- Во всем бабы виноваты! - поднял он вверх палец, как будто кому-то грозя. - Бабы, и то, что мы их любим. Вот.
- Да ладно, дядь Коль, - говорю я, тыкая вилкой в сковородку с правильно пожаренной картошкой. - Это все известно: все мужики козлы, все бабы - дуры. Или стервы, но тогда еще большие дуры...
- Нет, ты послушай, послушай, - он замолк на минуту, аккуратно переливая всю бутылку пива в высокий стакан.
Стаканы эти купились совершенно случайно в местном "Метро", недавно открывшемся на окраине города. Пиво было в коробках по две банки, а к каждой коробке - стакан. Взяли мы тогда на всех, то есть пять коробок. Теперь у дяди Коли в шкафу стоят пять стаканов для пива с разными картинками. Правда, из стакана принципиально пьет только он. Я, например, предпочитаю просто из горлышка -- так вкуснее.
- Вот, помнишь, Третьяковы жили в селе? - продолжил он. - А-а-а-а... О-о-о-о... А ты еще говоришь... А оно -- вот. Все - от баб!
- Не понял я чего-то. Ну и что - Третьяковы? И каких ты в виду имел? Братьев? Так я с ними почти не знаком был. Так, только по виду знал.
- Ну да, ну да... А кто на разгуляевские бахчи лазил с Сашкой и Генкой?
- Так это когда было-то! В самом детстве! Да и то, раза два, что ли, или три за целое лето... Я же и не отказываюсь, что знаю. Просто не дружились мы с ними.
- Ну так, Третьяковых, значит, было тогда две семьи. В одной два брата и две сестры: Ванька, Колька, тезка мой, выходит, Людка, Тайка, - загибает он пальцы на одной руке. - В другой, стало быть, братьев трое: Вовка, Сашка, Генка.
- Дядь Коль, да знаю я, знаю, сколько и кого. Просто старше они меня были намного, кроме Генки разве что... Генка даже младше на год, хоть по родне чуть не дядька мне.
- Ты слушай, слушай. И картоху-то эту ешь. И сало еще вон. Хорошее сало, деревенское.
- Ем я, ем. Что там про баб-то ты хотел?
- А что про баб?
- Ну, ты же начал о Третьяковых, объясняя, что во всем виноваты бабы? В чем они тут виноваты?
- А-а-а-а... Ну, вот. Я, значит, и говорю. Эти-то, которые четверо, все поженились, замуж повыходили, да и разъехались. В нашем-то городе только младшая осталась, Тайка. А родители в этом доме и жили, ну в восьмом, знаешь? Сад там у них хороший, огородик просторный, куры, ну и дом свой. Молодежь к ним приезжала почти каждый год в отпуск, летом. Во-от... А потом как-то сразу они, старые, ослабели, заболели, да чуть ли не в один день и померли. Все, кто мог, съехались по зиме на похороны. И это был последний раз, как они все собрались. Тайка-то, младшая, значит, быстренько продала дом - а кому с ним заниматься? Деньги на всех поделила. Ну, и все. Больше этих Третьяковых вместе мы, кажись, и не видели.
- Да знаю я эту историю. Еще дочки ей говорили, что, мол, продешевила, мать, надо было подержать дом-то, не продавать, стоимость вон как растет...
- Ну! А я о чем? Все от их торопливости! И нет больше этой семьи... А тут и у братьев, у вторых-то, сначала отец помер, а потом и мать слегла. И заболела она так, что лежала года два, не меньше никак. Они дежурили при ней, ходили по очереди сначала. Но потом чаще младший стал с ней сидеть, Генка. Все же на работе!
- Генка, кстати, и на мать больше был похож...
- Ага. Ну, ты знаешь... Они же, братья-то, очень дружные всегда были. Все время вместе, все время рядом, и по работе и на отдыхе. Даже когда старшие квартиры получали, то пробили себе квартиры в одном подъезде. И телефон тогда дорого стоило установить, так они себе спарку поставили. И свадьбы друг у друга справляли. Во! Свадьбы же... У Вовки с Сашкой как-то сразу жены-то влились в семью. И дружились также, семьями. А у Генки Татьяна -- не местная. Понял, да?
- Ну и что? Я вот тоже как бы не местный...
- Ты - другое дело, ты свой. Не путай, - он снова наливает себе пива. - А вот Татьяна не прижилась. Хитрая она какая-то. Не своя. И вот, значит, Генка с Танькой стали чуть не каждый день к больной мамке ходить. Он и сам напрашивался, братьёв старших отпускал с "дежурства". Но вечно же не болеют, сам понимаешь... В общем, померла Марья. Схоронили. Ну, тут-то все у них и началось.
- Что началось, дядь Коль?
- Что-что. Дом-то ведь остался. Сад. На задах у них пруд огромный. Караси в пруду. Хорошее место. И вот Генка стал братьям говорить, что раз он больше был с матерью перед ее смертью, то дом, значит, ему и остается.
- Не понял... Правда, что ли? Как это?
- А вот так. Мужики ему ответили, что раз такое дело, и раз дом так ему сильно нужен, то пусть он свою двушку продает, деньги им отдает, а себе забирает дом и землю. Ну, что скажешь?
- По-моему, нормально. Дом там огромный, сад-огород. Да и пруд, на котором и ершики и плотва, и отдохнуть... Справедливо выходит. И всем по выгоде.
- Во! И я так думаю. А он, оказывается, думал иначе: что квартира ему останется, и дом - ему же. И он уже с Танькой своей - понятно, откуда ветер-то дует? - решил в тот дом переселить ее родителей, и даже уже это все обговорили и стали с родителями списываться...
- У-у-у... Это просто не серьезно!
- А то! В общем, разосрались братья насмерть. Дом продали, деньги поровну поделили. И все. И этой семьи Третьяковых больше нет. Второй уже, считай. Не встречаются они больше. Нет у них своего гнезда. А ты тут мне споришь... Во всем бабы виноваты!