Регистрация в гостинице занимала непривычно много времени. Никаких новых технологий, сканеров и компьютеров - обычная шариковая ручка, анкета на тонком бумажном листе, толстый журнал регистрации. Обязательное предъявление документов. Страна проживания интереса не вызвала. Главным было знание языка. А говорили тут повсеместно на знакомом и понятном языке, в отличие от западных областей страны, где Иван фактически ничего не воспринимал на слух. Там требовалось повторить два или три раза, чтобы он понял, наконец, о чем спрашивают. Тут же говорили понятно, без всякого акцента или местных каких-то особенностей. Средний такой язык. Средняя речь, если так можно выразиться. Почти, как дома. Но - не дома.
Еще тут все называли друг друга по имени. Даже президента страны. То есть, как в детстве - все по имени. Или как в дальней загранице какой-нибудь. Вот и беджики у всякой обслуги любого возраста - только с именем. И его самого, известного "на северах" писателя Ивана Владимировича Петровского записали просто Иваном Петровским. На фамилию улыбались радушно и только что не спрашивали, не свой ли, не из местных ли, не родственник ли.
Номер был мал, но дешев. Море еще холодное, не для купания, но зато совсем близко. Зелень жесткая и колючая, но такая яркая и непривычная на вид - настоящая заграница.
Юг.
Иван приехал в этот поселок по рекомендации друзей. Тут, сказали ему, удивительно легко и хорошо пишется. Очень тихо. Вдали от трассы. Нет длинных пляжей, как в соседних чисто туристических городках. Нет надоедливой громкой музыки ночи напролет.
Вот как раз за тишиной он и приехал. И за воздухом, пропахшим солью и ветром.
В первый же день выбрался погулять. Убедился, что как ни гуляй, а все равно через час опять придешь к гостинице. Две улицы крест-накрест. Дорога в горы к трассе. Рынок. То есть, рыночек. Маленький и аккуратный. Торговый ряды вдоль той улицы, что к морю. Бетонный забор старого санатория с калиткой нараспашку и памятником кому-то в буденновке при входе. Глянцевые пальмы у подъездов стандартных серых пятиэтажек. Крутые нескончаемые лестницы, позволяющие спрямить путь. Крики чаек вдали.
Хорошо.
Возле рынка на углу какая-то старуха, греясь на весеннем солнце, продавала клубнику.
- Неужели же своя? - удивился Иван.
- Да какое там! Турецкая, из Алушты привезла. Своя-то пойдет через пару недель, не раньше. Как раз к сезону.
Взял клубники, заплатил, не торгуясь. Местные цены просто радовали. Может, правда, приехать сюда на полгода, запереться, написать сразу новый роман? А то и не один?
Старуха насыпала ягоды в самодельные кульки грамм на сто. Вот два таких кулька и купил.
В номере помыл ягоды, выложил на гостиничную тарелку. Запах клубники, крики чаек вдалеке за распахнутым окном. Жестяной шелест жесткой зелени.
И опять же -- хорошо. Очень хорошо.
Спалось великолепно. Ничто не мешало спать. И проснулся в утреннем сумраке бодрый и выспавшийся. И еще ленивый-ленивый. Хотелось ходить медленно, дышать через раз, питаться долго и основательно. В общем, не роман писать, а бездельничать в полный рост.
А в туалете (да, да - писатели тоже ходят в туалет) Иван обратил внимание на сами кульки, промокшие красным, с расплывшимися чернилами на изнанке. Почерк был разборчив. Язык - родной. Слова, слова, слова... Это кто сказал? Шекспир? А вот писатели всегда вчитываются в слова. Если они, конечно, настоящие писатели.
"Снял однушку. Цены тут просто смешные. Останусь на всю зиму, как мечтал. Роман пишется".
Потом был кусок совсем размокший и грязный. Зато на втором листе было разборчивее.
"Хозяйка - золото. Порекомендовала, к кому ходить за молоком и творогом. Лишний раз не появляется, нос свой в углы не сует. Местная тишина радует, как ничто более".
"Сегодня полдня провел у моря, наблюдая за рыбаками. Наверное, пару абзацев сделаю о местных рыбаках. Они придадут необходимый колорит и правдоподобность".
И опять размытость и неразборчивость.
Иван подумал еще немного, не выходя из туалета. Потом собрался, умылся и пошел опять на рынок. А два листка положил на подоконник - сушиться.
Старухи с клубникой сегодня не было. Пришлось расспрашивать. Говорил, что рекомендовали ему, что приехал писать книгу.
- А, баба Рая! - опознала приметы девушка, скучающая возле стенда со шляпами. - Так она теперь долго не придет. У нее же вчера клубнику купили.
Дала адрес. То есть, просто нарисовала на тетрадном листке, куда повернуть и в какой подъезд зайти. Пошел туда, сам себя спрашивая - зачем, ну, зачем? Нашел старую пятиэтажку. Достучался до старухи. Та самая, вроде.
- Баба Рая! - кричал ей почти в ухо. - Я у вас вчера клубнику брал!
Она юлила и отнекивалась. Боялась, что с претензиями.
- Да все отлично! Хорошая клубника, турецкая! Вкусная! Мне бы бумажки те, что на завертки. Откуда они у вас?
Баба Рая рассказала, что приезжал к ним солидный писатель с севера. Михаил Петрович его звали. Он на всю зиму снимал у нее однушку, которая осталась от дочки. А после него (она так и сказала - "после него") остались там всякие записки. Она их уже и на растопку - тут у нее титан, так очень даже хорошо. Титан в наше время - это просто спасение, бывает. И погреться можно у огонька, и воду согреть, и сжечь мусор всякий, если что. А что осталось - вот, на завертки пустила.
- Продайте, - сказал Иван.
- Тыщу! - тут же сказала баба Рая..
У них тут, похоже, продается и покупается все. Были бы деньги и желание. Он прикинул в уме, умножил на курс, подумал о нужности или ненужности таких записок для него лично. Заплатил.
Баба Рая раздумьям не мешала. Смотрела хитро. Блестела маленькими глазками сквозь седую челку. Получив пять розовых бумажек, тут же отлучилась в комнаты, вынесла несколько листов и с десяток уже готовых кульков.
- Это все, что ли? - удивился Иван, прикидывая, почем ему обошелся каждый листок.
- Так ведь остальное на растопку ушло, - развела она руками. - Больше и нету, уж извините, если что.
...
"А кошки тут очень умные. Рассказывают, что перед самой зимой они колоннами, колоннами, повзводно и побатальонно маршируют в дальнюю Алушту. Если и правда так, надо бы самому увидеть. Надо записать".
"Всех собак местные по зиме обязательно разбирают по домам. Говорят, что, чем больше собака, тем она теплее, а значит, выгоднее. Никто на зиму не остается без своего дома. Хороший поселок. Хорошие здесь люди".
"Роман движется вперед. Рыбаки будут даже не намеком. Один из героев точно будет рыбаком. Очень они тут колоритные".
"Парк в санатории. Описать подробно. Старый парк. Старый санаторий. Но не разруха, а запущенность, безлюдье".
"Все. Сегодня кошки ушли. Видел сам. Такая вокруг тишина и прозрачность. Только вдали шумит море, и кричат чайки".
"Ненавижу чаек. Они смеются за окном. Гадко и гнусаво. И некому их погонять. Нет уже ни кошек, ни собак. Говорят, это уже настоящая зима. А еще все зеленое".
"Рынок совсем закрылся. Сказали, будет сильный шторм и сразу резкое похолодание".
"Туман накатывается с моря, как белая стена. От серого свинцового тяжелого моря до серого неба - глухая стена. Сразу за ним все становится невидимым. Домов просто нет. Моря нет. Ничего вокруг нет. Тишина упала на город. И только взлаивают глухо собаки на самой границе слуха".
"Придется все же выйти на улицу рано или поздно. Ни сигарет уже нет, ни спичек. Даже газ зажечь нечем. Да и еды надо запастись. И напитков всяких. И все же, как хорошо тут пишется. Уже ощущаю: не роман у меня будет - романище".
"Тому, кто найдет: если вдруг что - я Михаил Умнов. Писатель. Не понимаю, в чем тут дело. Туман стоит уже вторую неделю. Очень хочется есть. На улице ничего не видно. Только какие-то странные тени мелькают внизу по тротуару. Да еще далекий лай собак. Даже гнусные чайки исчезли".
...
- Собаки гже? Так ведь зима же. Мы же тут не звери какие. Всех местных собак по домам разобрали. Вот как потеплеет еще - сразу всех наших собак и увидите.
- А кошки? - с замиранием в сердце - сходится, сходится! - спросил Иван.
- А что -- кошки? - удивился рыбак, удивший мелкую рыбешку прямо с набережной. - Кошка - она ведь создание хитрое. Ни поймать ее, ни убить. Девять жизней, как считается. Кошка - она всегда сама по себе. Вот те, значит, и кошка. Так и понимай.
То ли ответил что-то, то ли нет. Стал вдруг всматриваться в волны и подергивать леску. Видно, клев начался - понял Иван. Понял и отошел в сторону, чтобы не мешать.
И чего вдруг потянуло на эти разговоры? Ведь все и так обошел, как описано у Михаила. Парк в старом санатории за серой бетонной стеной посмотрел. Записал впечатления. Сухой бассейн с кучками камней на побитом мозаичном дне. Пустой пляж в мелкой гальке, продуваемый насквозь.
А на набережной стояли в зеленых брезентовых дождевиках рыбаки. Махали удочками. В белых пластиковых ведерках плавала пузом кверху какая-то рыбья мелочь. И ни кошек, ни собак рядом. Даже странно.
Вот и спросил.
Вот, значит, и ответили.
Он дошел до края, до самого конца набережной. На побитом морем бетоне сидела одинокая крупная дворняга с обрывком веревки на шее. Смотрела непрерывно, подняв одно ухо и как бы прислушиваясь, в сторону моря.
Море было яркое и синее. По прозрачному голубому небу плыли редкие чистые белые облака. Легкий ветер гнал какую-то ритмичную, как современная музыка, волну. Было еще прохладно, но поднимающееся солнце уже обещало, что вот неделя, вторая - жди жары.
Иван постоял глядя на море. Внутри что-то непонятно ворочалось. Поднимались волоски на руках. Пробегали мурашки по спине. Не холодно, нет. Тревожно как-то и очень неопределенно и зыбко все было.
Они же забирают собак по домам? Так ведь сказали? И в записках тех - о том же. А это что же за зверь тогда одинокий и ничей?
Дворняга вздрогнула, повернулась неуклюже, сжалась, как перед ударом и кинулась с тонким визгом в кусты.
- Тьфу! - плюнул он в сердцах. - Вот ведь фигня какая почудилась.
По пути к гостинице встретил согнутую бабушку, наливающую молоко в три посудины, стоящие под деревянной поломанной лавкой. Вокруг вились разноцветные кошки.
Он вдруг вспомнил, что кошек в городе и правда не было. Вернее, он их просто не видел, наверное. И собак никаких не было. А сейчас - вон собаки. А вон - кошки. В ассортименте, так сказать. Тоже мне, писатель называется - животных не замечал. Мечтал о чем-то своем непонятном. Ходил и мечтал. Это во всем море виновато и воздух. Пьянит и отвлекает.
В гостинице сказал девушкам на входе, что видел много кошек. Они сразу разулыбались, стали говорить, что кошек в поселке чуть ли не больше, чем людей. Что они все ласковые и очень чистые. Местные их тут всегда подкармливают.
Угу. Много кошек, значит.
Когда спустился с вещами, смотрели уже не так радостно. Говорили, что, ясное дело, сезон скоро, понаедут бездельные туристы. Конечно, неудобно будет знаменитому писателю Петровскому в шуме курортного сезона свои книги писать.
- А вы приезжайте к нам осенью, на всю зиму! У нас тут такая, знаете, тишина, как ватой уши забиты. Аж звенит. Пусто совсем, и - тишина. Зимние шторма на море - это ж такая дикая красота! Туманы еще у нас бывают, какие роскошные. По неделе! А то и больше.
- Да, да, - поддержали все. - Приезжайте к нам на всю зиму. Берите свой ноутбук, вещи еще какие, если что надо - и приезжайте. У нас тут просто прекрасно пишется, все так говорят.