Они умели ходить бесшумно - их так учили. Это было необходимо, когда подкрадываешься к врагу, когда снимаешь часовых и распределяешься потом по точкам, когда готовишь себе место, лежку, и сам готовишься к стрельбе - вот только поступит команда.
Но сейчас они были на своей территории. Номинально - на своей. То, что случилось...
Хотя, а что случилось-то? Никто не знал, что же именно тут случилось. Вот потому они и шли, как в бой. Только вот режим тишины и маскировки злостно нарушали - не война, поди. Но все равно пальцы - на спусковых крючках. Патрон дослан. Никаких предохранителей. И только скорострельные автоматы!
Это в кино могут показать или еще в игре компьютерной, как красиво проходит локацию герой, вооруженный дробовиком. Делает пару выстрелом, перезаряжается - и снова валит всех, кто перед ним. Ну, или не пару, а все пять - из магазинника. В настоящем же бою все решает плотность огня. А плотность создается только автоматическим оружием. Непрерывная очередь на полмагазина. А потом - второй, кто рядом. Всегда парами, прикрывая друг друга.
Да, оружие наизготовку, забрала опущены, сами настороже, но все же - по своей территории. Не горы здесь. Не "зеленка".
Вот и поселок медленно проявился из тумана, как на фотографии в ванночке с раствором.
Командир показывает жестами, что двое - по той стороне, двое - замыкающими, прикрытие, он ведет остальных по самому центру. "Елочкой" идут. Колючей елочкой. Кактусом таким. Когда каждый отвечает за свой сектор. Первый смотрит прямо перед собой, не отвлекаясь. Второй - правее, третий - левее и так далее. На каждое движение, на каждый шум, просто на непонятность какую-то - стоп! Осмотреться. Отдышаться. Прислушаться. Присмотреться. Дождаться команды - и снова вперед.
Хорошо, хоть за тыл не надо беспокоиться. В тылу все свои. И по параллельному переулку тоже идут наши. Смотреть надо на темные окна, на приоткрытые двери.
И чего они все приоткрыты? Вон, покачиваются на ветерке. И темно в домах. Во всех домах - темно и тихо. Очень тихо. Только свое дыхание. Только почти бесшумные шаги - они сами как-то перешли на бесшумную походку, когда нога аккуратно ставится на пятку, а потом перекатывается на носок.
И еще дурь такая - лишние с ними в строю. Хоть и военный этот паренек, но явно не наш. Не чувствуешь его. Он идет, разинув рот... А вот прикладом бы ему по затылку бронированному? Чтобы лязгнули зубы, чтобы рот закрылся, чтобы смотрел, как надо...
- Что за дела?
- Командир, а чего этот псих...
- Не псих, а прикомандированный психиатр. Еще раз так сделаешь - и пойдешь первым. Вопросы?
Вопросов не было. А этот - все равно Псих. Так уж его назвали сразу, так ему и зваться теперь, пока он с нами. И потом передадут в другие группы. Будет Психом на всю оставшуюся.
Впереди что-то мелькнуло живое. Стоп!
На колено. Глаза обшаривают сектор огня. Палец готов чуть-чуть прижать спусковой крючок и залить все в направлении взгляда лавиной свинца и стали. Магазины специально снаряжены патронами через раз - мягкая пуля - стальной сердечник - мягкая пуля - стальной... Не так, так этак. Не убить, так остановить, так повалить.
Ага, это наши.
Пробежали уже по соседнему переулку, заскакивая в двери и прикрывая друг друга. Теперь стоят на перекрестке и машут, показывают что-то.
- Бегом!
Это сколько угодно. Вот как раз бегом - это сколько угодно. Бегать - не стрелять. Да лучше пять кроссов, чем один бой! И пусть смеются те, кто насмотрелся фильмов или наигрался в игры. На самом деле спецназовцы очень не любят стрелять. Они любят, когда все решается само собой.
- Командир! Пусто везде! Вот только в том доме датчик зафиксировал мелкую цель!
- Собака?
- Да нет тут никаких собак... И кошек нет. Никого нет. Совсем никого.
- А что за цель тогда?
- Может, ребенок?
Надежда в голосе. Пусть не будет стрельбы. Но пусть хоть кого-то можно будет спасти.
Командир посылает двоих в обход здания. Двое - прикрывают со двора. Остальные в установленном порядке - оружие у плеча, глаз в прицеле - врываются в дом. Рассыпаются по дому парами. Докладывают из всех углов:
- Чисто! Чисто! Чисто!
Угу. Чисто. Только пылью пахнет. Остро пахнет пылью. И пыль эта - везде.
- О. Психа нашего сюда, - спокойно говорит командир. - Ну, что, прикомандированный, твоя работа начинается. Вон она, под кроватью - твоя работа.
Командир скидывает сферу и присаживается у стены. Машет остальным - вольно, мол, рассупоньтесь. Смотрит на часы, сводит брови, высчитывая.
- Полчаса перекур.
Но тут же вдруг подхватывается с места, шипит матерное, но тихое, чтобы не напугать ребенка, спрятавшегося под кровать. Стучит пальцем по наушнику, шепчет в микрофон, смотрит невидящим взглядом в пространство. Потом тычет пальцем в Алекса и Мелкого.
- На выход. Проверить!
Сам замирает у двери, вслушиваясь. Остальные скапливаются возле него. Что за дела? Какие-то проблемы?
Вдруг он как-то резко ослабевает, сползает по стене, шало смотря вокруг.
- Черт...
И все понимают, что связи с бойцами тылового охранения нет. И неизвестно, что там и как на улице и во дворе. И теперь нет больше никакой уверенности в тыле. То есть, уверенность как раз есть, только уже совсем иная.
Командир поднимает голову. Он зол и встревожен, как никогда.
- Ждем темноты. Отдыхаем. Проверяем оружие. В темноте прорываемся.
Отдыхаем, значит, отдыхаем. Это дело такое. Пока можно - надо вздремнуть. Опять же глаза будут лучше в темноте смотреть. А бой в темноте - это зрение, чувства и опыт. Опыта им не занимать. Пацаны наши, похоже, совсем пропали. Это очень плохо. Такие потери...
Командир сидит у двери и вслушивается в эфир. Остальные повалились вдоль стен. Двое, кому первыми на караул - на кровать. Всем спать. Всем, кроме тех, кто при деле.
...
Психом его сразу назвали. Так всегда, кстати. Хоть с армейскими пойдешь, хоть с внутренними, хоть с разведкой какой сверхсекретной - все говорят "Псих". С самого первого знакомства. Ну, и нормально, в принципе. Сразу знаешь, что зовут именно тебя. И опять же - уважение какое-никакое. "Психа" уже знают.
- Привет, к тебе можно? - присел у кровати.
...
- Погоди, я сниму каску. Это просто каска, понимаешь? Она не страшная.
...
- Вот, и автомат мне здесь не нужен будет. Ты же - свой. Правда? А свой в своего не стреляет. Это я так шучу. А ты оружие любишь? Могу дать подержать пистолет. Но только без патронов, ладно? А то нажмешь случайно, устроишь тут шум... Чхи! Сколько у тебя тут пыли...
- Тс-с-с! Шуметь нельзя! Бабайка рассердится! - шепчет из самого темного угла чумазый мальчишка лет пяти и прижимает грязный палец к губам.
Вот же родители бывают! С детства ломают детскую психику разными "бабайками" и прочими ужасами. Ну, хоть не милиционером теперь пугают... Хотя, все равно неправильно - нельзя детей воспитывать через страх.
Тот кивает, прислушиваясь с опаской. Явно так прислушиваясь, напоказ, как в кино, чтобы было видно - прислушивается.
- Но он же один - бабайка?
Малец задумывается. Потом опять кивает. Старательно так. Но молча. Боится?
- Вот. Он один. Очень страшный, сильный, но всего один. А нас тут много. Вон, сколько солдат пришли тебя спасать.
- Папа позвал? - осторожно спрашивает мальчик.
Чумазый какой. Да и откуда тут быть чистоте - под кроватью? Небось, плакал. Скулил потихоньку, вытирая руками слезы и сопли. Вон, все лицо теперь, как у настоящего спецназовца. Боевой раскрас такой - в грязную полоску. Ждал, значит, и плакал...
- Ага. Папа позвал, а мы сразу и пришли. Только далеко было идти. Поэтому долго.
- А бабайка? - он осторожно выглядывает из-под кровати и осматривает прилегших вдоль стен здоровенных обвешанных оружием бойцов.
- А мы твоего бабайку прогоним. Вот сейчас все отдохнут, встанут, и мы вместе прогоним бабайку.
- Бабайка большой, - с сомнением говорит малыш.
Нет, все же до чего они смешные, эти дошколята. Вот только тут психолог нужен был детский. А послали его, Психа. Думали о психологической помощи населению. Только населения тут нет никакого. И не спросишь ведь этого малька, где его мама и папа.
- Бабайка большой, - соглашается Псих, растянувшись на спине и смотря в прогнувшуюся под весом бойцов кроватную сетку. - А нас все равно много. И у нас автоматы. Знаешь, как здорово бьет пуля в девять миллиметров?
- Больно?
- Ха! Еще как больно! А если все сразу начнут пулями в бабайку? Он же сам тогда испугается и убежит.
И самое главное - это же никакой не обман. Не страшны спецназу никакие детские бабайки. Им и настоящие террористы не страшны. Все лягут, если нужно, а последнего жителя поселка вытащат. Поэтому можно спокойно лежать и шептаться с пареньком. Он, вроде, отмяк немного. Прижимается к плечу, шепчет в ухо.
- Бабайка большой. А ты, что, совсем не боишься бабайку?
- Я тоже уже большой, - отвечает Псих. - Мне двадцать пять лет, представляешь? Тебе пять, да? Я в пять раз больше тебя! Поэтому я не боюсь бабайку. А вот они еще больше! Они совсем никого не боятся! Никого-никого!
Осенью темнота наступает быстро. Под кроватью вообще - густая темень. Тут бы и уснуть, как все, да нельзя. Работа такая - успокаивать и лечить. Словами лечить. Врать, то есть. Потому и врач. Хотя, какое же тут вранье? Оружие у них у всех есть. Возраст взрослый - никакие бабайки, значит, не страшны. А мальчишка успокоился, задремал на его плече.
И тут командир встал и скомандовал вполголоса. Начался лязг металла, топот подкованных ботинок, щелканье затворов, разговоры во весь голос.
- Ты же мужик! Хватит уже бояться какого-то бабайку. Смотри, они сейчас все как пойдут - и его сразу прогонят. А мы пойдем следом за ними.
- К папе?
- К папе, конечно!
- А бабайка пустит? - сомнение в голосе, но сам выглядывает, смотрит.
- Мы его прогоним далеко! Очень далеко! Пошли потихоньку, вылезай!
Командир отдает приказания. Психу кивает - идешь последним. Самым последним. Твоя задача - паренек. Остальные - пробиваемся клином, разворачиваемся, прикрывая фланги, за Психом сворачиваемся и - бегом, бегом... Не нравится командиру тут что-то. Вернее, все не нравится. Очень сильно не нравится. И никому не нравится. То, что пропали оставшиеся снаружи - это плохо. Это потери. Но вот ни выстрела, ни вскрика, ни сигнала. Значит, сегодня работаем против профессионалов.
- Попрыгали!
- Бабайка! Бабайка идет!
Псих прижал мальчишку к себе, пожал плечами на высверк командирских глаз. А что он мог поделать? Запуган парень. Дрожит весь. Тут и взрослому-то не по себе...
Двое встали у дверей. Командир начал отсчет, загибая пальцы. Вот все пальцы сжались в кулак - вперед! Дверь вылетела с треском, за ней вывалилась первая двойка, сразу - вторая, третья. И командир, махнув рукой Психу, шагнул за порог, скользнул невидимкой в тьму коридора, согнувшись.
А Псих задержался. Пацан вывернулся как-то, упал с рук и снова укатился под кровать. Это, значит, во-первых. А во-вторых - где, блин, стрельба? Где сплошной непрерывный огонь, подавляющий противника? Где выстрелы с той стороны? Где хоть какой-то шум? Прорыв это - или как?
Из-под кровати тонкая рука ухватила за штанину, дергая к себе.
- Ну, что ты там?
- Там бабайка! Бабайка! - да он же плачет навзрыд...
Натурально плачет.
- Туда нельзя! Так нельзя! Бабайка! Бабайка!
- Ну, что ты, маленький. Не бойся ты. Нет там никого...
Никого?
Только вот скрипят половицы в коридоре под тяжелыми шагами. Страшно скрипят, трещат, чуть не проламываясь.
Но только шаги по коридору. Медленные и очень тяжелые. От тяжести шагов вздрагивает весь дом. Звенит посуда в шкафу. Туда - сюда звучат шаги. К выходу - обратно. А где же теперь весь наш спецназ?
- Бабайка! - шепчет, трясясь, пацан в самое ухо и зажимает Психу рот маленькой грязной ладошкой.
...
- Вот, сами можете убедиться. Он просто неуправляем.
По одиночной палате мечется фигура, бьется о стены, обитые мягким, катается по полу, рвет волосы, которых и так осталось мало на голове. Волосы белые.
- Это действительно он? Почему - седой?
- Такое бывает. Стресс у него какой-то.
Вот начинает расшатывать кровать. Попал в резонанс. Кровать все сильнее качается. Еще немного - вырвутся скрепы из пола, повалит кровать набок, припрет дверь...
- Сидоров, так твою, - рявкает в микрофон санитар. - Нельзя шуметь! Бабайка придет!
...
- Вот, видите? Он теперь так тихо будет лежать под кроватью, не шевелясь, пока мы не придем уколы ставить.
- В детство впал, что ли? Что еще за бабайка?
- Откуда нам знать? Но только это слово его останавливает. Он его бормочет постоянно. Наверное, что-то из детских кошмаров проснулось.
- Ну, ладно. Это с ним надолго, похоже. Ничего не спросить, ничего не узнать. А что с мальчиком?
- С каким мальчиком? К нам поступил только он - лейтенант Сидоров, психолог из вашего управления.
Псих лежал под койкой, скорчившись в тени и шептал: