Я не боюсь
Расстаться с былью.
Я ввысь взовьюсь
Земною пылью,
Чтоб через небыль
Появиться
На сером небе —
Белой птицей.
* * *
Когда закрывается дверь на замок,
Напрасно протянется к Богу рука.
Непрошеный в горле застрянет комок —
Железная логика в скрипе замка,
Внезапно закончился неба простор,
Ты можешь идти. Но куда? Но зачем?
Лишь эхо шагов донесет коридор,
Унесших мечту оставляя ни с чем.
Когда закрывается небо на ключ —
Лети, куда хочешь!.. Но падаешь вниз
И смотришь из бездны за гонками туч,
И шепчешь чуть слышно: «Любимый, вернись».
И будешь гореть на горящих мостах,
Что вместе уже не сведут берега.
Последняя правда закрыта в замках.
Железная логика в скрипе замка.
Обитаемый остров
Несчастный нынешний Робинзон,
Ему укрыться не хватит места,
Со всех концов и со всех сторон:
Друг, враг, прохожий, жена, невеста.
Идет направо, но там поют,
Идет налево и слышит сказки,
А сзади воду в пустое льют,
А впереди — незнакомец в маске.
И даже остров, его приют,
Теперь так полон и обитаем!
Куда ни кинься, везде живут,
На небо спрячься — и там летают.
Он убегает, меняет путь,
Но всюду — солнце, но всюду — вьюги,
И всюду встретит какой-нибудь
Брат друга сына его подруги.
Уходишь?
—Уходишь?
—Ухожу.
Но сквозь тебя гляжу,
Сквозь радужную оболочку
Я вижу строчку:
«Отпусти. Прости».
Почти как грехоотпущенье —
Прости, но нет тебе прощенья.
И все ж лети!
Но залетай! Но не забудь.
Тебе открою как-нибудь
Чужой секрет,
Что около трех тысяч лет
Храню — он стал уже моим
В три тысячи холодных зим:
В хитросплетеньях паутины
Сверкают старые картины
От недосохшей краски.
Там руки — крылья, лица — маски...
Секрет в тех душах прочитай
И прилетай.
Лети! Нельзя не улететь,
Чтоб можно было прилететь...
Но сквозь меня ты не гляди.
Уходишь? Уходи!
Слеза
Душа.
Глаза.
Щека.
Рука —
Вот путь слезы издалека
Прозрачной капелькой росы.
Ее судьба — судьба слезы,
Слеза обиды не хранит,
Она разбилась о гранит,
Под солнцем высохла вчера.
...Прощай, закончилась игра.
Ты посмотри в мои глаза —
Печаль.
И даль.
Не жаль.
Слеза.
* * *
Эти стрелки-рабыни закончили строки страницами правды,
А страницы закрылись, истратив себя на пустые стихи,
Страхом веры наполнив крапленные именем времени карты
И построив веревочный мостик над пламенем быстрой реки.
Может, вырвать листы и забыть, затупить ночи острые зубы,
Застрелить помутневшее небо да с тусклой луной за компанию,
Суд устроить в болоте зеркал и судить, что умно, а что глупо, —
Всех постричь под нули, и решетки прибить под иссохшими ставнями?
Ястребиные когти вцепились, но стрелочник даль переводит,
Те, кто хочет окликнуть, по странности жизни так странно немы.
Мы построены в стройные струны для встречи Того, Кто приходит
В первый день из последнего месяца первой зимы.
Продолжение следует
На высотных домах продолжается город осколками снега,
Прерывает на миг свой прыжок затяжной сквозь туманы звезда.
Вечер слушает ветер под звон безмятежного звездного неба,
С наступающей ночью смыкаются руки дорог навсегда.
В пересыпанных снегом следах я опять возвращаюсь из дома
Через выжженный пламенем свеч перекресток ночей и начал,
И горящие лампочки штор в третьих окнах, до боли знакомых,
Мне напомнят мой временный в этом театре причал.
В море капель-снежинок задержанных фантасмагорий,
Перетертых в крупу, но не сваренных в кашу идей,
Не найдя до сих пор океанов и рек в этом выцветшем море,
Я случайно наткнулась на время, но не на людей.
И почти невозможно найти тех, кто миром вот этим заведует,
И, наверно, не стоит искать, что бы эта звезда означала,
Не забыть бы, пока это время стучит: продолжение следует...
Утро каждое стоит того, чтоб начать все опять и сначала.
* * *
Рвали кактусы в пустыне обнаженными руками.
Я сжимала мертвой хваткой колко-режущий улов.
И, склонившись над тетрадью с невидимками-стихами,
Я по капельке из пальцев выжимала тени слов.
И, не выплакавшись вволю, угасали свечи к ночи,
Застывали воском слезы на поверхности зеркал,
А цепочка прочных связей становилась все короче,
И рассвет уже все чаще мои жертвы отвергал.
Ну а я рвала сугробы, измеряя шагом лужу,
И чтоб с жизнью расплатиться, я сдавала жизнь в залог.
Свежий ветер тихой песней мне опять ерошил душу,
И просачивался в строки неизбежный эпилог.
* * *
По книжным страницам
Подвижников многих
Пришла на границу
К развилке дороги.
...Все хором кричали:
— Оставь! Уходи!
Ты в самом начале!
И все впереди.
В ответ я молчала
О том, что уйдя,
Уже потеряю,
Еще не найдя:
О белых ночах
И мостах разведенных,
Разбитых очках,
Перемолотых зернах,
О фразах на стенах,
Монетах на дне,
Ветрах, переменах,
О солнечном дне,
О скользких и липких
Сужденьях чужих,
О глупых ошибках,
Но все же — моих!
* * *
Сквозь песню заката, прислушавшись к стуку в груди,
В тропический лес, где лианы сплетаются в сети,
Ни мне, ни тебе никогда не удастся дойти...
Мы — дети...
Мы дети воды и огня, мы играем с огнем и водой.
Мы вышли из тени затем, чтобы только понять:
В ту ночь, когда спрячется солнце — с последней звездой
Закончится свет, мы его не успеем обнять...
Но это не наша вина и не наша забота —
Когда уплывут облака, небо станет синей,
Оставив попытки уйти, мы из пятницы входим в субботу.
Рубеж, где кончается свет, лишь начало теней.
Zero
Голос затих, обездвижив замерзшие губы.
Только бездушные все говорят по душам.
С миру по злости — и доброму новые зубы —
Острые, ставшие лучшей заменой ножам.
Жизнь занята и решает, кто туз, а кто Тузик.
Спорят и скачут, вновь спорят и снова ползут,
Кролик с удавом — кто первый удавит — укусит.
Каждый судья отраженью вершит самосуд.
Кто из нас прав — виноватые могут ответить.
Кто из нас жив — только мертвые могут сказать.
Нам не вернуться, но следует все же отметить:
Мы убегаем, хоть знаем — нам не убежать.
Все, что осталось, выводит деленье в остаток.
Ставка "Zero» победила — и вновь по нулям.
Кто-то, наделав долгов, выпадает в осадок,
Кто-то оплатит долги по чужим векселям.
* * *
Еще одной звездою переполню
Седое небо в россыпных огнях.
Я еженощно вижу, но не помню
Цветные сны о черно-белых днях.
Забрасываю голос в вашу песню,
И мы поем, и все чего-то ждем.
Прошу, печаль, на миг... навек исчезни.
В окне души — пора перед дождем.
Не оттого ли счастье стало зыбко?
Не оттого ли раскалился лед?
Меня спасает от слезы улыбка.
Тебя ничто от жизни не спасет.
На наше счастье — боль необратима,
Но возвратима с каждым новым днем.
...Красива сказка, если мчишься мимо,
Но мы под эту сказку не уснем.
Правда
Всмотрись в квадрат окна, моя душа,
Там ложь — и молода, и хороша.
А правда — обнаженная старуха —
Ревет ручьем и всхлипывает глухо.
Зажмурились — претит ее уродство,
И с правдой-маткой не находим сходства.
Костлявой мы не узнаем души,
Ее мы облекаем в складки лжи,
И прячем лик в тумане паранджи,
И прячем так, что правды не найти,
Хотя и тлеет искоркой в груди
Та правда во крови и во плоти.
* * *
Ты что-то спросишь — что-то отвечаю,
Проигрываюсь в ноль, срываю банк,
Ломаю пальцы и не замечаю
Ни боли и ни треска их фаланг.
Оставь... Я нынче потеряла небо...
Я вышла на прогулку — неба нет...
И натыкаясь на прохожих, слепо
Я шла три жизни, чтоб увидеть свет.
Теперь не знаю — был ты или не был.
На самой грани правды и мечты
Нас облаками обнимало небо...
Я обнимаю небо... Где же ты?
* * *
Мой друг, не бойся, я живая
Уже — а может быть, пока.
Я двери в небо закрываю
Во избежанье сквозняка.
Я обернусь рассветной мглою
Под аккомпанемент тамтамов
И толстой штопальной иглою
Сошью свежайшие из шрамов.
Сон
Следы этих звезд я уже не сотру.
Спешу на восток.
Мы выжили в буре — завял на ветру
Бумажный цветок.
Я жду, что придет чья-то вещая тень,
Накроет луну,
Я вычеркну в небе один только день
И, может, усну.
Слетаются звезды под мой абажур,
Танцуя, как снег.
Морские узлы превращая в ажур,
Замедлится бег.
И вопль о любви превратится сквозь эхо
В тишайший стон.
Мой плач завершится руладами смеха —
Мой вещий сон.
Мне нужно
Мне нужно было тебя любить, чтобы только жить,
И прятать боль, и смеяться громче самой весны,
Железным тросом свое сердечко к груди пришить,
Бессонных век не сомкнув на миг, все же видеть сны.
Мне нужно было вцепляться в небо размахом крыл,
Хватать глотками последний воздух, но не дышать,
Мне нужно было, чтоб ты лишь не был таким, как был,
Но ты же не был таким, как не был — зачем держать?
И я тебя отпустила ввысь, но пустилась вслед,
Не для того, чтоб тебя вернуть, — чтобы рядом быть,
Но так устала стремиться к выси, которой нет...
И мне так нужно возненавидеть тебя, чтоб жить.
Ветер
Тихо поет нам песню, как прежде,
Ветер надежды в складках одежды...
Новые жизни, новые судьбы:
Губ не коснутся, как прежде, губы —
Это объятья сестры и брата.
Ветру утраты не будет возврата.
В наших слезах обретают распятия
Благословения и проклятия.
Мы и не знали, как свеж и светел
Ветер под вечер...
* * *
Оглянись, на пустом газоне
Заяц солнечный в жизнь играет.
Твое сердце в моей ладони,
Но оно уже догорает.
Мой последний и первый лучик
Я баюкаю в звуках песни,
И никто его не получит...
Но зачем-то шепчу: «Воскресни».
Я весь мир для тебя простила,
И сейчас свою боль смиряю.
Я веками одна бродила —
Набрела. Обрела. Теряю.
Искусство любить
Я искусство любить постигаю в несчастной любви.
Я бросаю созвездья под ноги тебе и сгораю.
Вместо гущи кофейной гадаю на свежей крови
И открытые раны свои за улыбкой скрываю.
Я умею принять пораженье и руку пожать.
Я такая, как есть, и такая, какой меня видят.
И обидное слово меня никогда не обидит.
Отпускаю тебя. Больно мне, но больней — удержать.
Эту боль я по капле случайными встречами выпью,
Я ее одолею, она меня — преодолеет,
Я взгляну в это небо, покрытое звездною сыпью,
Где одно из созвездий мое — верный знак Водолея.
Я когда-нибудь просто сверну, сумасшедшей меня не зови.
Я всегда выходила сухой из воды, но помимо —
Я искусство любить постигаю в несчастной любви,
И я счастлива счастьем, которое непостижимо.
Исповедь
Я пришла к тебе с покаянием,
Но раскаянья нет и крохи...
Я, как нищенка за подаянием,
Обиваю твои пороги.
Понимаю, что я бесправная,
Что презренье — в твоей воле.
Но я знаю самое главное —
Мне известна цена боли.
Безнадежною стать быстро ведь,
А надеяться так просто ведь —
Я тебе принесла исповедь,
От тебя уношу отповедь.
Освобождение
Кириллицей глаголит время
О самых важных пустяках:
О Той, что вдруг, покинув стремя,
Протянет руки в синяках —
И враз под солнцем родниковым
Растают от оков следы,
И враз по крышам тростниковым
Расправят крылышки цветы.
И лишь она — дитя темницы —
Не сразу примет перемены,
Но все же первой станет птицей
И первой ниспровергнет стены.
* * *
Ты, словно капля света, входишь в келью —
Все фонари и свечи я сожгла,
Но задавалась, как и прежде, целью
Найти и встретить —
Встретив, не нашла.
Но я найду другой какой-то выход,
Помимо крика в ночь: «Не уходи!»
И наскребу уходу сотни выгод.
Прости — прощай. Или прощай — прости.
Мария
О ней, чью горечь испытанья
Поймет, измерит только та.
Кто освятив собой страданья,
Стояла, плача, у креста...
Ф.И.Тютчев, «12-ое апреля 1865»
...И сердца вдовство...
П. Верлен, «Песня без слов»
Над цинковым гробом
Склонилась седой головой —
Отдать его Богу,
И тысячи раз стать вдовой...
И веки, как дверцы,
Закрыли огонь его глаз...
Как быть Ее сердцу?
Ведь мальчика нет среди нас.
И раны на теле
Мальчишки — знаменье креста.
.........
...Вы молча смотрели,
Когда распинали Христа.
Для вас откровенье —
Пронзенная небом ладонь,
Но в это мгновенье
Погас Вифлеемский огонь.
О Нем говорили,
Забыв о сгоревшей звезде —
О Сердце Марии,
Распятом на том же кресте.
Подземелье
Здесь нет ни окон, ни дверей —
Мир подземелий.
Нет ни свечей, ни фонарей
И нет апрелей.
Мы задыхаемся давно,
Но все же дышим,
Весна прокатится волной,
Но мы не слышим.
И не бросаемся в бои —
Бои без правил.
Сомненья тяжкие свои
Нам мир оставил.
Куда ни глянешь — все одно:
Стена, стена...
Сейчас бы выпрыгнуть в окно,
Но нет окна.
* * *
Мы идем по пути — врозь.
Я молчу — ну и ты молчи.
Переломом души срослось
Мое небо в твоей ночи.
Обратив сквозь окно взор,
Вопрошаю судьбу вновь,
Но связала судьба узор
И забыла вплести любовь.
Глупо
Глупо сжимать синицу
Содранными руками,
Если журавль-птица
Реет под облаками.
Глупо искать ответа
Там, где над "i" все точки,
Там, где лишь тенью следа
Тянутся к небу строчки.
* * *
Смотрю в пустоту
Ставших черными окон,
По ветру веду
Свой растрепанный локон.
Мне пусто, как пачке
Снотворных таблеток.
Залечь бы мне в спячку
От лета до лета...
Телеграмма
Из бытия в небытие
Бросает наш кораблик утлый,
Рубли меняем на у. е.,
Надеясь пробудиться утром
И съесть привычный бутерброд,
И выпить чашечку бульона,
Случайно набрести на брод,
Шаги услышать почтальона.
Мол, телеграмму получай.
Мол, распишитесь. Мол, вручаю.
С одним лишь словом: «Приезжай!»
Или со словом: «Приезжаю!».
* * *
Когда я буду просто печь торт и чистить стекла
От слез дождя снаружи, а изнутри — своих,
Себя натру до блеска — а то я так поблекла...
Споем с тобой дуэтом — в два соло на двоих.
Да чтоб мне плакать вечно — коль не смешная шутка!
Так что ж ты не смеешься?
Забыта незабудка
Во чистом белом поле гербария-альбома.
Приди ж хотя бы в гости, когда я буду дома.
* * *
Чтоб океан не переплыть, а перейти,
Не нужно гнать сквозняк, а лишь его обнять,
Когда пройдутся центробежные пути, —
Круги поруки разорвать и вдруг понять,
Что наша крепость после бури — лишь песок,
Что это было не последнее «прощай».
Когда уйдем не навсегда, но на часок,
Когда внезапно станет льдом крепчайший чай.
И эхо чайкой облетит пустой причал,
Но только этой пустоте прощенья нет,
Ведь даже после всех начал грядет финал,
Когда последний, кто уйдет, погасит свет.
Ночь
В поисках чьей-то вины
В пепел сгорели зори.
Я без лучей луны —
Чайка в открытом море.
Все же, увы, нельзя
Вдоволь напиться яда —
Пешкой срублю ферзя
И сосчитаю взгляды:
Первый — алмаз огней,
Ну а второй — стеклярус.
Близится сбор камней,
В небо взлетает парус.
О несовместимостях
Затмеваю память болью. Засветившеюся пленкой
Мой портрет с холста сползает. Колокольный слышу звон.
Тишина несовместима с барабанной перепонкой.
Подавай ей сладких песен, но не крик, не вопль, не стон.
Нынче средь галлюцинаций — против всякого закона
Галатея уходила в несиреневую ночь.
Что ж поделать, жаль, конечно, старину Пигмалиона.
Если б не ждала спасенья, я б могла ему помочь.
Даже девушка с веслом, и та сегодня ищет лодку.
Подождите... Я решилась... Совместите наш побег...
Но теперь не так-то просто — просит лодочник на водку.
Совместив слезу и ливень, Ной построит вновь ковчег.
Чтоб накрылось солнце ночью, закрываю крепче веки.
Темнота несовместима со сверкающей звездой.
Но звезда на темном небе, и трава на белом снеге...
Только мысль несовместима с головой моей пустой.
«Уходите прочь!» — я слышу. Ах зачем же слов так много?
Ах зачем же слов так много! Уходите сами прочь.
Я б ушла, но жду, что станет лунно-радужной дорога...
Это ж надо было нынче совместить меня и ночь!
Призраки костра
Ты помнишь, как искрился свод
Манящих ввысь небес?
Ты, океан прошедший вброд,
Явился, но исчез.
И плакал дождь, и солнце жгло
В оазисах пустынь.
...Но время шло, прошло, ушло...
Ты пил ночную синь,
Ты поселил свои стихи
Под теплокровный кров.
И ты мне подарил духи
Из горечи костров.
Ты вспомни яркий долгий след
Двух вспыхнувших комет —
Незабываемый дуэт.
...Но незабвенья нет...
Мы шли к вершинам вышних гор,
Змеей вилась тропа.
И ты летел через костер
В невероятном па.
Ты помнишь, пели петухи,
Как водится с утра?
И ты мне подарил духи
Из пепла от костра.
* * *
По зеркалам рисую камешки да трещинки,
Словно лазурь-глазурью перекрываю облачко,
Свечи давно сгорели, только горят подсвечники —
В самом последнем шкафчике первая сверху полочка.
Как объяснить на пальцах синее это небушко?
Разве что просто ринуться чаянно и отчаянно.
Все бы отдать — простите же, бабушка, нету хлебушка.
Все не засну, а время уж в окнах кофейно-чайное.
А ведь вчера клялась тебе, что разочтусь с капризами,
Нынче дорожку выберу, чтоб не была рискованной...
Но все скольжу по краешку узенькими карнизами
И пробираюсь к памяти, кем-то недорисованной...
От лета до лета
Звонили к заутрене, ты не пошла,
Сжигая в камине остатки надежды,
Ты все, что хотела, конечно, сожгла,
Но все же не стало уютно, как прежде.
Сквозь глухонемые слова и звонки
Стучалось все чаще озябшее сердце,
Ты с тенью пускалась наперегонки,
Ключи находя от потерянной дверцы.
И только, как прежде под колокола,
Ты, аккомпанируя тени и свету,
Осколками дней-сновидений жила
От лета — сквозь лета — до лета...
* * *
Зыбко. Зябко. Эти вечные сомненья...
На плечах уже не звезды — небо утра.
Как чиста заря в своем самосожженье!..
Мне сейчас не думать было б мудро.
Закружилась. Вновь от истины на волос.
Как русалка, утонувшая во взгляде,
Знаю тайну, но молчу и слышу Голос:
— Поцелуй Земли и неба — в звездопаде...
* * *
Инъекция боли — от неба до неба,
От солнца до солнца — в огонь из огня.
Сейчас бы уснуть бы покрепче бы мне бы,
Но крепко бессонница держит меня.
И только до крови искусаны губы —
Нет сил и на шепот, а требуют петь...
До блеска начищены медные трубы,
И нужно спешить, чтобы раньше успеть.
* * *
Зачем кричу я: «Где ты? Ты где?»
Зачем рисую тебя в дожде?
Затем, что встретив сто пять разлук,
Замкнув последний, сто пятый круг,
Ты мне приснишься в последнем сне —
И оттого ты так дорог мне.
* * *
А я проснулась до рассвета задолго, только было поздно,
Хоть я проснулась на коленях, три ночи умоляя слезно
Кого-то там открыть мне двери, но заступила карма-кара,
Как воробей, клюющий пепел сгоревшего крыла Икара.
И отступила ночь, сгорая в холодном пламени рассвета,
И растворялся белый призрак, входя в объятья парапета.
О, если б знать, что нет возврата с тупого лезвия кинжала,
Ты не кричал бы, не прощал бы, а я — тебя не умоляла.
* * *
Хрусталь из глаз в бокалы капал,
Дрожал туман сквозь кольца-пяльца.
Она смеялась. Он заплакал.
Они дыханьем грели пальцы.
Но с молотка пускали осень,
Прощая боль прощальных писем...
Им было вместе тридцать восемь,
Был каждый горд и независим.
Когда был вечер в снег окрашен,
Мы были в раме панорамы.
Нам юный бог замочных скважин
Читал подсмотренные драмы.
Но каждый год слагались песни
Метелью — в день прошедшей тризны —
Про две разверзшиеся бездны,
Две разминувшиеся жизни.
* * *
Я твое вечное Да.
Ты мое вечное Нет.
Это моя беда,
Где немота — ответ.
Это какой-то бред:
Вместе и навсегда —
Ты мое вечное Нет,
Я твое вечное Да.
Remember
В дом пустой третьи сутки стучишь...
А приляжешь в пахучей траве,
Помни — даже когда ты молчишь,
Крик твой в чьей-то звучит голове.
Ты — чужой. Да и был бы ты свой —
Пусть в прощанье не дрогнет рука...
Обойди стороной волчий вой...
Отпевающий вожака.
В миг, когда ты шагнешь за черту,
Зачеркнешь отраженье во льду —
Не оглядывайся на ту,
Что сорвется вослед... Я иду,
Но иду далеко впереди...
И молчи, и не думай о Ней.
Не забудь — ты на скользком пути,
Но к обители светлых огней.
Лети!
Я отпускаю свою мечту
Вволю напиться волей,
Я не летаю, я не расту,
Я упиваюсь болью.
Пусть эта боль голубой небосвод
Крыльями дня измерит,
Может, вернется, может, уйдет,
Может — захлопнет двери...
Найди
Я заигралась что-то в прятки.
Найди меня на этой грядке.
Я так запряталась умело,
Что потерять себя сумела.
И я кричу, зову и плачу,
Я жду удачу, множу сдачу.
Повсюду стены, всюду скалы —
Я так по жизни заплутала.
Услышь мой голос в этом взгляде,
Узри рассвет в моем закате,
Пойми любовь в моей душе,
Поймай меня на вираже.
Я потерялась в дебрях ночи —
Лишь ты найдешь, когда захочешь.
Найди меня — я так устала.
Я не нашла. Хотя искала.
Свеча
Святое пламя богу темноты.
Самосожженье восковой свечи.
И мой ответ исполнен немоты.
И ты, прошу, в ответ мне промолчи.
Обнимем тело и отбросим тень,
Единую, дрожащую на створках
Окна в ночи, а завтра будет день —
Законы солнца пляшут на задворках.
Горячий снег сползает по щеке.
Слеза свечи прозрачна лишь горячей.
И наш огонь горит в моей руке.
А ночь обречена на жизнь незрячей.
И ветер слеп и черен, словно склеп,
Придет заря, погасит огонек.
И наш побег от мира так нелеп,
А путь — до бесконечности далек.
* * *
Вот Вам дождь, вот Вам снег — так владейте.
Вот Вам свет, вот Вам клин — так сводите.
Говорите. Сомненья развейте,
Но потише, прошу, говорите...
Ваши истины — правдоподобны.
Ваши доводы — строго логичны.
Но при этом при всем неспособны
Воссоздать, создавая вторично.
Я не стану оспаривать славы.
В виде Скипетра или Державы
Вашу власть отнимать. Да, Вы правы:
Я — слаба, я — раба... Только, право,
Я судить не берусь. Вы — судья.
Я учить не берусь. Вы — апостол.
Все так сложно. Но Вам — все так просто.
Ведь у Вас же есть Вы! Что же я?
* * *
Про ненависть любимому сказала
И бросила себя комете вслед...
А обнаружилась в пути к вокзалу,
Рука сжимала купленный билет...
А он растаял... Фантасмагоричен?
Смеетесь? Вам смешно? Смеюсь ли? Нет.
Ведь ваш ноябрь нелеп, смешон, вторичен,
Завернутый в клочок, что был билет —
На поезд, опоздавший изначально.
Тому уже десятки тысяч зим...
Смешно? Смеетесь? Плачу. Как печально
В экранах ваших корчится мой мим.
Но птица, посмотрите... Выше! Выше!
...Как я устала рваться из оков
И обнаруживать себя на скользкой крыше,
Вцепившуюся в шеи облаков.
* * *
Пусто так, что мечталось уже о мечте.
Ее тонкие пальцы, вплетенные в пряди,
Не желали впустить даже мысль о дожде,
Отраженном в зеркальном осколочке-взгляде.
Но шептали, как прежде, о чем-то ином
От пролившихся слез полустертые фрески,
Наблюдая, как май пробирался окном,
Как вальсировал ветер, обняв занавески.
А она все рвалась в этот ветреный вальс
И искала отчаянно тему молчанья:
О дожде и о ветре, и даже о Вас,
О последних слезах на прощанье.
* * *
А ночь — беззвездная безлунность —
В руках чужих не твой аршин,
Назавтра попранная юность
Отпишет манускрипт морщин.
И вспомнишь ситцевое платье
И взгляд, а в нем — весны подтекст,
И опустевшее распятье —
Тот самый, самый тяжкий крест.
Там, где незримы пилигримы —
Грехи отпущены на вес,
Мы гонимся, но мы гонимы
За небесами от небес.
Ты написал пейзажи в лицах
И стер с портретов сотни лиц,
Ведь ты так много знал о птицах,
Что чуть не стал одной из птиц.
Но слов не нужно, снов не надо.
Их было много — не сбылись,
Порхнувши как-то виновато,
Ввысь.
* * *
Ведь не было? Не было сна?
Лишь сомнамбулический бред.
Чужой становилась весна
Так просто. И вот меня нет.
И я обошла стороной,
И я обошлась без упреков.
Мне не было много одной
Невыученных уроков.
Мне не было мало меня,
Когда так хотелось взорваться,
Но не находилось огня
У края в «кудамнедеваться».
Как будто я есть
Мой чародей, волшебник, мой кудесник.
Прости, но я нашла, что ты искал.
Мне повстречался мудрый буревестник,
Одну из главных правд мне рассказал.
Он рассказал мне, что же есть свобода.
Свобода — прорезая свет и тьму,
Боясь небес, как гром громоотвода,
Лететь в их плен — бесстенную тюрьму...
О, будь крестом! Тебе я буду крестник.
Будь утром — оглянись, а я — туман.
Мне повстречался старый буревестник
И подарил мне бурю и стакан.
И я теперь — магистр бурь в стаканах.
Я — автор самых горько-слезных драм.
Я — опиум больных и рюмка пьяных,
Виновным оправданье, свет глазам,
Мороз и солнце или дождь и ветер...
Да мало ли я что? Да мало ль кто?..
Я — все и вся. Я все для всех на свете.
И лишь сама себе — ничто-никто.
* * *
Маяк в ночи — собака-поводырь.
И все в порядке — разберусь в порядках.
Так иногда потянет в монастырь,
Но я сегодня «ищущая» в прятках,
Но даже если «прячущейся» стать,
Какая же стена меня укроет,
Коль тот, с кем научилась я летать,
Взмахнет крылом и птицей в небо взмоет?
Когда размоют слезы облака,
Я поспешу на поиски покоя.
И я его найду, ну а пока —
Я так хочу, но не могу с тобою.
* * *
Орлянка по вопросу «Быть — не быть».
Смешнее быть не может или может?
Решаю, что запомнить, что забыть —
А Память это дело подытожит.
А ты не ни при чем — ты мой герой...
Пусть мне не быть твоею героиней...
Однажды жаркой летнею порой
Увидишь на деревьях белый иней.
То буду я, замкнувшая окно,
Катарсис пережив и став сверхновой.
Ведь нужно утонуть, сказавши «дно»,
Сказавши «счастье», сделаться подковой.
Спой
И сколько зим и столько ж лет.
«Бог есть?» В ответ: «Бог весть».
Я — не была, меня и нет —
И в этом вся я есть.
Закрой меня, булатный щит —
Тоска крепка, как сталь.
А подо мною лед трещит.
Осенний лед-хрусталь.
Свой взгляд у бездны протяни —
Она влечет меня.
А я горю — приди. Взгляни.
Погрейся у огня.
Путь укажи своей рукой
И приручи мою.
И спой — хотя б за упокой —
Как «Баюшки-баю».
Стало быть...
Здравствуй, Новая Жизнь, и нижайший поклон.
Я тебя так же просто разрушу.
Ты — посудная лавка. Я, стало быть, слон —
По железной посуде слоненок из плюша.
Здравствуй, Первый Мой Встречный на пути в никуда.
Стало быть, ты идешь ниоткуда?
Нас с тобою связали дорог провода —
Электричеством брызжет оттуда.
Там, где шаг, обезумев, становится взмах,
Навсегда забывая, что значит шагать,
Я тебя обретала в осколочных снах
И училась терять, разучившись искать.
Я тебя отпускала, подрезав крыло.
Я себя отпускала в порезанных венах.
Только мы возвращались друг другу назло
В свежих ранах, цветах, переменах.
Ты не слышал, стучались Беда, Небеда?
Кинув жребий опять «разделяй» или «властвуй».
Мы вчера попрощались с тобой навсегда.
Попрощались — так, стало быть, здравствуй.
Ангелу-хранителю
На плече моем Хранитель крылья греет.
Обмороженные ангелы — не диво
В час, когда вселенский холод реет
Безучастно, равнодушно-незлобиво.
И утрачено большое, а не малость,
Если мелкие потери — чередою...
Все, что раньше свято было — не осталось
Ничего. И только с верою святою —
Винтовою лестницей — под купол,
Трех китов не помня поименно...
А очнешься — детство между кукол,
А сбежишь — под чьи-то там знамена...
И когда о звезды разбивалась,
Но гналась за «Лунною сонатой»,
Как же получилось, как же сталось —
Ты не сохранил меня, пернатый?
Глаза в небеса
Белесый дымок обвенчается с ночью.
Я рву облака в мелко-белые клочья.
Сквозь сумрак, туман, гарь и копоть, и чад
Я видела взгляды голодных волчат.
Исход — это «рыба» в чужом домино.
Застывшие взгляды — немое кино.
Ловушка вцепляется крепким капканом.
А ночь развенчалась навеки с туманом.
Но что тут попишешь — лицом к небесам.
Ты звезды считаешь — и больно глазам...
На юг белой стаей летят херувимы —
Не счесть, но сочти — это необходимо...
Глаза завязали, но сдернув повязки,
Глазеют на небо анютины глазки.
В города
Играми в города
Мы заполняем вечер.
Знаю ли я, куда
Дует сегодня ветер?
Знаю, но не зови
В солнечное ненастье —
В город чужой любви,
Ненависти и счастья.
Тысячелетний путь
По кольцевым дорогам.
Ближе уже? Ничуть.
Долго еще? Немного.
В город, что так жесток,
Где миллионы лет
Ищет сверчок шесток,
Ищет закат рассвет.
В город, где сотни лун
Слепнут от света звезд,
В город, где ветер юн,
Путь невозможно прост.
Но ковыляет прочь —
В город, что пуст и черен,
Тысячеглазая ночь,
Как однокрылый ворон.
* * *
Перед туманами
Снова увидим друг друга
Полуобманами
Цвета, касанья и звука.
И в растворившемся
Хлопьями снежными взгляде —
В неповторившемся
Помни меня снегопаде.
* * *
Мелькает Млечный Путь —
И ты, ловец жемчужин,
Пронзаешь горизонт.
Когда вскипает ртуть,
Когда навек простужен
Весь атмосферный фронт.
Сейчас бы позабыть
Про тех, кто позаброшен,
И отпустить грехи.
Но быть или не быть —
Ответственен, непрошен —
Марающий Стихи.
Не выучен урок —
И чист закат-изгнанник,
И сумрак так игрив;
И шестидневный срок,
Как шестикрылый странник,
Как шестикратный взрыв.
И помнила звезда
Оставь, Дедал.
Ты слишком стар.
А где Икар?
Ты не летал...
Но помнила звезда птенца,
Что улетает от отца
Сквозь растворенное оконце...
А в сердце — солнце,
Огонь его — уже пожар...
Зажегший крылья через кровь,
Пожар-Любовь...
Прощай, Икар.
* * *
Летучий Голландец. Конечная станция.
Вот истина, но в предпоследней инстанции.
Иконные лики омыты слезами —
Наутро темнеют круги под глазами,
И свечи, исплакавшись до ничего,
Становятся жертвой во имя Него.
Сольются бессонницы в час пробуждений —
И ты пробужден для чужих заблуждений.
Прощаю грехи от большого до мелкого.
И от всепрощенья прощать уже некого...
Простите же мне этот мой полубред
В моем ощущенье «меня будто нет"...
Теряюсь в кружении символо-знаковом.
В крушении истин рождается вакуум:
Когда как навершие осень-разлучница,
Когда дважды два — не четыре получится,
Когда содержание — это лишь численность,
Когда две последние мысли — двусмысленность...
Ночи
А внутри у меня миллионы невзорванных бомб
На один этот взрыв.
А на память — как памятник — свежезапекшийся тромб.
А на память — как памятка — песня взахлеб и внадрыв.
Значит, что-то случилось, ведь все что-нибудь означает.
От точильного камня источенный нож источает
Одинокий, как призрак, одинаково страшный для всех,
Переливистый, прерванный горьким рыданием, смех.
Возвращается боль, отлетевшая было на миг.
Понимается вдруг сквозь ее новорожденный крик —
То не прежняя боль и блестит, потому что нова.
Без оберточек-букв и без фантиков-звуков так правы слова.
Так давай помолчим, ночь ночей — коллекционер одиночеств.
Нам молчанье — огонь. В нем сгорает растаявший лед.
Ночь — ты мать материнств, ты отец и отечество отчеств,
Ты — побег от себя и к себе — за собою полет.
* * *
Неужели жива? То ли кнут, то ли пряник —
Мне давно все равно — но скажи, не молчи...
Умоляю, спаси мой бумажный «Титаник» —
То ли шторм, то ли штиль, то ли айсберг в ночи.
Я — знобящая дрожь, обезлиревший лирик —
Задуваю звезду, лью во тьме море слез...
Умоляю, спаси этот мыльный пузырик
С отражением неба и детскостью грез.
У видений и грез двадцать пятого кадра
Я ценою себя покупаю покой...
Умоляю, спаси мою тень из театра
Позабытых теней и от тени другой.
Вдоль тире, через точки, молчание ветра,
На карнизе небес балансирует дождь.
Впереди миллиметр, позади километры...
Не спасай, но спасайся. Чего же ты ждешь?..
Новь
Возвращаю: голос — песне, слезы — рекам.
Утром ранним повстречаюсь с громовержцем:
Разреженный воздух пахнет первым снегом.
Как чудно проснуться снова — с новым сердцем.
А на старом — от бессонниц — шрам на шраме...
Диалог меня и эха стынет в раме.
А за рамой в серо-красно-желтой гамме
Убегаем мы, куда не зная сами.
Ты — идущий в бой, и я — уже не воин.
Мы идем по полю боя — в Е4.
Клеткой черно-белой мир раздвоен.
Лист кленовый стал мишенью в тире.
Выпьем с горя, разобьем стакан на счастье
И пройдем нагой душою по осколкам.
Твои пальцы на моем лежат запястье.
Крылья — небу, ночи — звездам, все по полкам,
Все — на месте, лишь душа звенит в полете,
Если встретишь — забери ее в подарок.
Я сегодня стала, друг мой, чем-то вроде
Белой птицы, что глядит с почтовых марок.
Музыкант
Ну что же ты фальшивишь, музыкант,
Кричащий ком солено-горькой боли?
Иль вновь не удалось продать талант
За рюмку горькой, хлеб, щепотку соли?..
Луч между туч... И полдень по часам...
И трель свирели... Вдох звенящих пауз...
Скрипичный ключ — не ключ ли к небесам,
Вмещающим гармонию и хаос?..
Зрелищ!
Затерялось в жизни детство,
Как Пегас в трамвайном парке...
Лицезрею лицедейство
По затертой контрамарке.
Я взлетаю там, где свечи
Вместо звезд в рельефах неба
В вечер нашей вечной встречи...
Зритель: «Зрелищ!»
Клоун: «Хлеба!»
Мы взлетаем. Мы летаем
Над комедией заката.
Словно льдинки, в нем растаем,
Не дождавшись звездопада...
* * *
Не бывает так, как было. Не бывает так, как стало.
Я спешила, спотыкаясь, но бежала — опоздала.
И не будет, как хотелось, и не хочется, как будет.
Только ты протянешь руку — и рассвет меня разбудит.
Как жестока иллюзорность в мире, где мечта утонет.
Верит в то, что можно трогать. И ничто его не тронет.
Все запряталось, закрылось, ничего не разгадаешь.
Только ты шагнешь навстречу — в дымке дрогнувшей растаешь.
А бывает, убегая, оглянусь на окрик свой же.
Догоню себя, поймаю, отпущу — не встречу больше.
Только ты поверишь в ветер, что подует к перемене.
И на свежий снег пушистый преклоняются колени.
* * *
Мечты искрошили себя в пропитание птицам,
Луна разродилась опять мириадами звезд.
Открой же глаза мне, скажи: не бывать небылицам,
И звезды-птенцы выпадают напрасно из гнезд.
Поверю с трудом, но глазам я поверить должна бы.
Так хочется верить и верится сослепу в сны.
Летали б давно, кабы только не вечное «кабы"...
Земные границы душе изначально тесны.
Негаданно старость напала на каждое утро:
Засохшие краски, усталый рассвет-альбинос.
Добавь в снегопад мне весны... В небеса — перламутра...
Добавь в свои грезы меня, чтобы было всерьез.
* * *
Жемчуг на щеках — Бог в исповедальне.
Грех в твоей душе — непрощенный мой.
Сядем-посидим пред дорогой дальней —
Покидаю дом и спешу домой.
Пепел строк не в срок голову покроет.
По земле иду, но не вверх, не вниз.
Песню бубенцов убежавших троек
Колокольный звон повторит на бис.
Дух войны
Люди-руки, простертые к зыби ночной,
За дежурной улыбкой, краюхой-луной,
За куском тишины и за крохой щедрот —
Вот расплата за бреющий небо полет.
И поправши кресты, и сошедши с креста,
Люди-судьбы, и люди-пустые места
Ночь меняли на чуть подгоревший закат,
На колоду крапленых, заигранных карт.
Ввысь взвивались, взывая над тенью теней,
Люди-шрамы, что свежих ранений больней,
И пытались поднять опрокинутый свод
Захмелевших небес, чтобы выйти на взлет.
Обветшалые сны возвращались с войны
За прозрачность мечты да за чистые сны.
Но за чистые сны не дают ни гроша
Люди-деньги и люди-"продайся душа».
В этих ряженых свадьбах беда суждена,
Оттого-то смеялась, порхая, луна
Над подбитым, но тлеющим все ж фонарем
Да над ночью, сдававшейся утру внаем.
Сопряженье молчания и тишины
Породило на тьму и на свет дух войны.
* * *
Отдай мне все, что можешь дать,
Уравновесь весы,
Учись страдать и сострадать,
Чтоб знать, в чем соль слезы.
Но знаешь ты, что знаю я,
Что знает призрак сна:
В игре в любовь всегда ничья...
Всегда ничья она.
Но приютил пустой причал
До ночи тени дня,
Когда затеплилась свеча
От Вечного Огня.
Когда Виновник Рождества
Уже почти воскрес,
Молитвы, вжатые в слова,
Поцеловали крест...
Старые новости
Бег на месте — бегу навсегда от себя в неизбежность.
Как сказать в двух словах то, чему не сыскать одного? —
Вот тебе моя злость, вот тебе моя снежная нежность,
Что я сшила из тысяч кусков «обойдусь без него».
Мы продрогли под северным ветром. Мы — вечные зимы.
Слишком старые новости наши мечты и упреки.
Мы свободны, как птицы, как небо, как сны, но должны мы,
Как багаж в чемодан, уложиться в ушедшие сроки.
Ожидание весны
Вчерашний лучший враг мой — заклятый друг.
Не чудо ли? Не чудо. Лишь ловкость рук.
Кому — гореть, кому-то кричать: «Пожар!»
Огонь небес нас люто к груди прижал.
И солнце не залечит луны ожог,
А нам уже который не впрок урок...
...Когда из заключенных сбежит тюрьма,
В распахнутые окна уйдет зима,
Тогда и нужно вспомнить о нас, о них —
Похожих на прохожих чужих-родных, —
Обнять покрепче тени ушедших прочь,
Чтоб было добрым утро, спокойной — ночь.
Выбор
Закрываю глаза, открываю окно —
С каждым вздохом опасней игра, но играю.
Очень просто из двух выбрать только одно.
Так давно выбираю.
Заманить, обмануть, заковать в полумрак,
Золотые слова разменять на монеты.
Но скажи, почему? Расскажи, что да как?
И зачем нам на поезд билеты?
Лучший способ остаться — уйти навсегда,
Задержав отправленье на тысячелетья,
Перепутав чужие-свои поезда —
И из двух выбрать третье.
Подарок рыцаря
Царевна Несмеяна так смеялась:
«Ну надо же, какой смешной наряд!»
Но только почему-то спать боялась.
Ей снился этот ярко-ясный взгляд.
Она боялась, что посланник к звездам
Другой Звезде читал свои стихи.
Догнать бы и обнять, но поздно. Поздно.
А у дворца толпились женихи.
Не замечая, что вокруг творится,
Ходила по сердцам — не по рукам.
И все ждала. И вот вернулся рыцарь
И бросил россыпь звезд к ее ногам...
* * *
Ты был бы прав, коль не был виноват.
И ты простил бы, если б был прощен.
Мы, словно крест, несли прощальный взгляд,
А крест Любви Судьбой не освящен.
И как любить в отсутствие любви? —
Взять да упасть в брожение болот?
...Сегодня тонет наш бумажный флот.
Да, я еще зову. Ты — не зови.
Подсудимые — судьям
Грустные клавиши и черно-белая песня.
Пересмеять пересмешника не невозможно.
Голос, сорвавшись с обрыва, покоится в бездне.
Мы не безгрешны, но их наказанье безбожно.
Разочарованный снег очарован весною.
Незачем спрашивать путь у весенних распутиц.
Даже планеты не могут без спутников-спутниц.
Я не права, только некому спорить со мною.
Лист прошлогодний дрожит на озябшей скамейке.
Все, чем мы так дорожим, на скамье подсудимых.
Мы будем в клетке, когда улетят канарейки.
Мы будем ждать, как обычно, восходов озимых.
Взаправду
Отчего «повергнутые ниц»? —
От тяжело-легких полуфраз.
Мы учились петь у певчих птиц.
Мы учились ждать у ждущих нас.
Мы взаправду верили в любовь
С первых взглядов до последних дней,
В «клином клин» и даже в «кровь за кровь» —
Словом, в то, что горше и больней.
Мы за правду высились горой,
Как птенцы в кирпичной скорлупе.
Каждый из двоих теперь герой...
Но герои сами по себе...
Теплым ты назвал холодный дождь.
Я смеялась, чтобы был ты рад.
Чем же эта праведная ложь
Лучше прежних серых полуправд?
* * *
Воскресения. Воскрешения.
Кто убил тишину? — Мертва...
Я не стану просить прощения.
Кто убил тишину? — Слова.
Мы забрались на небоскребы
И друг друга не узнаем,
Разогнав праздник жизни, чтобы
Одиночествовать вдвоем.
И опять я прошу прощенья —
Не пощады же мне просить...
...Но в прощенное воскресенье
Мне прощенья не воскресить
Кто же?
Вы бы взломали замок, да замочек с секретом.
Кто же теперь равновесье на ваших весах? —
Мы — погорельцы, отдавшие ночи рассветам,
Не разглядевшие нужного на небесах.
Мир вам, злодеи! Чтоб по миру шли добродеи —
Из кабаков к покаянным молитвам церквей.
Детские шалости — ваши благие затеи:
Кто же пройдет бурелом, не сломавши ветвей?
Станем цепями, они — нержавеющей сталью..
Как на снегу разглядеть белый контур черты?
Мы — это вы, повстречавшие нас в Зазеркалье.
Вы — это мы, обманувшие ваши мечты.
* * *
Я верю и не верю — наваждение...
Не то. Не там. Не так.
От птичьего полета до падения
Лишь несколько «тик-так».
Бросаюсь измерять секундомерами,
Ловить в ладонь картечь —
Гонимыми надеждами и верами
Любви не уберечь.
Я — каменная из вчерашних пламенных.
Твой яд переслащен.
Ты врач плохой — я из тяжелораненых —
Из тех, кто обречен.
Пойдешь. Я догоню тебя дорогою.
Там, где исток дорог.
Прости, я так хотела быть жестокою.
Иди — не будь жесток.
Ушедшим
Памяти Александра и Павла
Просыпаемся в прочно-порочно обжитых берлогах...
Узнаем, что же звезды, летящие вниз, означали
В дребезжащих трамваях, дрожащих в руках некрологах:
Кто-то снова шагнул за окно, не спасенный врачами.
Ищем пятен на солнце, а если находим изъян,
Напиваемся с горя и, чтоб хоть чуть-чуть полегчало,
Возвращаемся изредка к старым и добрым друзьям
И пытаемся все возвернуть до причала-начала.
И когда по весне в наших душах ломается лед,
Мы кричим:
«Как дела?»
«Все ли в сборе?»
...Но что происходит?..
Где же тот небоглазый?.. Ушел. И уже не придет.
Ведь оттуда никто никогда-никогда не приходит.
Богово — Богу
Жесты крестных знамений теперь называются верой.
А ведь как начиналось! С чего ж это вдруг началось?
Мы присвоили эру Христа, обозвав «нашей эрой»,
Но совсем ненарочно, а после — вросло, прижилось.
Здесь вот молится ложный грибок, преклонив ложноножку —
Только ножки у лжи, как известно давно, коротки.
И ведь Бог-то один, а на всех раздели — понемножку.
А попробуй чужое возьми — так возьмут за грудки.
Хорошо еще, если молитвы для нас заклинанья,
Избежавшие страшной судьбы сущих абракадабр.
Богоданным словам путь до Автора — как на закланье!
И задуем лампаду и воодрузим канделябр.
Мы поверим, ей-богу! Клянемся остатками веры! —
Если нам предоставят субстанцию из теосфер.
Верьте или не верьте — поверим!.. Засим примем меры...
Примем меры по искоренению искренних вер...
Что ж вы спрятались за переплеты библейских томов?
Спрятан вечный укор богохульникам богобоязным
За закрытыми ставнями богоугодных домов,
Не угодных нам, богоподобным и богообразным...
Разговор с рассветом
Где главу преклонить? Где приют? Где причал?
В неоплатном долгу неоплаченный долг.
Мы встречали тебя или ты нас встречал,
Одичалый рассвет — матереющий волк?
Мы хотим сохранить, что осталось от нас.
Мы, увы, таковы. Да и ты — был таков.
А чего же ты ждал от стареющих глаз,
От надсаженных душ и охрипших стихов?
А чего ж ты хотел, Повелитель Теней —
Вопль небес, всплеск огней, несгораемый свет?
Ты болел, ты горел, но поверь — нам больней,
Потому что мы есть, оттого что нас нет.
Потому что мы все — цель отравленных стрел.
Мы кричали тебе: «Пожалей! Не смотри!»
Но жестоко жалея, ты все же смотрел
И гасил фонари.
* * *
В луже света на скользком паркете утопленник-сон
Дуновения теплого бриза считает по пальцам.
Нас уносит сквозь слой атмосферы. Пронзая озон,
Кто-то станет скитальцем, а кто-то вернется страдальцем.
В пароксизме отчаянья ложь припадает к крестам.
Это правдой-неправдой проложенный путь во спасенье.
Это мало-помалу становится все по местам.
...Где ж ты бродишь, скиталец? И где же твое воскресенье?
Картина на песке
Бритва — опасна своей неприкрытою сутью ножа.
Ветер — несчастен в своей бесконечной попытке остаться...
Бритвою в ветер врезается птаха-душа,
Намереваясь со всеми за все расквитаться.
Как содрогание неба от холода рук, как озноб,
Это стремление, выпив тепла, на секунду согреться.
Как ненавидеть Любовь отплатившей лютейшей из злоб
Вечным прощеньем своим за расплавленный камешек-сердце?
Болью земною спасаю себя и тебя
И завершаю узор в кружевах золотой паутины:
Бритва — несчастна в судьбе ненавидеть, любя.
Ветер — опасен для нашей песочной картины.
* * *
Вновь сияние солнца ведет в нерешенность задачи:
Как из всех тупиков лабиринта мне выход найти?
Значит, нужно себя убедить, что я что-нибудь значу,
А иначе зачем снова склеено что-то в груди?
Изнывая от горечи трав, привидения молят
О покое, о трудоустройстве в артели теней.
Ночь: в висках что-то бьется, в груди что-то рвется и колет.
Чем короче дорога в ночи, тем страданье длинней.
Белый танец ворон... И вечерние сумерки — свахи...
И лютует над заревом утренним Темень-вдова...
.........
Ежеутренне Солнце рождается в новой рубахе,
А сегодня — в смирительной, но распустив рукава.
* * *
Ветер замрет не дыша
Отблеском, отзвуком гроз —
Это иллюзия слез.
И в глубине тишины
До синевы вышины
Не долетает душа.
И догорает восток...
Я же молю об одном
Лепетом, трепетом, сном:
Помни Источник, исток,
Мимо летишь — залетай
Блеском лучей, песней стай.
* * *
Животворящая сила — мертворожденная радость.
Это же львиная доля. Это орлиная воля.
Каюсь. Грешна. Не нужны мне чьи-то сияния, святость.
Не научившись смиренью, все еще вою от боли.
И не дослушаю даже велеречивые речи
Многострадальных героев, недострадавших немного.
Я ухожу к горизонту, дождь обнимая за плечи —
Через безверье убогих. И дорога мне дорога.
На переломе
Жажда в бездонье глаз,
Жадно глотаем воздух.
Пункт нахожденья нас —
Крест, а не перекресток.
Можно ли напролом?
Нужно ли помолиться?
Нужно взмахнуть крылом,
Можно забыть-забыться,
Но от азартных игр
Снова уносят кони.
Школу ежовых игл
Помнят еще ладони.
Делая шаг во тьму
И запирая двери,
Я не сейчас пойму
И не теперь поверю:
Пряник — уже не плеть...
Я же — еще не птица.
Мало лишь уцелеть,
Надобно исцелиться.
Тебе
Котенком черным немая тьма
Крадется в душу и пьет меня.
Тебя пленила твоя тюрьма,
Но ты свободен, Дитя Огня.
И я свободна, и шепчет ночь,
Мол, расстаетесь не насовсем.
Не верю ей, но прошу помочь —
Зову тебя, а стучусь ко всем.
И, словно мать, нам поет листва.
Я — часовым, ну а ты усни.
Но если хочешь уйти — сперва,
Прошу, помилуй меня — казни.
* * *
В тот край, где в честь Памяти пишет рассвет
Две тысячи песен две тысячи лет,
Улыбки и смех надевая на лица,
Мы снова навеки пришли поселиться —
Последний дневник догорал в ночнике,
Звезда исполняла для утра пике.
В раскрытые двери великого чувства
Нам солнце светило, как мамина люстра...
* * *
«Она меня за муки полюбила...»
Полдня до полдня. Летят, сгорая, как души, звезды —
Все мимо, мимо, то недолеты, то перехлесты.
Я тоже — мимо, но мимолетом шепнуть успею:
«Я так люблю Вас» и осмелею, и оробею.
Но я не знаю, о чем спросить Вас и что ответить.
Я так люблю Вас за ваши руки, что греют ветер,
С моих ладоней слетевший в ваши совсем замерзшим.
Так сладок голос, но каждый отзвук звучит прогоркшим.
Я так устала, все, что не мы, окупая нами.
Вы так устало уйдете, пряча себя в туманы,
И в тихий омут убогих судеб влетит цунами.
Я так люблю Вас, я так люблю Вас за ваши раны.
* * *
Зона спасенья и отчужденья
Стала планетой, где жизнь не найти.
Знаю, ты — призрак. Я — привидение.
Нам не спастись. Нас уже не спасти.
Я тебя вижу. Вживе. В тумане.
Я тебя слышу. В песне. В тиши.
Есть капля правды в каждом обмане.
В этом обмане — не было лжи.
Я тебя слышу. Я тебе внемлю.
И отразилась земля в облаках,
И разбивается небо о землю,
И поосколочно тает в руках.
За нами следом
По белому черным летела птица,
Мои небылицы рисуя в лицах
На чистом листе.
Мне что-то давно твой сон не снится,
Не снится и свой — и давно не спится
Далекой звезде.
За счастьем и горем пойдем в горы,
Но следом пройдут дожди споро
И смоют наш след.
Нам небо с чужого плеча — не впору.
Разлуку разлук встречать — не скоро.
А скоро — рассвет.
* * *
Куда нам уйти, не скажете?
Платком на прощанье машете —
Мол, сами уж как-нибудь.
Лишь некоторые из некоторых
Увидят в секундных векторах
Единственно верный путь.
Мы падаем в небо синее,
Покрытое белым инеем
И пятнами черных клякс —
Трехмерная жизнь, безмерная,
Неправильная, неверная,
Не наша и не для нас.
Вместо нас
Между нами ни больше ни меньше — знак верного равенства,
Но тебе все равно, да и мне не до слез, не до празднества.
Ты всмотрись в тень ночей. Я же вслушаюсь в песню безветрия.
Мы уходим, не веря, но это не наше безверие.
Вместе с нами уходят цветы до ближайшей цветочницы.
Вместо нас остаются лишь крепости в старой песочнице.
Эти крепости — наши молитвы, слова бесполезные
Тем, кто станет над пропастью — нами измеренной бездною.
* * *
Вы видели: чьи-то дети —
Преемники привидений,
Наследники заблуждений —
Растаяли на рассвете.
И горе не за горами.
И счастье разбив на части,
Расклад без козырной масти
Волхвы возместят дарами.
Окрест не видать подмоги,
А крест — не по силам ноша,
И вышли себе дороже
Тернистые ввысь дороги.
Зачем?
А чем различаются люди и птицы?
А тем, что одни — с точки зрения стекол —
Их могут разбить, а другие — разбиться
О них, будь ты даже и сокол.
Тебе все равно? Неужели не шутишь?
В ладонях зажаты две черные метки.
Но будь канарейкой — все песни забудешь,
Когда даже сердце разбилось о клетку.
Зачем ты приходишь, Любимый, за мною
Лишь самою темной и гибельной ночью.
Теперь, за глухою, незримой стеною,
Не петь нам по-птичьи, а выть нам по-волчьи.
* * *
Все сказано уже. Все отдано — отдать.
И не молиться.
Так ветер, испокон умея лишь летать,
Мечтал разбиться.
Вооружая глаз, но странно, ни на луч
Не прозревая,
Еще одну себя запрятала под ключ
Почти живая.
* * *
В полумраке луны обнажается нож,
Просит алой любви.
Вот Жар-птица — лови.
Пей с ладоней мой дождь.
Этот дождь, этот крик — эхо слез не всерьез.
Ты в проеме окна...
Я одна, как луна
В сирых россыпях звезд.
Я не верю вам
Настанет ли тот миг на черно-белом свете,
Когда Волчица-Ночь прижмет к груди волчат?
А мы разбили мир — жестокие, как дети.
И Вам бы рассказать все то, о чем молчат.
А я не верю Вам. В ультрамарине выси
Летит воздушный змей, целуя облака.
И время перешло от шага к бегу рыси,
Биения секунд слагаются в века.
Но я не верю Вам. Я верю в Ваши руки.
Пытаюсь наших дней припомнить верный счет.
Но помню только «ноль», мерцающие звуки
И больше ничего. И рана зарастет —
Ко времени, когда погибель, погибая,
Напишет пару слов по белым кружевам.
Напишет и сожжет. Я снова, как слепая,
И думаю о том, как я не верю Вам.
Когда хочется плакать
Как хочется плакать, но светят в глаза маяками.
Я снова встречала, а ты не вернулся с войны.
Так было часами, годами, а стало — веками.
А я человек, и века мне совсем не нужны.
Мне хочется плакать, когда умирают созвездья,
Единственный выход из правды — скорейший уход.
В последнем законе, где каждый — невольник бесчестья,
Так нужен мне час, но так пуст наступающий год.
А все, что осталось, — ведь что-нибудь все же осталось? —
Хранят до прибоя чужие следы на песке.
И нам от побед-поражений осталась усталость.
И хочется выпустить птицу, но пусто в руке.
Вспоминалки
Вспоминалки-поминки
Нежданного счастья.
Кто сказал: половинки —
Это равные части?
Помню: ты не прощенный.
За что — и не помню.
Ты, как дважды сочтенный
Камень в каменоломне.
Оттого вдвое дорог
Ни потом и ни сразу
Ненайденный осколок
Неразбившейся вазы.
Затянулись узлами
Раны с полной луною.
За пятью ли углами?
Мы за пятой стеною.
За стеной были горы,
За горой были стены,
Ты сказал мне, что скоро
Улетишь в перемены.
Я, наверно, забыла,
Как непросто ты сложен,
Потому что спросила:
— Ты сможешь?
— Я должен.
И в бесчувствии тая,
Ночь впадала в бессилье.
Ты сказал: «Улетаю"...
И унес мои крылья.
Две любви
Бросали жребий две любви
И кольца в круговерть.
А мы болтали визави.
О чем? За жизнь. За смерть.
А две любви разбиты в кровь.
И поделом. И по делам.
Неразделенную любовь
Не делят пополам.
Невозвратимой — не вернуть
Нигде и никогда.
Ведь где-нибудь когда-нибудь
Да постучит беда.
Но кто-то взял да и сказал:
«Вернись. Приму любым».
Зачем завязывать глаза
С рождения слепым?
Бросаясь вброд, спасаясь в бред,
Все бросить — не спасти
Ни той любви, которой нет,
Ни той, что не найти.
* * *
Заколоченные взгляды не пускают шарить в душах.
А вслепую делать больно — ох и тяжкая работа.
Я упала прямо с неба и попала в небо в лужах.
Как же так: вчера был вторник, а сегодня вдруг — суббота.
Где судьба — хрустальный шарик? Уронили. Раскололи.
Переходим в наступленье. Я отвечу. Слушай, милый:
Есть закон ненаступленья на любимые мозоли.
У меня их было много, и я очень их любила.
Ты, наверное, не слышал, как в плену оцепененья
Исполняет соло страха, песню голода стервятник?
Если б слышал, ты бы понял. Ты бы понял — вне сомненья —
Почему в воротах рая, заскучавши, спит привратник.
Почему нельзя ни выйти, ни войти? Молчит обитель.
Почему никто не может даже шепотом сказать,
Что нам нужен не спасатель — не спасатель, а Спаситель?
А иначе нет спасенья, да и некого спасать.
Ночь рождения
Долго ль — коротко ль бродили,
Но встречались снова вдруг.
Как же так? Ведь уходили:
Я — на север, ты — на юг.
Нам ласкала души нежность
И поджаривала страсть.
Убежавшим в неизбежность
Вознестись трудней, чем пасть.
Ускользнувшим в гололеды
Легче падать, чем идти.
Принимайте что ли роды.
Пройден круг, как ни крути.
Пеленайте нас в доспехи,
Отправляйте в трудный бой.
Вы в слезах, но мы-то в смехе
Тащим сирых за собой.
Поломайте что ли копья,
Не скупитесь на стихи.
Мы — в боях междоусобья,
Вам — замаливать грехи.
Мы нежданными вернулись
И узнали, как же быть:
Словно дети, обманулись —
Не умеем не любить.
Вдоль Земли пройдя по кругу,
Столкновением комет,
Мы пришли сказать друг другу,
Что рождаемся на свет.
Искупление
Если втиснуть море в реки — рек не будет, будет море.
А покуда ниоткуда прилетают птицы горя,
Просто неоткуда взяться синекрылым птицам счастья —
И зачем в неурожаи, в непогоды возвращаться,
Где неистового солнца лишку даже для зенита?
Дайте дамам, что стареют у разбитого корыта.
Хоть по лучику надежды на любовь и веры в веру,
А не горечи без меры тем, кто знает эту меру.
Соберутся в стаи птицы, ведь на сердце холодает,
Цепенеет, леденеет. Вот и стаи улетают.
Растопить ледник постылый, к сожаленью, не по силам
Ни теплу карманных грелок, ни мерцающим светилам.
Прежде, чем навеки сгинуть, на глазах бледнеют тени.
Как же радуге без цвета? Как без запаха растений?
Расскажи же, если хочешь, но молчи же, если можешь.
Никогда не говори мне, что прощанья не отложишь,
И что сроков не отсрочишь — слез вовеки не отплачешь:
Ты платил за искупленье, но не знал, что переплатишь.
Я теперь кусочек неба нам с тобою покупаю.
Ты зовешь, а я не слышу. Ты — маяк, а я слепая.
* * *
Если б рядом ты был... Но прости эту блажь.
Каждый день — жизнь и смерть — отчертил «здесь» и «там»
Пусть того, чего нет, ни возьмешь, ни отдашь —
Все равно не отдам.
Чья-то черная кровь обжигает лицо.
А любовь ни догнать, ни загнать, ни прогнать.
Вы не знаете — просто не можете знать, —
Как сжимают кольцо.
В окруженье комет, в оцепленье планет
Мне по-снайперски точно откланялся гром.
Если б рядом ты был... Но тебя рядом нет.
И довольно о том.
* * *
Кто посмел задремавшей ночью
Так нежданно покой нарушить?
...Голос неба просил послушать
Ту, что воет почти по-волчьи,
Ожидая в ночи подмогу,
Для того, чтоб помочь друг другу.
... Занося для удара руку,
Мы над бездной заносим ногу.
Как от ветра спастись на крыше?
Сквозняки продувают душу.
Это ты прошептал: «Послушай"...
Я послушаюсь и услышу...
* * *
Прозвенит стеклом эхо гулких стен.
Я устала лгать, но устало лгу.
Это кровный враг за бескровность вен,
За кошмары снов отомстил врагу.
Научись сгорать, чтоб уметь сжигать
Самый горький яд, самый светлый свет.
Не ищи — рискуешь устать искать,
Ибо горшей сладости в мире нет.
Но когда мы станем сильнее тех,
Кто сильнее нас
Был и есть сейчас,
Все услышат наш громогласный смех
В первый раз и, может, в последний раз.
* * *
Я не видела солнца с тех пор, как оно закатилось
То ли за горизонт, то ли просто под чью-то кровать.
Я нашла вас, нашла, но уйдите же — сделайте милость.
Я устала разыскивать тех, кто устал уставать.
Я могла бы стать ветром, но если не вольным, зачем же?
Я поймала бы ветер, но как мне его удержать?
Я все чаще пытаюсь понять, понимая все реже,
Что бежала за тем, от чего нужно было бежать.
Ваши бледные взгляды вжились в близорукие лица.
Не могли бы вы быть так добры — на меня разозлиться.
Быть горячкой свинца так же трудно, как холодом стали.
Я была б вам признательна, если б вы это признали.
Вы же знали судьбу, но опять на судьбу ворожили,
Вы же знали, что с белых листов ничего не стереть,
И могли б умереть при условии, если бы жили,
Но боялись вы жить, ежечасно боясь умереть.
Рисуя призрак
Алый цвет тишины осыпается,
Стынет звук перерезанных струн,
И бессонная ночь просыпается,
И неявленный день снова юн.
Ночь просила о звездах на паперти,
Но не веря ее позывным,
Я писала твой призрак по памяти,
По туману — дождем проливным.
Похороны свадьбы
Остыло солнце. Сохнет море.
И будто бы кошмарный сон
В известной фразе на заборе
Прошелся мелом: «Минус он».
В жестокой правде старо-новой
Рассвет, увы, не одинок.
Сегодня стал его — терновый,
Ее — ромашковый венок.
Как заявление о краже —
Взгляд, полный слез, и взгляд пустой.
Он никогда не станет старше.
Она не будет молодой.
Певцу любви
Трель вечной свирели... Лови
В тиши исчезающий звук.
Но черные розы любви
Исчезли из мраморных рук.
И трудно в ночи мне найти
Умолкнувшего соловья.
Но что же ты медлишь? Лети.
Ближайшая вечность — твоя.
* * *
Открой окно на море,
Открой глаза на небо.
О чем бы наше горе
Ни пело — все нелепо.
Висячий мостик шаток,
Сгорели акведуки —
Запретный плод был сладок
(А это вкус разлуки).
И в ночь впадают тени,
Как слезы в океане.
Ах, если б знать растенья,
Что исцеляют раны.
Но кто-то все колдует,
Крадется к нашей башне...
Закрой окно — мне дует.
Закрой глаза — мне страшно.
* * *
Плененный трауром одежд,
Своей воспламененный властью,
Ваятель призрачных надежд
И исчезающего счастья —
Ты одинок, хоть не один.
А тишина в душе все громче.
И лунный сон, как блудный сын,
Вернется к заскучавшей ночи.
Вот люди — двойники теней,
Держатели известной тайны.
Средь них Она, но ты не с ней —
И даже это не случайно:
Когда горел ваш прежний кров,
Ты опоздал на три мгновенья,
Хранитель нужных нежных слов
И неизбежного сомненья.
Ты возвращался каждый день,
Но уходил, влекомый светом,
И стал бесплотнее, чем тень.
Ты стал невидим и неведом.
И ты войдешь через окно,
Даритель слез любви и боли.
И ты бы мог остаться, но
В твоих глазах чужая воля...
* * *
Я смутно помню, как море стало внезапно бурным,
Когда упали за горизонт небеса в пурпурном
И сонмы звезд, прожигая ночь, были вдрызг разбиты,
Пытаясь вспомнить те имена, что навек забыты.
Все это были портреты углем — портреты мелом.
Рыдать не смея, я засмеяться в глаза посмела,
Но не посмела бояться вечности, бьющей в сердце.
А мне б растаять. Да где там — хоть бы чуть-чуть согреться.
Я вспоминаю: туман сгустился и стал тобою,
Но ненадолго — ты стал туманом, был смыт прибоем.
Но что же делать? Отдал ты больше, чем я просила.
Ведь я, ей-богу, ну ничегошеньки не простила.
И ты устал и порвал прошение о прощенье,
И, как ни странно, но не вернулся по возвращении.
Ведь так бывает. Ну что за невидаль, что за небыль?
А я скучаю. А мне бы в небо. Но мне ли в небо?
* * *
Мир, принявши постриг, сгинул в келью.
Вот и мы состарились немного,
Вдруг шагнув с последнего порога
За последней звездною метелью.
А когда растает ночь, светая,
Мы не превратимся в привиденья.
Ты мои увидишь сновиденья,
Я твои молитвы дочитаю.
Позови
... Прими мой сон — самый светлый сон о себе самом,
Ведь мне позволено и тобой, и самой судьбой
Баюкать душу — она устала, не плачь, а пой...
И кто поймет нас, когда друг друга мы не поймем?
И мне осталось и рассмеяться, и разрыдаться.
Весь Мир взлетит, как пушинка в чаше Моих Весов.
Быть может, только во имя нас я могу остаться.
Я выключаю весь Мир, чтобы слышать твой тихий зов.
Неприкаянный
Гость ушел, но забыл свою тень на пороге,
Отделилась она от усталого тела.
Гость устал превращать в добродетель пороки:
Ну не выбелить угля до белого мела!
Он уже поотстал от бредовых видений,
Улетевших туда — в бело-черные ночи.
Превратился он в свет, не имеючи тени,
И недлинная жизнь его стала короче.
И остались у нас фонари и аптеки,
Неприкаянной тени боимся, как дети.
Телеграммы-молитвы пропали навеки.
Пилигримы-созвездья поймали их в сети.
Несчастье в одночасье
Фантасмагория
Я вышла в пять утра, а может, вечера,
Превозмогая невозможность взмыть
Сиюминутной птахой в нечто вечное
И хоть кусок на память отломить.
Вдруг заскрипела грустная, занудная
Слепая скрипка, будто про меня.
Могу поклясться: тишь была безлюдная.
Она ли прошептала: «Дай огня»?
И я достала спички отсыревшие,
И тут пришел на помощь Прометей.
А следом — не пойму какого лешего —
Взыграла было и прошла метель.
И громогласно церковь затрезвонила
К вечерне ли, к заутрене — бог весть.
Но я забыла, что совсем не помнила
Молитв — ни тех, что нет, ни тех, что есть.
И убежала, за грехи — ответила,
И молча подпевая тишине,
Заметить не успела, как заметила
Лицо, остекленевшее в окне.
Лицо схватило тело, спрыгнув, выгнулось
В какой-то ни ответ и ни вопрос.
И я не помню, как, но как-то крикнулось:
«Ты мал. Иди расти. Ты не дорос».
А тот, Прозрачный, стал слезой-хрусталинкой.
Но я, Большая, плакать не могла
И стала до невидимости маленькой,
Хотя и стала больше, чем была.
Закапал дождь, а на душе так весело,
Что где-то в тесном и сыром шкафу
Висит тот зонт, что я давно повесила:
Висит себе, а я дождем живу.
Но сделалось похожим на погожее
До посиненья небо, просияв.
И я спросила первого прохожего:
«Простите, это сон, мираж иль явь?»
Старик кивнул, взглянул многозначительно,
Сказал, что мир утратил труд и пот,
Что дети жизнь транжирят расточительно,
Что мир не так, не так, не так живет!..
И прочь пошел, сутуло, грустно сетуя
На осень и забывчивых внучат.
А я поражена такой беседою,
Не слыша, что в виски стихи стучат,
Трамваи пропускала, после третьего
Смекнула: своего напрасно жду
И не дождусь, поскольку просто нет его,
Поскольку я иду, куда иду.
И спохватилась: до того, как надвое
Сплетенье рук — сцепление цепей —
Разбилось, я скрепила сердце клятвою
Найти тебя, придя, сказать: «Убей!»
Но что осталось от моих намерений?
Земле сказать бы легче: «Не крутись!»
Я, не найдя тебя, брожу потерянной,
Рискуя между прочим не найтись.
Но нынче: в шесть утра, а может, вечера,
Мне вряд ли станет легче от того,
Что мне в упрек поставить просто нечего
Тому, кто мне не сделал ничего.
Пропустивший
Не сообщат паденьем звезды,
Что человек такой-то жил,
Который почему-то просто
Пропущен в чьих-то списках был.
Он в самомненье восхожденья
Тем начал свой самообман,
Что пропустил свое рожденье,
Поскольку был от жизни пьян.
Он пропускал уроки в школе
И самоучкой вышел в путь,
Но даже он — больнее боли —
Не изобрел чего-нибудь.
Он в жизнь вцеплялся до отчаянья:
Ломал весло и греб рукой,
И пропустил свое венчание,
Когда ей мужем стал другой.
В тот день он победил ненастье,
Непадшим ангелом храним,
Но пропустил ее несчастье —
Она несчастлива не с ним.
А в листопады-снегопады,
Когда мир бел, когда багрян,
Он пропускал стаканчик яда
И снова до смерти был пьян.
И не прощая на прощанье
Тех, кто был рад, тех, кто грустил,
Не слыша слез в чужом молчанье,
Он панихиду пропустил.
* * *
Покидая тюрьму, отправляясь во тьму,
Не жалея ничуть, но навек виновато,
Ты не можешь понять отчего-почему
Все в тоске смотришь вслед уходящим куда-то.
Ты уходишь от них в заколоченный дом,
Не пытаясь зажечь прогоревшие свечи.
И уже не догнать, не сказать им о том,
Как грустна их спина, как печальны их плечи.
* * *
Судьба, тебе осталось только сдаться.
Борьба, тебя осталось только сдать.
Но как могло такое с нами статься —
Я не могу и не хочу понять.
Мне не понять вовек, могу поклясться
На всех распятьях и на всех ветрах.
...Я поняла, что я боюсь бояться,
И вот тогда подкрался вором страх.
В себе укрылись мы, как от бомбежки,
Но не хватало чуточку тепла
И не хватало солнышка немножко,
Быть может оттого, что ночь была.
Мы наше время выпили до донца...
И нечего делить тебе и мне.
На зеркальце ловлю дыханье солнца —
Поблеклый блик, дрожащий на стене.
Невернувшийся бумеранг
Разменные шаги как надо разминулись,
Чтоб оголенный нерв не свился в провода,
И бумерангом лет секунды не вернулись.
Глупее «никогда» лишь слово «навсегда».
Потратить жизнь на жизнь — забавная забава.
На перекрестке снов твой — левый поворот.
И с богом — прочь и прочь. Ведь мне и вправду вправо.
И к черту те миры, где все наоборот.
Брошенные дети
Туда, где только ветер и облака,
Мы брошены навеки иль на века?
Отзывчивое эхо бетонных льдин
Окрикнет: «Господин!», а звучит: «...один».
Мы слышим: все острее булатный нож.
Нас день за днем заметней бросает в дрожь.
И мы играем в прятки, прося простить.
И мы бросаем жребий — кому водить...
Колыбельная ветру
Покойся, ветер.
Наручниками приручен,
Ты обречен — ты обручен
С полупритихшей тишиной
За беззастенчивой стеной.
Покойся с миром.
Вдоль облаков сезон дождей,
Вдаль уводя сезон гостей,
Залижет раны.
С рассветом ранним.
Покойся, грозный.
Заря — нелепа.
.........
.........
Ржавеют звезды
На теле неба.
Alter ego
Ты смотришь так колодезно и даже подколодно.
Я тебя боюсь, но все равно рисую.
Ты не со мной, но мой. Ты — мой. Мне так угодно,
Поскольку я стою в оконной амбразуре.
Ты — горький привкус слез, дрожащий отзвук эха —
Все, что запечатлеть под силу только мне.
Ты — путь через века, неведомая веха
На линии огня — в распахнутом окне.
Взяв себя в руки
Мы играли не в прятки, но не избежали исканий:
Вместо карих цветов я взираю на карие камни,
Но беру себя в руки, рисую те лица, что стерла,
Пережав свои крики, как водится, чуть выше горла.
Я, должно быть, должна быть другой, только я не другая.
Зная, что ты давно обречен, я тебя обрекаю
На мои поцелуи — записки из «желтого дома"...
Я — твоя незнакомка, мы столько уж лет незнакомы.
Ты обязан мне всем, но зачем же? Любить не обяжешь.
Я уже не увижу того, что ты мне не расскажешь.
Отрываю от окон ладони и ржавые листья.
Я тебя ненавижу, но все не могу разозлиться.
Я сильнее тебя той особою силой бессильных.
И кружусь над собою в расправленных угольных крыльях.
... Я упала — так трудно держаться в дырявом озоне,
Но беру себя в руки, чтоб вытрясти душу в ладони.
В доме дождя
Дождь по крыше стучит и проходит сквозь дом.
Здесь четыре стены, а еще — мы вдвоем.
На губах вечный крик: «Укрепи и направь!»
Корабли на мели. Мы спасаемся вплавь.
Завтра будет рассвет. Или, может, закат?
И не зная пути, мы пойдем наугад.
Дождь под утро пройдет, нам с тобой не до сна.
И в твоих волосах — седина, седина.
А во влажных ресницах (проплакал всю ночь)
Промелькнет, как слеза: «Кто мне сможет помочь?»
И тогда... лишь тогда скажем мы, уходя:
«От дождя не укроешься в доме дождя"...
Стремление
Я не могла тебя беречь
В туда безудержном стремленье,
Где шапито разлук и встреч
Войдет в окно для представленья,
А хуже — можно ли еще? —
Ведь хуже просто не бывает:
Убрать опорное плечо,
Как табуреты выбивают.
Перемещаются места —
Где приютили — там уютней —
И «никуда» влечет туда,
Где никогда не будет будней.
Где понимают как нигде,
Но не прощается порою,
Что, задыхаясь, в высоте
Воздушных замков не построю.
Но пусть утешатся мечты.
Мы не бедны, пока мы нищи.
Я вижу свежие следы
Уже не пепла — пепелища.
Уехал ночью шапито.
...Стремленье непреодолимо
К Тому, Кто понял, как никто,
И как «Никто» проходит мимо.
* * *
Снова пред глазами дрожит мираж,
Бьет озноб пустыню, а ветра нет.
Время — словно сломанный карандаш,
Оттого бесследна кривая лет.
Только как не видеть: уже на юг
Улетают стаи оседлых птиц.
И нельзя без крепких и нежных рук,
Без давно привычных и милых лиц.
С неземной — иной стороны луны
Будет ночь, но горе пора прогнать.
Лишь не зная тайны, мы ей верны,
Потому нам тайну не должно знать.
Путы пути
Жду, когда подействует бальзам
И потяжелее станет ноша.
Я бросаю вызов небесам,
Зная наперед, что не доброшу.
Упаду, поверженная, в пыль.
Не беда, ведь есть похлебка в миске
И через десяток тысяч миль
Ждет меня ближайшая химчистка.
Наслаждаюсь песней воробья,
Кое-как залечивая раны.
У меня пока еще есть я —
Все четыре стороны и страны.
И шагать, конечно, есть резон
К горизонту, что не станет ближе.
...Я опять увижу старый сон —
Словно наяву опять увижу,
Как меня ведут на Высший суд
К строгому Архангелу и к Богу,
Где уже в который раз спасут
И благословят мою дорогу.
* * *
Ты так лучезарен. Я лгу:
Бросаю словцо на бегу.
И все, что не гладь и не тишь,
Ты десятикратно простишь —
Я знаю. Тогда почему
Карманные тридцать монет
В руках я до боли сожму
И снова отдам за билет
К тебе, и твоим же крестом
Я стану в который уж раз?
И ночь обвенчает не нас —
Пора бы сойтись и на том.
Но снова при бледной луне
Я кровью пишу на стене
Пустые слова — полный бред:
«Ты — есть. Я — есть. Нас — нет»
Скоро случится весна
Ну что же нам делать, когда никого уже нет? —
За каждую горсть пустоты не борьба, но война.
Несделанный шаг оставляет отчетливый след,
Который метель заметает, но скоро весна.
А нам так о многом мечтать и мечтать, и мечтать...
Когда все разрушено — нечего больше разрушить.
Любовь оболгали, но чтобы ее оправдать,
Позволь мне кричать — я тебе позволяю не слушать.
Бывает ли хуже? От спячки проснись и узнай:
Рассвет-кукушонок сказал свое «Здравствуй!» весне.
И хуже не будет уже — дальше Ада есть край,
Ненужный тебе и давно опостылевший мне.
Что делать — что делать? Ах, если бы знать наперед!
Мы видели чью-то неправду в кривых зеркалах:
Язык отражений неточен до наоборот,
И снова у нас вместо дел — разговор о делах.
Твердыни стоят, опираясь на наше плечо,
И, перебирая слова, губы шепчут «Не то».
И помнится точно: забыть нужно что-то еще,
Что было до «после» и что началось после «до».
Мы вновь создадим все на свете, но как ни крути,
Круглее Земли не получится мячик-луна.
А глупое сердце не хочет быть камнем в груди
В упрямой надежде, что скоро случится весна.
Недужная ночь
Ах, сколько долгих зим лелеет эту спячку
На городской растерзанной груди!
... И будут пылкие слова пороть горячку,
Но я услышу только десять из пяти.
И я увижу только песню канарейки.
И это будет как сигнал:
Порыв. Побег.
.........
.........
Меня согреет нежность каменной скамейки
Недужной ночью,
где твой свет
померк навек.
* * *
Как всем интересно мое разнесчастное счастье!
И вновь на прощанье я все отдаю за прощенье.
Когда даже боги сдаются, плененные страстью, —
Святые, молитесь за грешных и за отпущенье.
Светает... С чего же святым несчастливцам не спится?
Не вы ли в финале тоннеля расставили сети?
На крыльях мечтаний — надежнейший способ разбиться.
...Но этими крыльями преображаются дети.
Преображение
...В небе бескрайнем, в новом обличье
Ловко щебечем на ломаном птичьем:
—Что ты?
— Не плачь!
— Ничего не случится.
—Ты будешь птица, и я буду птица.
— Свидимся дальше, встретимся выше.
— Чем дольше ждем, тем свидание ближе.