Писатели, которых в простой день на улице не увидишь, выходят под серые весенние небеса, напиваются всякими крепкими и слабыми алкогольными напитками, разбивают о свои и чужие головы старые клавиатуры, кидаются поломанными компьютерными мышками, купаются в лужах, потому что фонтаны в нашей полосе в это время ещё покрыты льдом, и пристают к прохожим, испуганно пробегающим мимо:
- Признавайся, меня читал? А где брал? У пиратов, небось, скачал? Ребята, я пирата поймал!
И начиналось всеобщее веселье с мордобитием, погонями по дворам и закоулкам, хриплым дыханием, падениями на скользком льду, реальной физической усталостью - такой редкой в жизни настоящего писателя.
Встречаясь компаниями на перекрёстках, писатели долго присматриваются друг к другу и пытаются выяснить:
- В каком издательстве издаёшься? А тираж у тебя какой? Что молчишь, что скрываешь? Сегодня наш день - хватит таиться в тёмных углах! Надо говорить честно и открыто. Или ты, голубчик, публиковался за свои собственные деньги? Коллеги, да он же себя писателем считает! А сам-то, сам!
И опять начиналось всеобщее веселье.
Чем выше поднимается солнце над нависшими над городом весенними тучами, тем выше поднимается градус общения.
Теперь уже сбиваются вместе, группами, кучками по издательствам и начинают отлавливать штрейкбрехеров, публикующихся в другом, конкурирующем, издательстве. А то и - страшно сказать - в нескольких сразу! Перебежчики! Не то, что мы, укоренившиеся и засевшие, просто родные и знакомые друг с другом с первой книги!
И снова веселье - стенка на стенку.
- Да что же это творится? - причитают пожилые женщины, дёргая за рукав выглядывающих из-за угла патрульных в чёрной форме. - Да остановите их! Такие на вид милые, интеллигентные люди, а поди ты...
Но полицейские сурово мотают головами и степенно отвечают:
- Нет, бабки. Один день у людей. Всего один в году. Пусть уж душеньку-то свою отведут. Пусть им. Вот если бы они на помощь сами позвали, тогда - ладно. А пока - пусть празднуют. И не мешайте. Творческие ведь люди. Сегодня можно.
Солнце за середину дня, и компании начинают рассыпаться на группы и пары:
- Это ты писал про эльфийскую любовь? Н-на!
- А ты - про демонов, про демонов - н-на в ответку!
- Все вы графоманы с попаданцами и попаданками...
- Сам графоман! Ишь, сорок томов написал. Вот мы сейчас...
- Ребята - у меня всего сорок, а вон идёт, вон! У него - восемьдесят! Ату его, ату!
Молодецкое веселье продолжается весь отведённый для этого день.
А уже к вечеру, напившись и утолив жажду общения и всеобщего мордобития, сидят они, знаменитые и не очень, вялые и расслабленные, на весенних обледенелых бульварных скамейках, толкаются слабо белыми безмозольными ладошками, и тоскливыми голосами спрашивают друг друга:
- Да кто ты вообще такой? Какой у тебя рейтинг в Интернете? Да тебя даже пираты ничего не воруют!
...
Редактор, прочитав бегло текст, а потом ещё раз, уже с карандашом, внезапно поднял голову и пристально, с прищуром, уставился в переносицу автора:
- Все, понимаешь, вроде, хорошо. Но совершенно не отражена роль издательства. И нас, редакторов.
Автор покраснел смущённо, машинально лизнул сбитые костяшки на правом кулаке, кашлянул тихонько в тот же кулак:
- Так, это... Ну, типа, день-то - писателя.
- И что?
- Так в день писателя про издателя и тем более редактора - только хорошо или вовсе никак.
- Ну?
- Ну, и вот.
За окном сгущалась тьма. Редкие костры освещали колеблющимся светом обнимающиеся фигуры. День Писателя, как всегда удался. Не было жалоб и вызовов, не было потерпевших. Все были свои, родные, такие милые и знакомые:
- Эх, а какой сюжет я сегодня придумал.
- И я, и я!
- Вот, а не вышел бы на улицу, не встретился с вами, так ведь и проморгал бы.
- А всё он - наш профессиональный праздник День Писателя. В какой бы ещё день встретились? Да поговорить так - нам и некогда никогда. Только ведь один день и есть, когда - эх... Да что там. За нас, ребята, за писателей!