На обед собирались всей большой семьей. Часов в пять вечера, когда уже не так давит солнце на голову и плечи, поднимались по бетонированной дорожке вверх от калитки мимо дома к веранде у летней кухни, плескались у повешенного на забор рукомойника, вытирались не торопясь ветхим полотенцем, на ходу разговаривая о том и сём. Поднимался легкий ветерок, разгоняя густую летнюю жару. С яблонь со стуком падали яблоки.
- О, Шур, гляди, завтра бы собрать и порезать, хорошо?
Звучало вопросом, но на самом деле это было поручением. У дедушки на руке всего два пальца - как ему тут управляться с ножом? А бабушка весь день на кухне. Вот и выходит, что когда спрашивают Сашку, не поможет ли, это означало, что придется помогать.
- После завтрака займусь, - серьезно отвечает Сашка. - Только ножик поточить надо.
Нож ему выдают на яблоки старый, говорят, что еще довоенный. Он почти весь сточился уже и выглядит, как старинный меч в витрине музея - узкий и весь какой-то неровный. Ножи точит дедушка, плюя на серый камень и потом водя лезвием туда и сюда - от себя и к себе. Так ему легче - от себя и к себе.
Когда в первый раз режешь яблоки, то наедаешься до отвала. Яблоко пополам, потом еще пополам, и пока четвертинку рубишь дальше, одну - в рот. Яблоки сладкие, чуть подвявшие на солнце. Потом ведро резаных яблок высыпается на железную крышу, которую не тронешь рукой - можно обжечься. И уже через день сухие яблоки можно ссыпать в мешок. Их и сухие можно жевать - кисленькие такие.
Пальцы потом черные...
По очереди, по старшинству, протискиваются мимо большого стола под навесом на свои места на длинных гладких лавках. В хороший день вокруг стола садятся человек десять только взрослых.
И сначала все едят Большой Салат. По-другому его и не назовешь, потому что это не миска, а какой-то тазик, в котором помидоры, огурцы только с грядки, лук, чеснок, еще какая-то зелень, и все это смачно пропитано холодной сметаной из холодильника.
В темноте кухни возится бабушка. Оттуда пахнет керосином и несет жаром - там жарче, чем на улице. Она утирает лицо концами белого платка, которым повязывает голову, и выставляет на середину кастрюлю борща. Мяса в том борще нет - он летний. Там капуста, свекла и много разных трав и еще картошки, от чего борщ получается густой и вкусно пахнущий на все Городище.
Дедушка разливает всем, не слушая никаких слов, что много, что жарко же, зачем горячее, что не сможет, что...
- Надо похлебать горячего, - говорит он.
Спиртного никакого на столе нет. Это вечером можно выпить водки "с устатку". А днем не положено. Впереди еще много светлого времени для трудов.
От горячего у всех выступает пот. Сашка шмыгает носом. Под ногами вертится кошка, заглядывая в глаза: нет ли чего вкусненького?
А бабушка уже несет осторожно огромную сковородку, в которой скворчит и колышется толстая, пальца в четыре, яичница.
Сама бабушка за стол не садится. Это вечером она может подсесть к народу, послушать, о чем говорят. А днем смеется, что уже наелась, пробуя, и стоит в дверях кухни, сложив руки под грудью. Смотрит, чтобы все съели. Она любит, когда съедается все, и кто-нибудь подчищает сковородку куском черного хлеба.
- Кто хорошо ест, - говорит она, - тот хорошо работает.
Легкий ветерок покачивает кисти винограда, заплетшего все вокруг. Сейчас он еще зеленый и кислый. Вот в сентябре его уже можно будет есть, но Сашка в сентябре уже у себя в Перми, в школе. Там, в Перми, только покупной виноград бывает, крупный и жесткий, с толстой кожурой и с мелкими семечками внутри.
- Ну, вот, перекусили, - удовлетворенно говорит дедушка. - Теперь сладкое.
И ловко выворачивает из-под лавки и ставит на стол большой ярко-зеленый в темную полоску арбуз. Звонко щелкает его по боку, обтирает кухонным полотенцем, а потом с треском взрезает. Сначала отрезает шляпки и раздает их самым младшим, чтобы выгрызли все красное и вкусное. А потом, придерживая арбуз за "макушку", быстро рассекает его на много-много долек. Отпускает руку, и арбуз раскрывается, как цветок. Так только дедушка может - он лучше всех режет арбуз.
- Середка - резчику, - поднимает он на ноже ярко-красную сладкую арбузную середку.
А когда уже кажется, что нет никаких сил, и все откидываются от стола, отдуваются, перемигиваются осоловелыми глазами, на стол выкатываются ярко-желтые дыни.
Все очистки и семечки тут же высыпают через сетчатый забор курам, они сбегаются с шумом, начинают расклевывать. А дедушка поднимается и говорит как бы сам себе:
- Надо бы сегодня перекопать тот угол, на задах.
- Может, я лучше буду поливать? - жалобно спрашивает Сашка.
- И поливать тоже надо, - кивает. - Но только ближе к вечеру, не сейчас.
Жара, копившаяся с самого утра, куда-то ушла. Ветерок грозится притащить ночью дождь. Летний обед закончен.
Ужинать будем уже в темноте, под яркой лампочкой без абажура, висящей над столом.