Серые, серые дома со слепыми экранами окон, утыканные тарелками, будто кто-то большой оставил в раковине грязную посуду. Деревья с густой, непричёсанной шевелюрой голых веток. Старушка на лавочке, рассказывающая соседкам о прошедшей молодости и о нахальном мальчике, не догадавшемся уступить ей место в троллейбусе. Только на одном балконе сушится бельё - люди в этих домах живут другие. А может и вовсе не живут, только приходят по вечерам посмотреть телевизор. Старушкины соседки ушли, и она выискивает объект для своих излияний в толпе маленьких и больших людей, спешащих по своим маленьким и большим делам.
Осень. Кто-то укрыл земной шарик белой шубкой облаков, чтобы он не замёрз и не испортился. Рядом сидит девочка, думая о вчерашней ночи и о том, с кем бы она хотела провести следующую. А за окном идёт другая девочка и думает, по всей видимости, о том же самом. С крыши что-то капает, как бы дразня, напоминая о том, что весна ещё не скоро. Окна грязные, в неизвестно откуда взявшейся копоти и меловых потёках на стекле. Когда скучно, время тянется очень долго, а счастье пролетает настолько незаметно, что и вспомнить бывает тяжело. Старушка кривляется, радуется своим словам и считает, что то, о чём она говорит - самое главное в мире. Вот она отругала милую девочку, завидуя её молодости и способности радоваться простому течению жизни. Старая получает удовольствие, унижая девочку, заменяющее ей недоступное. А за окном тучи пляшут в замысловатом танце, завоёвывая друг у друга кусочки неба, пожирая другие тучи и рождая маленькие, совсем ещё прозрачные тучки, которые мечутся взад и вперёд, познавая извечный закон жизни. И всё это только для того, чтобы позже стать одним целым, скрыть небо и солнце и, наконец, пролиться если не всемирным потопом, то хоть обычным осенним дождём.
Vita l'amour
I
Петька уже давно любил её. Он влюбился в неё с первого взгляда, с того самого момента, когда увидел её, так дисгармонирующую с окружающей повальной серостью и собирающую, словно линза, на себе чужие взгляды, полные нелепого восторга или завистливого неодобрения. С тех пор каждый день находил он в ней новые грани, новые грани своей любви, ежедневно делая открытия, кардинально меняющие его жизнь. Через любовь он раскрывал свою душу, до этого пыльную и неприглядную, что являлось причиной всех его комплексов.
Наташка тоже любила его. Как друга, как брата, той чистой, жертвующей, не ревнивой любовью, о которой писали поэты, и которой никогда ещё Петька не встречал в жизни. И, может быть поэтому, она стала смыслом его маленькой и до того никому не нужной жизни. Глядя на них, все переполнялись какой-то чистой и независтливой радостью, умилением, граничащим с превозношением. Со стороны казалось, что они всегда будут вместе, и ничто в этом мире не сможет их разлучить.
В один прекрасный день Петька, тяготясь неопределённостью их отношений, сделал Наташке признание. Они шли к этому долго, через молчание и предчувствие, через мимолётные прикосновения и согревание рук, через никогда не имевший место поцелуй и томное ожидание. В завершение прекрасного солнечного дня Петька провожал Наташку домой и рассказывал ей всякие пустяки о ламах и о космонавтах, о Сартре и Сенкевиче, о войне в заливе и детях цветов. И, неожиданно для самого себя, мягко взял её за руки, заглянул в глаза и прошептал:
- Наташенька, я люблю тебя.
Наташка посмотрела на него долгим печальным взглядом и ничего не ответила, лишь убрала руки.
Они долго шли молча. Наташка, чувствуя себя виноватой, пробормотала:
-Петь, ну зачем тебе моя любовь? Ну, допустим, я тоже тебя люблю, а дальше что?..
Дальше они были просто друзьями. Петька ещё не раз пытался добиться благосклонности своей избранницы, делая новые и новые попытки, с каждым разом натыкаясь на непреодолимую стену, выросшую в тот день.
II
Капля камень точит, а любовь в состоянии разрушить любые стены. В конце концов они пресытились жизнью, мимолётными знакомствами и болезненными разрывами, тотальным непониманием и пожирающим одиночеством. И, как бывает в хороших сказках, они в конце концов встретились и поженились. Но хорошие сказки на этом заканчиваются, наша же продолжается.
Когда эйфория и блаженство обладания прошли, когда жизнь сумела заключить их счастье в свои авторитарные рамки - наступило тяжёлое похмелье, - не бурное и резкое, во время которого предвкушаешь будущее счастье, а затяжное и, вроде бы, не беспокоящее, но отнимающее у жизни главную изюминку, превращающее её в быт. Когда прошло время оказалось, что и она не так красива и добра, да и он не такой уж сильный и смелый. И часто ночами они просто лежали и думали о тех, кто был лучше, кто любил их сильнее, о тех, кого не было рядом. Конечно, Петька любил её, и, если бы Наташка тоже его любила, они бы смогли пройти и через это испытание. Но Петька с головой ушёл в работу, а Наташка пыталась устроить личную жизнь так, как хотелось ей. Немытая посуда, невынесенный мусор, отношения с родителями и храп по ночам только усугубляли ситуацию.
Конечно, они расстались. Не сошлись характерами. Дальше была новая жизнь - уже без всякой надежды быть вместе - с другими разными надеждами. Но никто уже не рассказывал Наташке о ламах и о космонавтах, о Сартре и Сенкевиче, о войне в заливе и детях цветов. Да и Петька - никому.
Чужие стихи
Чужие стихи. Скрытый смысл, разворачивающийся в чарующей наготе, отдающийся только тебе. Он становится твоей собственностью, вливается бурлящим потоком в сознание, поднимая миллиарды разноцветных брызг, брызг памяти и капелек предчувствия. Потом ты рассказываешь друзьям, что это было с тобой, и это было именно так, как входят они сейчас в твоё сознание, радикально и естественно.
Эти стихи о тебе, именно о том, что было с тобой или о том, чего очень хотелось. Маленькие кристаллики воспоминаний, которые обросли красивыми жемчужинами слов. Ты тоже умеешь рассказывать, рассказывать красиво и долго, но никто не будет тебя слушать с подобным замиранием, и никто не вызовет тебя на бис. Нужно быть актёром, актёром слова или режиссёром образов.
Ты лежишь на мягкой траве, слегка прикрытой солнечным слоем греющей тебя листвы. Где-то рядом журчит молодой ручей, входя в резонанс с дрожью какой-то жилки у тебя внутри. Ты не видишь его, тебе достаточно слышать его голос, хриплый и местами сбивающийся, но успокаивающий и убаюкивающий.
Нет, ты находишься в утробе матери, готовый через мгновение вырваться вовне, бороться и пробивать головой картонные стены. Ты просто замер на дорожку, вслушиваясь в ритмичный мелодичный звук, исходящий откуда-то сверху. И ради одного этого звука ты готов сражаться, побеждать, терпеть временные поражения и возвращаться вновь в наивной надежде услышать его снова.
Чужие стихи. Ты тоже хотел бы так писать, но твои стихи выходят какие-то грубые, угловатые. Ты никогда не мог выразить сокровенное с такой же лёгкостью и девственной непринуждённостью. Ты никогда не был доволен написанным. И, слыша чужие стихи, ты кусал свои локти, проклинал богов и муз и просто наслаждался, купался в море образов.
Творение чужого бога и триумф чужого существования. Чужие стихи.