Все было странно и как будто во сне. Как будто? Или...
В таком сне, когда ты участвуешь, что-то делаешь, куда-то ходишь, но все это бестолку, без какого-то видимого и ощутимого результата. И само место, где ты находишься -- тоже странное. Оно как бы знакомое и незнакомое одновременно. То, вроде, твой родной город. И вот там, за тем углом, твой дом. А то вдруг ты понимаешь, что никак не мог оказаться там. И если кажется, что родной город -- так это просто сон. А по нынешним временам, понятное дело, так еще и кошмарный сон.
Но во сне не могла так болеть спина. И еще глаза не слезятся от яркого света, внезапно вспыхнувшего впереди -- если во сне.
- Кто, куда, зачем, откуда? - весело и одновременно зло спросил кто-то невидимый из-за этого жгучего света в глаза.
А я и не знаю, что сказать. Потому что -- как и откуда, и зачем? И что тут вообще происходит? И только -- кто. Вот кто я - помнил и понимал точно и твердо.
Уже окружили тесно, тыкали твердым в бока и спину, вели вперед. Свет этот был от прожектора. А прожектор на треноге стоял на самой настоящей баррикаде, возведенной из разного хлама посреди улицы. Перевернутые легковушки, магазинные большие холодильники с разбитыми стеклами. Витрины, поваленные поверх всего. Внезапно мешки с песком, аккуратно рисующие пулеметную ячейку с маслянисто черным пулеметом. Канцелярские одинаковые столы, перевернутые вверх ногами и тумбами.
- Ну, так что? Так и будем молчать? Зачем ты -- сюда? И как, собственно? И кто?
А я и сам не знаю -- зачем. Но все же:
- Так я же тут местный, типа. Вот там как раз -- мой дом.
- Местный, говоришь? А кого тут знаешь? Кто за тебя скажет?
Ну, кого я мог знать? Только тех, с кем в далеком детстве:
- Ваську Косогорова, Лёшку Нечаева...
- ВасильЮрича? И он за тебя, считаешь, впишется? За... как там у тебя в паспорте... Ага. Вон, ты кто, значит.
Не молчу, потому что страшно:
- Только ведь умер он, Васька. От рака. Давно уже. Так что -- никак мне с ним не связаться...
- Вон, значит, как у тебя выходит... Умер у тебя, значит, ВасильЮрич. А мы тут и не знали. Как-то вот...
И уже не мне, а этим, которые вокруг:
- Постерегите его пока. Да с вниманием, с вниманием. Темный он какой-то. Странный. Не наш.
А буквально через минуту:
- Все, дозвонился.
- Ну, и как? Что он? Как там? - зашевелились вокруг.
- Да, говорит, был у него в детстве дружок. Чуть ли не лучший. Вот как раз с таким именем и фамилией. Только умер давно. Очень давно. Погиб в армии на срочной. Грузовик там у них перевернулся -- и все.
- Так что с этим-то делать, получается?
- А то и получается, раз -- все. Понятно?
Стою. Понимаю, что случится сейчас нехорошее. Непоправимое случится. Но это же только сон, правда? А во сне тоже бывает жутко до холодных мурашек, до полуобморока такого, но все же - во сне!
- Только отведите подальше, чтобы потом не воняло нам тут.
- Так может, пусть тогда сам и могилку себе выкопает?
- И так можно. Нам все равно спешить уже некуда. Все тут останемся. А ему хоть такая радость: пока копает -- живет. Слышь, ты, типа местный! Понял, нет? Иди вот теперь и копай.
Но я же точно помню, что Васька умер. И не от алкоголизма, как предсказывали, не от печени и не от желудка, а опухоль была в голове. И грузовик у нас переворачивался на срочной. Было такое. Но я все-таки живой? Вот же я! И даже документы есть! Настоящие!
- Это, мужик, понимать надо: это ты пока -- живой. И мы все тут -- пока живые. Так что не питюкай лишнего. Иди вон на газон, там помягче, да копай там себе ямку по размерам, ну и поглубже. Чтобы не воняло потом. Иди, иди. А то ведь можем и так просто, посреди дороги. Даже хорошо может выйти - вроде как пропаганда и агитация. И другим наука.