Ему было плохо. Ему было так плохо, как никогда еще не было. Он не помнил, что ел и что пил. Он не помнил, кто он. Он ничего не помнил. Просто не мог. Голова не работала, ее сжимало, как тисками. Он понимал только одно - ох, как же плохо!
И еще ему было страшно. Так страшно, что замирало сердце. Потом оно опять начинало стучать все быстрее и быстрее, на разрыв, и снова замирало в испуге.
- Я умираю, - понял он и попытался позвать кого-нибудь на помощь.
Но смог лишь слабо дернуть рукой, судорожно прижатой к телу, да слегка пошевелить пальцами.
Сквозь приоткрытые глаза он видел темный тоннель, трубу, ведущую куда-то далеко отсюда. Все тело вдруг ослабло и стало само двигаться вперед, туда в темноту, где страшно...
- Ну, вот и все, - подумал он, смиряясь с мыслью, что уже умер и видит то, что видели до него многие и многие.
Тоннель, свет в конце тоннеля.
Свет? Вот это и есть конец?
Белый яркий свет наплывал на него, окружал его, грел. Его тянуло и тянуло в этот свет...
- Ну, вот и конец, - успел еще подумать он. - Вот и кончилась жизнь...
Кто-то что-то сделал, он поперхнулся и закричал от внезапной боли:
- А-а-а-а!
- Мальчик у вас, - услышал он сквозь крик чей-то голос свыше. - Ишь, какой крепенький, крикливый...