Николай Петрович проснулся, потому что уже совсем выспался. Хотя, можно было и подольше полежать. Пока лежишь, сохраняешь собственную энергию и тепло. Раньше, уже давно, он просыпался по будильнику даже в выходные дни. Поддерживал режим. Если день был нерабочим, делал зарядку, потом умывался и завтракал. Обязательно гулял - прогулки по свежему воздуху укрепляют иммунитет и закаляют организм.
В рабочие дни была работа.
Правда, работы той давно уже нет. Был момент такой в жизни, что готов был, за что угодно схватиться. Хоть даже дворником пойти работать, хоть носильщиком на вокзале. Хоть, например, пиццу разносить или всякие японские суши - он видел седых мужиков с фирменными сумками в метро. Мучился даже. Не высыпался, нервничал. Стоял в очереди на биржу труда. Ловил искательно взгляды возможных работодателей.
Было, все было...
- Было-было-было, да прошло, - фальшиво напел Николай Петрович и поморщился от этой своей явной фальшивости.
Ведь ругался же, помнится, когда по телевизору показывали этих безголосых. Но раньше, вроде, хвалили его в компании за баритон, за чистый голос. Это он просто переспал сегодня. Это еще просто немного простужен, наверное.
А вот простужаться теперь было никак нельзя. Ни в коем случае. В здоровом теле - здоровый дух! И значит, надо утепляться, надо изгонять всякие сквозняки. Тогда и голова не будет занята ничем посторонним и вредным.
Однажды, давно уже (очень многое было теперь "давно уже"), Николай Петрович простудил спину. Поспал под открытой форточкой, что ли. А утром - на работу. Будильник все громче и громче играл веселую бодрую мелодию, а Николай Петрович даже не мог его отключить. Потому что так простудил спину, что ни повернуться, ни кашлянуть. Весь в поту от усилий и боли (это еще спасибо организму, что болевой порог высокий), неумытый, потому что нагибаться, раз уж встал и выпрямился, просто сил не было, криво-косо одетый... А попробуйте-ка натянуть брюки одной рукой, потому что другой держишься за стол, и еще не нагибаясь, потому что нагнуться невозможно - спина не дает. Да, крепко тогда его скрутило. Недели две лечился. И потом очень берег спину.
А теперь болеть и вовсе нельзя. В аптеку на углу не сбегаешь, пластырь какой-нибудь для спины не купишь. И таблеток никто тебе не отсыплет из старых домашних запасов. Осталось главное лекарство от всего - сон. Вот и спит Николай Петрович, отсыпается за всю прошлую жизнь. Все равно будильник не работает. Батарейка давно вышла из строя, лопнув по шву и выпустив каплю скользкой жидкости. А новую батарейку, конечно, поискать можно. Но сложно. И все равно она будет не такой уж новой. Просто неиспользованной. Но все-таки не новой.
Покряхтывая для порядка и немного внутренне жалея себя, Николай Петрович поднялся с постели, аккуратно разгладил одеяло и лежащее сверху покрывало, зажег светильник. Свет он давал - самый чуть. Но совсем без света было очень неудобно. Можно было удариться, пораниться как-то. Просто упасть даже можно было. А кто тебе потом поможет подняться? Кто перевяжет рану или намажет специальным гелем ушиб? В аптечке того геля осталось - как этого света от светильника. Совсем чуть-чуть. Поэтому болеть нельзя ни в коем случае. Нельзя болеть! Надо быть бодрым и здоровым. Потому что не только в здоровом теле - дух, но и здоровый и бодрый дух влияет на самочувствие и здоровье. Связь, то есть, и прямая и обратная.
Об умывании даже мысли никакой не было. Во-первых, потому что просто зверски холодно. А во-вторых, воды теперь хватало только на то, чтобы попить, да поесть. Хорошо еще, что он успел запастись всякой сухой пищей. Такой, что только разбавить ее водой - вот тебе и еда.
Дверь на кухню была закрыта. Все щели в ней были забиты ватой, вытащенной из старого одеяла. На кухне было холодно, как на улице. Только без ветра. Если нет газа, если нет электричества - как готовить пищу или греться? Только открытым огнем. Конечно, костер на полу Николай Петрович не разжигал. До этого еще не дошло. Но сделать из духовки маленькую печурку - на это ума и умения хватило. Дым сразу уходил на улицу через выбитые окна. Стекло тогда вынесло во всей квартире. Но в комнатах он забил плотно досками и фанерой от шкафов. Сзади каждого шкафа, если кто забыл - лист фанеры. Или даже два, если шкаф большой. Очень нужная вещь. А шкафу все равно - он спиной к стенке стоит. Да и потом - что такое шкаф? Шкаф - это заготовка для будущего костра. Такой сухой неприкосновенный запас. Как не будет совсем дров, можно будет взяться за шкафы.
А на кухне в окне он оставил вверху щель - вытяжку. И свет тоже из нее, когда на улице светло.
Завтракать теперь не надо. На работу же не идти! И потом - что это за завтрак, если по ощущению уже часов двенадцать дня? Значит, скоро уже будет обед. Вот обед - главное питание за день. Можно подогреть, можно что-то приготовить.
Кстати, поискать сегодня дрова надо. Походить по окрестностям. Много-то ему не надо. Это если бы большая компания, как в старых кино. Там всегда выживают большой дружной компанией. Хотя, если подумать, в одиночку выживать все же проще. Не надо думать о других, не надо беспокоиться за кого-то. Получается, голова не занята посторонними мыслями. И не расстраиваешься, если что вдруг и с кем, как в кино.
Николай Петрович аккуратно приоткрыл дверь в большую комнату.
У него была двухкомнатная квартира. В маленькой спальной, в девятиметровке, он теперь жил сам. В большой лежали мама и соседка Люся. Он проверил, держится ли окно. В специально расшитую щель сверху тянуло морозом. В комнате было, почти как на улице. Только без ветра. То есть, фактически, как на кухне. Только костры здесь не жгли, и печки тут не было. Более или менее тепло во всей квартире было только в его маленькой спальной. Но там - потому что живое тепло. Потому что Николай Петрович дышит, двигается. Вот от него самого и тепло. А мама и Люся давно не дышат.
По старым понятиям, надо бы их похоронить. Но как? Долбить мерзлую землю ломом и лопатой, которых никогда у него не было? Или устроить большой костер, когда каждый кусок дерева - это практически лишний день жизни?
Мама раньше жила далеко отсюда. Они перезванивались строго раз в месяц, и Николай Петрович, посидев полчаса с телефонной трубкой возле уха, еще радовался, что - далеко. Он так всем и говорил, что жить надо далеко от родителей. Но потом, когда все стало совсем плохо, они решили съехаться. Вместе, мол, легче и проще прожить. Да и телефон стал слишком дорог, а мама хотела общаться.
А соседка Люся пришла сама. Сразу, как все грохнулось, постучала и долго плакала у мамы на плече. Женщины... Так вот и жили они втроем какое-то время.
Теперь Николай Петрович давно живет один. Но прежде чем выйти на улицу, он всегда заглядывает в большую холодную комнату. Уже одевшись, натянув на себя все, что есть теплого в доме, повязав женский пуховый шарф вокруг респиратора. Просто так заглядывает. По старой привычке, что ли. Ну, или чтобы сказать, как раньше уверенно и весело всегда говорил в трубку телефона: