   Ей так нужен дом?
   Или то, что прячется в доме?
   Мирра щебетала, что-то о людях, ей знакомых, о городке, в котором давным-давно не случалось ничего-то интересного, о новостях и сплетнях, газетах, погоде... Райдо слушал в пол-уха, не забывая кивать в нужных местах...
   ...матушка была бы довольна...
   - К слову, дорогая, у меня для вас сюрприз, хотелось бы думать, что вам понравится, - он поцеловал руку Мирры, с удовольствием отметив, как та вздрогнула, а на лице появилось выражение величайшей гадливлости.
   На мгновенье Райдо показалось, что стоит отпустить эту руку, и Мирра немедленно вытрет ее надушенным платочком, а то и вовсе выбросит перчатку.
   Но нет, ей удалось справиться с собой.
   - Я совершенно уверена, что понравится, - ответила она, дав себе зарок в следующий раз надеть перчатки поплотнее.
  
   Мир-р-ра.
   Мирра.
   Ми-и-р-р-а.
   Ийлэ никогда не нравилось это имя. Слишком резкое, угловатое. И она вновь и вновь катала его на языке, пытаясь стереть эти углы, а они не стирались.
   Мирра не изменилась.
   Забавно. Ийлэ ведь предполагала, что так и будет, но предполагать - это одно, а увидеть... фарфоровая кукла в платье из красной шерсти.
   Красный - яркий цвет, вызывающий, но Мирре идет.
   Она знает, что красива... нет, не так, она знает, что теперь во всем этом растреклятом городке не осталось никого, кто бы мог бросить вызов ее красоте.
   Ей ведь этого хотелось.
   Когда?
   Тогда, раньше. Ийлэ помнит. Она бы с радостью обменяла эти воспоминания на другие, а то и вовсе избавилась бы от них.
   Не дано.
   ...дорогая, познакомься, это Мирра... надеюсь, вы подружитесь...
   ...фарфоровая девочка, похожая сразу на всех кукол, которых Ийлэ видела в городе. Куклы были круглолицы и кудрявы, облачены в роскошные платья...
   ...эта живая. Она смотрит на Ийлэ с непонятным возмущением и хмурится. Глупость. Куклы не имеют права хмуриться, им вообще не положено испытывать эмоций.
   - Я самая красивая! - говорит кукла и топает ножкой в атласной туфельке, расшитой стеклярусом. Он блестит, как и бусины ожерелья на шее куклы, и такой же, стеклянный браслет. Ийлэ тот блеск завораживает. - Слышишь?
   - Почему это ты? - Ийлэ не хочется быть самой красивой, это скучно, но кукольная обида смешна.
   Ийлэ дразнит куклу.
   Играет.
   ...она виновата... сама виновата, ведь и вправду играла... и ладно, в детстве, но ведь и взрослея, Ийлэ не менялась... поддразнивала... и бессознательно, и сознательно...
   ...бал в ратуше... и белые платья... тафта и атлас... шелк альвийский, который слишком дорог, чтобы Мирра позволила себе платье из него. Но она позволила и, собираясь на тот бал, предвкушала и свое появление, и восторг... и поклонников, которые всенепременно влюбятся с первого взгляда и до самой смерти...
   ...ей так хотелось быть самой красивой...
   А Ийлэ... она ведь могла остаться дома, но не осталась... и появилась на том треклятом балу именно для того, чтобы заклятую подругу позлить.
   Не только платье, но и жемчуг.
   Серебро.
   Папина работа. Она стоит дороже шелка, Ийлэ гордится отцом... и собой тоже, глупая девчонка. Все казалось игрой, такой вот увлекательной игрой... разрушить чужой песчаный замок.
   Отступить.
   Позволить возвести новый.
   И снова разрушить.
   И наверное, в свое оправдание Ийлэ могла бы сказать, что она не понимала, насколько эта ее игра болезненна для Мирры.
   Или нет, понимала?
   Тогда почему... что заставляло ее вновь и вновь поступать подобным образом? И удовольствие получала преогромное... странное такое удовольствие... не от слез, нет, Мирра никогда не плакала, она притворялась, что все замечательно, правда, притворялась не очень удачно, но...
   ...та Мирра тоже осталась в прошлом.
   Нынешняя, буквально повисшая на руке пса - видеть это оказалось достаточно неприятно, хотя Ийлэ и не мола понять причин этой внезапной своей неприязни - не дала себе труда скрыть брезгливость.
   Недоумение.
   Злость.
   Злость ей не идет. Самая уродливая из всех масок ее лица.
   - Это... - у Мирры даже голос сорвался. - Это... что?
   - Кто, - поправил ее Райдо. - Сюрприз...
   Сюрпризы Мирра ненавидела, пожалуй, еще с тех далеких детских времен, когда дорогая сестрица, стащив матушкину коробку из-под пудры, сунула туда дождевых червяков. Мирра прекрасно помнила и предвкушение, с которым она открывала эту самую коробку, всю такую глянцевую и нарядную, и затаенную надежду, и ужас, и отвращение...
   Да она после того сюрприза руки скоблила куском пемзы, до крови, все казалось, что черви оставили на коже слизь, и теперь эта слизь никогда не смоется.
   - Мне подумалось, что раз уж вы были так хорошо знакомы... дружили... - Райдо не позволил сбежать, как и остановиться на пороге столовой. Он переступил этот треклятый порог, вовсе его не заметив, а Мирре только и осталось, что следом идти.
   Дружили?
   Она и Ийлэ? Вот уж глупость несусветная... это матушке хотелось, чтобы Мирра с ней дружила... альва... древний род... почетно...
   И где, спрашивается, теперь этот древний род? А про почет и матушка не заговаривает...
   - Здравствуй, - сказала Ийлэ.
   Изменилась.
   Нет, странно было бы, если бы она не изменилась, после того, что было... точно Мирра не знает, но слышала достаточно, пусть бы и не полагалось ей вовсе слышать вещей подобных, однако Мирра предпочитала быть в курсе происходящего.
   - Ийлэ... - она все-таки остановилась и руку убрала.
   - Я.
   Молчание.
   И что сказать? Слов не требуют, и Ийлэ молча занимает место за столом, впервые, пожалуй, радуясь тому, что стол этот столь огромен.
   Райдо во главе.
   Мирра по правую руку его.
   Ийлэ на другом конце.
   Обед в молчании. Дайна подает, она все еще обижена, пожалуй, полагая, что именно ей должен принадлежать и стол этот, и сама усадьба.
   Райдо?
   Смешно, но и для нее он - приложение к усадьбе, временное неудобство. И пожалуй, Ийлэ вновь радуется, что и Мирра, и Дайна не представляют, сколь надолго оно затянется.
   Он.
   Пес.
   Райдо. Имя рычащее, чужое, но Ийлэ привыкла и к имени, и к его хозяину, и наблюдая за ним исподтишка понимает, что он недоволен. Кем? Ею, не проявившей должного почтения к Мирре? Или Миррой, которая вовсе не обрадовалась этой встрече.
   Зачем он вообще устроил ее?
   Не из прихоти, а...
   - Мирра, все хорошо? - Райдо ел мало, ему вновь было нехорошо, хотя он и старался скрывать дурноту, которая то и дело подкатывала к горлу. Райдо сглатывал слюну часто, а мясо разжевывал тщательно, едва ли не рассасывая каждый кусок. Как старик, право слово.
   Стариком он себя и чувствовал, желая одного - добраться до постели, которую, быть может, разнообразия ради перестелили. И тогда простыни будут свежими, с запахом зимы.
   Упасть.
   Уснуть. И не думать о выпивке. С каждым днем это становилось сложнее...
   Альва наблюдает. Ей кажется, что ее внимание незаметно, и Райдо притворяется, будто бы не видит настороженного ее взгляда. А по лицу не понять, расстроена ли она этой встречей. С человеческой девушкой проще. Она злится. И злость пытается скрыть, у нее почти выходит, но она не знает, что у злости резкий запах, а запахи Райдо еще способен ощущать.
   - Хорошо? - ее голос раздражен. Она сама раздражена почти до предела, и предел этот близок. Еще немного и вспыхнет, но нет, справляется с собой. - Да... пожалуй, все хорошо... но мы могли бы побеседовать наедине?
   Она бросает выразительный взгляд в сторону альвы, которая притворяется безразличной.
   Но ведь задевает!
   Не может не задеть... и наверное, Райдо сволочь, если притащил ее сюда.
   - Конечно, - он отодвигает блюдо. - Идем.
   - Куда?
   - Говорить. Наедине.
   Мирра встает, пожалуй, излишне поспешно, а Ийлэ откидывается на спинку стула. Вид расслабленный, слишком уж расслабленный, чтобы поверить...
   ...надо бы одежды купить...
   ...и вообще выбраться в город, послушать, о чем люди болтают. Райдо Нату доверял, но... Нат все-таки мальчишка и опыта у него маловато.
   В кабинете камин дымил и запах дыма, острый, тяжелый, мешался с запахами бумаг, чернил и старой кожи. Пива. Полироли.
   Старый стол. Старое кресло, обивка которого потерлась и покрылась кракелюрой мелких трещин. Они наверняка помнят старого хозяина, но жаль, что не расскажут о нем.
   - Слушаю, - сказал Райдо, проведя по столешнице ладонью. Дерево на ласку не отозвалось, все еще не принимает чужака?
   Или Райдо вновь сочинил себе сказку.
   Мирра не торопилась говорить. Она застыла посреди кабинета, вцепившись в крохотный ридикюль, расшитый ленточками и перьями. Перья желтые. Ленточки красные. Красота неимоверная, и сама она, пусть человек, но красива... наверное, в другое время Райдо обратил бы на нее внимание.
   - Я... я допускаю, что ваши обычаи отличаются... - печальный взгляд, и скорбь в голосе. - И что наши вам... не известны... и вы, устраивая эту встречу, исходили из лучших побуждений...
   - Исходил, - Райдо смотрел на пальцы.
   Аккуратные пальчики, спрятанные в красный атлас перчаток.
   Неподвижные.
   Цепкие.
   - Вам сказали, что мы были... подругами...
   - А это не так?
   - Нет, конечно, - она фыркнула, и впервые, пожалуй, сказала правду. - Помилуйте, кто я такая, чтобы со мной дружить? Я... я была всего-навсего подходящей компанией для дочери самого ар-найо... живой игрушкой... меня привели в этот дом, потому что Ийлэ стало скучно играть с обыкновенными куклами.
   А ведь обижена.
   По-настоящему обижена, и обида прорывается в раздражении, в том, что пальчики оживают, начинают щипать перья, вымещая на сумочке раздражение.
   - Мама сказала, что я должна понравиться. И я пыталась! Господи, чего я только не делала... точнее, делала все, что ей хотелось... поначалу я ведь и вправду верила, что мы подружились...
   Она выдохнула резко и ридикюль отложила.
   - Буду с вами откровенна, - Мирра стянула перчатки. - К шестнадцати годам я ее тихо ненавидела. Ей нравилось портить все, что было для меня важно. Видите ли, наш городок не так и велик, и люди здесь хорошо знают друг друга. Да что там, друг друга... тут знают все и обо всем... и Альфред сначала ухаживал за мной... да, мне было лишь шестнадцать, но я верила в любовь! Глупость какая...
   - Почему?
   - Потому что любви нет. Ни с первого взгляда, ни со второго... есть расчет... похоть... вожделение... я понимаю, что девушке моего воспитания не пристало говорить о подобных вещах, однако, мне кажется, с вами я могу быть откровенна.
   Райдо кивнул: на откровенность он и рассчитывал.
   И еще на ее злость, которая все-таки прорвалась, заставляя Мирру говорить, пусть пока она и не сказала ничего более-менее стоящего, но это пока...
   - Альфред... был бы хорошей партией... очень достойный молодой человек, - Мирра обошла кресло. Спинки она касалась кончиками красных пальцев, осторожно, не то боясь испачкать перчатки, не то напротив, опасаясь разорвать это прикосновение, а с ним и нить памяти. - Матушка моя так говорила, а ей сложно угодить... единственный сын мэра... и у его отца состояние... он сделал на поставках альвийского масла... меда... не важно, главное, что тогда я была влюблена по-настоящему, так, как может быть влюблена шестнадцатилетняя дурочка, уверенная, что эта любовь взаимна.
   Она вздохнула.
   И повернулась спиной.
   Райдо проследил за ее взглядом: смотрела Мирра не на полки, опустевшие - знать бы, какие книги стояли на них, а может и не книги вовсе - но на пятно. Темно-зеленое пятно на светлых выцветших обоях.
   Картина?
   Портрет?
   Чей? Хозяина дома? Хозяйки? Или самой королевы Мэб в венце Лоз и Терний?
   - Он писал мне нежные письма и уверял, что намерения его серьезны. Мы собирались объявить о помолвке, когда... на Весеннем балу... представляете, я шла на этот бал, уверенная, что скоро все люди в городке узнают...
   ...а Райдо предполагал, что все люди в городке и без того знали, стараниями ли самой Мирры, или же матушки ее, уверенной, что дочь ее сделала хорошую партию... главное, знали.
   И тем больней был удар.
   - Вы ведь понимаете, что произошло? Она появилась на том балу... вся такая воздушная... в платье этом... с драгоценностями, которые... мои родители не бедствуют... у мамы хорошее приданое, да и отец не из бедной семьи... мне казалось, что у меня есть все, а оказалось, что имею я ничтожно мало... но кому жаловаться?
   Не вздох - всхлип.
   И губы кривятся, Мирра моргает, пытаясь сдержать те давние, давно перекипевшие, казалось бы, слезы. Справляется с собой.
   - Украшения... ее отец творил удивительной красоты вещи... для самой королевы...
   ...а вот это уже любопытно.
   - Говорили, что поэтому он и жив остался... сослали только...
   Райдо замер, боясь спугнуть девушку, которая была увлечена собственным давним горем. Атласные пальчики коснулись ресниц, снимая горячие слезы.
   - Королевская кровь... много она ему помогла... или вот ей... один взгляд и Альфред... он сказал, что ошибался... что принял симпатию за любовь... что я всегда останусь его другом... но Ийлэ... он смотрел лишь на нее... видел лишь ее... говорил о ней... если бы вы знали, как я ее ненавидела.
   За порушенную любовь?
   Или за раненое самолюбие, ведь город знал о помолвке, которая не состоялась.
   Смеялись? Наверняка. Сочувствовали, правда, сочувствие это было лживым, и Мирра точно знала, что злословят. Обсуждают. И ее неудачный роман, и рухнувшие надежды...
   - А самое смешное, что он ей не был нужен. Она позволила ему ухаживать, надеяться на большее... ведь знали, что Ийлэ не примут при дворе... королева злится... она позволила ей жить... им всем жить, но и только... сидели в этом городке, будто на цепи... он сам отцу рассказал про ссылку... про ее гнев... про условия... им нельзя выезжать... только в город и все... королева терпела их только потому, что он делал чудесные вещи... а он делал, чтобы они жили...
   Она говорила путано, пересказывая то, чего знать не должна была.
   И похоже, что доктор и вправду сумел стать другом альву, иначе откуда подобная откровенность? Райдо прикусил язык: не время для вопросов. Мирра же, кажется, не замечая ничего и никого, продолжила:
   - Альфред решил, что почему бы и нет... если она здесь... если уехать не позволят... он лучшая партия в этом захолустье... ей всего пятнадцать было! Она не должна была быть на том балу! А она появилась! Специально!
   Она замолчала, вцепившись в спинку кресла.
   - У него не получилось? - Райдо знал ответ.
   Не получилось.
   Человек и альва? Случались прецеденты, но... где был этот влюбленный Альфред, когда в город пришел Бран.
   Или любви не хватило, чтобы рискнуть собой?
   А может, прошла к тому времени?
   С любовью такое, говорят, бывает. И дела эти прошлые, сердечные, Райдо вовсе не касаются.
   - Отчего же... она принимала его ухаживания... и найо Луари позволяла думать, будто за ними есть что-то серьезное... а потом война... и все завертелось, - Мирра взмахнула рукой, вялый жест, бессильный. - И... и да, мне жаль, что все так произошло... найо Луари была милой дамой... и супруг ее... они с отцом дружили, во всяком случае, отцу казалось, что это - дружба.
   - А на самом деле?
   - На самом деле... на самом деле, местное общество не отличается особым разнообразием... отец... шериф... мэр еще... пара-тройка состоятельных людей... ему просто больше не с кем было общаться, а одиночество, надо полагать, тяготило. Ссылка лучше смерти, но она не перестает быть ссылкой...
   - За что его сослали?
   Мирра приподняла бровь.
   Успокоилась.
   И кажется, спохватилась, что сказала слишком многое. Но сказанного не вернешь, и Мирра пыталась сообразить, как использовать собственную оплошность. Она морщилась. Ей неприятно было вспоминать, но на плохую память сослаться не вышло бы. И Мирра смотрела искоса, оценивающе. Во взгляде ее мелькало раздражение...
   - За своеволие, - она все-таки садится и со вздохом просит. - Вы не могли бы попросить... чай... в горле пересохло... эти волнения...
   И Райдо соглашается, что столь очаровательной девушке не следует волноваться из-за событий давних. Эти события интересны ему исключительно с точки зрения истории... он всегда историей интересовался.
   Мирра не верит.
   Кивает.
   Улыбается. И ждет чая. Молчит, только пальцы ее выдают нервозность. Что она задумала? А Райдо чая не хочется совершенно. Снова мутит. И сидеть тяжело, он склонился, оперся на широкий подлокотник, надеясь, что выдержки хватит на этот разговор.
   Он ведь скоро закончится.
   Должен.
   Чай подали. Дайна мрачна и, кажется, ненавидит его. Ну или почти ненавидит. Будь ее воля, ушла бы, да и не просто ушла - сбежала бы из дома... почему тогда держится?
   Упрямится.
   Слуг так и не наняла, неужели думает, что Райдо забудет? Или нет, не забудет, но вернется в прежнее свое существование, когда его мало что интересовало, помимо виски и боли.
   Она ждет.
   И дождется, если дальше так пойдет... нет... есть Ийлэ... у него есть Ийлэ... и надо просто потерпеть. Она наверняка тоже не обрадовалась встрече... и дождавшись конца нелепого этого обеда, сбежала на свой чердак.
   На чердаке Ийлэ чувствовала себя в безопасности.
   А рядом с ним...
   Мысли путались. И чашку Райдо принял машинально. У чая был горький тяжелый запах, который показался смутно знакомым.
   - Это... очень печальная история, - Мирра вернулась в образ печальной леди... ей идет... фарфоровая кукла? Из тех, с которыми Ийлэ устраивала чаепитие на чердаке... которая, интересно? - Мама мне рассказывала... правда, я не знаю, сколько в рассказе правды... он был королевским ювелиром... и кажется, родственником королевы, но об этом предпочитали помалкивать... не то родство, которое могло бы принести выгоду.
   Она говорила, и голос ее убаюкивал.
   - Пейте чай. Вам следует пить больше жидкости. Мой отец так полагает. А он хороший доктор, хотя вы ему не доверяете, но... пейте... это и вправду помогает... жидкость выводит из организма яды, которые образуются при болезни.
   Горький чай.
   И сладкий, до того сладкий, что слипаются губы.
   Райдо пьет. Допивает до дна чашки, а Мирра подливает вновь.
   - Он создавал вещи удивительной красоты. Говорили, что он гений... был гением... гениальность еще никого и никогда не спасла... он встретил найо Луари и женился на ней. Королева была против... думаю, она не хотела делиться. Я бы тоже не захотела делиться своим ювелиром... она могла бы казнить его... или ее... но поняла, что тогда останется без украшений, а ведь он и вправду был гением... и тогда она отправила его сюда. В ссылку. И запретила покидать этот растреклятый городок.
   Поэтому они остались.
   Когда шла война.
   Когда стало очевидно, что альвы проиграли.
   Когда открылись пути к Побережью...
   ...королева не простила изменника...
   ...ему некуда было бежать...
   Мерзко. Почти так же мерзко, как чай, который Райдо пьет, потому что... почему? Мутно все. Непонятно. Но сладость склеила губы...
   - И вот они здесь жили... отец говорил, что найо продолжал работать... он надеялся выслужить прощение... и если бы не война, у него бы получилось... наверное... или нет?
   ...королевский ювелир.
   ...королевские драгоценности.
   ...сколько они стоят? Много... альвийская работа дорога, а уж такая...
   ...Бран знал.
   ...Бран глупец, если убил... он не нашел драгоценности и потерял того, кто мог бы их создать... скотина этакая... жаль, что сдох, Райдо вызвал бы его... вызвал бы и убил... Бран...
   Мысль кувыркнулась и выскользнула из обессилевших рук.
   Или не мысль, но чашка. Расплескались остатки чая, расплылись по рубашке, по ковру. И Райдо мрачно подумал, что его рубашка, впрочем, как и ковер, без того достаточно грязны.
   Он хотел встать, но тело стало непослушным, его словно выпотрошили и набили шкуру влажной соломой. Колется.
   Изнутри.
   Чушь, конечно, но ведь колется и изнутри.
   Встать надо... ноги не держат, а кресло удобное... и на сон клонит... и все равно кто-то помогает.
   - Обопритесь на меня...
   Опирается.
   Он слишком тяжелый для девушки, и та едва ли не падает. Ругается. Леди не должны ругаться, впрочем, эта - не леди... маска... он помнит.
   Два шага до диванчика, на который ему позволяют упасть.
   И мутит... качает на волнах, точно диванчик - это не диванчик, а колыбель... все из-за чая... конечно, из-за чая... не стоило его пить.
   - Спите, - говорят ему.
   И Райдо проваливается в сон. С другой стороны это даже хорошо, он давно не высыпался нормально, а потом, на свежую голову, и думать будет легче.
   О королевском ювелире.
   О королевских драгоценностях... об Ийлэ... альва... глаза зеленые и сама дикая-дикая... она позволяет Райдо жить, потому что от его жизни зависит ее собственная. И в этом есть высший смысл, правда, Райдо пока не понял, какой именно... но ведь есть же... есть...
   Надо дышать.
   И выбираться из сна.
  
   Мирра несколько секунд сидела, прислушиваясь к дыханию пса. Она надеялась, что отец не ошибся с дозировкой. Он вечно все делал не так.
   Слабый.
   И матушка при всей ее кажущейся хитроумности ничуть не сильней.
   Мирра подошла к двери.
   - Спит? - поинтересовалась Дайна.
   - Спит. А второй?
   - С твоей сестрицей... чай уже подала.
   Она все-таки заглянула в комнату.
   - Сам дошел?
   - Сам, - поморщилась Мирра, потирая плечо. Неподъемным он оказался. Неповоротливым.
   - Повезло. Не перетянули бы. Он тяжеленный, как... иди сюда, - Дайна склонилась над телом. - Подержи... раздеть надо, иначе не поверят...
   Мирра прикрыла дверь: в доме нет лишних людей, не считая дорогую сестрицу, которая совершенно ненадежна, но вместе с тем не особо умна. Однако Мирра не любила рисковать.
   Ключ повернулся в замке.
   - Помоги, говорю, - прошипела Дайна, которая отчаянно пыталась стянуть с пса рубашку...
   - Оставь. И так сойдет. А вот штаны лучше снять... и ботинки.
   Дайна нахмурилась, но возражать не стала. Правильно. Молчание - золото... а золото Дайна умела ценить, впрочем, как и собственную жизнь. Мирра дернула за ленту и поморщилась от боли... ничего, немного боли не повредит... в боли есть своя прелесть, которую не каждый способен оценить.
   - Ударь меня, - велела она Дайне, и та не стала медлить, отвесила звонкую пощечину.
   - Еще...
   Разбитые губы.
   И сладкая кровь, которую Мирра слизала, зажмурилась от удовольствия... жаль, зеркала нет... она сунула пальцы под жесткий воротничок, рванула с неожиданной для самой себя силой. И ткань затрещала, разрываясь...
   - Корсаж... - подсказала Дайна, которая наблюдала за представлением. - И юбки тоже...
   - Сама знаю.
   Мирра улыбнулась: все будет так, как хочет матушка... почти так... она даже поверит, что план этот сочинила сама...

Глава 14.

   - Моя сестрица - ужасна, - сказала Нира, досадуя, что как раз-то ее сестрица не ужасна, а напротив даже. Красавица.
   И умница, если матушке верить.
   А вот Нира - напротив, чудовище, которое не понятно как появилось на свет в семье столь уважаемой. Наверняка, виновата отцовская кровь, потому как со стороны матушки были люди исключительно достойные...
   Нира не достойная.
   И в пуговицах запуталась. А она не виновата, что пуговицы в полушубке тугие, и что полушубок этот слишком велик, и вообще...
   - Много говорит, - Нат вот с пуговицами управился легко, и Ниру вытряхнул. Взял за руки. Нахмурился. - Мерзнешь?
   - Нет.
   - У тебя руки холодные!
   - И что? Я же с мороза...
   Он был таким серьезным. И забавным. И вовсе не уродливым, что бы там Мирра не придумала... и не страшным... вот Райдо - да, жутковатый, Нира до сих пор в его присутствии терялась, пусть и чувствовала, что пес не причинит вреда.
   Да и Нат сказал, что не причинит.
   А Нату она верила.
   - Видишь, - она взяла его руку, широкую и шершавую, пятнистую - Мирра назвала его лишайным, а он же не кот, это коты лишайными бывают, а у него просто кожа еще не восстановилась. Но главное, Нира прижала руку ко лбу. - Теплый. И значит, мне тепло.
   - А если холодный?
   - Если будет холодный, то значит, я умерла... да шучу! Ну как можно быть таким серьезным? Ты улыбаться умеешь?
   Нат послушно оскалился.
   - Это не улыбка... это ужас какой-то! Если бы я тебя не знала, я бы испугалась.
   - А ты не испугалась?
   - Нет, конечно. Я же тебя знаю.
   Она поправила выбившийся из прически локон. Вечно они... стараешься, стараешься, вычесываешь, чтобы не сбивались, воском смазываешь в попытке хоть как-то в порядок волосы привести, а они все одно... вот у Мирры, у той прическа идеальна.
   И платье - невозможно представить, чтобы то измялось, хотя в одном экипаже ехали, и Нира в кои-то веки сидела смирно, дышать и то боялась, ан нет, подол мятый, прическа того и гляди рассыплется... никакого совершенства и близко нет.
   Зато Нат улыбается.
   - Я рад, что ты приехала.
   И действительно рад. Нат никогда не говорит слов, просто ради того, чтобы сказать.
   - И я... рада...
   Нира почувствовала, как вспыхнули щеки.
   Она вовсе не смутилась. У нее вообще нет привычки смущаться по пустякам. У нее просто кожа тонкая и сосуды близко, и вошла она с холода в тепло, вот они расширились и кровь к щекам прилила.
   Так папа говорит.
   А папе Нира верит... верила...
   И эта пошатнувшаяся вера причиняла ей боль. А Нат чувствовал.
   - Что случилось?
   Если не ответить, он допытываться не станет, но... Нире очень надо с кем-нибудь поговорить. Раньше она говорила с отцом, и тот понимал.
   И не считал ее глупой.
   Мечтательной - это да, но ведь глупость и мечтательность - разные вещи. Но после того разговора... она не хотела подслушивать... она просто оказалась в ненужное время и в ненужном месте... и Нира отдала бы многое, чтобы не знать.
   Но она знала.
   И как теперь быть?
   - Случилось, - со вздохом призналась она.
   Сказать Нату? И тогда получится, что она, Нира, предаст своих родителей, а она их, несмотря ни на что, любит... и Мирру любит с ее занудством, высокомерием и страстью подчеркивать Нирино несовершенство. Маму любит, пусть и не оправдывает, и никогда не оправдает маминых надежд... и папу, конечно...
   Промолчать?
   Тогда получится, что Нира такая же... это ведь подлость, а она не подлая. Но разве кто будет слушать ее оправдания потом? Точно не Нат...
   И вот что делать?
   - Расскажешь? - он придержал ее, не позволяя пойти вслед за сестрой, которая уже скрылась в огромном этом доме. И в очередной раз Нира почувствовала, что дому этому одиноко.
   - Я... не знаю... это... прости... если я... и....
   Снова она мямлит.
   Ей мама всегда пеняла, что Нира не способна собственные мысли внятно изложить. А что делать, если мысли эти путаны-запутаны?
   - Твоя семья? - догадался Нат.
   Ему не нравилось, что его девочка волновалась. Ее запах от волнения становился горьким, и руки еще дрожали, несмотря на то, что были уже теплыми.
   - Семья.
   - Они тебя обидели?
   - Что? - Нира откровенно удивилась. - Нет, что ты... не обидели... они не знают, что я знаю...
   ...а если бы знали, наверняка не отпустили бы Ниру сюда.
   Заперли бы дома в лучшем случае. А в худшем, вновь бы отправили к тетке на деревню, как тогда... нет, Нира ничего против деревни не имеет. Скучно там, это да. И тетушка престарелая со своими нотациями... но зато сад удивительный и речка... и снегири прилетают к кормушке... и сорока еще, которую теткин дворник поймал и говорить научил... лошади, пруд и коньки...
   Редкие визиты соседей... сплетни и прошлогодние газеты, которые тетушкина компаньонка не читает - рассказывает едва ли не наизусть. А свежие газеты - это всегда повод для вечернего чаепития. Или утреннего, или не для чаепития, но просто посиделок со сплетнями. Но на деревне не будет Ната, а без него... без него Нира не хочет оставаться. Это не любовь, конечно... любовь - вообще глупость неимоверная, так мама говорит, но... симпатия. Имеет Нира право на личную симпатию?
   Симпатия - это очень даже по-взрослому.
   - Я тебя заберу, - сказал Нат, который все еще хмурился.
   - Куда?
   - Сюда.
   - Зачем?
   Нира была совершенно уверена, что забрать ее не позволят. Более того, узнай мама о Натовых планах, в ужас придет... и папа тоже... а Мирра только посмеется. Вечно она надо всем смеется.
   А Нат на вопрос не ответил, потащил за собой и вовсе не в столовую...
   Библиотека.
   Раньше была библиотека, но теперь остались пустые книжные полки, на которых лежал толстый слой пыли, и паутина появилась... запах неприятный.
   На подоконнике лужи.
   А каминные решетки явно в чистке нуждаются, как и сам камин.
   - Не смотри. Грязно. Уберется. Потом, - Нат подтянул Ниру к диванчику, который встал между двумя книжными шкафами.
   - Раньше здесь было уютно... мне разрешали сюда ходить, - Нира диванчик потрогала.
   Сизая плотная ткань, словно не ткань даже - стальное покрывало-панцирь...
   - Никто не говорил, что я что-то могу испортить или порвать... то есть, мама моя говорила, а вот найо Луари, та напротив разрешила брать любые книги... то есть, не любые, а те, что на полках... были еще в шкафах, но шкафы всегда запирали... там альвийские стояли, я все равно не прочла бы...
   - Читать любишь?
   - Люблю, - Нира вздохнула. - Мама ругает.
   - За что?
   - За то, что люблю... она журналы модные выписывает, но это скучно... там вечно одно и то же... воротнички или манжеты... или еще про шляпки... про перчатки... всякое такое...
   Она взмахнула рукой, едва не задев Ната по носу.
   - Извини.
   Он кивнул.
   Молчаливый.
   И неприлично вот так близко сидеть... и наедине... и получается, что он Ниру компрометирует... папа называл это все издержками прошлого, а мама - хорошим воспитанием. Получается, что сама Нира недовоспитанная, если ее совершенно не волнует, что ее сейчас компрометируют.
   Напротив, ей даже интересно.
   - А... можно? - она протянула руку, коснулась щеки.
   Нат замер.
   - Тебе не больно, что я так... если больно, то скажи...
   - Нет.
   Он подумал, что даже если бы и испытывал боль - а было время, когда испытывал, когда малейшее прикосновение рвало слишком тонкую кожу - Нат выдержал бы.
   Руки теплые.
   Пальцы мягкие. И пахнут хорошо. Он до конца не понял, чем именно... немного аптечной лавкой, в которую Нат заглядывал часто, пусть бы Райдо и упрямо отказывался лекарства принимать... и еще другой лавкой, где торговали травами.
   Там пахло сухим чабрецом, кислым барбарисом, сушеные плоды которого хранились в высокой склянке. Мятой и душицей. И еще иными сладкими травами, чьих названий Нат не знал.
   Главное, что запахи эти не тревожили.
   - Точно не больно? Мне папа говорил, что после ожогов кожа восстанавливается очень медленно... и что часто люди умирают уже потом... она рвется и воспаляется...
   - Я не человек.
   - Знаю, - ее пальцы задержались на щеке. - И хорошо. Если бы ты был человеком, ты бы умер.
   Наверное.
   Ей была неприятна сама эта мысль, что Нат может умереть.
   Щека его была шершавой, неровной. Старая кожа загорела и сделалась твердой, тогда как молодая была нежной гладкой.
   Пятнистый он.
   И страшно даже подумать, каково ему было прежде.
   - Нат... я... я не знаю, имею ли право... и моя семья... я люблю их, а они любят меня... по-своему... папа дает мне свои журналы читать, которые медицинские... и учит... конечно, не так, как врача... если бы я была мальчиком, другое дело... а женщине многое не надо... но я не о том... они на самом деле хорошие и очень, только...
   Снова у нее мысли путаются.
   И слов нужных Нира найти не способна.
   - Они говорили, а я услышала... и... если я тебе скажу, то они меня возненавидят. А если не скажу, то ты... как мне быть?
   Нат думал.
   Он думал долго, а потом покачал головой:
   - Тебе решать.
   Наверное.
   Папа говорит, что по-настоящему взрослый человек не только сам принимает решения, но и сам отвечает за их последствия. И получается, что Нире пора было стать взрослой.
   Она ведь решила... еще тогда, когда ехала сюда. Когда молчала, делая вид, что смотрит в окошко, пейзажами любуется... а в стекле отражалась Мирра.
   - Им нужен этот дом.
   - Знаю, - кивнул Нат.
   - Нет, ты не понимаешь, - Нира вскочила. Это у нее тоже от отца. Мама говорит, что долго боролась с этой его привычкой расхаживать по комнате.
   Поборола.
   Теперь отец двигался мало, неохотно и точно в полусне. А Нира вот быстро и резко, как леди двигаться не подобает.
   И руки свои трогать.
   И ленты на корсаже.
   И вообще метаться по опустевшей холодной комнате...
   ...обои выцвели.
   ...исчезла картина, та, с морем и кораблем, застывшем меж двух волн. Нире она нравилась, ей было невероятно жаль этот самый корабль, который лежал на ладонях моря, не зная, верно, что эти ладони вот-вот сомкнутся и сотрут его в пыль.
   - Им очень нужен этот дом... здесь спрятано сокровище, но отец не знает, где именно... он даже не знает, что это за сокровище. Мама уверена, что это драгоценности найо Луари... у нее были совершенно удивительные украшения... их не нашли... и отец должен был передать Ийлэ... ее отправили к нам... спрятали... за пару дней до... не в городе, не дома...
   Нира остановилась, выдохнув.
   - Успокойся, - Нат вдруг оказался рядом, обнял и замер, сам не дыша.
   Не спугнуть бы.
   Говорит, что не боится... и прикоснулась сама... и запах изменился, сделавшись вдруг пряно-терпким, зимним.
   - Я... спокойна.
   - И хорошо.
   - Ее потом нашли... я не знаю точно, но я слышала... что не случайно и... - она развернулась, заглянув Нату в глаза. - Понимаешь?
   - Да.
   - Я не хотела об этом думать раньше... и зачем, если ничего не изменить... а теперь вот... мама была недовольна... на отца кричала, что он молчал. А он сказал, что без нее все равно не добраться, что он пытался... раньше... когда дом стал пустым... а теперь тут вы... и он, наверное, жалеет, что проговорился, потому что мама не отстанет. Она все твердит, что нельзя тянуть дальше, потому что тогда все другим достанется... что Ийлэ не нужна... что... отец в тот раз искал плохо. Она заглядывала в ту комнату...
   - Знаю. Видел.
   - Видел?
   - Да, - Нату было неприятно ее удивление.
   И обида, хотя он не понял, чем именно обидел ее, но почувствовал, по запаху, по дрогнувшим губами и морщинкам на лбу.
   - И... ты... вы... нашли?
   - Нет, - Нат покачал головой, досадуя на себя: следовало бы молчать.
   А с другой стороны, рано или поздно, но она узнала бы, что он знает, что... Нат запутался. А когда он путался, то начинал злиться.
   - Райдо пригласил. Из фирмы. Приедут и вскроют сейф.
   - Папа говорит, что сейф пустой, что... там ничего серьезного быть не может. Слишком очевидно и просто, - обижаться она перестала быстро, и Нат выдохнул с облегчением. - Что маме туда не следовало ходить... в этом все равно смысла нет, если без ключа. Только мама никогда его не слушает, всегда по-своему... она решила, что если Мирра выйдет замуж, то потом поместье достанется ей.
   - Потом?
   - Ну... после смерти Райдо.
   Нира сказала и поняла, что зря сказала. Длинный у нее язык. Нат отшатнулся, сгорбился... и на щеках его проступили серебристые капли, а волосы вдруг поднялись дыбом.
   - Он не умрет, - голос Ната сделался низким, глухим, и Нира с трудом разобрала слова.
   Она только и сумела, что кивнуть. Вообще-то папа был уверен, что Райдо всенепременно умрет, если не сейчас, то к весне ближе, а он редко ошибался.
   Он был хорошим доктором.
   А Нат папе не верил и...
   - И-извини, - Нира спрятала руки за спину. - Я... я глупость сказала... я иногда говорю, не думая... и если он не умрет, то... то я буду рада...
   Нат кивнул.
   И облизал губы, а клыки у него стали длинней. И руки изменились. И черты лица поплыли... и если он обернется, то... папа утверждал, что псы и в ином обличье сохраняют разум, а в городе говорили другое... всякое и разное, и порой страшное...
   - Н-не бойся, - теперь он произносил слова медленно, растягивая слоги. - Я тебя... не трону... я сейчас... успокоюсь.
   Речь явно давалась Нату с трудом, и он царапал горло черными тупыми когтями.
   - Я... не боюсь.
   - Не бойся.
   Он повторял это, и все равно успокоиться не мог. Злился уже на себя за несдержанность, на то, что не в состоянии справиться с живым железом, которое рвалось, готовое выплеснуться, смять, вылепить новое обличье. А его человечка не готова это обличье встретить.
   Она точно испугается.
   Или хуже того, испытает отвращение...
   Нат отступил, не понимая, что с ним происходит. Он всегда управлялся с живым железом легко. И контроль не терял. Даже когда мамы не стало, не терял... и когда горел... и потом, восстанавливаясь... наверное, именно в этом все дело.
   Он слишком долго не оборачивался.
   И вот теперь живое железо рвется на свободу. Нат стирает капли его с лица, а оно проступает, норовит расплыться по коже его тонкой пленкой ожившего металла. Оставалось пятиться к двери, не спуская взгляда с Ниры. И она смотрела, без страха, с удивлением... пока всего лишь с удивлением.
   - Постой, - Нира шагнула навстречу.
   И за руку взяла, несмотря на то, что рука эта уже почти изменилась.
   - Это из-за меня, да? Из-за того, что я сказала... я ведь не хотела...
   Она гладила руку, и капли тянулись за ней.
   - Прости... а у тебя волосы стали острыми... и ты ведь не станешь сумасшедшим, когда превратишься? В городе говорят, что вы, когда становитесь... ну... другими, то разум теряете... а папа утверждает, что не теряете, что если бы теряли, вы бы не выжили... изменяется форма, но не содержание. Так?
   Нат кивнул.
   Он попытался высвободить руку, однако Нира не позволила.
   - Я никогда не видела вас... иными... ну, не людьми... а вообще вы очень на людей похожи... только больше... ты вот выше всех моих знакомых, а Райдо... ему лучше, и я рада, что лучше... и еще больше буду рада, когда окажется, что папа мой ошибся. Он ведь не все знает про альвов... многое... они с найо Гиаром были приятелями... и он рассказывал, а папа записывал... он вообще большую работу делал... ты знал, что альвы вымирали?
   Нат покачал головой.
   Он слушал.
   Нира несла какую-то ерунду, она сама знала, что ерунду, а он слушал, так внимательно... ее никто и никогда не слушал настолько внимательно.
   - А у тебя волосы серебристые сделались...
   - Иглы.
   - Можно потрогать? Только ты наклонись, а то я не дотягиваюсь.
   И Нат послушно наклонил голову, позволяя прикоснуться к серебристым четырехгранным иглам, длинным и тонким, острым даже с виду.
   - Ух ты... а зачем тебе иглы?
   - Защита, - он сглотнул.
   И кажется, успокаиваться начал.
   - На голове. По хребту. Если драка, то помешают в шею вцепиться...
   - А тут? Чешуя, да?
   - Да.
   Он чувствовал ее прикосновения сквозь толстую черепицу старой чешуи, и уж тем более, сквозь молодую, мягкую... а обещали, что со временем и чешуя станет нормальной.
   Нат сам потрогал лицо.
   И на руки посмотрел.
   Сколько еще ждать? Райдо говорит, что у Ната терпения мало, что ему хочется всего и сразу. Райдо прав. Мало и хочется. Всего и сразу. И разве плохо это?
   - А здесь мягкая... это потому что ты болел?
   - Да.
   - Ты... ты простил меня?
   Нира склонила голову на бок. И в глазах ее нет ни отвращения, ни брезгливости.
   И наверное, это почти чудо.
   - А ты меня? - Нат провел ладонями по щекам. Живое железо успокоилось, отступило, возвращая исконное обличье.
   - Тебя за что?
   - Я тебя... испугал?
   - Нисколько. Это Мирра у нас трусиха! Она всего боится... и в прошлом году, когда мы на деревне были, я ей в постель жаб подкинула... нет, я понимаю, что это глупо и вообще по-детски, но если бы ты знал, как она меня... достала! Ныла и ныла... и еще говорила, что я рыжая уродина. А я не уродина. Пусть и не такая красавица, как она, но не уродина же.
   - Нет, - Нат потрогал волосы.
   Иглы растворились.
   И он, кажется, вернул себе контроль.
   - Жаб, значит?
   - Ага... толстых и с бородавками... если бы ты слышал, как она визжала!
   Скрипнула дверь, и на пороге появилась Дайна с подносом.
   - Чай, - возвестила она. - Если уж вы до обеда не снизошли...
   Она скривилась, точно сама необходимость подавать чай еще и в библиотеку донельзя оскорбляла ее. Эта женщина определенно раздражала Ната самим своим существованием.
   Он в последнее время стал невероятно раздражительным.
   Но поднос с чаем принял.
   Нира, наверное, проголодалась. А к чаю были плюшки с изюмом, и крохотные сэндвичи, и еще мед, и варенье... варенье Нат с детства любил.
   А чай сам разлил, едва дождавшись, когда Дайна выйдет.
   - Вот, - Нат протянул невесомую чашечку Нире. - Горячий.
   Нира чашечку приняла и вдруг сделалась серьезной.
   - Я ведь не договорила. Они хотят, чтобы Мирра вышла замуж за Райдо... и быстро... папа... ты только не нервничай, ладно? Папа думает, что весной Райдо умрет. Но к этому времени он должен жениться на Мирре... и написать завещание, чтобы дом достался ему... и поэтому Мирру сюда отпускают... в городе уверены, что ей сделали предложение... и пусть в газетах о помолвке не объявляли, но это вопрос времени и вообще у вас другие обычаи.
   Она вновь ходила по комнате, уже с чаем в руках, от полки к полке, не останавливаясь, глядя под ноги, точно опасаясь, что на ковре останутся следы.
   Останутся.
   И на ковре, и на дереве, которого она коснулась невзначай. На диванчике.
   На Натовой одежде.
   Он понюхал собственную руку, приятно пахнущую Нирой.
   И чай пригубил. Горький сегодня. Но варенье эту горечь компенсирует.
   - Но вообще это жуть до чего неприлично, ездить к незамужнему... ой, к неженатому мужчине... и без компаньонки... и с компаньонкой тоже неприлично, но без нее - особенно. А я не в счет, хотя и сестра... и мы тут с тобой, если кто узнает... прости, я снова не о том. Мирра надеялась, что Райдо сам захочет на ней жениться и быстро... ну, пока жив... то есть, она же не знает, что он не собирается умирать... мама уверена, что он будет рад найти кого-то, кто скрасит его последние дни. Она так сказала.
   - Дура.
   - Кто? - Нира остановилась. - А... ты про маму? Она не дура, она... такая, как есть... людей нельзя изменить, если они сами не захотят измениться. Это моя тетушка сказала... ты бы ей понравился. Она любит все необычное и... все время сбиваюсь. Прости. Сегодня Мирра останется на ночь... то есть, мы должны задержаться до ужина... и потом она подольет Райдо в чай снотворное... то есть, настойку, которую папа делает... он сказал, что на вас тоже должна подействовать, что там концентрация такая... сильная концентрация... Райдо выпьет и уснет... не сразу... а Мирра с ним останется до утра... и утром он должен будет на ней жениться, как благородный человек... то есть нечеловек. Благородный нечеловек. Понимаешь?
   Нат кивнул.
   - А... а меня отправили, чтобы помогла... я тебе должна дать... ты бы мешал... и вот... - она вытащила из ридикюля аптекарский флакончик. - Но я не хочу тебя поить. Ты же меня потом ненавидеть станешь...
   Нат вытащил пробку.
   От флакона едва уловимо пахло ладанником и еще чем-то, сладковатый слабый запах, заставляющий непроизвольно скалится.
   Сон?
   Если да, то сон опасный...
   - Четыре капли, - тихо произнесла Нира. - Отец сказал, что тебе хватит четыре капли... пять - уже опасно...
   ...семь - смертельная доза.
   ...нет, о смертельной дозе он не говорил, и не сказал бы, не желая Ниру пугать, но она слишком много времени провела рядом с ним.
   ...она ведь и записи вела... и помогала собирать мясистые корневища сонника лилового... и сушила их, а высушив - взвешивала на аптекарских весах... растирала... заливала спиртом...
   ...а потом еще читала о свойствах...
   ...для людей он безопасен...
   ...для людей...
   В книге пометка такая была, и эта пометка, которую она вполне могла пропустить - от этого Нире становилось по-настоящему страшно - теперь гвоздем сидела в ее голове.
   - Я... - почему Нат молчит. Нюхает флакон. И выражение лица такое... сосредоточенное... раздраженное... но он все еще человек и обличья человеческого держится, и если так, то... то быть может, все не настолько и плохо, как ей представлялось? - Я... скажу, что потеряла его... или что ты пить не стал.
   - Не стал, - согласился Нат, флакон закрывая. - Скажи, что почуял. У меня нюх.
   Он нос потрогал, словно проверяя, на месте ли этот нюх.
   - Вот и... хорошо... и ладно... мне поверят... я всегда все делаю неправильно... то есть наоборот, - Нира улыбнулась, подозревая, что эта ее улыбка вышла донельзя жалкой. - Я никогда и ничего не делаю правильно.
   ...мама наверняка разозлится. Но к этому Нира привыкла.

Глава 15.

   Сознание возвращалось рывками.
   Свет.
   Яркий. Слепящий почти.
   Щека нагрелась, но левая. А правой было мокро... и не только щеке. В принципе было мокро. Вода текла по шее, за шиворот... по груди еще.
   Райдо потрогал воду.
   Пальцы еще вялые, соломенные. Ах да, тогда ему казалось, что его набили соломой... странное ощущение... кислота во рту, но тошнить не тошнит, что само по себе достижение.
   А свет проникает сквозь сомкнутые веки.
   И голос.
   - Девочка моя! - кто-то очень близко кричит, надрывно, надсадно. И голос, без того мерзкий, ввинчивается в голову. Голова эта того и гляди треснет.
   Что с ним было?
   Райдо помнил разговор с Миррой.
   Кабинет.
   Чай, не то горький, не то сладкий. Королевский ювелир... печальная история? Слабость... а дальше что? Ничего... пустота в голове, которая неприятно... в пустоте бьется женский крик.
   И рыдания.
   Райдо рыдания на дух не переносит.
   - Вы очнулись? - холодный раздраженный голос. - Понюхайте.
   И суют под самый нос нюхательную соль. До чего же мерзко! Райдо отшатнулся и упал.
   Нет, сел.
   - Вы в состоянии соображать?
   Соображать? Нет. Наверное, нет. Райдо не в состоянии и в состояние это придет не скоро. Он сидит, смотрит на черные ботинки, начищенные до блеска, силясь вспомнить, где видел их. И штаны эти из гладкой ткани... над штанами - пиджак... жилет... лицо белым пятном.
   Запах.
   Запах определенно знакомый, горько-аптечный, выраженный, с нотами канифоли.
   - Доктор, - это Райдо произнес уверенно, и язык ему подчинялся, хотя и царапал по нёбу. Во рту было сухо. - Это вы, добрый доктор?
   - Я.
   - А... а что вы тут делаете? - Райдо потрогал голову, убеждаясь, что она на месте.
   Сидит на шее вроде бы крепко, и влево наклоняется, и вправо. От движений этих шея неприятно похрустывает, но и только.
   - Нат!
   Голос сел.
   Горло саднило. И вокруг явно творилось что-то непонятное. Райдо потер глаза, надеясь, что зрение его и без того не слишком хорошее, все же придет в норму.
   Приходило. Медленно, но все же. И Райдо, проморгавшись, разглядел-таки лицо доктора, бледное, недовольное. Ему недовольство не идет, неестественным выглядит.
   - Нат! Твою ж мать... где тебя носит... - Райдо поднялся.
   Получилось.
   Хотя и тяжело, ощущение, что сквозь вату продирается... или кисель... овсяный кисель Райдо от души ненавидел.
   - Что вообще тут происходит? - он стоял, глядя на человека с высоты собственного роста, и взгляд отчего-то сосредотачивался на лысине.
   Смешная.
   Розовая такая... яркая.
   - Происходит? Пожалуй, можно сказать и так, - доктор снял очочки. - Видите ли... вы изнасиловали мою дочь.
   - Охренеть, - только и сумел выдавить Райдо.
   Он огляделся.
   Кабинет.
   Точно, отключился он именно в кабинете.
   Ярко горят газовые рожки, а вот за окном темно. И темень такая, непроглядная, что становится очевидно: за окном глубокая ночь. И на стекло ложатся тени людей.
   Стол. Кресло.
   В кресле сидит шериф, и вольно так, ногу за ногу закинув... у двери - двое с арбалетами в руках, серьезные машинки, военного образца. Болт и чешую средней толщины пробить способен.
   Доктор.
   В костюмчике своем парадном, с платком в одной руке, с флаконом в другой. Флакон узорчатый, явно одолжен у супруги. А супруга оная тут же, сидит на диванчике, причитает громко, надрывно, то и дело прижимая белый платочек к объемной груди.
   Платочек этот бесил неимоверно.
   В висках бухало. Кажется, сердце, кажется, это треклятое сердце готово было вот-вот разорваться от перенапряжения.
   Ничего, как-нибудь выдержит.
   Райдо сделал глубокий вдох.
   Воздух тягучий, кисельный, и запахи в нем яркие.
   Духи найо Арманди... и ее дочери... духи одни и те же, цветочные, но запах их меняется, соприкасаясь с кожей. И у матери он более тяжелый, душный. От Мирры же едва уловимо тянет цитрусом и кофе... случайность?
   Или кто-то посоветовал?
   Духов ей показалось мало и... пили ведь чай, а откуда кофе взялся? Раньше его не было.
   От доктора тянет мятой и еще треклятой его аптекой... кожей... ваксой... ботинки чистил? И если так, то уже в доме...
   Шериф и табак. Он не курит - жует, мерно двигаются челюсти, и полоска усов над верхней губой тоже двигается. Время от времени губа эта, слишком короткая, приподнимается, обнажая желтые зубы.
   Двое у двери не интересны.
   Силовая поддержка? А вот человечек, которого Райдо сперва не заметил, любопытен. Этот человечек забился в самый дальний угол кабинета, и сидел смирно, точно надеялся, что ему удастся остаться незамеченным. Человечек был приятно округл, немолод, но и не стар. Невыразителен. Пожалуй, что кожаный портфель, солидный, с бронзовыми накладками, был куда как интереснее хозяина.
   От портфеля пахло чернилами, бумагами и еще, кажется, сургучом.
   - Рассказывайте, шериф, - велел Райдо, потирая шею.
   Сердце успокаивалось. Да и в голове прояснялось постепенно, что было весьма даже кстати.
   - Боюсь, знаю я немного... - шериф поднялся, кажется, сообразив, что нехорошо занимать чужое место. А Райдо с неудовольствием подумал, что теперь к креслу надолго привяжется табачная вонь. - Я собирался навестить вас по одному... вопросу... по дороге встретил найо Арманди...
   - Как удачно, - пробормотал Райдо.
   Его не услышали.
   Или сделали вид, что не слышат. Только человечек с портфелем судорожно выдохнул и портфель приподнял, защищаясь им не то от арбалетных болтов, не то от взгляда Райдо.
   Человечку было неуютно.
   Он желал бы оказаться в месте другом и наверняка последними словами клял себя за то, что позволил втянуть себя в эту авантюру...
   ...пес вовсе не выглядел ослабевшим.
   - Здесь нам сообщили, что вы закрылись в кабинете с Миррой...
   Мирра громко и своевременно всхлипнула и обернулась.
   Надо же... губы разбиты, на скуле синяк, волосы растрепались, платье разорвано... как есть жертва насилия. И во взгляде мольба...
   Слеза по щеке хрустальная ползет.
   Шериф, сплюнув в фарфоровую вазу, продолжил:
   - Я приказал дверь вскрыть...
   - Бедная моя девочка! - найо Арманди набросила на плечи Мирры шаль и к себе прижала.
   - Обнаружил вас и... Мирру...
   - Охренеть, - повторил Райдо, понимая, что действительно охренел, не столько с этой всей истории, сколько с человеческой наглости. Неужели они полагают, что Райдо поверит в эти сказки?
   Или что двое с арбалетами возместят недостаток веры?
   - Ничего не помню, - он произнес это, глядя в серые глаза шерифа. - То есть я...
   - Вы сказали, что желаете побеседовать с Миррой наедине... она поверила...
   - Моя девочка...
   Девочка смахнула слезу и в шаль завернулась, точно в кокон... правильно, Райдо видел то, что должен был увидеть...
   - Вы заперли дверь и набросились на нее...
   - Ужас какой, - Райдо потер челюсть, которая ныла, отметив, что больше его не тошнит. - Экий я... коварный.
   - Вы издеваетесь? - доктор шагнул, выпятив грудь. Выглядел он смешно.
   - Я? Ну что вы... я восхищаюсь... и интересуюсь, на кой ляд нужно было это представление?
   - Представление? - взвизгнула найо Арманди. - Представление?!
   - Именно... представление и не самое продуманное... Нат где?
   Молчат. Переглядываются.
   Заговорщики, мать их... ладно, Райдо пока готов сыграть по их правилам, ему надо окончательно прийти в себя...
   ...Ийлэ...
   ...Нат себя в обиду не даст, а вот Ийлэ...
   - Допустим, - Райдо присел на диванчик и, стянув рубашку, отер ею лицо. От рубашки пахло травами. А вот штаны его куда-то подевались... и ботинки... и белье... впрочем, он и без одежды чувствовал себя нормально. Это людям свойственно наготы стыдиться. Вон и сейчас взгляды отводят. - Допустим, у меня из-за болезни резко изменился характер... прежде мне как-то удавалось избегать насилия... договаривался по-хорошему... но ладно, вы мне на слово верить не обязаны.
   Рубашку он отправил на пол и потрогал рубцы, которые за последние дни схватились плотно. Белые. И кожа белая. И людям кажется, что эта кожа не настолько прочна, чтобы устоять перед арбалетным болтом. Здешние люди вообще слишком мало знают о детях Камня и Железа, но и хорошо.
   Знали бы больше, глядишь, и вправду чего толкового придумали бы.
   - Но даже если бы у меня возникло столь странное желание... изнасиловать вашу дочь я бы не мог... физически... - Райдо наклонился, коснувшись ладонями пола.
   Тело слушалось.
   И живое железо, спавшее до того дня, отозвалось, потянулось, проступив на коже серебристой росой. А люди, если и обратили внимание, то не поняли.
   Райдо покачивался, мягко опираясь на собственные ладони, прислушиваясь к ощущениям. Тварь внутри дремала, то ли убаюканная той отравой, которой его накачали, то ли возмущенная человеческой наглостью. Как бы то ни было, но мешать не станет.
   - Доктор подтвердит, что при всем моем желании... точнее, желание это отсутствует напрочь, уж простите за подробности... главное, что я физически не способен на изнасилование...
   - Виктор! - найо Арманди выпустила дорогую девочку, которая выразительно всхлипнула и коснулась пальчиками скулы.
   Кто ей синяк оставил?
   Или... нет, чушь... и дело не в том, что Райдо в себе уверен, не уверен ни хрена, но людям знать не обязательно... дело в другом, ударь он, Мирра синяком бы не отделалась.
   - Вы... вы выглядите много лучше, чем...
   - Виктор, да что ты мямлишь!
   Доктор опустил взгляд.
   - Ах да... вы не подтвердите... это ведь не выгодно, верно? У вас иные планы... и шерифа вы захватили не случайно... или он вас?
   Молчание.
   - А это, полагаю, нотариус... и тоже случайно?
   Шериф хмурится.
   Кажется, вся эта история ему тоже не по вкусу. Он ведь пожалел девушку, а жалость к кому бы то ни было мешает думать. Если разобраться, то у шерифа нет причин верить Райдо, тогда как доктора он знает давно...
   Пауза затягивалась.
   Мирра всхлипывала, поглаживая пальцами разбитую губу, и жест этот, рассеянный, полудетский, заставлял шерифа краснеть и смущенно отводить взгляд.
   - А хотите, я изложу свою версию? - Райдо пошевелил пальцами, которые менялись на удивление легко, почти без боли. - Не хотите, но я все равно изложу. Вы решили, что вашей дорогой дочери необходимо выйти замуж. В принципе, понятное желание... и полагаю, что с вашей точки зрения, я удачный кандидат...
   - Мама... - нервный шепот.
   Кулачки, прижатые к губам.
   Бледность эта мертвенная, и пальцы дрожащие.
   У девочки талант, но растрачивает она его впустую.
   - Правда, я не спешил очаровываться... и уж тем более с предложением... а добрый доктор утверждал, что жить мне осталось недолго. Как же вы могли позволить мне умереть холостым?
   Шериф хмыкнул.
   - Не знаю, кто был автором этого безумного плана, - Райдо широко зевнул, демонстрируя клыки. - Полагаю, вы рассчитывали... а к слову, на что вы рассчитывали?
   Молчание.
   Доктор нервно трет стеклышки очков, глядя исключительно на них, словно бы в данный момент времени нет у него иных, более важных дел. И стеклышки эти поскрипывают, того и гляди выскользнут из оправы...
   - Виктор! Господи, вечно все самой приходится... шериф, вы же понимаете, что все это... - найо Арманди взмахнула рукой, - пустословие... разглагольствования... моя дорогая девочка... она столько пережила... и как теперь быть?
   - Как? - послушно поинтересовался шериф, жалея о том, что курить нельзя.
   Курить он бросал, поскольку тот же доктор утверждал, что будто бы кашель, который мучит шерифа, происходит единственно от курения. И вовсе давняя эта привычка вредна неимоверно.
   Жевать табак - куда полезней.
   - Он должен жениться на Мирре!
   - Кстати, - Райдо скребанул когтями паркет, и глухой звук заставил арбалетчиков вздрогнуть. - Вы не находите это несколько нелогичным? Жертва выходит замуж за насильника...
   - Что о ней теперь скажут? Она опозорена...
   - Не мной.
   - Тише, - шериф поднял руки. - Ситуация и вправду... неоднозначная...
   Мирра задрожала, а из глаз хлынули слезы.
   Вот ведь... этак скоро и Райдо к ней сочувствием проникнется. Шериф вон отворачивается, вздыхает, усы оглаживая... и ведь понимает, что все это - комедия, разыгранная с единственной целью, а отрешиться от сочувствия не способен.
   - Вы не могли бы одеться? - шериф, мысленно прокляв тот день, когда вздумалось ему навестить хозяина "Яблоневого дола", отвел взгляд.
   - Нет.
   - Почему?
   - Мало ли, - пес не испытывал ни малейшего смущения, кажется, сама ситуация его забавляла. - Не хотелось бы в случае чего одежду портить...
   - В случае чего? - у шерифа возникло ощущение, что над ним и вправду издеваются.
   Пес пожал плечами:
   - Чего-нибудь... а то ведь сами сказали, что ситуация неоднозначная... и стало быть, решения могут быть столь же неоднозначными. Мне бы хотелось сохранить за собой свободу маневра.
   Он опустился на пол, и сел на корточках, впрочем, поза эта не казалась ни нелепой, ни глупой.
   - Ладно, - шериф дернул себя за ус. - То есть, вы, найо Арманди, настаиваете на том, чтобы...
   - Райдо из рода Мягкого олова, - подсказал пес.
   - Райдо из рода Мягкого олова женился на вашей дочери?
   - Настаиваю, - она кивнула.
   И доктор.
   И Мирра, которая отерла слезы ладонью.
   - А вы жениться отказываетесь.
   - Отказываюсь, - подтвердил пес с усмешкой.
   - Почему?
   - Почему? - он приподнял бровь, и шериф понял, до чего глупым был вопрос. - Не считая того, что у меня нет ни малейшего желания поддаваться на столь примитивный шантаж? Или связывать себя узами брака с лгуньей? Опустим даже такой нюанс, как то, что я не могу вступить в брак без одобрения моего отца... или райгрэ... а он вряд ли одобрит человека... не то, чтобы он был снобом, но вот как-то...
   Мирра вытерла слезинку.
   Не вытерла, сняла ноготком с ресницы и вздохнула.
   ...надо было подписывать бумаги, пока он в себя не пришел.
   ...и составлять протокол.
   ...и что там еще положено делать в подобных случаях.
   ...но шериф с его порядками... арбалетчики, конечно, хорошо, а вот шериф... он Мирру с детства знает... и не только ее... а пес чужой...
   - Итак, отбрасываем все вышесказанное, как несущественные детали, и остается одно, - пес посмотрел Мирре в глаза с неприкрытой насмешкой. - Я не хочу жениться. В принципе.
   - Жаль.
   Шерифу и вправду было жаль, поскольку простой вариант решения проблемы - а она, шериф был уверен - никуда не денется, отпадал.
   - Быть может, все-таки подумаете... Мирра - хорошая девочка...
   - Уже не девочка... и полагаю, что не девушка... и давно.
   - Да что вы себе позволяете! - это возмущение найо Арманди было непритворным. Ее рот скривился, подбородки мелко затряслись, а на щеках выступили пятна. - Вы...
   - Я предполагаю, - примирительно произнес пес. - Все ж таки девушки обычно ведут себя немного иначе... ну да не о том речь.
   - Мирра скрасила бы ваши последние дни... - шериф выдохнул, понимая, что более-менее внятные аргументы исчерпал.
   - Поверьте, если я хочу, чтобы кто-то скрасил мне эти самые последние дни, я обращусь к профессионалкам. Дешевле выйдет, и, главное, безопасней. А то есть у меня предположение, что эти дни будут совсем уж последними. Я же, шериф, намерен прожить долгую и счастливую жизнь.
   - Вы умираете, - прошелестел доктор, который, наконец, оставил очки в покое. - Вы можете отрицать это, но вы умираете...
   - Вы не находите, что я слишком уж бодр для умирающего? Особенно, если учесть... - Райдо ткнул пальцем в Мирру, которая, видимо, притомилась плакать, а потому просто сидела тихо, с видом скорбным. Надо сказать, что вид этот ей чрезвычайно шел, и арбалетчики, которые тоже притомились, то и дело на нее поглядывали.
   - Сейчас вы пребываете в стадии ремиссии... но она закончится...
   - По-моему, доктор, наш с вами спор лишен всякого смысла, да и... надоело мне спорить. Никогда особо не любил. Итак, вы хотите, чтобы я женился. А я жениться не хочу. Что дальше?
   - Как благородный человек...
   - Шериф, я не человек, а уж про благородство и вовсе молчу, никогда не страдал особым... подведем итог. У вас два варианта, доктор. Первый - вы выдвигаете официальное обвинение, которое передаете или полиции, или напрямую моему отцу. Он как глава рода обязан будет провести дознание...
   - И вас оправдают! - найо Арманди злилась.
   Краснела.
   И запах ее менялся, из-под цветочного покрывала пробивалась кисловатая вонь ее тела, немолодого, больного...
   - Естественно, с учетом того, что мою невиновность доказать легко. Но процесс получится громким... а вы ведь не желаете огласки?
   ...но избежать ее вряд ли получится.
   Шериф промолчит. И доктор. Его супруга. Мирра... не арбалетчики.
   Дайна опять же... или вот кухарка... откуда узнает? А откуда у прислуги вообще это удивительное свойство - узнавать о том, что ее не касается? Слухов не избежать, это все понимают. Но одно дело - слухи, а другое - открытый процесс...
   - Второй вариант - вы собираетесь и покидаете мой дом.
   - Вы так жестоки, - тихо произнесла Мирра. - А ведь вы собирались сделать мне предложение...
   - Когда? - Райдо удивился. Такого он точно не помнил. Он вообще многого не помнил, но надеялся, что выпавшее из памяти время провел в крепком и спокойном сне, а не в попытках обустроить собственную личную жизнь.
   - Вы спрашивали меня о наших обычаях...
   - А... неудобно получилось... Нату очень понравилась ваша сестра. И я подумал, что мы могли бы заключить договор...
   - Что? - щеки Мирры полыхнули.
   С чего вдруг?
   Оскорбленной себя ощущает? Нату понравилась девчонка, но так они и возраста одного...
   - Договор, - повторил Райдо отчетливо. - Об опеке... Нат бы хорошо о ней заботился. Он весьма серьезный для своего возраста и с перспективами неплохими.
   Мирра стиснула кулаки.
   - Но к этому вопросу мы вернемся позже, - Райдо потянулся, чувствуя, как ноют старые шрамы, но живое железо заглушало боль. - Сейчас ведь о другом говорим...
   - Шериф, вы ведь не допустите, чтобы имя моей дочери... - доктор спрятал очочки в карман.
   А не столь уж он близорук, каким хотел казаться.
   - У вас есть люди... и если он сам не хочет, то заставьте. Вы же заставили Пита Маккинли жениться на Айвис...
   Интересные здесь обычаи.
   И шериф крякнул, кажется, не слишком обрадовался, что ему напомнили о той истории.
   - Пит сам виноват был, - сказал он, дергая за второй ус, видать, для симметрии. - Он девку обрюхатил, в чем и признался. А потому все по-справедливости было. Тут уж, извините, история темная... в ней разбираться надобно.
   - Вы... вы собираетесь его отпустить?
   - Собирается, - Райдо ответил за шерифа. - Арбалеты - это, конечно, хорошо... но в моем доме я попросил бы мне не угрожать. Чревато.
   Он потянулся, позволяя телу измениться.
   Больно.
   Он уже отвык от этой боли, и от другой, что поселилась в груди красным шаром... и от тяжести чешуи, от мира, подрастерявшего краски... от запахов резких.
   И людей, которые отшатнулись.
   Райдо медленно поднялся, привыкая к изменившемуся миру, повел головой.
   Зарычал.
   И голос его, отраженный стенами, заставил незваных гостей отшатнуться. Звякнул болт по чешуе.
   - Не стрелять! - шериф успел ударить по руке второго арбалетчика, который, кажется, понял, до чего смешно его оружие.
   И они все смешны со своими коварными планами, притязаниями и верой, будто оружие что-то да сделает. Нет, убивать Райдо не собирался.
   Но люди этого не знали.
   - Мы... уходим, - шериф поднял руки. - И приношу свои извинения за... вмешательство в вашу жизнь...
  
   Ийлэ услышала голос.
   И замерла.
   Выйти?
   - Ийлэ, ты здесь? - шепот. И скрип половицы под ногами. Человеку кажется, что ступает он очень осторожно, почти бесшумно, но Ийлэ слышит его. - Я знаю, что ты здесь... где-то рядом... я чувствую тебя...
   Ложь.
   Люди не способны чувствовать. Ийлэ знает. Она играла в прятки с ними, и там, в лесу, когда ее искали. Она пряталась в яме, в опавших листьях, в которых было тепло, и дрожала от страха.
   А они шли по следу.
   Не как псы... нет, люди не способны читать запахи, и в лесу они слепы, беспомощны даже, но люди держат собак на сцепках, серых гончаков с розовыми носами, с красными глазами, которые почти скрыты в складках кожи. И кожа эта собирается на загривках.
   Псы рвутся.
   Лают.
   Хриплые ломкие голоса. И человеческие перекрывают их:
   - Ищи... ищи... - люди говорят псам, подгоняя. Те и сами рады были бы сорваться, они видят след, не понимая, что след ложный. И несутся, налегают на постромки, раздирая тупыми когтями рыхлую землю. Псы почти ложатся на листву, тянут за собой хозяев.
   Ийлэ видит только ноги.
   Сапоги высокие, охотничьи, которые до колена. И штаны из грубой ткани, прошитой желтой нитью. Видит пояс. Куртку. Чует запах свежего хлеба, и голод почти позволяет ей решиться.
   Это ведь не просто люди... это те, кого она знает... и они знают ее... но почему тогда с собаками?
   И арбалетами?
   Она так и осталась в той яме, надежно укрытая листьями и пологом леса, который отозвался на просьбу. Лес милосерднее людей. Он баюкал, шептал ей голосами старых елей, что теперь-то все изменилось. Она жива. И свободна. И... и Ийлэ еще не знала, что свобода эта - пустое слово.
   Ей некуда было идти.
   ...до того вечера, когда она решилась вернуться сюда.
   - Ийлэ, пожалуйста... я не причиню тебе вреда, - человек остановился. - Ты же знаешь, что я люблю тебя... я тебя всегда любил и теперь хочу лишь помочь...
   Изменился.
   Или нет?
   Стоит спиной, смотрит на приоткрытую дверь, не чувствуя на себе взгляда. Или просто притворяется? Люди хорошо умеют притворяться.
   - Я... я знаю, что должен был прийти раньше, когда...
   Светлые волосы собраны в хвост, перевязаны черной лентой. Широкая спина. И старая куртка ему маловата.
   Широкие запястья.
   А ладони узкие, с пальцами длинными, изящными.
   Ийлэ помнит, до чего ее и прежде удивляло этакое несоответствие. Запястья широкие, а ладони...
   - Ийлэ... пожалуйста...
   Она отступила в тень.
   И дальше.
   На чердак. На чердаке безопасно, пожалуй, безопаснее, чем где-либо в доме, который вдруг наполнился людьми. Собак, правда, не взяли, наверное, потому, что здесь собственные имелись...
   Странно все.
   Райдо и Мирра.
   Затянувшийся разговор. Дайна необычайно довольная, улыбающаяся. Она убирала со стола, напевая песенку... голос у нее оказался неожиданно приятным.
   Ийлэ она не замечала, нарочно ли или же и вправду позабыла о ее присутствии, занявшись делами насущными. Ожили часы, старые, которые постоянно спешили, и отец перебирал их не раз, а они все одно спешили, упрямые. И Дайна на звук этот обернулась, по губам ее скользнула улыбка, которая заставила Ийлэ насторожиться.
   Именно.
   Улыбка.
   И еще прикосновение к щеке, такой знакомый жест... предупреждающий.
   Ийлэ предупреждению вняла.
   Корзину с отродьем она перетащила на чердак. Забравшись на подоконник, Ийлэ прижала ладони к стеклу. Тепло ее тела медленно плавило лед, пальцы же леденели.
   Холод обжигал, Ийлэ отвыкла от него и от боли тоже, но терпела, стиснув зубы.
   В проталине был виден кусок двора. И обындевевший вяз, который держался на ветру, слабо покачивая стеклянными ветвями. Ветви эти наверняка хрустели, но Ийлэ не слышала хруста.
   Вой ветра в трубе. И стон половиц. Сонный голос дома, взбудораженного незваными гостями. Санный возок, из которого появляется доктор и супруга его, в объемной шубе походившая на медведицу. Последним вышел человек в драповом черном пальто, показавшийся Ийлэ смутно знакомым.
   Она встречала его прежде, но вот где и когда?
   Впрочем, о человеке этом Ийлэ забыла, стоило ему исчезнуть из поля зрения. Ее проталина была не так и велика...
   ...верховые.
   ...трое. Или четверо? А может, и больше. С арбалетами. Шерифа можно узнать по высокой меховой шапке с хвостом, такой больше ни у кого нет. Шапкой этой шериф гордился.
   Зачем он здесь?
   Остановился, обвел двор взглядом. Увидел? Заметил? Ийлэ отпрянула от проталины, прижавшись к стене. Сердце колотилось, словно безумное...
   Уходить.
   Сейчас же, пока верховые в доме... пока не начали искать... кого?
   Пса?
   Или ее?
   Надо успокоиться. Ийлэ вцепилась зубами в ладонь, влажную, в испарине истаявшего льда. Боль отрезвила.
   Люди появились не за ней.
   За псом пришли.
   Сначала Мирра... и сестра ее, которая отвлекла Ната. Нат бы точно не оставил хозяина наедине с Миррой, Мирре он не доверяет, впрочем, как и сама Ийлэ... но тогда где Нат?
   Найти?
   И дальше что?
   Если его заперли, то охранять будут. Те же люди с арбалетами. Даже если без арбалетов, то Ийлэ не справится. Она ведь не воин и никогда не была... самое разумное - затаиться. Люди не знают, на что способны псы. Люди самоуверенны... Райдо с ними сладит.
   Или нет?
   Он болен. И одно дело болезнь, а совсем другое - люди... не пощадят ведь свидетелей, а Ийлэ именно свидетель. Или помеха.
   Неудачное обстоятельство.
   Альва.
   Сколько веских причин, чтобы избавиться. Инстинкты требовали уйти, сейчас, пока люди заняты. Но... куда идти? В лес? Он спит. А по следу найдут и без собак... или и искать не надо. Морозы только-только начались, пара ночей, и Ийлэ сама издохнет... проклятье, ей некуда идти.
   Что остается?
   - Безумие, - Ийлэ провела пятерней по растрепанным волосам. - Ты тоже с этим согласна?
   Отродье широко зевнуло.
   - Лежи тихо, - корзину Ийлэ подвинула вплотную к трубе и надежности ради прикрыла старым одеялом. Щель для воздуха оставила, но... - Я скоро вернусь. Я просто посмотрю, что там.
   Верховых оказалось не меньше десятка.
   Ийлэ слышала, как люди переговариваются.
   Трое остались внизу, и Дайна что-то говорила им, громко, надрывно...
   - ...этого следовало ожидать... столько пьет... его предупреждали, а теперь опиум...
   Ийлэ не видела экономку, но почему-то прекрасно представляла себе ее лицо с маской нарочитого сочувствия. И еще тревоги, тоже нарочитой. Правда была в глазах, которые Дайна подводила черным угольком для большей выразительности...
   ...ее за это грозились уволить, потому что в приличном доме горничные не красятся...
   ...уволили бы, но...
   Потом. Мысли о прошлом следует оставить будущему, пока неясному. Ийлэ скользнула в узкий коридор для прислуги, благо, Дайна слишком занята сплетнями, а кухарка кухню покидает редко.
   Тишина.
   И чьи-то осторожные шаги.
   Человек то и дело останавливается, заглядывает в комнаты. Он осторожен не потому, что боится быть увиденным, но скорее уж по привычке. Он открывает дверь за дверью, заглядывает в комнаты, но не переступает порог.
   - Ийлэ... - полушепот-полувздох. - Ийлэ, ты где?
   Рядом.
   И пожалуй, она способна прикоснуться к человеку рукой... и этого не нужно, достаточно будет окликнуть по имени.
   Отзовется?
   - Ийлэ, я знаю, что ты обижена на меня... на всех нас... я тебе не помог... я хотел, честное слово, хотел... - он провел пальцем по стене, останавливаясь на темных квадратах несуществующих картин. От них осталась лишь тень на обоях.
   Больше, чем от самой Ийлэ.
   - Я очень хотел тебе помочь... но мой отец... ты же знаешь, насколько непростой была ситуация... я не мог рисковать его жизнью... и жизнью моей матери... она ведь болела...
   ...Ийлэ помнит. Супруга мэра болела давно и с немалым профессионализмом, болезнь ее, не имевшая названия, обладала удивительным свойством обостряться, когда супруг ли, единственный ли сын найо Эверис делали что-то, что противоречило ее желаниям. И обостряясь, болезнь эта приводила несчастную женщину на смертное ложе...
   - Ей тоже очень жаль... да и что я мог сделать?
   Он шел, и Ийлэ, завороженная словами, интонацией мягкой, которая ее всегда раздражала, ступала следом.
   Ей пришлось покинуть коридор.
   И если так, то стоит Альфреду обернуться, и он заметит ее. Но Альфред не оборачивался. Его по-прежнему интересовали пустые комнаты и, пожалуй, сам дом.
   - Что мы все могли сделать? - тяжкий вздох.
   И черная траурная лента в волосах шевелится. Эта лента кажется обманчиво живой, и Ийлэ убирает руки за спину, потому что если лента дотянется до нее, прикоснется...
   Глупости.
   - Но теперь... - Альфред остановился перед спальней Райдо. - Теперь все иначе... война закончилась... все закончилось, Ийлэ.
   Неправда.
   - Ты здесь? - он коснулся двери костяшками пальцев, вроде бы невзначай, легонько, но звук получился громким, он заставил Ийлэ отступить. - Он держит тебя? Такой же как те, правда?
   Нет.
   Ийлэ отступила еще на шаг.
   Райдо пес, но...
   ...он возится с отродьем и говорит, что она на альву совсем не похожа, и это так. Вот только решил с чего-то, что глаза у нее от Ийлэ.
   У Ийлэ зеленые, а у отродья - серые, светлые.
   Песьи.
   Он не ударил ее ни разу, даже когда подходил опасно близко, даже когда она поворачивалась спиной или в глаза смотрела. Псы не любят, когда им смотрят в глаза, Ийлэ знает. А этот...
   ...она сказала ему, что ненавидит, а он попросил посидеть.
   Просто посидеть.
   Ведь если сидишь рядом, то уже не важно, ненависть или любовь, главное, что Ийлэ держала его за руку, широкую такую, которую с трудом обеими своими обхватить могла. А он смотрел на нее снизу вверх и улыбался.
   Он болел.
   И наверное, хорошо, что болел, справедливо. Но боль не делала его злым, как должно было бы быть. Он терпел ее. И улыбался.
   Странно.
   Жалким не выглядел, даже когда совсем туго становилось. И не требовал помочь... знал, что Ийлэ способна, она ведь не скрывала... а он не требовал... тот другой нашел бы способ заставить. Пальцы бы сломал... или ногти выдрал, как тогда, когда ему показалось, что Ийлэ недостаточно почтительна... больно, когда ногти выдирают. И она, пожалуй, согласилась бы...
   Но Райдо терпит свою боль.
   Почему?
   Ийлэ спросит. Быть может. Но не сейчас... сейчас она занята... ей надо уходить, пока Альфред не заметил.
   - Здесь, - он провел по двери пальцами и на ручку надавил. - Где еще тебе быть? Ийлэ... я тебя нашел...
   Ложь. Но если ему так нравится, то почему и нет? Ийлэ уже усвоила, что людям нравится лгать себе же. Пусть играет. У Ийлэ есть еще дела.
   Она вновь кралась. И дом молчал, видимо, чужаки нравились ему еще меньше, чем прежняя хозяйка, на которую он был обижен.
   Безумно ухало сердце. И ладони взмокли. Ийлэ спрятала руки в рукава свитера, жалея о том, что ножа у нее все-таки нет. С ножом ей было бы спокойней.
   На первом этаже она остановилась.
   Куда дальше?
   Если Ната заперли, то... то им потребовалось бы помещение с очень крепкой дверью.
   Кабинет?
   Или... та особая комната, про которую отец говорил, что она выдержит и пожар, и наводнение, и войну. Прав оказался. Комната войну выдержала, в отличие от Ийлэ.
   Дверь заперта.
   И охраны нет.
   И верно, к чему, если дверь заперта... Нат щенок... мальчишка... а мальчишке много ли надо... ключа у Ийлэ нет, но если знать дом, то ключ не нужен. И она, остановившись в коридорчике, приятно сумрачном, тихом, прижала ладонь к стене.
   Дом отозвался на прикосновение, полусонный, раздраженный, он все-таки узнал Ийлэ, и стена расползлась по шву, к счастью, беззвучно. Из узкой щели тайного хода дыхнуло гнилью и древесной трухой, запах заставил Ийлэ поморщиться: надо будет весной заняться домом...
   ...она хихикнула, поняв, о чем думает.
   Весной?
   Домом?
   Весной она уйдет, правда, пока еще не знает, куда именно, но ведь есть еще время подумать... до весны далеко, а до тайной комнаты - два шага.
   Здесь холодно.
   Помнится, холодно было всегда, причем, что зимой, что летом - одинаково. И холод этот удивлял Ийлэ, как и упрямое нежелание отца поставить в комнате камин. Ладно бы он просто сюда заглядывал, так ведь порой часами сидел за запертой дверью, за которую даже мать не пускал. И она сердилась на эти его тайны, называя их глупыми...
   ...что за тайны?
   ...не из-за них ли пришли люди?
   Ийлэ выяснит.
   Позже.
   - Нат, - она позвала шепотом.
   Лежит.
   Свернулся калачиком, подтянув колени к груди, и руки сунул в подмышки. Не шевелится. Живой? Живой и дышит... спит.
   И этот сон не нормален.
   - Нат? - Ийлэ присела рядом, не зная, как ей быть дальше.
   Разбудить?
   Или уйти, оставив его здесь? Если усыпили и заперли, то... то не убили, а значит, Нат нужен живым... или пока нужен?
   - Нат, очнись, пожалуйста... - вытянув руку, она коснулась жестких волос.
   Сон тяжелый, муторный.
   И ненастоящий.
   Он был рожден травами, алхимией человеческой лаборатории, и значит, нужен людям. Ийлэ прислушалась. Она видела тонкие нити этого сна, путы его, слишком прочные, чтобы Нат сам умел разорвать их. Он же, чуя собственную беспомощность, метался, скалил зубы, головой мотал.
   - Тише, - попросила Ийлэ. - Я тебе помогу. Я тебе помогу, потому что с тобой безопасней, чем с людьми. Да. Именно так. А мне нужно дотянуть до весны. Весной все изменится.
   Ее шепот тонул в стенах комнаты.
   Она всегда глотала звуки, Ийлэ эта ее особенность пугала и тогда, когда бояться было нечего. Комната изменилась.
   Стены ободрали.
   Мебель исчезла, впрочем, ее никогда не было много. Полки. Стол. Ящики всегда заперты, и ключи отец носил с собой. Ийлэ было любопытно взглянуть на то, что в ящиках прячется, а он не разрешал... не ее дело...
   ...и секретер этот, который оказался вовсе не секретером, но сейфом.
   Наружную панель выдрали, и теперь в полумраке комнаты слабо поблескивали стальные дверцы ячеек. Тот, который... он думал, что Ийлэ знает, как вскрыть...
   Если бы знала - сказала бы.
   Наверное.
   Она отмахнулась от воспоминаний.
   И от страхов, которые ожили вдруг разом. Потом. В другой раз. Сейчас у Ийлэ есть дело. Она обхватила голову щенка ладонями и позвала:
   - Нат, послушай меня. Я тебе помогу. Немного, но дальше ты сам должен. Ты сумеешь, просто подожди еще немного, ладно?
   Он не пытался вырваться, затих.
   Пахло сонником... и еще дурманом, резковатый запах, знакомый... он был в комнате в тот день... дурманник и еще чернокорень...
   Ийлэ сама закрыла глаза.
   Вдох и выдох. Вдох резкий, глубокий, а выдох - медленный... чужой ритм, под который нужно подстроиться, чтобы получилось. Сил у нее немного, больше, чем было прежде, но все одно... слишком долго она отдавала их, а теперь...
   Если понемногу, не разрывать сети, но ослаблять, растягивать.
   А дальше Нат сам, он хоть и щенок, а все одно сильный, много сильнее человека.
   - Нат...
   Он слышит собственное имя.
   Вздрагивает.
   И замирает. Переворачивается на живот, еще в полусне, кривится, рычит бессильно... и этот рык настораживает. А что если Нат, пробудившись, нападет на нее?
   Он ведь зол и...
   ...без Ната она все равно не справится.
   ...и ее ненавидит.
   ...не справится. Людей много. Непонятное происходит, а если так, то вариантов немного, и Нат - не худший.
   - Пожалуйста, - Ийлэ выворачивает его голову на бок. - Послушай меня. Я не враг. Я хочу помочь... попробуй теперь.
   Нити сна запутались, истончились, и сознание Ната рвало их одну за другой.
   - Я хочу...
   - Тиш-ш-ше, - ответил Нат, не открывая глаз. - Слышу. Ты одна?
   - Да.
   - Нира?
   - Не знаю.
   - Райдо?
   Ийлэ покачала головой, но вспомнила, что он не видит и повторила беспомощное:
   - Не знаю. В доме люди. Много. С оружием.
   - Мы где? - он сел, слишком резко после пробуждения, и скривился от боли. - Твою...
  
   Железные стены. Решетки на окнах. Железная дверь, запертая снаружи. Слишком много железа для пса. Райдо, наверное, смог бы, выбраться, но Райдо крупный, а Нат...
   Он вертел головой, злясь на себя за беспомощность.
   Надо же было так попасться!
   Запах ржавчины, мела и сырого дерева. Оглушающая слабость, когда тело становится чужим. И Нат пытается обжиться в нем, шевелит пальцами, трогает лицо, гладит шею, стирая капли живого железа, которое проступает, растекается и... тает.
   Альва.
   Забилась в угол, стиснула кулачки. Смотрит. Нат ненавидит, когда на него смотрят вот так пристально, сразу начинает ощущать себя... нехорошо начинает ощущать себя.
   - Отвернись, - попросил он, встав на четвереньки. И не дожидаясь, когда альва исполнит просьбу, сам повернулся к ней задом.
   Спать хотелось невыносимо.
   Сон.
   Яд. Или не яд, но лекарство... тот доктор, который лечил Райдо прежде говорил, что любое лекарство по сути своей - яд... дело в дозе... сколько он принял?
   Не выяснить.
   Нат открыл рот настолько широко, насколько сумел, и сунул в него пальцы. Вырвало не сразу. А когда вырвало, стало лишь хуже. Нат не без труда сдержал стон.
   Полегчает.
   Надо подождать. А сколько ждать? Сколько получится, потому что из комнаты этой ему не выйти. И значит...
   - Помогу, - альва протягивала руку осторожно, точно опасалась, что Нат ударит.
   Или отпрянет.
   Он кивнул: если и вправду поможет, то... то дальше он подумает о том, как выбраться... нашли, где запереть... Дайна, тварь... она чай готовила... подавала... больше некому...
   Нира...
   ...ее не тронут...
   ...им нужен дом и Райдо, точнее дом, но без Райдо его не получить, поэтому Ниру не тронут.
   Узкая ладонь альвы, легшая на лоб, была холодна. И холод от нее пробирался сквозь кожу, в кровь, остужая и успокаивая. Унялись желудочные спазмы, и слабость откатила... и кажется, Нат вновь стал способен думать, вот только мысли были не самыми веселыми.
   Итак, его заперли в сейфовой комнате. Знакомо... три трупа... пожар... если устроить пожар, то...
   Райдо нужен.
   Об этом думать следует.
   - Спасибо, - буркнул Нат, когда альва убрала руку. Не то, чтобы ему так уж хотелось ее благодарить, но... мама учила быть вежливым.
   Ко всему и вправду полегчало.
   - Ты как? - он посмотрел на нее искоса, стыдясь не столько ее, сколько своей собственной слабости.
   Альва пожала плечами.
   Нормально, значит. Хотя бледненькая, губы кусает, озирается затравленно. Комнатушка маловата, и ей явно неуютно рядом с Натом.
   - Ничего. Выберемся... сейчас я...
   Он стянул свитер и поежился, надо же, сам не заметил, как замерз.
   - Я эту дверь вышибу... постараюсь... или окно, с окном проще... если решетку вынести, то... для меня узковато, а ты выберешься.
   Альва покачала головой и прижала палец к губам. Она указала на стену, сказав:
   - Идем.
   Нат так и не понял, что именно она сделала. Ладонь на стену положила, а та возьми и откройся. Лаз был узким, темным и тянуло из него гнилью, но...
   - Наружу? - уточнил Нат, поглядывая на лаз с опаской, поскольку не было у него ни малейшего желания оказаться где-нибудь в подземелье или, паче того, в стене застрять.
   - Идем, - альва первой нырнула в проход.
   Тесно. И протискиваться приходится боком. Альве проще, она тощая... и Нат вроде себя толстым не считал, но поди ж ты... главное, что проход все тянулся и тянулся, хотя Нат точно знал, что стены в доме не такие уж и толстые.
   Как это они с Райдо этот крысиный лаз пропустили?
   И тогда понятно, как альва выбралась...
   Запертая комната? Запертая... людям, когда проверять придут - а Нат был уверен, что обязательно придут - сюрприз будет...
   Альва остановилась.
   Тьма кромешная, не разглядеть ни лица, ни даже самой ее, но палец холодный прижался к Натовым губам. Молчать? Понятно. Нат не дурак, чтобы с ходу в драку лезть. Главное, пусть выведет.
   А хорошо, что он тогда ее не убил. И от альвов бывает польза.
   Она выскользнула в серый пыльный коридорчик и огляделась. Зря, Нат чует, что людей в этом коридорчике нет. Заглядывали... давненько заглядывали.
   - Где мы?
   - Третий этаж... комнаты для прислуги, - говорила альва медленно, и взгляда прямого избегала, и когда позволило пространство, тотчас отодвинулась от Ната.
   Боится, что ли?
   - Так это... - осенила внезапная мысль. - Тебя не запирали со мной?
   - Нет.
   - Ты... пришла сама?
   Кивок.
   - Помогаешь нам?
   Еще один кивок и очень тихое:
   - Люди. Убьют Райдо. Убьют и меня.
   В этом имелась своя логика, но Нат все одно сказал:
   - Спасибо...
   В конце концов, она ведь не обязана была... и боится. Только сейчас он понял, что альва боится не его, точнее и его тоже, но людей - сильнее. Она напряжена, что струна, натянутая до предела, тронь такую и разорвется, опалив пальцы.
   - Возвращайся на чердак, - сказал Нат. - Сиди тихо. Там тебя не найдут.
   - А ты?
   - А я сам как-нибудь... да и... - он оскалился, предвкушая замечательную встречу с людьми, которые сами не понимают, во что ввязались. - Думаю, Райдо нужен им в сознании... и если так, то их ждет большой сюрприз... возвращайся.
   Спорить она не стала.
   Отступила.
   Всего-то шаг, и альва исчезла, растворившись в тенях дома.
   Проклятье. А Нат и не знал, что она так умеет. И Райдо не знал. И если так, то надо будет сказать, а заодно уж про комнату, которая вовсе не так уж заперта, как им казалось.
   Но позже.
   Он стянул рубашку, ботинки скинул, снял штаны. Одежды было жаль. В пустом коридоре гуляли сквозняки, и кожа моментально пошла сыпью.
   Живое железо отозвалось.
   Но медленно, до чего же медленно... и оборачиваться пока нельзя, но в нынешнем слабом теле Нат много не навоюет. Кости плавятся, заставляя шипеть от боли, тело выворачивает изнутри, наизнанку, и собственная шкура трещит, рвется.
   Нат чувствует и разрывы, и огонь, которого слишком много, чтобы выдержать. Он падает на пол, впивается в заросшую грязью дорожку зубами, чтобы сдержать стон.
   Мир меняется.
   Медленно и неотвратимо, и когда боль отступает - а она, кажется, длится неимоверно долго, часы, а то и дни - мир позволяет себя удержать.
   Запахи.
   И след альвы теперь виден явно, травянисто-зеленый, вплетенный в сам дом. Он начинается от стены, а стена эта пахнет стеной. Значит ли это, что тайный ход спрятан слишком хорошо?
   Или его вовсе нет?
   Райдо говорил, что дома альвов живые, но Нат и не предполагал, что настолько.
   Он сделал первый шаг.
   Лапы держали.
   Когти пробивали дорожку, цокали о паркет. Хвост змеей скользнул по стене, и прикосновение это случайное было приятно, дом ластился к Нату... или наоборот?
   Позже он разберется.
   У лестницы Нат остановился, выглядела та уж больно ненадежной, с крутыми ступеньками, на которых с трудом лапа умещалась. Спускался он медленно, отчаянно принюхиваясь к дому, но в этом крыле, давным-давно позабытом, запахи были старыми, выцветшими.
   А вот на втором этаже - дело иное.
   Люди.
   Трое.
   Вооружены, но оружие - скорее данность времени, нежели необходимость. Люди уверены в собственном превосходстве. И еще в том, что Нат заперт.
   А Райдо болен.
   Они ходят по дому, словно дом этот уже принадлежит им...
   - Ну что?
   - Пока ничего... - человек в высоких охотничьих сапогах вышел из комнаты Райдо.
   От человека пахло кровью. Нет, не свежей, застарелой, кисловатый терпкий аромат, который привязался к сапогам и еще к куртке.
   - На чердаке глядел?
   - Погляжу, не волнуйся, - он остановился в коридоре. Нат видел широкую спину, и длинные волосы, связанные в хвост, и черную ленту, скользкую, вида змеиного. - Не спеши... в любом деле спешка - это лишнее.
   Человек был спокоен и умиротворен.
   - Господи, до чего дом довели... ты бы видел, каким он был прежде... чудесное место... волшебное, я бы сказал... я уже считал его своим...
   - Не ты один, Альфред.
   - Не я один, - согласился он. - На любое волшебство охотники найдутся...
   Нат глухо зарычал. Человек ему не нравился. Он в принципе к людям симпатии не испытывал, но конкретно этот не нравился особенно сильно.
   - Надо же, какие гости, - сказал Альфред, обернувшись. - Его же заперли, нет?
   - Заперли, - подтвердил его спутник, потянувшись к арбалету, но был остановлен Альфредом.
   - Не стоит. Во-первых, это незаконно... во-вторых, не факт, что попадешь... а в-третьих, когда насилие что-то решало? Верно?
   Человек широко улыбнулся.
   Наверное, он по-своему был красив. Высокий, много выше спутников, с лицом открытым, пусть несколько грубоватым, но приятным. Он смотрел прямо, но во взгляде его не было ни вызова, ни скрытого страха, лишь любопытство.
   И Нат растерялся.
   - Полагаю, имело место некоторое недоразумение... - Альфред положил руки на пояс, но несмотря на то, что на этом поясе висел и арбалет, и короткий клинок, жест не был угрожающим. - И мне крайне не хотелось бы, чтобы недоразумение это переросло в конфликт... конфликты никому не нужны. Позвольте представиться, Альфред Сенсби... Гарольд Сенсби - мой отец...
   Нат нахмурился, пытаясь вспомнить, кто такой Гарольд Сенсби, которого он, судя по поведению этого человека, должен был бы знать.
   - Он здесь за мэра... градоправителя... олицетворение власти, так сказать... и мне приходится... соответствовать... и здесь я исключительно в роли наблюдателя... смотрю, чтобы никто не нарушил закон... закон - основа общества...
   Он говорил, а Нат слушал, пытаясь сообразить, что же делать.
   Напасть?
   Но люди не проявляют агрессии, напротив, этот Альфред ведет себя весьма и весьма дружелюбно... и это подозрительно...
   - Альфред, ты думаешь, он тебя понимает? - нервозно поинтересовался парень с арбалетом.
   - Понимает, Бикси, еще как понимает. Поэтому веди себя хорошо, не давай повода думать, что мы пришли сюда с... недобрыми намерениями...
   Нат оскалился.
   Люди чужаки. Но если он их тронет, то... Райдо будет недоволен.
   Закон есть закон, и нападать на людей без веского повода нельзя, потому что тогда люди пожалуются. И ладно бы на Ната, но ведь пострадает Райдо... а если еще решат, что Нат не способен контролировать инстинкты и...
   - Полагаю, произошла ужасная ошибка... и со стороны все выглядит так, словно мы пытаемся захватить дом... на самом деле мы просто хотим разобраться...
   Его мягкий вкрадчивый голос заставлял Ната пригибаться, а иглы на спине сами дыбом поднимались.
   - ...обвинение очень серьезно... но я уверен, что дело разрешится в самом скором времени... а потому нам с вами следует запастись терпением...
   Наверное, он мог бы говорить еще долго, этот фальшивый человек, который притворялся благожелательным, но дом содрогнулся от рыка.
   Голос Райдо продрался сквозь стены.
   Зазвенело стекло.
   Хрустнуло.
   С потолка посыпалась побелка, и Альфред смахнул ее с демонстративной небрежностью, которая никого не обманула. Он побелел и, кажется, все-таки испугался... странно, но его страх был Нату приятен.
   - Кажется... - улыбка получилась кривоватой, и выглянуло сквозь нее что-то этакое... опасное. - У нас проблема...
   Нат ухмыльнулся.
   И плевать, что говорят, будто это обличье на выражение эмоций не способно.
   Еще как способно.
   Человек понял все правильно, и руки от пояса убрал, и сказал:
   - Думаю... всем нам стоит спуститься. Время позднее... нехорошо обременять хозяев.
   Возражать ему не стали.
  
  
  
Оценка: 8.65*22  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"