Я ехал на своей тарантайке по Чертанову и уже был недалёк от дома. Сыпал мелкий снежок, делавший видимость в пределах двадцати метров сомнительной. Останавливаясь подвезти одиноко голосующего пассажира, я был почему-то уверен, что нам с ним по пути - и решил не упускать случая подзаработать на бензин. "Видное, сто пятьдесят рублей", - проговорил снежный человек, оказавшийся весьма представительным мужчиной.
Я посмотрел на него как на идиота. "Неужели где-то ещё есть место с таким названием в такую непогоду, когда ни зги..." "Ну, Господи, это же рядом! - взмолился мой потенциальный пассажир. - Двадцать километров!"
Я подождал, пока он сядет, и медленно тронулся в путь. "А ты, часом, наркотиками не балуешься, руль сможешь удержать?" - ошарашил он меня неожиданным вопросом, как только мы сели. Слова застряли у меня в горле, я только вопросительно посмотрел на него, ожидая дальнейших объяснений. И они незамедлительно последовали. "Простое наблюдение: когда я с улицы на тебя смотрел, твои глаза, вместо того, чтобы следить за дорогой, уставились куда-то в потолок".
Я не знал, что и сказать. Оправдываться в несовершённых прегрешениях было глупо. "Ну и что?" - спросил я, просто отстаивая свою свободу смотреть куда мне вздумается. "А то, что это характерный взгляд накурившегося травки человека". "Ну вот, - подумал я, стоит сделать человеку добро, как он тут же начинает тебе хамить!". Но быстро сам себя успокоил: он же переживает за свою жизнь, не знает, можно ли мне довериться, как водителю... Мне почему-то не хотелось ворошить своё военное прошлое, тем более объяснять им какие-то свои мнимые или действительные странности.
--
Да Вы не беспокойтесь, - сказал я. Я автор-исполнитель своих песен, поэтому могу иногда "уходить в себя". Вот моя кассета. Дарю иногда гаишникам для лучшего взаимопонимания...
--
Я всё понял, - сказал мой собеседник. Спрячь и больше не показывай. Повидал я вашего брата на своём веку, и надо сказать, впечатления больше негативные. Я ведь и сам мог в своё время стать одним из вас. Писал стихи... Голос неплохой - не хуже чем у тех, кто сейчас поёт с экрана. Хочешь, прочту что-нибудь?
Естественно, я предпочёл стихи недружелюбным наездам. Стихи были вполне сносные, философские, о жизни."Лет восемнадцать мне было, когда написал. Влюблён был, и писал для любимой девушки. Напишу - и тут же ей отдаю. А потом бросил. Детство всё это. В жизни надо заниматься чем-то более серьёзным. Сейчас работаю в охранном предприятии".
Мне стало немного обидно за поэзию. Конечно, в нашей стране всегда было что охранять. Да и в Ираке американцы недавно здорово "лопухнулись", не став охранять важнейшие объекты. К чему это привело, все знают. Но почему в стране великой литературы охрана важнее поэзии, было мне непонятно.
--
Ну а если стихи, которые ты пишешь, нужны людям, если они востребованы, если для тебя поэзия что-то вроде миссии? - не унимался я, - что, и тогда это - детский сад и несерьёзность?
--
Конечно. Я хочу сказать, что это недостойно настоящего мужчины.
--
Но Пушкин же писал... - взмолился я.
--
Но ты же - не Пушкин.
До меня вдруг дошло, почему у нас поэтов не признают при жизни. Поэзия не приносит дохода в семью, и, с утилитарной точки зрения большинства, является блажью, детством, чем-то таким, что нужно преодолеть, чтобы жить настоящей жизнью мужчины, семьянина и гражданина. Поэтому человек, сделавший ставку на творчество, если только он не зарабатывает им достаточно, чтобы заткнуть глотки всем критикам, изначально обречён на отверженность и непонимание. А те, кто зарабатывают искусством много денег, как правило, делают массовое, не очень высокое искусство, т.е., в переносном смысле, эти люди - не поэты.
--
Если ты хочешь зарабатывать деньги своими песнями, я могу свести тебя с нужными людьми. Тут главное - желание. Если оно есть, человек, в конце концов, пробьётся. И я не осуждаю, что кто-то занимается этим... шоу-бизнесом. Просто мне самому это не надо. Я завязал. Ещё в юности. А свои старые стихи и сейчас иногда люблю вспомнить. Потому что в них было главное - искренность. Потом я заматерел и уже не смог бы написать, как тогда, в юности. Хотя задатки были.
Он немного помолчал и продолжил.
--
У меня, как и у любого другого человека, чередуются в жизни белые и чёрные полосы. Но я считаю, что полос сплошь чёрных, как квадрат Малевича, не бывает. У любой чёрной полосы есть белые точечки. Белые крапинки. Вот я и стараюсь, чтобы у меня всегда в жизни были эти белые крапинки. Если у меня непруха весь день, вечером обязательно схожу на базар, куплю жене цветов - и на душе становится радостнее, потихоньку забываются все проблемы. Надо научиться этими белыми крапинками нейтрализовывать чёрноту отдельных жизненных моментов...
Он глубоко вздохнул, придвинулся ко мне поближе и сказал:
--
Спасибо, что выслушал мою маленькую исповедь. А то я уж было подумал, что придётся всю дорогу слушать только тебя. К несчастью, поэты обычно так говорливы!
Он расплатился, и только когда наши головы сблизились, я вдруг явственно ощутил, что от него попахивает каким-то лёгким вином, которым, как известно, никогда не брезговали как философы, так и поэты.