Взять такси у вокзала не получилось. Никто не соглашался ехать в этот поселок. Ничем не объясняли. Не пытались объяснять, что не будет, мол, обратного заказа, а потому надо бы двойной тариф. Не предлагали довезти за какие-нибудь непомерные деньги, да еще не в местной валюте. Просто отворачивались в сторону, махали рукой - мол, вон тот поедет. Может быть. А тот тоже отмахивался. Так и не удалось взять такси у вокзала.
Солнце жгло сквозь редкую осеннюю листву. Аккуратные дворники в оранжевых куртках и белых фартуках скребли пожухлые газоны легкими проволочными граблями, похожими на пауков. Художники в Аллее искусств не ждали покупателей, не кидались навстречу, предлагая посмотреть, сравнить, купить, а собирались кружком и пили что-то из термосов, негромко обсуждая уходящий сезон.
Сезоном тут называли период с начала мая по октябрь, когда города и поселки вдруг сразу наполнялись приезжими с их смешным говором, когда на каждом углу жарилась на открытых мангалах местная рыба и только что выловленные чуть ли не прямо с причала, с поросших зелеными водорослями столбов, ракушки. В сезон местные лихорадочно двигались, потно суетились, пытаясь ухватить за хвост птицу-удачу, заработать как можно больше на услугах понаехавшим из мест, не знающих теплого моря. Сдавались посуточно квартиры, этажи, дома, отдельные кровати, сараи и даже просто раскладушки под буйной зеленью лета. Фрукты и вино, рыба и овощи - внезапно дорожали в разы. Но и эта цена не казалась приезжающим запредельной. Она была такой... Обычной, что ли. То есть, не выше, чем у них в светлых насквозь северных городах.
Виктор Пе приезжал сюда уже в третий раз.
Ему нравились платаны, почти не закрывающие от солнца. Нравилось море, бьющее в причал и волнующееся вдали, пускающее солнечные зайчики или развлекающее наблюдателя лунной дорожкой. Люди местные нравились. Такие простые и вместе с тем немножко хитрые, то есть, хитроватые, скорее, как в книжках. Еще нравилась вся местная природа и горы. И то, что все улицы то поднимали дома вверх, к самому небу, то вдруг опускали почти к брызгам и пене морского прибоя. Вино местное нравилось. Хотя, друзья всегда говорили, что это не классическое вино, не правильное. А ему - нравилось. Нравилось сидеть на террасе какого-нибудь кафе, придерживать рукой салфетки, чтобы не унесло свежим морским ветром, ковырять вилкой горячую камбалу с овощами и пить неторопливо холодное белое вино. Или пить густое красное под соте с мидиями. Или даже просто, как дома, водку из запотевшей бутылки наливать в тяжелую стопку, и употреблять ее под горячую наваристую душистую уху. Он любил, когда вкусно и красиво, но не считал себя эстетом. Вот это вино, самое простое, соломенного оттенка, кислое, с какими-то фруктовыми тонами, холодное - вот оно ему именно тут у моря нравилось.
Еще после первого приезда сюда Виктор говорил всем, что очень понравилось. Так понравилось, что готов даже тут жить. К тому же, он не был связан никакими обязательствами личного или служебного характера, и даже ни с каким постоянным местом службы. Виктор Пе был писателем. Как он сам объяснял друзьям: "я писатель, не потому что пишу книги, а наоборот - я пишу книги, потому что писатель". И вот тут, в первый же приезд, он сразу сказал: да, тут мог бы жить. А после второго так и вовсе говорил, что хотел бы. То есть, уже не возможности, а именно желания. Да, хотел бы жить тут у моря с этими людьми, с этим вином, этой рыбой. С этим морем, в конце концов.
Недавно у него вышло сразу три романа в популярной серии, и теперь он мог подумать об исполнении давней мечты: жить у моря, жить над морем - и писать. Творить, глядя на бескрайнюю стихию и на медленно проплывающие вдали по кромке горизонта огромные корабли. И пусть знакомые завидуют - он будет жить у моря!
Все эти поездки, размышления, как было бы хорошо вставать рано утром, спускаться по крутой тропинке к морю, прогуливаться перед завтраком вдоль кромки прибоя, смотря на волны и слушая чаек, возвращаться к кружке крепкого черного кофе, писать до полудня, а потом снова гулять... Это могло длиться еще не один год. Потому что покажите мне человека, который не хочет жить у теплого южного моря? Ну, где он, где? Нет такого. Но что-то вот никто не рвется туда, не толкается локтями в очередях к нотариусам, не несет свои деньги местным жителям, прокопченным солнцем и просоленным морским ветром. Только желания, только пустые слова.
- Слова, слова, слова..., - шептал Виктор, прощаясь с друзьями после очередной творческой попойки. - А на самом деле, все держатся за то, что есть. Все боятся перемен. Все - и любых.
И сам писатель Виктор Пе, известный в узких кругах любителей жанра, тоже боялся резких перемен. Но в этот приезд к морю, в этот его отпуск, совсем даже не творческий, а самый настоящий, перемены все же произошли.
Как-то и где-то, совершенно случайно, он увидел объявление о продающемся в недалеком поселке доме. Случайность, если вдуматься, была не такой уж и случайной. Мозги работали, желание поселиться у моря укреплялось. Вот и зацепился глазом. А там, на простом листке в клетку, была выведена химическим карандашом, уже слегка поползшим от влаги утренних туманов, какая-то совершенно несуразная смешная цена. Такая вот несуразная, что или просто обманывают тебя, как последнего дурака, или - надо срочно брать. Да еще кричать: заверните два!
А таксисты от вокзала туда не едут...
Виктор Пе сделал все, как надо. Он нашел нотариуса. Он заплатил денег. Он договорился об условиях. Он заказал заранее встречу и поездку. И он еще успел съездить домой, и привез два больших черных чемодана, туго обмотанных ремнями. В чемоданах были рукописи и портативная пишущая машинка. А еще запас бумаги. И еще ручки и карандаши. Ну, и немного белья, пара рубашек, запасной костюм - писателю, в сущности, много в жизни не надо. Писатель будет жить, как все. Писатель переезжает к теплому морю. Писатель будет жить на курорте.
Нотариус привез Виктора в поселок на своей машине. Хотя тоже сначала отнекивался. Но сделка есть сделка, и деньги все же многое решают.
Они заехали сначала к старосте, чтобы удостоверить сделку. Дом оказался ничейным. То есть, у него когда-то был хозяин, но потом он умер, а наследников, кроме "общества", не осталось. Вот это самое общество - население поселка в лице старосты - и продавало дом, чтобы он не развалился от времени и погоды. То есть, от непогоды, конечно. В доме просто надо жить. Это все знают. Дом, в котором не живут, быстро ветшает и превращается в развалины. Они, конечно, живописно украшают берег, но жить в развалинах почему-то никто не хочет.
- Виктор Пе, писатель, - представился Виктор старосте.
Тот кивнул, но почтения никакого не выказал. Как будто он писателей всяких видел много в своей жизни. Или просто не понимает? Народ местный - он же такой простой: сельское хозяйство, рыбалка, обслуживание туристов... Что им книги? Что им писатели? Что им вообще культура?
Нотариус собрал подписанные обеими сторонами бумаги, произнес нужные слова, стукнул где надо печатью, и как-то очень быстро укатил на своем автомобиле, поднимая легкую белую пыль. А Виктор потащил свои чемоданы за старостой, который широко пошагал по поселку, на ходу успевая показывать рукой и объяснять, что тут у них и как.
Тут была столовая. Хотя, столовая - это название из старых времен, когда был тут рыбхоз. Теперь-то это бар, не столовая. Но там и кормят, если что. Еще была одна улица, всего одна, спускающаяся к морю.
Улица несколько раз поворачивала влево и вправо, скрывая за домами перспективу, и вдруг открылся простор, от которого захватило дух. У моря, у кромки прибоя, стоял древний на вид, но еще крепкий длинный деревянный причал. Раньше-то, говорил староста, тут вот лодки рыбачьи стояли, когда рыбхоз-то еще был, а теперь - вот, значит. Для прогулок вдоль моря и просто так. Для пейзажа и удобства, то есть.
С моря дул легкий прохладный ветер, и нести чемоданы сразу стало легче. Но староста уже остановился у крайнего дома:
- Вот, - сказал он. - Ваш теперь, значит. Владейте.
И Виктор замер, восхищенно глядя. Вот это - его собственность. Все документы у него в порядке. Деньги уплачены. Вот - его собственный дом. Дом у моря.
Дом стоял на крутом склоне. Поэтому он выглядел с одной стороны почти как двухэтажный, а с другой маленькое подслеповатое окошко единственного этажа смотрело прямо в кусты чего-то яркого с черно-красными ягодами. Там, где было будто два этажа, на каменных столбах, обвитых табаком и диким виноградом, стояла небольшая терраса. И это все было просто великолепно. А под ней виднелась маленькая дверца - там были инструменты и всякая нужная мелочь по хозяйству. Дом был небольшой, всего в две комнаты - ну, так Виктору больше и незачем.
- Вот, - опять сказал староста. - Тут вот, значит. Живите. По вечерам мы в столовой собираемся, так вы, значит, если что...
- Конечно, конечно, - сказал Виктор. - А ключи?
- Какие ключи? - удивился староста. - У нас тут все без ключей. У нас тут чужих не бывает.
И это тоже было так хорошо, что просто замирала душа, и что-то сосало под ложечкой, и сердце билось, как в детстве на качелях. Виктор Пе понял, что он нашел свое место. То самое, о котором мечтают все. Не все даже и понимают, о чем они мечтают на самом деле. А мечтают все и всегда о своем месте. Чтобы идти домой - и самому себе завидовать. Чтобы выходить из дома и завидовать себе же, как все вокруг хорошо и правильно устроено, и что вот еще немного, и ты опять вернешься сюда же, в свое место, в свой собственный дом.
Староста потоптался еще возле него, вздохнул каким-то своим мыслям и ушел.
А Виктор стоял с чемоданами у ног и смотрел на свой дом. Дом был каменным, оштукатуренным и побеленным. А по белому общему фону, светящемуся на солнце, заставляющему щуриться, ярко-синим были выделены панели примерно по колено. Двери в доме были почти черные, старые, крепкие. Окна блестели чистотой и белыми занавесками за стеклом. Виктор вспомнил, что староста хвастался: всем обществом, мол, порядок поддерживали.
- Ну, вот, - сказал Виктор. - Вот, выходит, и сбылась мечта. Так бывает, оказывается.
Хотелось просто сесть на чемоданы и смотреть. И дышать.
Вечером, устроившись и найдя бытовые условия просто великолепными, Виктор неспешно прогулялся по единственной улице поселка и дошел до бывшей столовой. То есть, по сегодняшнему, конечно, бара. Внутри царил приятный теплый сумрак. За столами тихо сидели местные жители, а за стойкой натирал стаканы чистым полотенцем молодой человек яркой южной наружности.
- Вот, - поднялся в темном углу староста. - Это вот Виктор Пе. Он, значит, писатель. Теперь, значит, живет у нас в первом доме.
Все сразу оживились, стали двигать шумно стульями, вставать, радостно поздравлять Виктора с приездом, с удачным приобретением, подходить знакомиться. И так их было мало, что Виктор сразу всех и запомнил: и в лицо, и по имени. Тем более, что большинство говорило на знакомом северном говоре, имена носило тоже привычные, да и на вид, как говаривала бабушка в детстве Виктора - "бледня-бледнёй". То есть, "свои".
Вечер прошел в разговорах. Вернее, Виктор рассказывал им столичные новости, называл небрежно известные фамилии, радовался, видя в глазах уважение и понимание. А местные жители гудели нестройно, кивали головами, иногда задавали правильные вопросы. Правильный вопрос - это половина дела. Если вопрос задан правильно, так и отвечать легко и просто. К ночи Виктор уже стал похрипывать, да и язык стал заплетаться. Но это, наверное, не только от разговоров, а еще немного от выпитого. Ну, и воздух еще местный пьянил - это уж конечно.
- Это да, воздух у нас тут такой - просто даже и не объяснить, какой. А вот по весне-то, когда все цветет и пахнет, и тут вдруг дунет с моря - такой плотный аромат выходит, - говорил неспешно сосед, живущий через улицу, представившийся дядей Мишей.
- Дядя Миша, - кричали ему через два стола. - Что там весной! А зимой-то у нас как, а? Зимой-то! У нас тут снег идет, а море не замерзает. Оно совсем черное становится, волнуется, штормит. В самый сильный шторм достает брызгами до крайних домой. И тогда пахнет солью и морозом одновременно. Вот откуда бы парфюмерам свои духи делать! Вот!
В общем, день прошел на удивление хорошо. И спалось в первую ночь без снов - мертво.
На второй день обсуждали всякие литературные вопросы. Раз Виктор писатель, так и карты ему в руки - вот он и говорил.
На третий вдруг кто-то спросил, а что же именно пишет писатель Виктор Пе? То есть, никто даже и не читал ничего у него. Правда оправдывало народ отсутствие здесь книжного магазина. И Виктор стал рассказывать свои романы.
Постепенно осень заканчивалась. Море штормило. Ветер сдул всю пыль и готовил поселок к зимним снегопадам. В столовой, то есть, в баре горел камин, потрескивая смолистым деревом, негромко разговаривали приятные улыбчивые люди. Под разговоры пили местное вино, удивительно вкусное в любую погоду. И если бы не бармен, черноволосый южанин Марат, так хоть и не уходи отсюда целыми днями.
- Понимаете, - объяснял Марат Виктору. - Во-первых, надо же после вас убраться. Потом, надо подготовить зал к следующему вечеру. Наконец, надо сделать заявку на продукты и напитки. А еще мне - домой. Я тут быстро, на мотоцикле-то...
Когда праздновали Новый год, Виктор поймал себя на мысли, что ни разу не позвонил в столицу, не переговорил ни с кем из старых друзей. Не поздравил никого даже простой открыткой. Но тут оказалось, что телефона здесь ни у кого нет. И как-то он все это из головы быстро выкинул - ну, нет, так нет - и стал обсуждать со старостой и дядей Мишей, как было бы здорово сделать такие вот резные воротца в начале улицы и в самом конце, и пустить по ним вот этак вот лозу. Поселок тогда совсем сказочным станет на вид, пойдут тогда туристы, откроются всякие магазины и рестораны, станет тут еще интереснее и лучше.
...
Сегодня Виктора остановил какой-то непонятный запах. Он повертелся на месте, шумно внюхиваясь и оглядываясь по сторонам. И увидел незнакомые белые цветки. И еще незнакомые розовые цветки. И вообще - все кусты и деревья цвели. То есть, пришла весна.
- Опять весна? - удивлялся и радовался дядя Миша. - Виктор! Вы видите, да? Опять весна! Смотрите, какая же у нас тут красота!
А Виктор пошел к столовой-бару, чтобы обсудить кое-что с Маратом.
Только ничего в обсуждении не вышло. Марат криво усмехнулся и сказал, что его мотоцикл - одноместный. И никого он местных отсюда возить не будет. А что, спросил Марат, случилось у вас что-то? Так это надо полицию вызывать... Или просто - бежите?
Виктор еще подумал, что вот так говорили в кино со строителями великих заводов и гидроэлектростанций. Но он-то не строитель. Он - писатель. И должен писать книгу. Или журнальную повесть. Или хотя бы просто рассказ. Он должен писать - иначе, какой он писатель?
- Кстати, - сказал Виктор вслух. - Я же должен писать книгу! Почему же я не пишу книгу?
- Так ведь некогда вам, - ответил Марат. - Вы же теперь у нас местный. А местным писать книги просто некогда. То путина, и надо с удочкой стоять на причале, вылавливая вкусную жирную ставридку. То вот вдруг начинается весна, и надо радоваться окончанию зимы. То, наоборот, наступает лето. Жаркое, плавящее мозги и кости, лето. В жару-то - какие могут быть книги? В жару хочется в тень, и чтобы стакан вина, и разговор медленный-медленный... Ну, а зимой тут писать книги просто нельзя. Не то настроение. Вот в баре с народом посидеть - это совсем другое дело.
- Так, понятно, - сказал Виктор. - Только непонятно, а чем здесь другие-то живут? Вот эти самые местные которые, здешние - они-то чем живут? Я, скажем, писатель...
- А вот вами и живут, - спокойно отвечал Марат, просматривая на свет выставленные на барную стойку стаканы. - Вами вот, приезжими, и живут, как и в городе почти. До тех пор, пока приезжий не становится тоже местным. Тогда он, как все, сидит тут по вечерам и ждет новых приезжих. В этот раз здесь один дом освободился. А говорят старики, в эпидемии в давние - так ведь весь поселок обновлялся. Вот им была забава-то! Вот интересно было!
- Но как же? - удивлялся и вроде бы не удивлялся одновременно Виктор. - Я ведь, правда, настоящий писатель. Я приехал именно, что писать. Точно, у меня же дома даже есть бумага и пишущая машинка! Я же все помню!
Он вспоминал о пишущей машинке и бумаге, шагал широко и размашисто к себе домой, но потом вдруг останавливался у одного забора, у другого. Перекинуться словечком с соседями, похвалить погоду, спросить о видах на рыбалку. Да и со старостой надо было обсудить идею создания парка лодок, чтобы катать туристов. Но только лодки должны быть с мотором, потому что местные все - слабые, старые. Виктор и себя стал чувствовать каким-то... Ну, не старым еще, наверное, но - пожилым. Появилась какая-то лень, слабость. Медленность и плавность в движениях. И только вечерние общие посиделки в столовой-баре как-то поднимали настроение. Там было хорошо. Там его уважали и даже, как ему казалось, любили.
Но вот однажды он рассказал свой последний роман. А больше того он ничего написать не успел. И рассказов никаких больше не было. И сюжетов. Дома в не распакованных с самого дня приезда чемоданах лежали черновики, и бумага, и ручки с карандашами. Медленно ржавела от морского воздуха портативная пишущая машинка.
- А вы, - спросил как-то вечером Виктор. - Вот вы, Марат, вы же не местный? Вы-то здесь - как?
- Я приезжий. Я из города. Вот я и уезжаю каждый день домой, в город. Вот тут у меня внизу магнитофон стоит, так я на него все записываю. Тут столько интересного можно услышать! У меня уже двести катушек на малой скорости! Эх... Вот, знаете, о чем я мечтаю? Когда-нибудь я уеду отсюда навсегда, куплю себе домик где-нибудь на побережье в маленьком рыбачьем поселке, где нет шума и туристов, поставлю магнитофон на стол, машинку пишущую куплю, расшифрую все... Эх, какая же книга у меня получится! Буду гулять вдоль бухты, дышать морем и писать роман. Про самую настоящую жизнь. Про людей. Вот про вас, про старосту нашего - он дольше всех тут... Вот только дождусь еще одного приезжего. Ну, двух или трех, ладно... Приедут же еще. Вон, скоро дом должен освободиться снова. Не ваш, не ваш, вы не волнуйтесь так! Вам-то еще долго здесь...